Текст книги "Берия, последний рыцарь Сталина"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)

«Высшие власти» города Баку

27 октября 1917 года Бакинский Совет рабочих и военных депутатов, едва прослышав о восстании в Петрограде, бегом собрался на расширенное заседание. Большевики, естественно, были в восторге от происходящего, остальные же лишь неодобрительно хмурили брови. Большинством голосов (то бишь совместным решением представителей трех партий – эсеров, меньшевиков и дашнаков) Совет постановил, что восстание следует ликвидировать, всю власть передать Учредительному Собранию, а до того – коалиционному правительству.

Большевикам, оставшимся в меньшинстве, это, само собой, не понравилось, и они прибегли к испытанной тактике: задавить не кворумом, а числом и глоткой. 31 октября 1917 года они собрали еще одно расширенное заседание Совета, куда привели многочисленных представителей заводских, солдатских и флотских комитетов – тех только, разумеется, кто твердо стоял на правильной политической платформе. Новое заседание тут же объявило себя конференцией Совета; а оная конференция немедля постановила, что она-то и есть главный орган революционной власти. Оскорбленные большевистским самоуправством эсеры и меньшевики помещение покинули, зато на стороне большевиков неожиданно выступили… азербайджанские националисты из партии «Мусават» – эти резонно рассудили, что раз дашнаки против, то надо бы поддержать. Совет был переименован в Совет рабочих и солдатских депутатов – по столичному образцу, объявлен высшей властью и немедля брошен на борьбу с другими «высшими властями» города Баку…

Покинувшие же Совет представители других левых партий создали «Комитет общественной безопасности», объявив его единственным демократическим органом власти. Таким образом, в Баку появился высший революционный орган и высший демократический, а помимо того существовали городская Дума и Исполнительный комитет общественных организаций – местный орган Временного правительства. И все были властями, и все – высшими.

Ситуация возникла совершенно бредовая! Закавказье отделилось от России, как белой, так и советской, – и в то же время в самом Закавказье существовал очаг советской власти, находившийся под контролем большевиков и, естественно, отделяться не желавший. При этом существовал он именно в том самом месте, которое больше всего интересовало как большевиков, так и местных товарищей, и иностранцев. Интересовал больше, чем весь остальной регион, вместе взятый, поскольку Баку – синоним нефти.

Но и это было только начало!

Торжественно удалившиеся из совета меньшевики и эсеры вскоре вернулись, и зимой 1917–1918 годов в Баку правил Бакинский Совет, в котором кого только не было: правые и левые эсеры, большевики, меньшевики, дашнаки, мусаватисты… Даже старообрядцы-молокане. Можете представить себе характер и дееспособность этого органа власти? Я тоже нет. А в самом городе работали Советы уровнем поменьше: фабричные и заводские, военные и флотские, и каждый из которых имел свое большинство и меньшинство, свою политическую ориентацию – при полном отсутствии дисциплины.

Большевики, однако, имели свой джокер в рукаве, было у них одно маленькое хобби, еще со времен революции 1905 года, – организация вооруженных отрядов. И пока прочие политики в Совете заседали, распинались, дебатировали и принимали решения, большевики именно этим и занимались. При Бакинском комитете была создана боевая дружина, в рабочих районах появились отряды красногвардейцев. А после того, как в Баку приехали выдавленные меньшевиками из Тифлиса руководители краевого Кавказского военного совета, началось и создание армии. К июню 1918 года вооруженные силы насчитывали 13 тысяч человек и аж три бронепоезда.

А ведь помимо большевистских, в городе существовали еще национальные армянские и азербайджанские воинские части, а также слонялась по улицам уйма отрядов солдат и моряков, кои, после падения центральной власти, подчинялись всевозможным силам, иной раз в самых невероятных комбинациях…

Альянс большевиков и мусаватистов, естественно, продолжался чрезвычайно недолго, ибо две эти силы были изначально несовместимы. Вообще, на Кавказе политика играла роль гораздо меньшую, чем где бы то ни было. Любое значимое событие определялось какими угодно интересами – национальными, религиозными, клановыми, куначескими, но уж никак не политическими. «Мусават» («Единство»), как уже говорилось, была азербайджанской националистической организацией. И без исторического образования видно невооруженным глазом, что это за сила…

Большевистская же партия всегда была интернациональной, или – Ноевым ковчегом, как кому больше нравится. Кого она только не принимала в свои объятия: грузин, русских, евреев, по большей части безбожников, но с исторически сложившимися корнями и симпатиями… И очень много было в ней армян, коих мусульмане на дух не переносили, особенно на руководящих должностях. Это противоречие было до такой степени антагонистичным, что существовала даже отдельная социал-демократическая партия для мусульман – «Гуммет».

