Текст книги "Берия, последний рыцарь Сталина"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)

Берия шел к власти твердо и определенно, и это было его основной целью, целью всей его работы в Грузии и Закавказье».

И снова давайте поговорим о стиле. Если в случае с Василием Сталиным имел место «перелет» – предполагаемый автор писал гораздо лучше, чем позволяли ему таланты и образование, то с Меркуловым мы видим совершенно обратное – здесь явный «недолет». Напомним, что Меркулов был человеком литературно одаренным, на досуге занимался писательским трудом. И что бы ни писал такой человек, даже сопроводительную записку к следственному делу, там все равно останется отпечаток его неповторимого стиля. Мы уже приводили одно письмо Меркулова к Берии, и даже по тому небольшому отрывку видно, что стиль у него легкий, летящий, отточенный, с характерной внутренней интонацией, с особым «дыханием» – такие письма очень трудно подделать, а хрущевские фальсификаторы, судя и по письмам Василия, да и по многим другим подделкам, о которых еще пойдет речь, не затрудняли себя ювелирной работой.

Вот, в качестве примера, еще одно подлинное письмо Всеволода Меркулова, датированное 11 марта 1953 года – любой желающий может сравнить его с вышеприведенным текстом:

«Дорогой Лаврентий!

Хочу предложить тебе свои услуги: если я могу быть полезным тебе где-либо в МВД, прошу располагать мною так, как ты сочтешь более целесообразным. Должность для меня роли не играет, ты это знаешь. За последнее время я кое-чему научился в смысле руководства людьми и учреждением, и, думаю, теперь я сумею работать лучше, чем раньше.

Правда, я сейчас полуинвалид, но надеюсь, что через несколько месяцев (максимум через полгода) я смогу уже работать с полной нагрузкой, как обычно.

Буду ждать твоих указаний.

Твой Меркулов».

Как видим, письмо абсолютно грамотно, словоупотребление правильное до идеальности, это вам не «общая культурность и грамотность» – такой оборот из-под пера «Всеволода Рокка» (псевдоним, под которым писал настоящий Меркулов) не мог бы вылететь даже в бреду. Что же касается фактов и оценок, изложенных как в письме Василия Сталина, так и в письме Меркулова, то не будем их опровергать. Мы их просто отбросим: это не оценки, это «черный» пиар примерно того же розлива, что и общеизвестное утверждение, будто Григорий Распутин спал с царскими дочерьми. Кстати, в то время по рукам тоже гуляли «письма царицы к Распутину»…

То, что эти документы вроде бы не предполагались для издания – они были опубликованы лишь в 90-х годах – не должно сбивать нас с толку. Существовали ведь всякого рода закрытые просмотры и показы, где тщательно отобранную публику знакомили с неподлежащими оглашению документами. А широкие массы, как уже говорилось, для пришедших к власти после 26 июня вообще за людей не считались.

Присовокупим к этим письмам еще один документ, тот, с которого началась эта книга. Письмо Нины Теймуразовны Берия, Нино, к Хрущеву, то самое, где имеются разночтения между изложенной там биографией и ее подлинным интервью. Почему-то большинство подобных документов адресуются не в ЦК, не в Совмин, а лично Никите Сергеевичу. Как все-таки хотелось Кукурузнику стать «вторым изданием» Сталина!

До сих пор мы знакомились со значимой частью этого документа, а теперь почитаем риторическую:

«Мне предъявлено обвинение в участии в антисоветском заговоре с целью восстановления капитализма в Советском государстве. Такое обвинение – страшное, тяжелое! В этом можно обвинить человека, который, потеряв человеческий образ, превратился в “свинью под дубом” и, продав свою родину врагам, пользуется правами и благом, предоставленными ему почетным званием советского гражданина; в этом можно обвинить человека, которого Великая Октябрьская социалистическая революция лишила материальной базы для эксплуатации трудящихся и который хочет вернуться к старому положению… Условия жизни, в которых я выросла и жила, не могли из меня сделать такого подлеца!»

Не та ли рука это выводила, которая писала второе письмо Василия Сталина к Хрущеву – то, что с придыханиями: «Бывают моменты, когда сливаешься с выступающим в единое целое…»?

