Текст книги "Музыка Гебридов (СИ)"
Автор книги: Елена Барлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Томас никак не отреагировал. Он стоял на месте, упрямо глядя графу в глаза. Но на лице его уже читалось раздражение.
– В любом случае Амелия не сможет оставаться со мной вечно, и вскоре тоже остепенится, – поспешил напомнить Джеймс Гилли. – Её привязанность к вам, мой мальчик, скорее связана с этим мятежным подростковым периодом, но и это пройдёт. Она гораздо взрослее, чем кажется, оттого и слухи распространяются быстрее. Видите ли, что я хочу сказать…
– Ты женишься на Амелии или нет? – живо отозвался лорд Стерлинг.
Его сын в то же мгновение побледнел и вытянулся, как по стойке смирно, от растерянности и смущения. Он попытался было произнести слова, но только закашлял, затем быстро начеркал что-то в записной книжке и показал собеседникам. Граф Монтро прочёл:
«Ты и сам знаешь, у меня иные планы, Амелия просто мой друг!»
Джеймс издал вымученный вздох и утёр платком лоб.
– Прекрати таскаться с ней, Бог знает, где! – воскликнул с живостью лорд Стерлинг. – Если бы ты бывал со мной на ужинах в столице и хоть немного интересовался общественным мнением, знал бы, какие разговоры о тебе гуляют! Мне стыдно было в глаза взглянуть Джону Стюарту, когда тот шутливо заявил, будто ты предпочитаешь компанию маленьких девочек заседаниям в кабинете министров!
– Эндрю, давай не будем горячиться… – заикнулся было граф, но приятель не стал его слушать.
– Какие унижения я претерпел, лишь бы подружиться с премьер-министром, графом Бьютом, и замолвить за тебя словечко? Чего ты сам уже никогда не сможешь сделать! Или ты женишься на Амелии Гилли и делаешь то, что настоящий шотландец должен делать для своей страны, или выметаешься вон, чтоб я тебя до конца своих дней не видел!
Голос лорда Стерлинга сорвался на крик, но Томас казался непробиваемым. Однако от его презрительного взгляда в сторону отца даже у Джеймса холодок пробежал по спине. Молодой человек не мог быть более уязвлён, чем сейчас, да ещё и собственным отцом; страшно было представить, что теперь за буря клокотала внутри него. Граф хотел было попробовать разрядить обстановку, но тут же двери кабинета распахнулись и в комнату вбежала его племянница. Она была одета в костюм для верховой езды, но без шляпки, так что её волосы растрепались, словно у рыжей фурии.
– Как вы смеете?! Как вы смете говорить о таком, словно Томас сотворил некое вселенское зло?
– Амелия, сколько раз я предупреждал тебя, что нельзя подслушивать?
Девочка лишь топнула ногой и гневно продолжила:
– Вы бросали ему эти ужасные обвинения прямо в лицо, а он даже не мог вам ответить! За что ему должно быть стыдно? За желание свободы действий? У каждого человека должна быть такая свобода!
– Воистину, дочь своего отца, – заявил Эндрю Стерлинг. – После таких речей и начинаются бессмысленные восстания, и ты прекрасно знаешь, к чему они ведут.
Амелия бросила в сторону мужчины яростный взгляд.
– Вы бы помолчали. Я положение гораздо выше вашего имею, и, несмотря на то, что нахожусь у вас в гостях, вам этого не изменить. Сейчас речь не о политике, а о вашем сыне. И в защиту своего друга скажу: мне нет дела до того, что вы оба о нём думаете.
Граф Монтро не знал, куда деться от стыда. Никогда ещё он не слышал, чтобы племянница разговаривала с кем-либо так высокомерно. Он украдкой посмотрел на старого приятеля. Лорд Стерлинг едва сдерживался, даже побагровел весь от злости.
– Томас никогда не причинил бы мне вреда, но вы настолько сильно ненавидите его, потому что он не оправдал ваших надежд, потому что он уязвим перед обществом, что повесили на него все эти недостатки и поставили в укор дружбу со мной. Это вам должно быть стыдно!..