Чтобы лучше ощутить прочность большевистско-мусаватистского союза, надо знать, что в армяно-татарской резне 1905 года большевики выступали на стороне армян, азербайджанцы этого не забыли и не простили. Для азербайджанца-мусульманина турок-единоверец был ближе соотечественника-армянина, а в большевистской партии заправляли русские и армяне, то есть, с точки зрения националистов, оккупанты, мешавшие воссоединиться с турецкими братьями, кровные враги. Утешало лишь то, что большевики пока не дружили с дашнаками…

Едва турецкие войска начали наступление и стало ясно, что их цель – Баку, как мусаватисты принялись готовиться к встрече. В то же время, окрыленные продвижением единоверцев, в Дагестане имам Гоцинский и «пророк» Узун-Хаджи объявили газават – «священную войну» и, собрав под свои знамена армию полудиких горцев, взяли Темирхан-Шуру (Буйнакск) и Петровск (Махачкалу), до того занимаемую красными. Те бежали, частью на пароходах в Астрахань, а частью по железной дороге в Баку, еще больше накалив и без того раскаленную бакинскую атмосферу.

Там, перед лицом прямой и явной мусульманской угрозы сплотились все: местные красногвардейцы, красные части, бежавшие из Дагестана, моряки, рабочие, армянские националисты.

Воспользовавшись неразберихой, большевики решили быстренько прибрать власть к рукам. Они объявили, что в Баку началось восстание, организовали так называемый «Комитет революционной обороны города Баку и его районов», который, со своей стороны, объявил себя очередной «высшей властью» в городе. Сие другим «высшим властям», естественно, не понравилось. И тут же стало ясно, что взять власть мало, ее надо еще и удержать, а для этого нужны вооруженные силы. Армянский национальный совет, в котором преобладали дашнаки, конечно же, на дух не переносившие мусульман, предложил комитету воспользоваться своими вооруженными отрядами. Большевики согласились, и тут же радостно вспыхнула армяно-мусульманская резня, которая, вместе с разборкой за власть, завершилась уличными боями между азербайджанскими вооруженными формированиями и всеми остальными. Приняв помощь армян и допустив резню, Совнарком обрел в лице мусульман непримиримых врагов.

Узнав о «восстании», имам Гоцинский с севера и бек Зиятханов с юга рванулись к Баку на помощь единоверцам. Однако красные были настроены решительно и оружия у них было больше, чем у горских банд. Зиятханова разгромили в Шемахе, а на севере, при помощи десанта из Астрахани, выбили Гоцинского из Петровска и Темирхан-Шуры. Положив под Петровском уйму народу, имам ушел в горы.

Разбитые горские отряды ринулись врассыпную. На их пути оказалась Мугань, населенная русскими. В общем, полноводной рекой полилась кровь, но русские сумели сплотиться, создали тысячный отряд под командованием полковника Ильяшевича, снова разбили горцев и организовали Ленкоранскую республику, продолжив процесс самоопределения вплоть до отделения. Тогда мусульмане ушли в Карабах, населенный армянами, где дело, естественно, закончилось очередным кровопролитием. Тем временем на карте Закавказья появилась Армянская республика, в Нахичевани возникла мусульманская Аракская республика.

Но и это был еще далеко не конец создания новых государств, которые плодились, как кролики, вплоть до 1920 года…

А в Баку набирал обороты процесс генерации «высших властей». 25 апреля 1918 года был образован Бакинский Совнарком, куда вошли исключительно большевики и левые эсеры. В то же время вовсю работал и Бакинский Совет, где по-прежнему спорили все те же партии. Причем – вот уж сюр так сюр – Совнарком являлся исполнительным органом Совета!

И, едва образовавшись, понес революцию дальше: уже в апреле, в частности, он издал декрет о передаче помещичьих земель крестьянам. Земли на Кавказе всегда было мало, и за землю бились отчаянно. Едва начавшись, земельная реформа тут же вышла из-под контроля: крестьяне принялись захватывать помещичьи угодья и жечь усадьбы, убивать помещиков и членов их семей. В общем, началась нормальная «классовая борьба», которая очень быстро перешла в кровавую дележку захваченной земли. Теперь запылал и сельский Азербайджан.

А Баку, таким образом, де-факто вообще стал «вольным городом», сидящим на нефтяных скважинах, да еще и распространяющим свою революционную власть на все каспийское побережье Азербайджана. Это кто ж согласится мириться с таким положением?

