Текст книги "Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Глава 2
В поисках истины
– Анастасия Петровна?! Голубушка! – ахнул адвокат Саввинов, когда с поспешностью, выдававшей взволнованность и совершенно не свойственной его возрасту, вбежал в гостиную, где, как ему сказали, его дожидается баронесса Корф. – Не может быть! Это чудо какое-то! Вы живы? Дайте-ка мне взглянуть на вас!
Саввинов с горячностью бросился к Анне и, взяв за плечи, притянул к себе, чтобы получше рассмотреть. Вряд ли кому другому Анна позволила подобную вольность, но старик так искренне, со слезою обрадовался ей! Он всегда относился к Анне по-отечески, и за давностью лет дружбы его с семейством Корфов поверенному многое прощалось – грубоватая назидательность нравоучений, легкий цинизм настоящего знатока человеческих душ и умение охранять свои собственные чувства даже от близких людей. И, хотя Анна всегда знала, что Викентий Арсеньевич – человек истинно благородный и глубоко порядочный, она была тронута столь необычным для него проявлением чувствительности, из которого явствовала искренность испытанного адвокатом потрясения от встречи с нею.
– Вы, милая, это вы! Ах, как я рад! Счастье-то какое! Уже и не чаяли свидеться! – восторженно восклицал адвокат, не позволяя Анне прервать его; и, в конце концов, она и сама рас плакалась, поддавшись на тепло столь неожиданно эмоционального приема, чем страшно смутила старика, и он немедленно принялся утешать ее: – А вот это совсем ни к чему, слезы уже давно все должны быть выплаканы. Вы, голубушка, теперь дома…
– Да как же дома! – в сердцах возразила ему Анна, усаживаясь на диванчик подле адвоката – от переживаний он разнервничался, побагровел и замахал рукой, указывая слуге на грудь. Тот сию же секунду подскочил, взял барина под локотки и опустил на диван. Анна же, едва дождавшись, пока поверенный отдышится, продолжила: – Как же – дома? У меня нет дома, Викентий Арсеньевич!
Вынужденная покинуть свое имение в Двугорском под угрозами самозваного барона Корфа, Анна по дороге в Петербург разрывалась между стремлением покарать, как она полагала, узурпатора и желанием скорее увидеть детей и сестру. И, хотя сердце ее тосковало и тревожилось по родным, Анна остановила возницу, повернувшего было коляску по ее первой просьбе к особняку Репниных, где сейчас находилась Лиза с детьми, и велела ехать на Университетскую набережную, где жил Саввинов.
– Знаю, Анастасия Петровна, ведаю. – Адвокат закрыл глаза, потом принялся дышать всем ртом, снимая напряжение, и лишь, когда лицо его приняло знакомое Анне прежде выражение внешнего спокойствия и благодушия, он вздохнул и заговорил почти официальным тоном, лишенным какой бы то ни было окраски или эмоции: – Увы, я ничего не смог поделать… Явившийся ко мне молодой человек представил документы, достаточные для того, чтобы включить его в число наследников, имеющих право на владение собственностью семьи Корфов. И я вынужден был обсудить с ним условияисполнения его ходатайства о передаче ему причитающейся по закону части наследства.
– Причитающейся по закону? – с возмущением повторила Анна. – Вы, верно, шутите? Какие могут быть права у самозванца?! Он присвоил себе имя покойного моего опекуна и отца Владимира, вашего друга, Ивана Ивановича!
– Возможно, вас ввело в заблуждение имя этого человека, – печально сказал Саввинов, – равно, как и меня кольнуло поначалу подобное совпадение…
– Совпадение?! – с негодованием вскричала Анна, невольно прерывая старика.
– Так и я подумал сначала, едва только приступив к изучению бумаг, – кивнул адвокат, поясняя свои слова. – Но, внимательно прочтя их все, исследовав все подписи и рассмотрев все печати и знаки до запятых, я понял, что имею дело не просто с совпадением, а со следованием семейной традиции – давать имена детям по отцу.
– Что значит – по отцу? – растерялась Анна.
