Текст книги "Берия, последний рыцарь Сталина"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)

И точно так же характеризует Л. П. Берию абсолютно каждый. Вот, скажем, министр нефтяной промышленности, впоследствии председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков жаловался на Берию на июльском 1953 г. Пленуме ЦК КПСС:

“Достаточно сказать, что мы попадали к нему в кабинет 5–6 раз в год, за истекшие полгода я был у него всего 2 раза по одному и тому же поручению. Надо сказать, что мы и сами не горели желанием попадаться ему на глаза (смех), так как знали, что из кабинета выйдем шатающимися или разбитыми…”

Попробуем подтвердить эти характеристики конкретными фактами того, как Берия издевался над подчиненными, как они выходили из его кабинета разбитыми, что должно было особенно мерзко выглядеть на фоне остальных заместителей Сталина, которых Чадаев характеризует так:

“Вознесенский в моей памяти остался как энергичный, принципиальный и компетентный руководитель. Это был человек с широким кругозором, деятельный, вдумчивый, сочетающий аналитический ум и дальновидность крупного политического деятеля” – это о тогдашнем председателе Госплана, известной “жертве сталинизма”.

О Молотове: “Он обладал хорошим качеством привлекать к себе людей, заражать их своим энтузиазмом. Иногда шуткой заставлял делать больше, чем приказанием”.

Нам остается только эти характеристики проверить.

В аппарате Совмина была масса мелких чиновников, над которыми удобнее всего “глумиться”, если ты, заместитель Сталина, скот. Как же вели себя трое заместителей по отношению к этим людям? Поскольку Чадаев сам является одним из них, то он автоматически, сам того не замечая, на данный вопрос тоже отвечает. Но мы проведем эксперимент над собой. Возьмем этих троих замов Сталина: В. М. Молотова, Л. П. Берия и Н. А. Вознесенского, и пока обозначим их буквами А, Б и В. Выпишем из воспоминаний Чадаева их отношение к безответным клеркам Совмина.

A. “…имел самый большой и квалифицированный секретариат, подобранный из опытных работников Госплана и наркоматов… стремился по всякому поводу представлять работников к правительственным наградам”.

Б. “…был скуп на похвалу… как бы хорошо ни была выполнена работа, считал это само собой разумеющимся… в требованиях резок, не стеснялся в выражениях, даже оскорблениях”. Пример разговора с работниками аппарата Совмина: “Ишь распоясались! Ноги на стол! Безобразие! Подняли головы и поглядываете, словно одичавшие псы!”

B. “Идя к нему на прием, никто из сотрудников не был уверен, что все пройдет гладко, что вдруг он внезапно не вскипит, не обрушит на собеседника едкого сарказма, злой издевательской реплики… была привычка начинать разговор с придирки к чему-нибудь… считал себя после Сталина самым умным человеком… Наркомы не любили его за резкий вспыльчивый характер, нанесенные им оскорбления, унижающие достоинство человека, и как-то обходили стороной кабинет заместителя главы правительства”.

Итак, попробуйте по степени глумления над чиновниками Совмина догадаться, кто из этих А, Б, В, кто? Трудно?

Наверное, вы решите по характеристикам, данным Чадаевым и Байбаковым, что Л. П. Берия – это В. Недаром же даже наркомы боялись к нему ходить. Нет, вы ошиблись. В – это Вознесенский. “Жертва сталинизма”.

Тогда, возможно, вы решите, что Берия – это Б. Нет, вы опять ошиблись. Б – это Молотов. Шутник.

Да, Берия – это А. Именно он, а не председатель Госплана Вознесенский имел в своем аппарате в Совмине самых квалифицированных работников Госплана. И, надо думать, потому, что нещадно “глумился” над ними – представлял к правительственным наградам»…

В общем-то, из приведенных историй ясно понятен стиль работы Берии. Лучше всех об этом сказал Серго Берия:

«Нередко пишут, что он всегда окружал себя людьми, лично преданными ему. Еще одна ложь. Главным критерием для моего отца всегда было дело. Знает и любит человек свое дело – значит, подходит. Болтун и бездарность – таких не надо. Эти принципы он исповедовал до последних дней жизни, и, как я не раз убеждался, чутье на талантливых и одержимых людей отца никогда не подводило. Так было и с военными, и с учеными, и с разведчиками…».[50]50
  Берия С. Мой отец – Лаврентий Берия. М, 1994. С. 190.