Оборона Баку

После развала Закавказской Федерации появилась еще одна, трудно сказать какая по счету, власть: 28 мая 1918 года была провозглашена Азербайджанская демократическая республика, со столицей в Гяндже, где правили мусаватисты. Вооруженные силы новорожденного государства численностью около 14 тысяч бойцов предприняли наступление на все тот же злосчастный Баку. Армия сия состояла в основном из гвардий местных князей-беков и прочих банд, понятия о воинской дисциплине вообще никакого не имеющих.

Им противостояли так называемая Кавказская армия плюс вооруженные силы дашнаков и отряд старообрядцев-молокан, вместе насчитывающие 15–18 тысяч человек. Большевистское правительство перебросило им из Астрахани щедрое вооружение: 80 орудий, 3 бронепоезда, 160 пулеметов, 13 самолетов и 7 броневиков, но вот с дисциплиной и воинским духом было не ахти: моральную основу вооруженных сил красных в то время составляли только советская демократия, да революционный порыв – сами понимаете, сколь это «много» для победы…

В результате противоборства этих «армий» фронт просто-напросто замер у станции Кюрдамир, посередине между двумя столицами, Гянджой и Баку, и с места не сдвигался там до тех пор, пока не прибыли турки.

Турецкий отряд Нури-паши насчитывал всего шесть тысяч человек, но это была относительно регулярная армия. Фронт дрогнул и пополз в сторону к Баку.

Впрочем, на стороне бакинцев тоже имелось регулярное воинское формирование – как раз в это время из Персии домой пробирался двухтысячный отряд терских казаков под командованием войскового старшины Лазаря Бичерахова. Поначалу казаки вроде бы собирались воевать с мусульманами, даже заняли позиции на своих участках фронта. И если б они остались там до конца, возможно, история Бакинской коммуны сложилась бы иначе. Однако, с одной стороны, бакинское правительство Бичерахову не приглянулось, а с другой – аккурат в это время дома, в Терском крае, его родной брат Георгий поднял восстание, и мигом перекрасившийся Бичерахов в самый критический момент обороны снялся и ушел на север, разбил три встретившихся по пути красных полка, занял Дербент и отныне плевать хотел на любую власть.

Боеспособность же остальных частей была неплохой, но лишь до той поры, пока они наступали. Стоило туркам потеснить Кавказскую армию, как в ее частях тут же воцарились разброд и шатание…

В общем, дело оборачивалось хреново. Заставить Кавказскую армию нормально воевать так и не удалось. В июле азербайджанские войска подступили вплотную к городу. Мусульманское население готовилось к встрече, предвкушая, как рассчитается за мартовскую резню. Остальные ударились в панику. И 25 июля 1918 года состоялось расширенное заседание Бакинского Совета совместно с фабрично-заводскими, армейскими и корабельными комитетами, озабоченное одним: ничего хорошего от мусульман ждать не приходилось. Поэтому большинством голосов было принято решение: для обороны Баку обратиться к англичанам, небольшой воинский контингент которых стоял неподалеку, в Персии. Те согласились, тем более что формально Азербайджанская республика, против которой им предстояло выступить, была союзницей Турции, а мировая война, где англичане туркам противостояли, к тому времени еще не закончилась. А главное, это дало англичанам повод приблизиться вплотную к вожделенной нефти.

Большевики и левые эсеры были против этого решения, неизвестно, на что рассчитывая. Точнее, известно на что. На собрании бойцов и командиров гарнизона Степан Шаумян говорил: «Только из России! Только от революционных товарищей из центра мы можем получить поддержку!» Но поддержки из центра не было и быть не могло. Кидать боеспособные части в бакинскую мешанину, где не было уже ни порядка, ни организации, – все равно что топить ими печку. Да и не дал бы им никто боеспособных частей, слишком уж их было мало в 1918 году. Единственной поддержкой из центра стал пришедший в июле отряд левого эсера Петрова численностью около 600 человек.

Сгоряча фракция большевиков даже приняла решение об уходе народных комиссаров со своих постов, но практически сразу они передумали, решив, что Совнарком должен продолжать работу. Сдаться? Еще чего! Отставка – не большевистский метод…

Вот как описывает Микоян обстановку в Баку того времени:

«…Не было хлеба: Баку уже был отрезан от Северного Кавказа казачьими бандами. Голод гулял по рабочим кварталам. Баку был отрезан от источника доброкачественной воды. Под стенами города скапливалось все больше и больше контрреволюционных полчищ. Гул артиллерийского огня заглушал притихшие заводские гудки. Страх возможной расправы… подтачивал силы рабочих».

Если что и было хуже голода и артиллерийского огня, так это приближающиеся мусульманские войска Азербайджанской республики.