– Должен сообщить вам, уважаемая, Анастасия Петровна, что молодой человек, с которым вам, судя по всему уже довелось познакомиться, пребывает с вашим покойным супругом в прямом родстве и является ему братом по отцу, – развел руками Саввинов.
– Но как это может быть? – прошептала Анна. – У Ивана Ивановича был только один сын…
– Да, – вздохнул адвокат, – мы все так думали. Но, оказалось, что у барона был еще один ребенок. Сын от родной сестры его жены, которого при рождении назвали Иваном.
– Сестра жены? – не сразу поняла Анна.
– Барон, как вы знаете, – напомнил ей Саввинов, – был женат на потомственной дворянке Наталье Сергеевне Белозеровой, умершей рано своей смертию от слабости легких. Сестра же ее Екатерина Сергеевна жила в доме барона и ухаживала за больной сестрой и племянником, пока вследствие неустановленных причин не помутилась рассудком и не покинула дом своих родных, чтобы обитать подальше от людей, в лесу…
– Сычиха! – воскликнула Анна.
– Насколько мне известно, именно такое прозвище числилось за нею на момент составления официального документа признания ее сына Ивана сыном барона Ивана Ивановича Корфа, – с заметным сожалением сказал адвокат.
– Не понимаю, – прошептала Анна. – Это какой-то чудовищный вымысел, подлог, обман…
– Я тоже так думал, – прервал ее собеседник, – но заявление, сделанное так называемой Сычихой под присягой, не оставляет сомнений: в период болезни своей сестры она вступила во внебрачную связь со своим свояком, отчего родился мальчик, после крещения отданный на воспитание в приемную семью…
– И вы поверили безумной? – не удержалась от возгласа Анна.
– Я верю только документам, – сухо сказал обиженный адвокат. – А документы, подтверждающие эту информацию, подписаны уважаемыми людьми как в Двугорском имении, так и здесь в Санкт-Петербурге.
Анна смутилась: как она могла так отозваться Сычихе, которая не раз и ее саму спасала от гибели! К тому же… Анна вспомнила, что никогда не понимала смысла столь откровенной ненависти Владимира к своей тете. Это потом он уже рассказал ей, что всегда подозревал Сычиху в том, что она отравила его мать. Но в глубине души, и Анна чувствовала это, Владимир не мог простить тетке нечто большее, нечто, ставшее причиной и его бесконечных ссор с отцом, и того вызывающего поведения, которое отличало Владимира в те годы, десять лет назад.
– Я понимаю, вы потрясены, – адвокат успокаивающе похлопал Анну по руке ладонью, – но вам придется смириться с этим фактом так же, как пришлось принять его мне. Поверьте, и я не испытывал радости от того, что неведомо откуда взявшийся молодой человек вдруг предъявил претензии к близким мне людям. И что особенно неприятно, сделал он это в тот момент, когда пришло известие о гибели Владимира Ивановича и вашем бесследном исчезновении.
– И вы не поинтересовались у новоявленного Ивана Ивановича, – не без жестокой иронии спросила Анна, – почему он так долго ждал и возник, как стервятник на поле брани?
– Первым делом, Анастасия Петровна, первым делом, – снова вздохнул адвокат. – Однако он объяснил и, должен признаться, вполне обоснованно, что долгое время просто не знал о своем родстве с Корфами. И лишь когда воспитавшие его люди перед смертью открыли ему правду о его настоящем происхождении, он решился начать поиски матери и отца.
– Но как могло статься, что этот новоявленный Иван Иванович водворился хозяином и здесь, и в Двугорском? – Голос Анна задрожал от возмущения.
– Помилуй Бог, Анастасия Петровна! – воскликнул адвокат, уловив в ее словах и интонации признаки не только сомнения, но и упрека. – Он всего лишь получил право совершения сделок для получения постоянного дохода, например аренды, под гарантии отчисления оговоренной части суммы для ваших детей на их содержание и в счет полагающейся ему части наследства.