Дальше идет монолог за жизнь, долго идет… Когда же начнет клеймить? Ага, вот:

«Действительно страшным обвинением ложится на меня то, что я более тридцати лет была женой Берии и носила его имя. При этом, до дня его ареста, я была ему предана, относилась к его общественному и государственному положению с большим уважением и верила слепо, что он преданный, опытный и нужный для Советского государства человек… Я не разгадала, что он враг советской власти, о чем мне было заявлено на следствии…»

На удивление одинаково пишутся все эти отречения – словно под копирку!

Дальше речь идет об аморальных поступках в отношении семьи – любовницу завел, значит, разложился! Это удобно, когда жена такое говорит! И в конце – униженная просьба:

«Я беру на себя непозволительную смелость обратиться к Вам, к партии с просьбой возбудить ходатайство перед генеральным прокурором Советского Союза – Руденко, чтобы мне не дали умереть одинокой… Если мое общение с людьми, как с опозоренной и всеми презираемой, в настоящее время нецелесообразно, я обязуюсь и дома сохранять тот тюремный режим, который сейчас имею…» и т. д., и т. п.

В общем-то, такое письмо может быть подлинным, может… Если б не было настолько похоже стилистически на другие письма. И если не знать, что эта женщина, когда от нее уводили единственного сына, уже зная, что муж ее мертв, сказала: «Только не бойся ничего. Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно». А когда на ее глазах сына поставили к стенке и предложили спасти его, подписав признание, ответила: «Расстреливайте нас вместе!» И такая женщина будет прогибаться перед теми, кого презирает? Ох, как хочется Хрущеву и компании, чтобы все перед ними пресмыкались: сын Сталина, жена Берии… В психиатрии это, кажется, называется компенсаторным фантазированием…

Ну, а теперь слово Серго Берии, который расскажет еще кое-что интересное:

«То, что против отца использовали военных, несомненно. Его убийство было, по существу, военным переворотом. (Как приятно, когда люди синхронно мыслят! – Е. П.) О роли конкретных военачальников в этом перевороте затрудняюсь что-либо сказать. Знаю лишь одно: Георгий Константинович Жуков дружил с моим отцом. Они сотрудничали как до войны, так и весь военный период… После выхода мемуаров маршала Жукова я получил возможность побеседовать с ним, кстати, по его же инициативе. Он мне сказал тогда: “Все разговоры о моем участии в аресте Берия – чистейшей воды выдумка!” Я ему поверил, ибо какой смысл Георгию Константиновичу оправдываться передо мной…»

Напомню, что запись рассказа об аресте Берии маршал Жуков в печать не передавал: она была найдена в бумагах после его смерти.

Еще одна фальшивка? Или еще одна ложь?

Итак, едва прикоснувшись к «делу Берии», мы уже вляпались в фальшивое заседание Президиума, в фальшивого арестанта, в фальшивые письма. Но это пока только начало. То ли еще будет!

Прокурор читает дело

Одним из первых шагов после ареста Берии стала смена Генерального прокурора. Вместо добродушного, не слишком дисциплинированного, но непоколебимо добросовестного Г. Н. Сафонова новым Генеральным прокурором стал Р. А. Руденко. Видный юрист, он был главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе и, что менее известно, но для нас куда более важно, почти всю свою трудовую жизнь проработал на Украине и был хорошим приятелем Хрущева. Не слишком ли много украинцев занимает ключевые места в этой истории? Москаленко, Строкач, теперь вот Руденко…

Свою работу на посту Генерального прокурора Руденко начал с того, что уже в день вступления в должность, 30 июня, возбудил против Берии уголовное дело, по которому было проведено следствие и состоялся судебный процесс. Это общеизвестно. А вот материалы процесса мало кто видел, и даже из посвященных мало кто может в них разобраться, поскольку тут надо быть юристом, и желательно опытным.

В 2003 году вышла книга заслуженного юриста России, бывшего военного прокурора Андрея Сухомлинова «Кто вы, Лаврентий Берия?» В том, что касается общих оценок, автор, ничтоже сумняшеся, повторяет «общеизвестные истины», оговариваясь в самом начала предисловия: «Не приведи Господь, чтобы кто-то подумал, что я взялся за перо, дабы оправдать, обелить, реабилитировать, попросту говоря, отмыть от людской крови Лаврентия Берию!» И ни в коей мере он не относится к этим «истинам» критически. Но когда дело доходит до конкретных процессуальных моментов, перед нами сразу же оказывается совсем другой автор. Что-что, а свою профессию Сухомлинов знает досконально! Правда, выводов из своих наблюдений он не делает… ну, да выводы можно сделать и без него. Но историк, писатель, журналист, читая «дело Берии», не заметит и десятой доли тех несообразностей, которые прокурор.