– Всё, Амелия! Прекрати! – прикрикнул граф, сделав жест рукой. – Это вышло за все рамки приличия. С тобой мы проведём индивидуальный разговор! Нет, нет, никаких возражений! Иначе я запрещу тебе выходить из своей комнаты до возвращения домой.
Девочка фыркнула, обвела кабинет презрительным взглядом и остановилась лишь на Томасе. Он стоял смирно, сцепив руки за спиной, бледный и уставший, напряжённый, как струна. Амелии пришлось уйти, так и не узнав, о чём ещё говорили мужчины в тот вечер.
Она продолжала злиться на Магдалену, отказывалась посещать с дядей светские обеды и спектакли, чем лишь усугубляла своё положение. А между тем так и не сумела разобраться в своих чувствах к Томасу. Магдалена день ото дня твердила о женитьбе, о правилах и этикете, но всё это молодому человеку было не нужно. Хотела ли этого Амелия? Она и сама не понимала.
Она редко видела Томаса дома, отныне им попросту не давали оставаться наедине в одной комнате. Наступили самые жаркие дни лета, страсти после скандального разговора поугасли, и граф Монтро словно не торопился домой, всё ещё лелея надежду, что в этом сезоне его племянница усмирит гордыню, и для неё отыщется хорошая партия в ком-нибудь из его приятелей дворян.
========== Глава 7. Скала ==========
Было раннее утро, слишком душное и жаркое даже для побережья. Амелии удалось ускользнуть из дому через чёрный ход в кухне. Оттуда, во внутренний двор, к конюшням, где она ещё год назад заприметила для своих прогулок самую спокойную и покладистую лошадку.
Она ехала верхом, направляясь на юг, вдоль береговой полосы, и поднималась всё выше, к скалистым утёсам, нависавшим над морем. Что-то вдруг заставило её свернуть чуть дальше от побережья. Здесь узкая и ухабистая горная тропа вела к уютной крошечной бухте, где с вершины скалистого пика открывался живописный вид на море. Амелия спешилась и оставила лошадь у поваленного дерева, подальше от края. Забрала свёрток из сумки и бодрым шагом направилась к самой вершине. Обойдя высокий кустарник, Амелия наконец заметила, что находилась тут не одна. Увидев расстеленный на земле камзол и разбросанные рядом вещи, среди которых оказались папки с бумагами, набор грифелей и что-то из верхней одежды, Амелия не испугалась и даже не удивилась, когда заметила поднимающегося с другой стороны утёса Томаса Стерлинга. А вот он, встретившись с ней взглядом, явно растерялся от неожиданности встречи.
Молодой человек подошёл ближе, взял свою рубашку и начал ею обтираться.
– Доброе утро, мистер Стерлинг. Уже опробовали водичку в бухте? Вот уж не думала, что кто-то посетит это место сегодня, как и я.
Томас был мокрый, и кроме кротких штанов на нём больше ничего не было. Амелия изо всех своих подростковых сил старалась сделать вид, будто совершенно не была смущена нагим видом молодого лорда. По её скромному мнению Томас был достаточно худощавый, но плечи и руки у него были мускулистыми.
Пока девочка мечтательно и бесцеремонно разглядывала своего приятеля, он уже успел начеркать пару строк. Парень показал ей со своего места записную книжку, и она прочла:
«Вы сами знаете, мисс Амелия, что нам с Вами лучше не встречаться наедине».
– И это всё? – она фыркнула и стала располагаться тут же, рядом. – Ну прогнать вы меня уж точно не можете. Это место – вне ваших владений, сэр, так что я имею полное право здесь отдыхать, как и вы.
Томас упёр руки в бёдра и всем своим видом дал ей понять, что так быть не должно. Девочка беспечно махнула рукой.
– Ах, да полно вам! Здесь кто-нибудь есть? Ау-у-у! Слышите? И я ничего не слышу, кроме своего эхо. Давайте уже просто отдыхать!
И Томас присел, подтянув колени к груди. Он стал пристально наблюдать за тем, как Амелия раздевается до нижнего белья. Она знала, что он смотрел, но останавливаться не собиралась. Правда, так и не уяснила для себя самой, кого именно она пыталась освободить от циничных оков смущения.