– И поэтому он продал все вещи, что находились в моем петербургском доме? – с плохо скрытым гневом сказала Анна. – И выгнал меня из моего имения в Двугорском?
– Голубушка, Анастасия Петровна, – заметно занервничал ее собеседник, – о таком самоуправстве мне совершенно ничего не известно, но полагаю, вы тоже торопитесь. Скорее всего, вещи ваши находятся в том же Двугорском, а барон просто не знал вас лично и поэтому позволил себе усомниться в вашей… вашем… И вообще, вы поступили крайне неосмотрительно, приехав в Двугорское, не поговорив предварительно со мной!
– Уж не собираетесь ли вы сказать этим, что я должна советоваться с вами, точно вы – мой опекун ввиду моей недееспособности? – возмутилась Анна, и под ее взглядом адвокат покраснел.
– Ни в коем случае, милая вы моя! Дело не в этом… Вы же светский человек, Анастасия Петровна, вы должны понимать! Владимир Иванович уже больше года числится погибшим по ведомству иностранных дел, вас тоже уже год считают пропавшей без вести… Считали до не давнего времени, пока благодаря стараниям князя Михаила Александровича Репнина не было найдено извещение о гибели французского судна в Атлантике, среди пассажиров которого значилось ваше сценическое имя, послечего и вас официально объявили погибшей. Заботу о ваших детях взяла на себя супруга наследника престола, сестра ваша и ее муж князь Репнин были назначены опекунами…
– И вот в этот самый миг явился он! Барон, Иван Иванович Корф! – не удержалась от иронической реплики Анна.
– Я уже объяснял вам, голубушка, что это – совпадение, чистой воды совпадение, – устало вздохнув, развел руками адвокат. – Поймите же, интересы ваших детей никоим образом не были ущемлены, а барон – всего лишь получил право на доход от собственности семьи. Насколько мне известно, человек он закрытый, провинциальный, нигде себя не афиширует, нравом характеризуется скромным…
– Довольно! – не выдержала Анна. – Не желаю больше слушать объяснений по этому поводу, а тем более – комплиментов в адрес неизвестного человека, лишившего меня и мою семью крова. Вы говорите, он пришел к вам с просьбой включить его в число наследников? Что же, прекрасно! Так вот, теперь я пришла к вам – с просьбой избавить меня и мое имение от этого родственника.
– Анастасия Петровна! Умоляю вас, – побледнел адвокат, – не давайте волю своему гневу, ибо он – неправедный. Я готов выступить посредником в решении ваших претензий. Уверен, в самое ближайшее время вы сможете спокойно вернуться в Двугорское…
– Я желаю, чтобы мне вернули и мой петербургский дом, и мое имущество! – вскричала Анна.
– Но баронесса! – возвысил голос старый законник. – Вы не можете игнорировать того факта, что у вас появился еще один родственник, родной брат вашего покойного супруга, теперь официально признанный барон Корф, который имеет такие же права на семейное состояние, равно как и вы, и ваши дети. И потом, барону пришлось пройти долгий путь от приемного сына до признания права наследования титула и состояния его отца. И вам сейчас тоже потребуется время для того, чтобы восстановить юридически свое воскрешение из мертвых!
– Вы, кажется, сомневаетесь в том, что я имею право называть себя баронессой Корф? – Голос Анны задрожал и сорвался.
– Я – нет! Но закон… – покачал головой старик Саввинов. – Закон требует совершения ряда формальностей, которые позволят нам восстановить вас в ваших правах, а на это понадобится некоторое время. И главное терпение – ваше терпение! И потому я прошу вас не прибегать к конфронтации. Давайте вместе, когда вы увидитесь с детьми, с сестрой, которая сейчас, как никогда нуждается в вашей помощи – примите мои искренние соболезнования по поводу трагической гибели вашего батюшки!.. А после мы с вами вместе поедем в Двугорское, познакомимся с бароном и все обсудим. В общих интересах, в интересах семьи Корф, которым я никогда не изменял, хотя и чувствую, что вы мне не верите и подозреваете в умысле и сговоре. Но я прощаю вам эти сомнения! Слишком много потрясений в одночасье на вашу голову…
– А медицинского освидетельствования мне не потребуется? – холодно вопросила Анна.