Итак, Руденко немедля создал следственную группу и включился в ее работу. И сам проводил допросы основного обвиняемого.

«В уголовном деле я насчитал около 30 протоколов допросов, составленных лично Руденко. Явление уникальное. Нынешние генеральные прокуроры в допросах практически не участвуют…» – пишет Сухомлинов.

И сразу же вопрос: почему Генеральный прокурор вдруг решил поработать следователем? Ввиду важности дела? Или потому, что никому не мог перепоручить высокую ответственность – сочинять допросы призрака убитого министра?

А вот как велось следствие по самому громкому из всех обвинений, которого, в глазах обывателя, само по себе достаточно, чтобы поставить обвиняемого к стенке. Цитата длинная, но сокращать ее не стоит, ибо лучше прокурора не скажешь:

«В приговоре читаем: “Судом установлено, что Берия совершал изнасилование женщин. Так, 7 мая 1949 г., заманив обманным путем в свой особняк 16-летнюю школьницу Дроздову В. С., изнасиловал ее…”

И все. На этом в приговоре преступления этого вида заканчиваются. А где же остальные сотни изнасилованных? Почему суд остановился только на одном факте, ограничив себя рамками лишь этого эпизода? По закону, преступные действия лица должны быть расследованы всесторонне, полно и объективно, и при наличии доказательств полностью вменены в вину. Совершил, допустим, десять краж. Все они должны быть исследованы и на следствии, и в суде. Совершил десять убийств – то же самое. А здесь получается так – совершил семьсот изнасилований, одно записали в приговор, а остальные забыли. Причем не просто забыли записать, а забыли расследовать даже на стадии предварительного следствия. Кстати, и изнасилование Дроздовой абсолютно не расследовано. Это уже упрек, как вы понимаете, Руденко и его следственной группе. (Всего лишь упрек? Андрей Викторович, а если бы те, за кем вы, как прокурор, надзираете, сляпали такое дело – вы что, ограничились бы упреком? – Е. П.)

Давайте проанализируем работу Руденко по этому эпизоду, исходя из документов предварительного следствия, составленных с его участием.

Согласно материалам уголовного дела (том 6) в ходе следствия, 11 июля 1953 года 20-летняя Валентина Дроздова обратилась к генеральному прокурору СССР с заявлением о том, что четыре года назад (!) она была подвергнута изнасилованию Берия. В деле имеется собственноручное заявление об этом. Правда, настораживает, что это заявление нигде не зарегистрировано, никаких резолюций и иных отметок на нем нет, об уголовной ответственности за заведомо ложный донос (в те годы это тоже было предусмотрено) она не была предупреждена. Вопрос о привлечении Берии к уголовной ответственности заявительница не ставит…

…Итак, заявление подано. Основания к возбуждению уголовного дела, как вы понимаете, по этому факту имеются. Дело, прямо скажу, непростое. Прошло четыре года. Возникают сотни вопросов. Да и организация расследования этого эпизода четырехлетней давности очень тяжела… Как быть с экспертизами, осмотром места происшествия, наличием телесных повреждений, гинекологией, биологией, изъятием одежды, белья, другими доказательствами? Как организовать работу со свидетелями? А все эти мазки, смывы, влагалищный эпителий? Ох, поверьте мне, бывшему следователю и прокурору, прошедшему горнило низовой работы, – все это так непросто…»

Верим, что непросто. Мне в свое время приходилось писать судебные очерки, держать в руках уголовные дела – знаю, как выглядит расследование. Что дальше?

«Ну ладно, приняли дело к производству. И что же? Коротко допросили Дроздову, ничего толком не выяснив. Допросили ее мать – то же самое… Допросили Берия – он в отказе.[78]78
  В деле присутствуют протоколы «допросов Берии» на следствии и в суде, и А. Сухомлинов не подвергает сомнению тот факт, что он был жив.