Амелия осталась в батистовой сорочке, скинув рядом и сапожки из тонкой кожи, и бриджи, и остальную верхнюю одежду. Повернувшись, она осознала: парень всё ещё смотрел на неё, но в его взгляде не было ни намёка на вульгарность или того, что Магдалена обычно называла delectatiōnum. Он, скорее, глядел с некой философской серьёзностью.
– Я слышала на прошлой неделе, как на ужине в доме барона Розена, или же Розета, не помню… кое-кто из леди в курительной комнате говорил о либертинаже, – произнесла Амелия зачем-то, и получилось у неё это так, словно она зачитывала урок, что, видимо, произошло от смущения.
Томас в наигранном удивлении лишь приподнял брови.
– Они разговаривали об этом очень тихо, словно боялись, что их услышат. Но я услышала и, честно говоря, не поняла, из-за чего все эти их переживания. Поскольку в свободе от ограничений не вижу ничего дурного… Ох, нет, нет, только не подумайте, будто я нарочно появилась здесь сегодня! И я вполне сознательно действую, я бы никогда не перешла границы разумного. Я здесь с вами, как равная, понимаете?
Молодой человек улыбнулся и кивнул. Амелия выдохнула с облегчением и приняла более удобную позу, когда улеглась на своём походном плаще.
– Жаль, что мой дядя этого не понимает! – Амелия зевнула и подложила под голову обе руки. – Ему стоило бы послушать тех дамочек и их мерзкое хихиканье. Что их так могло заинтересовать в этом самом либертинаже?
Томас взял грифель и записную книжку, а через минуту показал девочке то, что по его опыту представлял собой либертинизм[9]. Амелия прочитала те три строчки, раскраснелась со стыда и снова легла на спину, уставившись в безоблачное небо.
– Какая вульгарность! – произнесла она с возмущением и вдруг засмеялась. – Ах, вот бы Магда узнала об этом! Она бы просто лопнула от ярости!
Молодой человек беззвучно засмеялся, держась рукой за живот, затем убрал записи подальше, лёг рядом и глубоко вздохнул. Так они лежали, слушая крики чаек и шелест трав вокруг. Солнце припекало, и Амелия чувствовала томную расслабленность, почти усталость. Это было странное ощущение, схожее с блаженством, ей действительно было хорошо. И, чтобы не уснуть, она стала бездумно болтать:
– Магдалена молится каждый день и каждую неделю ходит в церковь, чтобы покаяться. Но я знаю, что у них с моим дядей роман.
Томас вздрогнул даже и повернул голову в её сторону.
– Да, да. Я видела их вместе пару раз. О Боже Всевышний! Такая добродетельная и непорочная Магдалена не сумела устоять против него. Видимо, ей приятно притворяться терпимой и набожной, а по ночам проводить время в его спальне, ха!
Краем глаза Амелия заметила, как Томас отрицательно покачал головой.
– Скажешь, что это не так? Если бы она призналась, я бы не осудила. Но она ведёт себя бесчестно и эгоистично. Иногда мне так хочется сказать ей об этом… но я не могу.
Солнце пригревало кожу, и в воздухе ощутимо повеяло морской свежестью, травой, деревьями. Амелия расслышала приглушённый смешок со стороны:
– Ты лучше, чем сама думаешь.
Ей хотелось посмотреть на него в тот момент, но Амелия знала, что его лицо, скорее всего, омрачено короткой судорогой боли из-за того, что он говорил вслух. Это был хриплый, едва различимый шёпот, но даже его оказалось достаточно, чтобы понять: Томас терпит эту боль не ради себя. Поэтому она только улыбнулась и потянулась всем телом, как кошечка.
– Лучше помолчи и не напрягайся, – посоветовала она с материнской строгостью. – Пусть Магдалена целует дядю хоть на каждом шагу, но нечего попрекать меня поведением, которое она считает неприемлемым… И почему вообще взрослые так любят это делать? Я говорю о поцелуях. Что вообще здесь может быть приятного?
Томас снова усмехнулся, потёр пальцем кончик носа – явный признак его неловкости – и пожал плечами. Амелию совершенно разморило, и сквозь дрёму она уже почти не думала о предмете разговора.