– Зачем вы так, Анастасия Петровна, – вздохнул адвокат. – Я не пытаюсь подвергнуть сомнению ваше душевное здоровье. Я всего лишь прошу вас не спешить. Придите в себя после трудной дороги, отогрейтесь в кругу близких, отдохните. А я тем временем займусь оформлением всех необходимых процедур. И, поверьте, вы не сможете меня ни в чем упрекнуть. Как всегда.
– Я уже не знаю, кому и чему верить, – вдруг расплакалась Анна: забота, прозвучавшая в голосе адвоката, казалась такой искренней, и столько было в его речах теплоты и сердечности, что Анна дольше не могла оставаться в напряжении. Ей так хотелось – она так мечтала об этом всю дорогу домой! – прижаться к отцовскому плечу, выплакаться, рассказать о пережитом, хотелось обняться с сестрой и найти утешение в ее рассудительном, уверенном тоне…
– Голубушка вы моя. – Старик прижал Анну к своей груди и ласково, точно ребенка, погладил по голове, как не раз делал это в детстве, приезжая по делам к ним в имение. – Вам не стоит надрывать себя по такому пустяковому поводу, как имущественный спор, тем более, если речь идет о родственниках. Вглядитесь в эту проблему с другой стороны. Вы пережили тяжелое горе, потеряли отца… Кстати, вы были у него на могиле? (Анна замерла на мгновение и кивнула.) Вот и умница, вот и хорошо. Вы едва не потеряли сестру, но обрели деверя. И вполне возможно со временем сможете примириться с его существованием, как смирились когда-то ваши родные с вашим появлением в их жизни.
Адвокат задел нужную струну – Анна вздрогнула и устыдилась своей ненависти к новому родственнику. Она вспомнила, каким гонениям сама подвергалась со стороны княгини Долгорукой, и как та желала извести ее. И какое возмущение вызвало поначалу у Лизы известие о том, что у нее появилась сестра, как тогда думали – Полина, и как князь Петр Михайлович угрожал отнять состояние у своих детей и отдать его той, кого считал своей пропавшей дочерью Настенькой…
«Боже мой, – подумала Анна, – а ведь я веду себя сейчас, почти как княгиня Долгорукая. Та, кто ненавидела меня, незаконнорожденную от крепостной. А ведь этот… мальчик, Иван, Ванечка, он и по рождению дворянин, сын благородных родителей, он – Корф!» Анна догадывалась, что ее опекун – не святой, и подозревала, что в отношениях между ним и Сычихой есть тайна, большая, чем подозрения Владимира, считавшего тетку ответственной за преждевременную кончину своей матушки.
Анна помнила, с какой нежностью всегда отзывалась Сычиха о старом бароне, пришла на память и история медальона с портретом юной сестры баронессы, матери Владимира, верность которому он долго не мог простить отцу. Конечно, все, о чем рассказал ей сейчас старый адвокат, вполне могло иметь место в жизни барона Ивана Ивановича Корфа. И не ей осуждать его… Правда, тревожило лишь одно – зная его сердечность и невероятное чистоту души, она и мысли не держала о том, что барон мог бросить своего ребенка, пусть даже рожденного без его ведома и, быть может, согласия. И невольно Анна высказала свою мысль вслух.
– Я думал и об этом, – кивнул Саввинов. – И, вы уж не обижайтесь, дорогая Анастасия Петровна, но я склонен в подобной скрытности винить юношеский максимализм и ревность вашего покойного супруга в те годы. Его брат представил ясные доказательства того, что старый барон регулярно высылал деньги на содержание своего сына, о чем свидетельствуют приходные книги его приемных родителей, заверенные местным судьей. Полагаю, имея на руках вас, прекрасное последствие грехопадения его близкого друга, он боялся еще больше подорвать душевное здоровье своего законного сына, если бы тогда еще объявил ему о существовании у него младшего брата, тоже зачатого вне освященного церковью брака.