[Закрыть] Допросили Саркисова. Пять протоколов его допросов в томе 3, четыре протокола в томе 27. И что? Да ничего, допросили так поверхностно и плохо, что каких-либо выводов сделать невозможно. Саркисова Руденко допросил, кстати, еще 1 июля 1953 года, до того, как к нему обратилась Дроздова…

Скажу, если бы следователь принес мне такой протокол допроса одного из основных свидетелей по делу, то этот следователь вылетел бы из моего кабинета в одночасье. Нахватал каких-то кусков и отрывков, ничего толком не выяснил, контрольных вопросов не поставил, увлекся “сожительством и распутством Берии”, тогда как это не является предметом доказывания, ну и так далее. (Ага, значит, прокурор Андрей Сухомлинов простых следаков за такое не “упрекал”, а все-таки выкидывал из кабинета. – Е. П.).

… И в таком вот виде, без очных ставок и признания Дроздовой потерпевшей (она так и осталась свидетелем), этот эпизод “переехал” в суд…»

Далее Андрей Сухомлинов рассказывает, как шло судебное заседание, посвященное этому вопросу (интересующихся подробностями отсылаю к его книге: «Кто вы, Лаврентий Берия?»).

«…После перерыва к этому эпизоду суд уже не возвращался, посчитав полученные куцые доказательства достаточными для признания Берии виновным в этом преступлении. А приговор усилен таким абзацем:

“Судебным следствием установлены также факты иных преступных деяний Берии, свидетельствующих о его глубоком моральном падении.

Будучи морально разложившимся человеком, Берия сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе связанными с сотрудниками иностранных разведок”.

Ссылок на статьи УК РСФСР при этом, естественно, нет. А знаете, почему? Потому что все это преступлением не является. Таких статей в УК РСФСР просто не было, нет и сейчас».

Вывод Сухомлинов делает такой: «Я думаю, если показать все это любому судье районного масштаба и задать ему вопрос: признал бы он виновным в изнасиловании человека при наличии в деле такого количества и качества имеющихся доказательств, то ответ, я уверен, будет один: нет».

И вот здесь-то, среди текста, затерялся один из главных абзацев сухомлиновской книги.

«Возникает еще один вопрос. А знали ли члены следственной группы все эти “технические детали”, которые известны каждому стажеру районной прокуратуры? Знали ли они методику расследования изнасилований? Могу сказать одно: и Руденко, и Камочкин, и Цареградский, и Базенко все отлично знали. Это опытнейшие следственные работники. Трое первых – в генеральских званиях. Они прекрасно ориентировались в законодательстве. Знали, как нужно расследовать уголовные дела любой категории сложности…»

Тогда в чем же дело? Почему эти опытнейшие следственные работники вдруг утратили свою высокую квалификацию?

Продолжим сплошное цитирование Сухомлинова. Лучше него никакой журналист не скажет. А поскольку все мы нынче образованные, детективами зачитываемся и засматриваемся, то комментарии, думаю, совершенно излишни.

«Материалы дела пестрят противоречиями… Берия говорит, что список на расстрел 25 человек в 1941 году готовили Меркулов и Кобулов, а последние заявляют, что это не так. Церетели и Миронов показывают, что жену полпреда Бовкун-Луганца убил молотком Влодзимирский, а Влодзимирский говорит, что этого не делал. Кобулов вообще ничего “не помнит”.

В этих случаях по закону для собирания и последующей оценки доказательств проводятся очные ставки. Ничего сложного здесь нет. Тем более, все обвиняемые в одном городе. Берется охрана, сажаются в кабинете друг против друга два допрашиваемых, и им поочередно задаются контрольные вопросы. Составляется протокол. Это очень важное и нужное следственное действие… Так вот, по делу Берии очных ставок вообще не проводилось. Такого следственного действия для Руденко “не существовало”. Мне думается, что это нарушение было допущено умышленно. Следствие считало все доказанным и без проведения очных ставок… По этой же причине в деле нет ни одной экспертизы, ни одного следственного эксперимента, не применялась судебная фотография. Сплошные упрощенчество и примитив. Это первое.

Второе. Все эпизоды преступной деятельности Берии расследованы поверхностно, без глубокого исследования необходимых обстоятельств. Допустим, по притянутому “изнасилованию” Ляли Дроздовой. Она показывает, что в 1949 году “попала в особняк Берия”. Как это попала? Зачем и почему? Не выяснено. Далее она же, впрочем, как и некоторые другие потерпевшие, показывает, что “Берия совершил изнасилование”. Записано так: “Он меня изнасиловал”. А как и что он делал конкретно – об этом ни слова. А нужно, отбросив стыдливость, с использованием знаний физиологии и гинекологии… подробно разбираться – что, где, когда, как, куда, зачем и почему. Об этом знает каждый начинающий следователь… Почему так поверхностно велось дело? Отвечаю – судьба Берии и остальных была предрешена. Оставались формальности».