[Закрыть]

Глава 11
Главное дело Лаврентия Берии

Если до 6 августа 1945 года еще уместны были рассуждения о том, кто в советской верхушке самый толковый и надежный, кто лучший организатор и руководитель, то после этой даты подобные споры стали просто несерьезны. Ибо после того, как американцы взорвали атомную бомбу над Хиросимой, можно было совершенно точно определить: самым-самым является тот, кому поручено курировать разработку атомного оружия.

Официальная история атомной бомбы

В мае 1942 года лейтенант инженерных войск Георгий Флеров написал Сталину письмо. Служба на военном аэродроме располагала к размышлениям, и он, в мирной жизни ученый-физик, обратил внимание на то, что в западной прессе, начиная с 1940 года, исчезли публикации по урановой проблеме. Естественно, прекратить разработку столь перспективного направления ученые не могли, стало быть, эта тема перешла в разряд засекреченных. Флеров сделал вывод, что прекращение публикаций означает начало работ по созданию атомного оружия.

Эти сведения совпадали и с данными разведки. К тому времени в сейфах обеих разведок, военной и политической, накопилось немало материалов, касающихся работ по исследованию радиоактивности. Нам передавали информацию работавший в Англии немецкий физик-теоретик Клаус Фукс, секретарь одного из британских министров Джон Кэрнкросс, Бруно Понтекорво, итальянский ученый-эмигрант, работающий в США у Энрико Ферми, который строил первый в мире ядерный реактор. Ценнейшие сведения лежали в сейфах мертвым грузом, ибо руководители разведок могли, самое большее, оценить их, но не разобраться и, тем более, как-то использовать.

В марте 1942 года Сталину был представлен письменный доклад НКВД. Он не был подписан Берией, поскольку нарком посчитал невозможным поставить свою визу под столь мудреным техническим докладом. Но сам факт, что Берия, получив эти материалы и, не будучи физиком, сумел хотя бы оценить их значимость, говорит о незаурядном интеллекте.

В мае 1942 года Сталину по той же теме устно доложил Кафтанов, научный консультант ГКО. Вождь прошелся по кабинету и сказал: «Нужно делать».

Впрочем, судя по тому, что заниматься атомной бомбой поручили Молотову, дело это не попало в разряд первоочередных. Да и не могло попасть – шла война, и было как-то не до разработок оружия далекого будущего. Вячеслав Михайлович вел проект не спеша, вразвалочку. Проконсультировался с учеными, все подготовил – на одно это ушло три месяца. 28 сентября Сталин подписал распоряжение ГКО «Об организации работ по урану». Затем начались консультации с учеными, поиск руководителей проекта…

Молотов впоследствии вспоминал: «Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе – он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорил, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки… Курчатов несколько дней сидел в Кремле, у меня, над этими материалами».

Попросту говоря, именитые ученые отказались от этой работы, у них были другие интересы и другие темы, а молодой Курчатов, которого собратья по научному миру всячески «задвигали», согласился. Ему дали некоторые материалы разведки, пока лишь те, что были получены из Англии, и по ним физик написал заключение: «Вся совокупность сведений и материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, незнакомые с ходом работ по этой проблеме за границей».

10 марта 1943 года в АН СССР был создан институт атомной энергии под условным названием «Лаборатория № 2». Начальником «лаборатории» стал Курчатов. Теперь он получил доступ ко всем материалам, в том числе и полученным из США, куда к тому времени переместились работы над бомбой. Естественно, это были не радиограммы агентов, а формулы, схемы, описания, и все на английском языке – около 3 тысяч листов.