Вечером 29 июля в Баку получили известие, что турки и азербайджанцы прорвали фронт и погнали красных, которые теперь находятся уже в Баладжарах, пригороде Баку. Именно в этот момент ушел с фронта казачий отряд Бичерахова. Что делали три красных бронепоезда, вообще непонятно. Красные войска, полностью деморализованные, воевать не хотели и были настроены паникерски. В городе тоже царила паника, после бесконечных заседаний сговорившиеся между собой меньшевики с эсерами, Центрокаспий и Армянский национальный совет решили послать корабли за англичанами в персидский порт Энзели. Армянский совет, пытаясь спасти свое население от резни, потребовал поднять белый флаг и начать мирные переговоры. Турки обстреливали Баладжары. А что же большевистский Совнарком?

А Совнарком в это время писал одну из самых позорных страниц всей гражданской войны.

Бегство

До последнего дня призывавший не сдаваться бакинский Совнарком 31 июля 1918 года внезапно сложил свои полномочия, и в тот же день большевистская верхушка, воинский отряд того самого левого эсера Петрова и некоторые другие части на семнадцати пароходах попытались драпануть в Астрахань, бросив войска на фронте. И так торопились при сборах, что совершенно забыли предупредить своих товарищей в городе. Проще говоря, каждый за себя, а кто не успел – тот опоздал.

Таким образом, в городе осталась другая «высшая власть» – Совет, теперь уже без большевиков. Реальную же власть, исполнительную, приняла так называемая Диктатура Центрокаспия. Центрокаспий в апреле 1918 года был настроен пробольшевистски, но, видя происходящее безобразие, надо полагать, изменил свою политическую ориентацию. По крайней мере, об этом говорят его дальнейшие действия. Представители Центрокаспия, совместно с представителями исполкома Совета, и вошли в новое правительство.

Новая власть распорядилась задержать пароходы и вернуть их в Баку, на окраинах которого уже были турки. Понимая общую опасность, отряд Петрова выгрузил на берег артиллерию и, стреляя прямо с пристани, выбил неприятеля из города. Однако в бой красные части не пошли. «Беженцы» высадились на берег, заняли район пристани и стали ждать. И вот что они удумали – снова цитируем Микояна:

«Точно не помню, 2 или 3 августа была созвана партийная конференция, чтобы обсудить создавшееся положение и решить, как быть дальше. После долгих споров конференция постановила: вооруженные силы в Астрахань не эвакуировать, а, наоборот, используя перелом в настроении бакинцев в пользу большевиков, вновь захватить власть в свои руки. Практически это было возможно. Противник располагал в городе меньшими силами, нежели мы, а подтянуть войска с фронта он бы все равно не успел…»

То есть что эти паразиты задумали! «Противник» – это не турки, как логично было бы подумать. Это вчерашние товарищи по баррикаде. Пользуясь тем, что все наличные части Диктатуры были брошены защищать город, в том числе и этих пристанских сидельцев, предполагалось, пока те удерживают врага на фронте, ударить им в спину и занять Баку. Ну, хорошо, допустим, заняли – а дальше-то что? А дальше предполагалось, ни больше ни меньше, как, опираясь на свои силы и на помощь с Волги, организовать оборону и отбросить турок.

Однако план этот так и не был реализован. По счастью, среди большевиков нашлись и трезвые головы. Ясно ведь, что помощи ждать не приходится, своими силами оборону уже организовывали и не организовали, да и красные войска были решительнейшим образом настроены не воевать, а драпать. А 4 августа в городе высадились англичане. Правда, их оказалось всего около тысячи человек, но это было регулярное войско, а по масштабам того времени тысячное регулярное войско – немалая сила. Так красные части и сидели в районе пристани, выставив охранение. Они не могли выйти в море, поскольку Центрокаспий не выпустил бы корабли, но и на фронт идти решительно не хотели.

14 августа они предприняли еще одну попытку бегства, все на тех же семнадцати пароходах. Поняв, что послать доблестных красноармейцев в бой все равно не удастся, правительство Баку снова задержало эти несчастные пароходы, но уже не затем, чтобы вернуть беглецов обратно, а чтобы отобрать у них оружие – черт с вами, драпайте, сволочи, все равно от вас толку нет, но оружие оставьте, оно нужно для защиты города. Арестовано было всего лишь 35 человек – верхушка Совнаркома и армии. Бросив своих командиров, красные войска благополучно добрались до Астрахани.