Давайте мы пока оставим вопрос, почему дело велось столь поверхностно. На этот счет могут быть разные мнения. Перейдем к самому интересному открытию прокурора.

«Само дело, – пишет Сухомлинов, – на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главная военная прокуратура. – Е. П.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко».

Ну, насчет правил и нарушений – пусть прокуроры сами разбираются и Руденко посмертное взыскание выносят, это их дело. А вот насчет копий – чрезвычайно интересно! Это, пожалуй, историки и журналисты проморгали бы…

«Где находятся оригиналы?» – спрашивает Андрей Сухоминов. А если задать другой вопрос: «А были ли оригиналы вообще?»

Ведь чем тогдашняя копия отличалась от подлинника? С ксерокопией все просто: переснял, заверил, и вот тебе полностью идентичный документ. Но ксерокопирования тогда не существовало. Значит, это был просто переписанный от руки или перепечатанный на машинке текст, заверенный означенным майором Юрьевой. Текст чего? Протокола допроса? Тогда это протокол без подписей следователя и подследственного!

И тут же возникает очередной вопрос: а был ли допрос вообще? Знали ли оба – и следователь, и подследственный – о том, что один дал, а другой снял показания? Да, и следователь тоже – кстати, он мог никогда и не узнать, что участвовал в «деле Берии» – ведь суд-то был закрытым, проводился в секретном порядке.

Копии документов? И снова вопрос: а существовали ли оригиналы? В книге Сухомлинова приводится одна такая копия, заверенная Юрьевой. Касается она докладной записки Гоглидзе, адресованной Берии, о массовых расстрелах кулаков и уголовников. Свирепая записка. Но есть в ней одна странность. Любой человек, имеющий дело с документами, отлично знает, что они должны быть зарегистрированы, то есть иметь номер, под которым они вышли из канцелярии отправителя, и другой, под которым они зарегистрированы в канцелярии получателя. При снятии копии в первую очередь снимается номер, без номера деловой бумаги как бы и нет. А этот страшный документ номеров не имеет. Точнее, есть номер, но в непривычном месте, внизу, после даты. Это что, в Грузии так документы оформляли? Затейливый, однако, народ, эти грузины…

В общем, не процесс, а детективный роман – автор пишет, что хочет, все равно ни следователи, ни герои не обидятся, поскольку их на самом деле не существует.

Судьи и заказчики

В декабре 1953 года, в рекордные сроки, дело «главного злодея Советского Союза» было закончено. (Для сравнения скажем, что следствие по делу Василия Сталина, например, длилось два года.) Предстоял суд.

Кабинет главного политработника МВО Пронина оборудовали под судебный зал, где должно будет заседать специальное судебное присутствие. Рассматривать дело было решено в особом порядке, без участия прокурора и адвокатов. Обвинительное заключение подсудимые получали за сутки до суда, кассации и прошения о помиловании не допускались, приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Между прочим, в 1934 году, когда был введен этот «особый порядок», в постановлении ЦИК и СНК указывалось, что сия процедура применяется при расследовании дел о терроре.

Судей было аж восемь человек, из них только двое профессионалов: к органам юстиции имели отношение первый заместитель председателя Верховного суда Е. Л. Зейдин и председатель Московского городского суда М. И. Громов. Кстати, Зейдин позднее будет судить бывшего министра МГБ Абакумова и Василия Сталина… Кто же остальные судьи?

Председателем специального судебного присутствия был маршал Конев. Очень интересный, знаете ли, товарищ. В 1941 году его почти обвинили, наряду с такими субчиками, как генерал Павлов, в катастрофических неудачах первых месяцев войны. Спас Конева от лубянских застенков и неминуемой гибели маршал Жуков, который уговорил Сталина понизить Конева в должности и перевести к нему, к Жукову. Надо сказать, что другие генералы, арестованные по тому же обвинению, во главе с командующим Западным военным округом генералом армии Павловым, получили высшую меру. Позже маршал Конев щедро «расплатился» со спасшим его Жуковым, приняв в 1957 году самое активное участие в травле опального маршала, и даже по поручению партии подписал статью в газете «Правда». Любопытен еще один нюанс его биографии: когда началось «дело врачей» и в правительственном сообщении был опубликован список тех, кого эти врачи плохо лечили, Конев написал письмо Сталину, где просил включить в список себя, поскольку он, Конев, тоже пострадал-де от медицины. Ничего не скажешь, милейший товарищ…

А Серго Берия, ссылаясь на маршала Василевского, утверждал, что Конев был человеком грубым и очень жестоким. Но нам важно другое: это был человек, связанный с маршалом Жуковым и обязанный ему жизнью.