– Ты лучше меня всё знаешь, это несомненно. Месяц назад мы гостили в Билдсайде, помнишь праздник у какого-то мормэра? Там ещё пела его дочка… у неё был жуткий скрипучий голосок! Я видела, как вы целовались с ней за портьерой, на балконе. А потом она вдруг шлёпнула тебя по щеке. Что это было? Пощёчина? Я тогда долго смеялась! Да от такого «удара» даже комар бы обиделся! Неужели всё было так плохо, Томас?
Амелия повернулась к нему, но он уже мирно посапывал во сне. Она ещё раз взглянула на его взъерошенную кудрявую шевелюру, плечи и руки, плоский торс и светлую поросль на груди и вдруг резко отвернулась. Хорошо, что он уснул, иначе её взгляды лишь смутили бы его. Разве подруги могут так рассматривать своих приятелей? Девица, с которой он целовался тогда на празднике, наверняка смотрела так же, да и сам поцелуй выглядел вполне целомудренным, и всё равно она осталась недовольна. Вот уж неженка!
Ей внезапно показалось, словно что-то раскалённое коснулось руки. Амелия очнулась. Она даже не сразу сообразила, как быстро заснула. Видимо, перекатилась со своего плаща поближе к Томасу, и его локоть упёрся ей в руку.
Долго ли они спят? Кожа лишь слегка покраснела. Возможно, не слишком долго.
Девочка чуть приподнялась так, что её рыжие локоны упали ему на обнажённую грудь. Затем, как она себя убедила, исключительно из любопытства положила ладонь между ним и собой. Его тело было горячим и твёрдым, от этого ощущения в её животе будто что-то упало и снова поднялось выше, к сердцу. Томас не просыпался, и она наклонилась поближе к его лицу.
Во сне он казался совсем ещё мальчишкой, не обременённым заботами о будущем. Амелия неожиданно подумала, что он привлекателен. Сначала она удивилась, затем нахмурилась. В конце концов пришло осознание, что в этом факте не было ничего постыдного. Она не задумывалась над тем, нравился ли ей хоть кто-то из джентльменов, навязанных дядей и ухаживающих за ней в обществе. Она просто не думала о них, как о мужчинах. Они были ей не нужны. Но именно сейчас она смотрела на Томаса и понимала, насколько он мужчина в сравнении с ними. Он всегда обращался с нею обходительно и нежно, и ей это нравилось.
Многие ли девицы целовали его? Хотел ли он жениться хоть на одной из них? Амелия встряхнула головой, дабы отогнать эти разочаровывающие мысли. Хотел бы жениться, сделал бы это уже давно. Вот поэтому он дружит с нею, у него просто нет нужды в большем. Девочка улыбнулась и подумала, что в таком случае остальное уже не важно. Она наклонила голову и быстро чмокнула его в сухие губы.
Ничего. Совсем ничего. Это было скорее равнодушно, чем уверенно. Поэтому во второй раз она сделала всё, как сделала бы на её месте женщина настойчивая и взрослая. Правую ладонь она прижала к его горячей, слегка щетинистой щеке, приблизилась и прикоснулась губами к его рту. Задержала дыхание, чуть пошевелилась и, решившись, скользнула внутрь языком. От этого прикосновения её тут же бросило в жар, а ощутив под собой движение, Амелия отпрянула и взглянула в распахнутые серые глаза.
Она даже не успела ничего сказать. Он просто поднялся, постоял некоторое время к ней спиной, затем лишь повернулся с улыбкой на порозовевшем лице. Амелия поняла тогда, что он не злился, но себя ощущала немного растерянной.
– Ты думаешь, что я чудная, да? – промямлила она.
Тогда Томас опустился перед нею на колени, приобнял и улыбнулся широко-широко и ласково.
– Всем нужен друг… и ласка… а тебе их очень не хватает, – прошептал он с хрипотцой.
Амелия заметила, как заслезились его глаза, поэтому просто кивнула и опустила голову, чтобы он мог встать и громко откашляться.