– Наверное, вы правы, Викентий Арсеньевич, – печально вздохнула Анна. Увы, она и сама не избегла ревности Владимира к отцу, который считал заботу старого барона о своей воспитаннице чрезмерной и одно время, она чувствовала это, подозревал ее в том, что Анна является незаконнорожденной дочерью Ивана Ивановича. И, к сожалению, отчасти был прав, вот только речь могла идти не о сестре, а о брате.
– Я слышу в ваших словах подтекст, – доброжелательно улыбнулся ее собеседник, – как будто вы желаете сказать: и все, и все же! Что вас так тревожит, голубушка? Ведь я пообещал, что, как и прежде, буду защищать интересы вашей семьи, ваши интересы.
– А как скоро можно ждать разрешения этого спора? – спросила Анна, уклоняясь от дальнейшего обсуждения этой неловкой темы.
– Я позволю дать вам один совет, – мягко сказал адвокат. – Зная ту симпатию, что испытывает к вам ее высочество, не поскромничайте, походатайствуйте перед нею о том, чтобы вас как можно скорее восстановили в правах. Я со своей стороны в кратчайшие сроки подготовлю все бумаги, но дать им ход – во власти только государя, и наследник престола может повлиять на то, чтобы Его Величество как можно скорее употребил эту власть.
– А другого способа нет? – расстроилась Анна. – Я и так смущена той великой заботой, что проявляет о моей семье ее высочество. Я даже не подозревала, что она настолько проникнется судьбою моих детей и примет на себя груз попечительства. Удобно ли будет озаботить ее еще сильнее? Не покажется ли их величествам и Александру Николаевичу такая просьба чрезмерной и излишне бесцеремонной? Мне, право же, хотелось бы отблагодарить ее высочество, а не утруждать ее новыми просьбами.
– Благотворительность – одна из лучших черт Марии Александровны, чье сердце всегда открыто для добрых дел. – Адвокат поспешил разуверить Анну в ее сомнениях. – Поверьте, вы окажете лучшее содействие себе и услугу Ее Высочеству, которая с радостью протянет руку помощи страждущему и нуждающемуся в ней.
– Ваше предложение так неожиданно, – растерялась Анна. – Я совсем не думала о том, чтобы добиваться аудиенции. Мне так хотелось вернуться домой, отдохнуть, побыть с сыном и дочерью!
– Но вы же все равно собирались поблагодарить ее высочество за внимание к судьбе ваших детей… – полувопросительно, полуутвердительно произнес Саввинов.
– Да-да, конечно, – кивнула Анна и поднялась, чтобы уйти.
– Вы сейчас к Репниным? – уточнил адвокат.
– Мне сказали, что Лиза вернулась в петербургский дом мужа, и я смогу застать ее с детьми там. Но вы спросили… Вас что-то беспокоит?
– Просто я хотел пожелать вам смирения, – вздохнул адвокат. – К сожалению, картина, которая ожидает вас, вряд ли будет особенно радостной.
– Что вы хотите сказать? – встревожилась Анна.
– Вы должны быть готовы к тому, что сестра ваша находится в тяжелом состоянии и вряд ли сможет поддержать вас так, как вы этого достойны и ждете, – как-то невыносимо печально промолвил старый поверенный. – Скорее, вам придется потратить свои силы на то, чтобы укрепить ее дух.
– Викентий Арсеньевич, умоляю, не говорите загадками! – Анна уже не могла сдерживать переполнявшие ее эмоции.
– Дело в том, – на мгновение замялся Саввинов, – что три дня назад, когда мы еще не знали о том, что вы живы и возвращаетесь, Елизавета Петровна просила меня прийти к ней и говорила о завещании.
– Нет! – вскричала Анна. – Только не она!
– Я тоже надеюсь, что это – всего лишь настроение, вызванное недавними тягостными событиями, – кивнул адвокат. – Но, тем не менее, я, посетив ее, наведался потом и к врачу, который пользует княгиню, и имел с ним продолжительную и весьма содержательную беседу о здоровье Елизаветы Петровны.