Объем информации был огромен, причем сведения касались самых различных аспектов проблемы, так что поневоле пришлось допустить к материалам и других ведущих ученых проекта: сначала Иоффе, Алиханова и Кикоина, чуть позднее Харитона и Щелкина. Берия как мог сопротивлялся расширению круга «посвященных», но пришлось уступить. Риск был громадным и увеличивался с каждым допущенным к секретам человеком: если бы кто-нибудь из них проболтался и информация пошла дальше – а в академических кругах она распространялась мгновенно – то американская контрразведка без труда вычислила бы источники.

Скажете, это не так просто? Тогда вот пример из воспоминаний Павла Судоплатова, который лично знакомил ученых с данными разведки:

«Кикоин, прочитав доклад о первой ядерной цепной реакции, был необычайно возбужден и, хотя я не сказал ему, кто осуществил ее, немедленно отреагировал: “Это работа Ферми. Он единственный в мире ученый, способный сотворить такое чудо”. Я вынужден был показать им некоторые материалы в оригинале на английском языке. Чтобы не раскрывать конкретных источников информации, я закрыл ладонью ту часть документа, где стояли подписи и перечислялись источники. Ученые взволнованно сказали: “Послушайте, Павел Анатольевич, вы слишком наивны. Мы знаем, кто в мире физики на что способен. Вы дайте нам ваши материалы, а мы скажем, кто их авторы”. Иоффе тут же по другим материалам назвал автора – Фриша. Я немедленно доложил об этом Берии и получил разрешение раскрывать Иоффе, Курчатову, Кикоину и Алиханову источники информации». Теперь представляете себе, что могло бы произойти, если б кто-нибудь из них проболтался…

Берия пока участвовал в проекте в той мере, в какой проектом занимался его наркомат. Работа велась следующим образом: ученые знакомились с предоставленной информацией, формулировали вопросы, вопросы посылались агентам, от агентов поступали ответы, и – все по новой. (Это, конечно, весьма упрощенная схема.) Кстати, допущенные к разведсекретам физики поневоле становились «научными гениями», ибо, не имея возможности рассказать кому бы то ни было о том, что информация украдена у американцев, они вынуждены были выдавать ее за собственные прозрения.

Однако имелась одна проблема, с которой справиться оказалось сложнее, чем с научными трудностями. В СССР практически не было урана – то есть в стране-то он, вероятно, существовал где-нибудь в недрах земли, но до войны никто не занимался его поисками и разработками. В распоряжении «Лаборатории № 2» было несколько килограммов этого вещества, а потребность исчислялась тоннами.

Разведанные месторождения урана у нас имелись, в Средней Азии и на Колыме. В декабре 1944 года ГКО принимает решение: создать в горах Таджикистана уранодобывающее предприятие – Комбинат № 6. Но когда еще его построят – а пока что руду добывали вручную и вывозили по горным тропам на ишаках. Тем временем советские войска входили в Европу, где с этим вопросом все обстояло намного цивилизованней.

В Европе были урановые рудники – в Болгарии, Чехословакии и Восточной Германии, но нам достались только болгарские. Рудники в Чехословакии и Германии были разрушены американской авиацией, равно как и завод по производству чистого урана. Уничтожать эти объекты не было ни малейшей военной необходимости, бомбили явно для того, чтобы русским достался шиш, а не уран.

Сразу же после высадки союзников в Европе американцы сформировали особую группу, в задачу которой входил захват на немецкой территории и вывоз в США всего, что имело отношение к урану – как оборудования, так и людей. Наши разворачивались медленнее. Разведка доложила, что где-то на немецкой территории находится энное количество тонн вывезенного из Бельгии оксида урана. Несколько командированных в Германию физиков – Харитон, Кикоин, Арцимович – искали на ее территории все, что могло бы пригодиться в работе. Они и занялись поисками этого урана.

«С помощью командира воинских частей западного района советской зоны нам удалось выяснить, что уран находится на кожевенном заводе города Нейштадт-Глеве, – вспоминал Харитон. – Там нам помогли найти цех, часть которого была беспорядочно завалена небольшими бочками. Как выяснилось, общее количество урана превышало 100 тонн. Бочки были погружены на колонну грузовиков и отправлены на ближайшую железнодорожную станцию. Впоследствии И. В. Курчатов сказал мне, что этот уран позволил примерно на год раньше запустить урановый реактор для производства плутония».