Тридцати пяти арестованным были предъявлены обвинения в попытке бегства без сдачи финансового отчета, в вывозе военного имущества и в измене. 11 сентября они были преданы военно-полевому суду. Но 15 сентября в Баку вошли азербайджанские войска. В суматохе бегства оставшиеся на свободе большевики сумели добиться от распадающегося на глазах правительства освобождения арестованных. Микоян вспоминает, что когда он, с ордером на освобождение, пришел в тюрьму, заключенные-большевики стояли у дверей камер, «словно ожидая чего-то»… Ясно, чего – надеялись, что товарищи их все-таки не бросят, как они недавно бросили товарищей.

Из тюрьмы все отправились в порт, где должен был ждать теплоход «Севан» с большевистски настроенной командой, но в панике эвакуации теплоход, под завязку набитый беженцами, не дождавшись «комиссаров», вышел в море. Те успели вскочить на последний отходящий из Баку пароход «Туркмен», у которого не хватало топлива, чтобы дойти до Астрахани, и он отправился в ближайший порт Красноводск, находившийся на противоположном берегу Каспийского моря. Правительство же Диктатуры Центрокаспия ушло в Дербент к Бичерахову.

Красноводск не был ни турецким, ни советским. Город находился в области, контролируемой так называемым Закаспийским временным правительством, пришедшим к власти в Ашхабаде 11–12 июля 1918 года. Это был невероятный конгломерат из временно объединенных общими интересами эсеров, меньшевиков, туркменских националистов, дашнаков, белогвардейцев, находившийся под патронатом английской миссии. На местах власть осуществляли органы, называвшиеся стачкомами. В Красноводске у власти также был стачком, состоявший из рабочих-эсеров, во главе с эсером по фамилии Кун. Узнав, кто к ним прибыл, они тут же снова арестовали большевистскую верхушку, обвинив их в сдаче Баку туркам. Председатель стачкома связался с Дербентом, получил оттуда информацию о том, что арестованных собирались предать военно-полевому суду, и решил довершить начатое.

Стачком не очень-то заморачивался процессуальными вопросами. Следствие и суд были чрезвычайно простыми. У одного из арестованных, бывшего старосты камеры бакинской тюрьмы, нашли список, по которому тот распределял продукты. Рабочие приняли его за список «членов правительства» и всех поименованных в нем, присовокупив сюда командира вооруженного отряда Амирова, посадили в вагоны и вывезли из Красноводска, заявив, что отправляют в Ашхабад для предания суду. Но до Ашхабада их не довезли – расстреляли на 207 версте. Трудно сказать, то ли так и было задумано, то ли решение не возиться с арестованными приняли спонтанно, в порядке революционной инициативы. На самом деле вместе с настоящими «комиссарами» были расстреляны и их охранники, делопроизводитель, еще какие-то служащие – разбираться особо не стали.

Вообще-то, в 1941 году за дезертирство и сдачу городов неприятелю тоже не усиленными пайками награждали.

Если эсеры знали, за что расстреляли «комиссаров», то у англичан явно были от страха глаза велики. Они придавали этому опереточному бакинскому правительству совершенно ни с чем не сообразное значение и были чрезвычайно озабочены их судьбой.

А в 1967 году в Лондоне вышла книга под названием «Закаспийский эпизод», написанная бывшим участником английской миссии Эллисом. Там говорилось: узнав о том, что всю эту братию повезли из Красноводска в Ашхабад, генерал Маллесон сказал, «что он считает, что ни при каких обстоятельствах комиссарам не должно быть позволено совершить переезд по железной дороге до Ашхабада», и предоставил своим подчиненным «решать, какие именно меры предложить для предотвращения этого».

Железная дорога-то тут при чем? Вот и пойми этих английских джентльменов…

Такова подлинная история Бакинской Коммуны и бакинских комиссаров. Легенда же появилась значительно позже. В 1920 году их перезахоронили на одной из площадей Баку, которая с тех пор стала называться «Площадью 26-ти бакинских комиссаров». И миф зажил своей, самостоятельной жизнью, обрастая новыми подробностями и «фактами». В 1958 году там появился памятник, а через десять лет – мемориал.

Очень любят вспоминать о том, что Сталин-де был врагом Шаумяна. Трудно сказать, так ли это было до революции, но после революции «комиссаров» он сильно не любил. Уже после Великой Отечественной войны, по воспоминаниям Шепилова, «зарезал» Сталинскую премию авторам одной исторической книги только за то, что в ней деятельность бакинских комиссаров была представлена исключительно в хвалебном «свете». Сталин, в куда более трудных условиях отстоявший Царицын, сказал тогда: «Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва. Их не нужно афишировать. Они бросили власть, сдали ее врагу без боя. Сели на пароход и уехали». Это он сказал через тридцать лет. Сколь же велико было его возмущение действиями Шаумяна сотоварищи…