– И?.. – в тревоге заторопила его Анна. – Что сказал доктор Вернер?!
– Прогнозы Игнатия Теодоровича, увы, не дают излишнего повода для оптимизма, – зачем-то заговорщически понизив голос, сообщил Саввинов. – Елизавета Петровна вдохнула слишком много дыма, принимая довольно деятельное участие в спасении детей на пожаре, и ее легкие серьезно пострадали. Полагаю, вам следует готовиться к худшему…
– Я не верю! – вскричала Анна и простонала, закрыв лицо руками. – Нет, нет!
– А я верю… – Старик выдержал паузу. – Верю, что чудеса иногда еще случаются. И вашей сестре могут помочь ваше внимание и ваша забота. А еще – перемена климата. И потому искреннее говорю вам: постарайтесь как можно быстрее решить все дела в столице, – а свою помощь вам в этом деле я уже обещал – и везите Елизавету Петровну в лиманы, а лучше – в Ялту. Там удивительный воздух, который даст фору ниццианскрму климату. И никакие французские и австрийские воды не помогут – только Крым, благодатный особенно в эту пору.
– Вы советуете мне забыть обо всем, что случилось со мною сегодня? – вдруг поняла Анна.
– Я не советую, я прошу вас понять свои приоритеты, – пожал плечами ее собеседник. – Если бы вы видели себя со стороны, когда ворвались в мой дом час назад – стремительная, точно Афина-воительница или амазонка! Вы были полны гнева, как теперь уже, надеюсь, осознаете – необоснованного. Вы требовали справедливости, на которую никто не покушался, вы жаждали мести и скорой расправы… Укротите свой гнев, успокойте свое сердце и откройте его тем, кто нуждается в вашей любви и заботе больше, чем когда-либо прежде.
Анна растерялась – эти речи смутили ее. Господи, а старик-то прав! Она даже побледнела, вспомнив, как решала, куда ехать прежде – к поверенному или к сестре. И обида возобладала над нею и чувством жалости к той, что пострадала, спасая ее детей. Анна чувствовала себя маленькой провинившейся девочкой – нет, взрослой, эгоистичной особой, испытавшей головокружение от собственной значительности.
Она вдруг поняла, что ее нечаянная причастность к делам большой политики сыграла с ней грустную шутку. Анна свыклась за это время со своим образом решительной путешественницы, которая, успешно преодолевая трудности, стремится к победе – забыв о простых радостях и жизненных горестях. Она действительно стала Афиной-воительницей, и появление неожиданного родственника Анна восприняла, как сигнал к бою, а воевать-то оказалось не с кем и не из-за чего…
Анна вздохнула и поблагодарила старого адвоката за совет, потом вдруг порывисто обняла его и хотела было выбежать из комнаты, как он остановил ее.
– Анастасия Петровна, голубушка, вот вы опять увлекаетесь, а мне так и не сказали, есть ли сейчас у вас средства, ведь, полагаю, если ваше путешествие было далеким и столь долгим, вы должны испытывать некоторые материальные затруднения, и я бы мог…
– Я об этом как-то не подумала, – тихо произнесла Анна.
– Подождите меня, – попросил адвокат, выходя из гостиной. Через несколько минут вернулся со знакомой ей шкатулкой.
– О Боже, – воскликнула Анна, – а я считала ее пропавшей!
– Полагаю, вы решили, что я позволил барону безнадзорно похозяйничать в вашем доме? – Адвокат осуждающе насупил брови. – Все ваши ценные бумаги и драгоценности хранились у меня, и я в случае вашего окончательного невозвращения намерен был передать их вашим родным – Елизавете Петровне и Михаилу Александровичу или Софье Петровне…
– Дорогой вы мой… – Анна готова была расцеловать старика, но он погрозил ей пальчиком.