В Берлине отыскался профессор Николаус Риль, главный эксперт по производству чистого урана в Германии, сумевший ускользнуть от американцев. Профессор родился и вырос в России и охотно согласился работать в СССР – благо в разоренной Германии делать ему было решительно нечего. Кроме него, наши сумели заключить контракты еще с двумя группами немецких ученых. Одну возглавил лауреат Нобелевской премии Густав Герц, другую – Манфред фон Арденне. А всего в советском атомном проекте работало около 300 немцев.[51]51
  Медведев Ж. Сталин и атомная бомба // Неизвестный Сталин. М., 2002.


[Закрыть]

Работы над созданием атомной бомбы полным ходом шли в почти не воюющей Англии и абсолютно не воюющих США. Против кого готовилось это оружие? Сталин был человеком, не склонным к иллюзиям. Но и он, возможно, разделял мнение ученых, что атомное оружие никогда не будет применено на практике.

Все иллюзии рухнули 6 августа 1945 года.

Подлинная история советской атомной бомбы?

«Роль Берии в атомном проекте к этому времени была незначительной, так как внешняя разведка перешла в конце 1943 года во вновь созданное управление при выделенном из НКВД новом Наркомате государственной безопасности… Берия остался главой НКГБ и управлял теперь милицией и ГУЛАГом».

Ж. Медведев. «Сталин и атомная бомба».

Правильно, только не надо забывать, что кроме этого, Берия был еще заместителем председателя ГКО и председателем Оперативного бюро ГКО, то есть фактически вторым после Сталина человеком в стране и первым во всей практической работе. Так что этот проект никак не мог его обойти. Но почему именно Берия в 1945 году встал во главе всех работ, связанных с атомной бомбой?

Молотов – да, он был главным в урановых делах. Но его заместителем-то уже тогда стал Берия! А вот об этом не пишут. Судоплатов утверждает, что функция Берии была – обеспечивать военных и ученых разведывательной информацией. Но Судоплатов и не мог утверждать ничего другого, ибо ничего другого ему было знать не положено.

Однако есть в этом деле свидетельство человека, который, с одной стороны, пристрастен, но с другой – с ним нельзя не считаться, поскольку ему очень многое известно. Это Серго Берия, причастный к работе Спецкомитета аж дважды: как сын Берии и как участник проекта, разработчик оружия. Уже после войны он постепенно, от разных людей, узнал не только историю, но и предысторию создания атомной бомбы. Серго пишет, что отец с самого начала имел значительно большее влияние на разработку атомного оружия, чем принято думать.

Впрочем, ведь нечто подобное произошло и со стрелковым оружием: официально Берия курировал его производство лишь с февраля 1942 года, но, по воспоминаниям Новикова, беседовал с ним о пяти тысячах винтовок в сутки уже в июле 1941-го. Вполне может статься, что партаппаратчик Молотов был лишь номинальным руководителем проекта – другое дело, что он никогда бы об этом не рассказал.

«Мало кто знает, что даже тогда, в тридцатые, Народный комиссариат внутренних дел не был чисто карательной организацией, – пишет Серго. – Специалисты высочайшей квалификации занимались здесь всей группой вопросов, так или иначе связанных с военной техникой, да и не только с военной. Соответствующие службы НКВД интересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика – словом, абсолютно все, что было необходимо для оценки стратегических возможностей нападения на СССР той или иной державы. Этой оценкой в широком смысле наша разведка и занималась».

С другой стороны, и советские физики интересовались атомной проблемой еще до войны. Сотрудники Института химической физики Я. Зельдович и Ю. Харитон провели расчеты по цепной реакции деления урана в реакторе, а также рассчитали условия возникновения ядерного взрыва и оценили его разрушительную силу. Г. Флеров и Л. Русинов также проводили важные эксперименты. Но все это были научные изыскания, а между теорией и техническими разработками – дистанция огромного размера. И заключается она только в одном: деньги, деньги и еще раз деньги. В то время в Союзе лучше было и не заикаться о том, что, дескать, неплохо бы начать серьезную работу над атомной бомбой, – все средства шли на подготовку к надвигающейся войне.