Еще одного представителя военных, генерала Москаленко, мы уже знаем.

Партия на суде была представлена Н. А. Михайловым, чистопородным функционером, с 1938 по 1952 годы бывшим первым секретарем ЦК ВЛКСМ, а затем – секретарем ЦК КПСС.

Как бы от «органов» представителем был К. Ф. Лунев. Я пишу «как бы», потому что лишь в июле 1953 года он стал начальником Управления охраны МВД, а до тех пор служил чисто партийным чиновником: сначала начальником отдела кадров наркомата текстильной промышленности, потом, во время войны, первым секретарем Павлово-Посадского горкома ВКП(б), затем зам. начальника отдела кадров и, наконец, заведующим административным отделом Московкого горкома КПСС. Так что, как видим, человек зело компетентный.

«От Грузии» Берия судил М. И. Кучава, ответственный работник ЦК КП этой республики.

И, наконец, солидность и вес этой компании должен был придавать Н. М. Шверник, в недавнем прошлом номинальный глава государства, председатель Президиума Верховного Совета СССР, а ныне «брошенный» на профсоюзы. Естественно, тоже родом из партаппарата.

Итак, как мы видим, из восьмерых судей четверо представляли партию, Москаленко и, вероятно, Конев (как протеже Жукова) имели непосредственное отношение к команде Хрущева, Зейдин, судя по тому, что это не единственный в его биографии громкий процесс, тоже.

Суд был закрытым. (К слову говоря, процессы «врагов народа» в 30-х годах были открытыми, на них присутствовало множество народу, в том числе и представители прессы со всего мира.) Да, в зале заседаний находились и другие профессионалы – секретари судебного заседания, из Военной коллегии. Их не удалось заменить прапорщиками, ибо для секретаря, в отличие от следователя и судьи хрущевского образца, требуется квалификация. И они были свидетелями этого позорища, если заседание состоялось в действительности, или другого позорища, если они писали свои протоколы в прокурорском кабинете, под диктовку, дав подписку о неразглашении.

О чем шла речь на суде – в следующей главе. Пока отметим кое-что еще. Снова слово Сухомлинову:

«Весь протокол судебного заседания, находящийся в деле Берии, не первый экземпляр. Старшее и среднее поколение хорошо помнит, каким способом печатались документы. В каретку машинки вставлялось 5–6 листов бумаги, между которыми закладывались копирки. Последние экземпляры “пробивались” хуже, и их было труднее читать. В протоколе суда по делу Берии бросается в глаза то, что запись показаний Меркулова исполнена более бледным шрифтом, чем остальных, а Берия – еще бледнее. Это значит, что протоколы размножались в большом количестве, и чем выше был начальник (в частности, Меркулов и Берия), тем больше экземпляров их показаний готовилось. Уже достоверно известно, что и копии, и оригиналы протоколов рассылались всем членам Президиума ЦК. Вот и получилось, что, допустим, десять первых экземпляров отослали в ЦК, а одиннадцатый – самый плохой – оставили себе… Короче, протокол показаний в суде Берии, как и Меркулова, читать без применения “технических средств” порой нельзя. Хорошие экземпляры отправили в “инстанцию”, а плохие оставили себе в деле».

Что собой представляет «инстанция» (а попросту говоря – кто заказчики процесса), нетрудно догадаться. А чтобы уж совсем ясно было, вот и еще документ.

Из «Постановления президиума ЦК КПСС о составе суда, проектах обвинительного заключения и информационного сообщения по делу Л. П. Берии» от 17 сентября 1953 года:

«Поручить тов. Руденко Р. А., с учетом поправок, данных на заседании Президиума ЦК, в двухдневный срок:

а) Доработать предоставленный проект обвинительного заключения по делу Берии.

б) Внести предложения о составе Специального Судебного Присутствия Верховного Суда СССР. Дело Берии и его соучастников рассмотреть в судебном заседании без участия сторон».