– Нет-нет! На сегодня слишком много эмоций! Так ступайте, ступайте же с Богом…
Анна взяла шкатулку, которая была завернута в кусок золотой парчи, и еще раз с благодарностью взглянула на Саввинова. Но тот смотрел на нее строго, даже сердито, словно говоря: когда же вы, сударыня, уже поймете, что вам – пора. Пора, пора! И все тут!.. Анна простила старику его брюзжание – с возрастом люди становятся детьми: они ждут ласки и раздражаются, когда получают лишь волнения и тревогу.
Что ж, она узнала и поняла достаточно. Конечно, до полной ясности еще было далеко, но после разговора с адвокатом Анна уже не чувствовала себя беспомощной и беззащитной. Ее деятельная натура как будто воскресла для новых решительных шагов, ее всегдашнее желание жить помогло ей подняться после очередного удара, и теперь она была уверена, что сможет выстоять и в этом неожиданном испытании.
– На Итальянскую! – крикнула Анна кучеру, заждавшемуся ее у подъезда дома Саввинова, и коляска запрыгала по мостовой, возвращая ее к родным и – к жизни.
* * *
Входя в особняк Репниных, Анна столкнулась в дверях с уезжавшим доктором Вернером – он на правах семейного доктора много лет пользовал не одно поколение княжеского рода уже. Игнатий Теодорович (и так обычно производивший впечатление человека изможденного и излишне бледного) выглядел сумрачным и озабоченным и, кажется, в первую минуту не узнал Анну – посторонился, пропуская даму, и слегка склонил голову в вежливом приветствии. И, лишь пройдя по ступенькам, ведущим из парадной на улицу, спохватился и оглянулся. На его лице отразилось сначала недоумение, а потом и нескрываемый ужас. Но этот испуг длился всего мгновение, потом доктор как будто очнулся от потрясения и, промолвив: «Анастасия Петровна, рад-с видеть», вышел из прихожей, растерянно попятившись в проем двери, услужливо открытой перед ним швейцаром в ливрее.
Анна и хотела бы избежать подобных проявлений эмоций при встречах со старыми знакомыми, но понимала, что еще долгое время самым естественным откликом на ее возвращение будут в лучшем случае слезы радости, смешанные с удивлением ввиду ее чудесного воскрешения, а в худшем – страх и последующие пересуды: слишком сильное впечатление производил на окружающих ее внезапный приезд в Петербург. Оказалось, что считаться почившей, – куда безопаснее, чем прослыть восставшей из гроба. Анна уже по взглядам своих крестьян почувствовала это суеверное сомнение и смятение, поселившееся в их головах и душах, подобное тому, какое испытали в свое время все, кто застал возвращение «погибшего от несчастного случая на охоте» князя Долгорукого. И только время, только терпение – и, прежде всего, с ее стороны – могли растопить этот лед недоверия. Только родные и близкие должны были помочь ей на равных вернуться в общество и к нормальной жизни.
И поэтому Анна не удивилась и не обиделась на ту паузу, что возникла в гостиной, куда князь и княгиня Репнины перешли после завтрака пить кофе и куда она вошла в сопровождении нового дворецкого, не знавшего ее прежде, а потому пропустившего беспрепятственно и даже не без пафоса объявившего о ее появлении.
– Баронесса Корф, – важно провозгласил дворецкий, и в комнате, где до этого шел негромкий, но весьма оживленный разговор, стало тихо.
А потом княгиня вскрикнула, уставившись на неожиданную гостью, и князь, поначалу нахмурившийся в непонимании, изменился лицом, попытавшись поставить чашечку с кофе на столик там, где он никогда не стоял, с другой стороны кресла, так что стоявший рядом слуга едва успел подхватить падавшее блюдце.