Приближался полдень, и солнце начинало припекать всё жарче. Скоро кто-нибудь обязательно заметит, что их обоих нет слишком долго, начнутся новые подозрения и обвинения. Амелия вздохнула, поправила свою сорочку и попыталась заплести волосы в косу. Томас подождал, пока она снова поднимет на него глаза, а когда она это сделала, он лукаво подмигнул. Затем произошло то, чего Амелия совершенно не ждала. Что одновременно напугало её и восхитило. Что незримым знаком с Небес определило её судьбу.
Томас повернулся в сторону края утёса, неожиданно сорвался с места, подняв босыми ступнями под собой пыль с земли, разбежался и спрыгнул. Амелия успела только вскрикнуть, да так, что её возглас эхом разнесло по округе. А со стороны бухты послышался громкий всплеск.
Её мгновенно охватили страх и волнение, девочку колотила неясная дрожь, но она вскочила с места и подбежала к скалистому краю. Там, внизу, в голубой чаше бухты, на поверхности воды мелькала светлая кудрявая голова. Томас помахал девочке рукой и снова нырнул. Амелия не могла увидеть его лица, но готова была в тот момент поклясться, что он улыбался, будто нашкодивший ребёнок.
Разумеется, он делал это и раньше, однако совершенно точно не ожидал, что эта сумасбродная девица последует за ним вниз. Послышался тонкий визг, затем совсем рядом всплеск.
Словно обезумевший молодой человек вынырнул в нескольких футах от девочки и быстро подплыл к ней вплотную. Он схватил её голову своими широкими ладонями и посмотрел в побледневшее лицо.
– Ты ч-что, Томас? Что с-с тобой? – пробормотала Амелия, когда он освободил её лицо от мокрых рыжих локонов. – Господи, до чего же вода холодная!
Она так быстро замерзала и настолько была увлечена роскошным видом утёса отсюда, снизу, что и вовсе не заметила этого гневного выражения лица напротив себя. Томас несколько раз дёрнул её за руку, заставил плыть за собой, к отмели, от которой вела тонкая полоса из валунов прямиком к берегу. Едва они выбрались из воды и дошли до суши, Томас опустился перед девочкой на колени, схватил её за плечи и стал так трясти, что у той дух захватило.
– Никогда! Ни-ког-да так… не делай! – хрипел он, сверкая яростными глазами, будто безумный. – Дура!
Когда он отпустил её, Амелия раскрыла от удивления рот.
– Если ты это можешь, почему и мне нельзя? Ведь ты же прыгнул!
Он мотал головой, и капли стекали по его плечам и груди, и снова в гневе дёргал девочку за руку, как бы давая понять, чего именно он от неё добивался.
– Я всего лишь пошла за тобой! – упрямилась она. – Ты же прыгнул, и я бы тебя не бросила!
Тогда Томас резко выдохнул и прижался влажным лбом к её плечу. Так они стояли несколько минут, и он крепко держал её плечи в своих руках. А после медленно отстранился, скользнул по девочке тяжёлым взглядом: по копне мокрых волос, по узеньким плечам и острым вершинкам грудей под намокшей батистовой сорочкой, и ниже, по стройным исцарапанным ножкам. Он просто покачал головой, скорее своим собственным невысказанным мыслям, поднялся, оглядел бухту, затем с его губ сорвался короткий приказ:
– Идём… пташка.
***
Лето подходило к концу, и Амелия чувствовала вокруг всеобщее напряжение, такое тягостное и горькое, будто каждый рядом с ней, и она в том числе, ожидали чего-то неизбежного, неотвратимого. Начались приготовления к отъезду. Томас Стерлинг всё чаще ссорился с отцом и всё реже появлялся в его владениях. Амелия грустила, но в душе надеялась на лучшее.
Короткое письмо от родни из клана Синклер, в котором сообщалось об отличном самочувствии Сары и об их с сестрой возможной скорой встрече, слегка подбодрило домашних, однако, будто бы по чьему-то невидимому жестокому приказу, этой радости не суждено было длиться долго.