А вот и самое интересное.

«2. Поручить тов. Суслову М. А. принять участие в подготовке Генеральным прокурором СССР как проекта обвинительного заключения по делу, так и проекта сообщения от Прокуратуры».[79]79
  Лаврентий Берия. 1953. Материалы и документы. М, 1991. С. 181.


[Закрыть]

Надо же! Среди офицеров, арестовывавших Берию, называют Л. И. Брежнева, обвинительное заключение помогал готовить М. А. Суслов. Получается, что брежневцы и хрущевцы – одна команда, а не разные, как нас столько лет пытались уверить?

Готовили они требуемые документы три месяца, и в конечном итоге ЦК обвинительное заключение и состав судей утвердил.

Все-таки наши бандиты осмотрительнее. Они тоже «кладут в карман» суд и прокуратуру – но, по крайней мере, не оставляют в архивах постановлений своих сходок!

Теперь о приговоре. И снова слово прокурору Сухомлинову:

«По правилам судебного делопроизводства во всех уголовных делах, на каком бы уровне они ни рассматривались, оригинал приговора должен храниться в материалах дела и должен быть подписан всеми членами суда.

В нашем же деле оригинала приговора нет. Куда его отправили, можно только догадываться, а машинописная копия приговора судьями не подписана. Написано “верно”, стоит печать Военной коллегии Верховного суда СССР и подпись полковника юстиции Мазура, который возглавлял группу секретарей. С точки зрения судебного делопроизводства все неправильно. Уверен, в делопроизводство суда опять вмешалась “инстанция”.

Это что касается приговора. Теперь о протоколе.

Протокол судебного заседания заканчивается указанием о том, что 3 декабря 1953 года в 18 часов 45 минут Конев огласил приговор и объявил судебное заседание закрытым.

Протокол подписан Коневым и всеми секретарями. Без труда можно определить, что этот экземпляр протокола далеко не первый…

Короче, не уголовное дело, а сплошные копии», – делает вывод Андрей Сухомлинов.

Он в выводах скромен. А мы пойдем дальше. Стало быть, подписи судей ни на приговоре, ни на протоколе нет, кроме одной-единственной – маршала Конева. Дело на 90 % состоит из сплошных копий, протокол судебного заседания и приговор – тоже копии, не подписанные судьями, а всего лишь заверенные секретарями. Сухомлинов ставит вопрос: где оригиналы? Мы спросим иначе: а существуют ли оригиналы в действительности?

Ладно, на основании 10 % протоколов допросов, которые являются подлинниками, можно поверить, что следствие, какое-никакое, велось. Но где доказательства, что был и судебный процесс? Может быть, собрались Руденко с Сусловым, состряпали протокольчик, дали Коневу подмахнуть – и весь суд? Берия-то уже в могиле, а остальных просто вывели из камер, привели в подвал и шлепнули. Все просто, и не надо заморачиваться, отрывать от дел Шверника и других занятых людей. Все просто…

В последнее время стали потихоньку обсуждать вопрос о реабилитации Берии. Спорят, насколько законен отказ в ней.

Но простите! Чтобы говорить о реабилитации человека, нужно, чтобы он был осужден! Где протокол, где приговор? Кто докажет, что этот процесс вообще был?

А в заключение – немного о нашем времени. Мы видели, что произошло с «делом Берии», едва оно попало в руки нормального, квалифицированного юриста – да от «дела» камня на камне не осталось! А теперь послушаем, что ответила военная прокуратура, когда в начале 90-х годов в нее обратились родственники осужденных с просьбой о реабилитации.

Главная военная прокуратура не нашла основания для реабилитации расстрелянных, поскольку «вина всех осужденных доказана, содеянное ими квалифицировано правильно, мера наказания соответствует характеру и степени общественной опасности совершенных преступлений, осуждены они обоснованно, а потому реабилитированы быть не могут».[80]80
  Зенькович Н. Тайны ушедшего века-3. М, 2002. С. 357.


[Закрыть]

Ну, правда, все же в отношении Деканозова, Мешика и Влодзимирского исключили «измену Родине», «терроризм» и «контрреволюционную деятельность» и приговорили вместо расстрела всего к 25 годам лишения свободы – живите и радуйтесь! При этом даже отменили конфискацию имущества. Последнее особенно умиляет…

Вот такая у нас, блин, новая юстиция – не хуже старой!