– Александр Юрьевич, Зинаида Гавриловна, умоляю вас, – первой заговорила Анна, – не стоит тратить лишних слов на выражение вашего удивления. Смею надеяться, что у нас с вами еще будет достаточно времени, дабы я могла поведать вам о превратностях судьбы, каковые послужили причиной нелепой ошибки, вследствие распространения которой вы, равно как и многие другие, считали меня погибшей. Я лишь сегодня приехала в Петербург, но обстоятельства, уже открывшиеся мне и случившиеся в связи с моим столь долгим отсутствием, привели меня в ваш дом, дом, где живет моя сестра, дом, где единственно я могу найти приют, пока не будут разрешены недоразумения, возникшие по причине моего неучастия в делах семьи…
– Баронесса, Анастасия Петровна, – вполне сочувствующим тоном остановил ее тираду князь и, встав, поприветствовал ее. Затем он указал приглашающим жестом на кресло близ дивана, откуда на Анну по-прежнему с нерешительностью взирала княгиня Репнина. – Чувствуйте себя свободно, проходите, садитесь же. Мы искреннее рады видеть вас живой и невредимой, и, полагаю, не станем исключением перед теми, кому еще предстоит испытать подобные чувства при виде вас.
– Разумеется, дорогая, – кивнула ожившая под благотворным воздействием спокойного баритона мужа княгиня. – Будьте как дома, а обещанные вами подробности еще дождутся своего часа. Тем более что и у нас тоже много новостей и, к сожалению, они не столь приятны, как радость от вашего возвращения.
– Я уже знаю о том, что произошло. Так получилось, что я первый свой визит нанесла в Двугорское, – вздохнула Анна, садясь в кресло напротив нее, – и сейчас хотела бы, прежде всего, повидаться с сестрой и детьми. А вас, Александр Юрьевич, я просила бы в знак нашего родства и давней дружбы, если конечно, вы не сочтете мою просьбу затруднительной или излишне обязывающей вас, принять на хранение вот эту шкатулку с документами и теми немногими ценностями, что еще остались у меня после… после всего…
– Полно, полно, милая баронесса, – растроганным голосом сказал князь, давая знак слуге, чтобы тот забрал у Анны шкатулку. – В вашей последней просьбе нет ничего обременительного, а вот с первыми двумя, боюсь…
– Что? – теперь уже испугалась Анна. – С ними что-то случилось? Лиза? Дети?
– Не стоит так волноваться, Анастасия Петровна, голубушка. – Княгиня укоризненно взглянула на мужа и сделала жест рукой, подзывая Анну пересесть на диванчик, а когда Анна в смятении подошла к ней, усадила рядом с собой и заботливо и успокаивающе обняла ее за плечи. – Успокойтесь, дитя мое, вы и так невероятно взволнованны. Князь всего лишь хотел сказать, что наша невестка сейчас отдыхает, у Елизаветы Петровны только что был доктор, он сделал ей укол, и она уснула – ночью, к сожалению, плохо спала. Ей все еще снятся кошмары, и дышит она с трудом. Игнатий Теодорович рекомендовал вашей сестре Крым, и мы как раз обсуждали с князем эту возможность.
– А дети, дети? – торопила ее Анна.
– Они на прогулке, сразу же после завтрака поехали в Летний сад, с Татьяной, женой вашего управляющего. Какой ужас вся эта история с поджогом! Сколько еще неблагодарности в этих людях! И, даже неосмотрительно даруя им свободу, мы не облегчаем себе жизнь, а порой – подвергаем ее еще большей опасности, – покачала головой княгиня. – Но сама Татьяна кажется весьма милой и беззлобной особой, к тому же, говорят, молодой князь Андрей Андреевич Долгорукий – ее сын?
– Я не верю обвинениям в адрес Никиты, – сказала Анна, стараясь не замечать жестоких выпадов княгини в адрес крепостных. – Я знаю его так давно, он был мне почти как брат и вряд ли способен на такую подлость и жестокость. Но я еще слишком мало времени провела на родине, чтобы успеть вникнуть во все тонкости этой запутанной истории.
– И думаю – вам не стоит этого делать и впредь, – с некоторой суровостью произнес князь Репнин. – Предоставьте суду решать вопрос о виновности того или иного подозреваемого. У вас есть заботы поважнее, чем заступаться за того, чьи действия привели к гибели вашего батюшки и едва не лишили нас наследников. Забудьте об этом и положитесь на наше правосудие. Впрочем, сейчас, вы, наверное, хотели бы отдохнуть с дороги?