В конце августа 1752 года у графа Монтро случился первый приступ. Самые опытные врачи Абердиншира сводили всё к сердечной недостаточности. За несколько дней домашней суматохи и целой череде беспокойных лекарей Амелия привыкла к незнакомым терминам. Она самостоятельно копалась в хозяйской библиотеке в поисках нужных словарей. И хотя Джеймс Гилли старался вести себя так, словно ничего не происходило, впечатлительная Магдалена не умела скрывать эмоции, и Амелия часто видела её заплаканной, сидящей у постели графа, в его покоях.
Для всех это были тяжёлые дни, поездка в Форфар всё откладывалась, и взрослые в доме ходили хмурые и занятые. Амелия снова ощущала себя одинокой, брошенной, её словно тяготила любая новая мысль. Так продолжалось ещё несколько дней, пока, наконец, в день грозы и сильнейшего ливня Томас Стерлинг не появился на пороге дома. За воротами внутреннего двора его ожидал готовый экипаж и скромные пожитки, собранные в пару саквояжей.
Амелия услыхала взволнованные голоса ещё с парадной лестницы и тут же помчалась в гостиную. Томас стоял у дверей, слегка сутулясь, одетый в старомодный дорожный костюм и тяжёлый коричневый плащ. Небритый и хмурый, он терпеливо слушал своего отца, пока тот не умолк и вдруг швырнул пустой хрустальный бокал куда-то в стену. Заметив Амелию, лорд Стерлинг отвернулся к окну.
Ей действительно хотелось подойти поближе, но к девочке быстро пришло осознание происходящего. В голове молнией мелькнула мысль о том, что всё закончится именно здесь и сейчас, а её глаза уже начали слезиться.
Томас подскочил к ней, осторожно приобнял; от него пахло дождём и мокрой кожей. Амелия не шелохнулась. Тогда он взглянул ей в глаза и пожал плечами, кусая тонкие губы.
– Ты уезжаешь? – спросила девочка, и он кивнул. – И надолго?
Она уже беззвучно плакала, ибо знала ответ. Мельком взглянула в сторону лорда Стерлинга, затем снова на его сына.
– Я могу… я могу пойти с тобой? – промямлила она, смахнув со щеки слезу.
Томас покачал головой. Его плечи устало опустились.
– Я думала, что мы друзья.
Её слова прозвучали глухо, как из могилы, словно она говорила сама с собой, не с ним. Томас живо достал записную книжку и написал: «Мы всегда будем друзьями!»
– Но ты всё же уезжаешь…
Он снова написал и показал ей: «Сейчас это мой единственный выход. Для меня здесь больше нет места».
И тогда она рассвирепела. Никогда в жизни она не была так зла на кого-либо. Сильнее она злилась лишь на Камберлендского мясника, сына короля. Но тот не был ей другом, и она ненавидела его всеми фибрами души.
Амелии показалось, словно земля ушла у неё из-под ног. Сердце забилось часто и глухо; она подняла глаза к человеку, который был волен уйти, был волен делать всё, что ему заблагорассудится, который бросал её здесь, среди опостылевших ей людей, в обществе, которое она терпеть не могла, и она не имела права пойти за ним. Несправедливость обернулась в ней яростью. Амелия шумно втянула носом воздух и сказала:
– Что ж, идите. Приятной дороги, сэр. Надеюсь, их не слишком размыло от дождя.
Томас не дал ей вот так уйти, мягко взяв за запястье, но именно тогда его отец наблюдал за этой сценой; он так яростно и громко рявкнул, чтобы Томас убрал от девчонки руки, даже один из лакеев выронил от испуга трость.
Амелия зашипела, будто взбесившаяся кошка, и с отвращением воскликнула, бросив Томасу в лицо:
– Убирайтесь к дьяволу! Видеть вас не могу!
И она сбежала, едва не запутавшись в юбке своего домашнего платья.
Амелия вошла в спальню, в гневе громко хлопнув дверью. Она успела метнуть в сторону подушку и даже флакон с чернилами куда-то о стену. Девочка не слышала, как в комнату проскользнула Магдалена, оставшаяся стоять у двери. Амелия бросилась на постель, свернулась на ней калачиком и закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шум ветра и стук капель дождя по карнизу. Ей показалось, будто кто-то громко позвал её по имени, но Амелия не желала ни видеть, ни слышать. Она лежала так, пока гнев не стал утихать, пока пальцы не онемели окончательно, что даже заныли кости в теле. И тогда она снова услышала, как громкий мужской голос позвал её с улицы. Её имя слилось со звуками грозы, растаяло в грохоте грома, и девочка вскрикнула. Затем ещё, и ещё, и завопила вдруг, словно сумасшедшая. Только тогда Магда бросилась к ней и стиснула в своих медвежьих объятьях, пока та не замолкла.
Гроза ушла, заказной экипаж давно укатил со двора; лорд Стерлинг уже полчаса как топил своё горе в бокале хереса, восседая в кресле, в своём кабинете. Магдалена полулежала на кровати и ласково гладила по голове несчастную воспитанницу.
– Моё бедное дитя, бедное дитя… – приговаривала женщина тихо. – Я считала его неискренним и лукавым. Но ты лишила этого мальчика последней радости. Ты жестоко отомстила ему, милая, и будешь жалеть об этом до конца своих дней.
Амелия впала в забытье, а в её ушах до сих пор стоял отчаянный крик, призывавший её к прощанию. Крик, который она оставила без ответа. Тот самый крик, лишивший голоса единственного дорогого ей человека.
Тем летом всё было кончено.
Комментарий к Глава 7. Скала
[9] философия, отрицающая принятые в обществе моральные нормы; сторонники либертинизма потворствовали плотским удовольствиям (даже групповой сексуальности), и всем проявлениям свободы, выходящей за пределы обычной морали.
========== Глава 8. Одинокая ==========
Леди Кавендиш и леди Питт являлись одними из самых богатых и самых популярных светских львиц в округе Ангус. Ни одна сплетня, ни один дрянной слушок не могли проскользнуть мимо их ушей, а сплетен они собирали немало. Взять хоть тайну отставки герцога Камберлендского, внезапное увольнение пятого премьер-министра или же очередное нападение команды пиратов, которых видели где-то на востоке; леди даже не скупились на разговоры о болезнях короля и его возможной скорой кончине. На этот раз предметом их глумливого обсуждения стала графиня Монтро.
Тот ноябрьский вечер в особняке прусского посла обещал закончиться тухло, как любили выражаться молодые дворяне, если бы леди Кавендиш и Питт не предложили гостям напоследок сыграть в прятки в осеннем саду. Отказались только Амелия Гилли и Роберт Клайв[10].
Леди Кавендиш и Питт видели, как эти двое наблюдали за игрой со своего места на невысоком балконе с южной стороны особняка и о чём-то тихо разговаривали. Не обошлось без насмешек и осуждения: генерал в очередной раз пытался распушить холостой хвост перед богатой зазнайкой, известной своим скверным характером и консервативными взглядами.
– Только взгляните на эту парочку! Она никогда не согласится выйти за обыкновенного генерала, и все его награды и заслуги, заработанные во время войны, ему не помогут, – шептала леди Питт подруге. – Я уверена, всё дело в том, что у него до сих пор нет титула.
И она не стеснялась громко смеяться, предполагая, что графиня Монтро могла всё услышать. Но ведь так было куда интереснее сплетничать.
– Подумать только, всё наследство её многоуважаемого дядюшки достанется этой угрюмой старой деве! – возмущалась леди Кавендиш. – С таким характером она никогда не выйдет замуж, даже если очень того захочет. Говорят, она планирует передать все финансы своей родственнице, которая недавно родила мальчика. Ну конечно, она всё распланировала!
– Сущая эгоистка! Она решила окончательно разрушить всё наследие графа и прервать древнюю династию. Какой позор!
Игра в прятки давно завершилась. Подвыпившие джентльмены отыскали своих вдоволь повеселившихся дам и уже планировали расходиться по домам. Леди Кавендиш попрощалась с графиней Гилли, а едва девушка отвернулась, скорчила недовольную мину. Она обязательно поговорит с супругом и настоит на том, чтобы отныне не посещать приёмы, на которых бывает эта серая мышка Гилли, дабы не иметь несчастья встречаться с нею с глазу на глаз.
Роберт Клайв действительно был готов предложить Амелии руку и сердце; самоуверенный и привлекательный генерал успел зарекомендовать себя в качестве опытного военного, ему было всего тридцать три года. Победы в Восточной Индии обеспечили ему повышение чина, и Клайв уверял девушку, что в скором времени добьётся возведение в пэрское достоинство[11] и титула. Однако, казалось, графиню не трогали ни его положительная репутация в обществе, ни сладкие обещания любви и вечного обожания. В тот вечер Амелия мягко, но решительно поставила точку в их недосказанности:
– Я безумно рада, сэр, что вы возвратились живым из Бенгалии. Я также рада, что вас сделали компанейским губернатором Бенгала. Уверена, и в будущем вы не растратите свои таланты впустую. Что же касается вашего предложения, к сожалению, я не сумею сделать счастливым такого мужчину, как вы, поверьте мне. В этом у меня нет ни призвания, ни желаний.
Больше Амелия никогда его не встречала. Через два года Роберт Клайв вернётся в Индию, ещё через пару лет получит титул барона. Много лет спустя, обвинённый парламентом в злоупотреблениях своих полномочий, но оправданный, он в отчаянии и позоре покончит с собой.
***
Графиня Монтро на слухи внимание не обращала. Ей было не до светских сборищ, где дамы средних лет, заскучавшие от своих мужей, перемывали косточки всем своим недоброжелателям и соседям в том числе. Джеймс Гилли окончательно занемог и теперь редко поднимался с постели, поэтому на плечи молодой графини легли его бумажные дела, ведение хозяйства в обширных владениях, финансовое обеспечение штата прислуги, камердинера, личного секретаря в городе и далее, и далее.
После скромного празднования своего двадцатилетия на Амелию буквально обрушился шквал из слухов и сплетен о её «плачевном положении» в качестве старой девы. Графиня держала голову высоко и напрямую заявляла, что в замужестве не нуждается, и все её дела сосредоточены на ведении хозяйства и финансовом обеспечении младшей сестры, не так давно родившей сына. Её супруг, молодой генерал-майор, погиб в Индии, и оставшаяся без покровителя изнеженная Сара нуждалась в любой поддержке. Амелия не раз приглашала её перебраться в Форфар, но Синклеры не торопились потерять младенца-наследника из виду. Воссоединение сестёр снова откладывалось. Упрямство Сары и её родственников сказывалось на моральном состоянии молодой графини; она переживала, если намеченные планы не сбывались, а частые приступы Джеймса Гилли и вовсе выводили девушку из равновесия.
Разношёрстных женихов – богачей, родовитых наследников и просто охотников за наследством – Амелия категорически не принимала. Она целиком и полностью сосредоточилась на домашних делах, игнорируя советы знакомых и немногочисленных подруг, давно уже выскочивших замуж. И с каждый разом её неизменная няня и наставница Магдалена становилась всё напористее в своих причитаниях и мольбах. Она опасалась, что над её девочками нависало с новой силой проклятие: Амелия навсегда останется одинокой старой девой, а у овдовевшей так рано Сары обязательно отберут её малыша. Амелия не желала слушать и делала всё по-своему.
***
В феврале в особняке барона Виваче давали первый в том году большой камерный концерт его собственного оркестра. Графу Монтро больших усилий стоило уговорить племянницу посетить то громкое мероприятие, и она неохотно согласилась.
К концу вечера Амелия совершенно устала приветствовать многочисленных знакомых настолько, что даже шея заболела. Девушке было известно, что пряталось за этими дружелюбными улыбками, но она стойко играла свою роль, как и они – все, кто шептался за её спиной, и молодой графине не терпелось поскорее вернуться домой, чтобы быть подальше от этого лицемерного сборища. Однако в одном из залов особняка, когда девушка уже собиралась дать распоряжения об экипаже, к ней подошёл представительный мужчина средних лет. Он был одет в тёмно-серый камзол, бардовый редингот и до блеска начищенные сапоги для верховой езды. Амелия оглядела его с головы до ног, едва он успел её поприветствовать. Загорелый и подтянутый, с аккуратно подстриженной бородкой с проблеском седины, он являл собой пример строгого аристократа. И, судя по всему, вряд ли ему было больше пятидесяти лет.