Но вернемся к Берии. Если это удастся подтвердить документами то, о чем дальше пишет Серго, то это станет настоящей сенсацией, представляющей всю историю атомных проектов в СССР в совершенно другом свете.

«Первая комиссия, которая рассматривала реальность и необходимость атомного проекта, была создана по инициативе моего отца. Как человек, руководивший стратегической разведкой, он располагал той информацией, с которой все и началось.

Возглавлял эту комиссию Молотов, в ее состав входили Иоффе, Капица, другие видные советские ученые.

Разговор был предметный – отец представил убедительные разведданные, полученные к тому времени из Германии, Франции, Англии. Тем не менее, проект был отклонен. Комиссия признала, правда, что теоретически проблема существует, но практически реализация такого проекта требует десятилетий. Следовательно, не время, да еще при нависшей угрозе войны, вкладывать средства в то, что в обозримом будущем не обещает отдачу… Но разведка свое дело делала – отец организовал сбор данных из западных стран, причем любых данных, связанных с этой проблемой. Еще тогда он убеждал: – Нельзя допустить, чтобы Германия получила такое оружие раньше нас.

В начале 1940 года отец повторно обращается в Центральный Комитет партии и к Сталину с предложением начать работы по атомному оружию… К этому времени и наши, и западные ученые уже не сомневались, что такой проект реализуем… Отец докладывал в ЦК и Сталину, что уран из Чехословакии не экспортируется, так как полностью уходит на исследовательские работы в Германию. Все запасы тяжелой воды в Европе немцы также пытаются захватить. Помешали французы – почти весь запас тяжелой воды попал к Жолио-Кюри. По всей вероятности, эти разведданные поступали тогда из Франции.

И самое интересное, что тогда же разведка сообщила, что из Африки тайно переправляется в Америку запас обогащенного урана.

Аналитикам не составило особого труда сделать соответствующие выводы – работы за границей переходят в инженерную стадию… Отец предлагал хотя бы не в полном объеме, но развернуть такие работы и в СССР».

Вот так-то.

Однако Серго сообщает и еще более сенсационные подробности. Сейчас общеизвестно, что созданием атомной бомбы в США руководил американский физик немецкого происхождения Роберт Оппенгеймер. А незадолго до войны в доме Берии появился странный гость.

«Сам я, не догадываясь об этом, прикоснулся к тайне будущего оружия в конце 1939 года. В это время у нас в доме появился молодой человек. Так как он говорил по-английски, я считал, что он англичанин. Жил он у нас недели две.

Отец его не представлял, просто сказал, что это молодой ученый, Роберт, который приехал для ознакомления с рядом вопросов. Никаких разговоров больше не было.

Роберт оказался довольно высоким, худощавым человеком лет тридцати, с характерным лицом. С достаточной степенью вероятности можно было судить об его еврейском происхождении. А кто он и откуда, можно было только гадать.

Роберт знал немецкий, но проще ему было говорить по-английски. Язык я знал, поэтому проблем в общении у нас не возникало. К тому же отец попросил меня в те дни, когда Роберт никуда не уезжает, тоже оставаться дома и не ходить в школу. С тобой ему будет не так скучно, сказал отец.

Наш гость много читал, а когда заканчивал работу, охотно расспрашивал меня, как и чему учат в советских школах, что сейчас по физике проходим, что по математике, химии. Показал мне ряд приемов быстрого счета. Я понял, что этот человек имеет какое-то отношение к технике.

– Рассказывай обо всем, что его интересует, но сам не расспрашивай ни о чем, – говорил отец.

Так мы и общались. Роберт расспрашивал – я отвечал. Отец вообще никогда не рассказывал в те годы о людях, которые становились гостями в нашем доме.

Уж не помню точно, то ли в конце сорок второго или в самом начале сорок третьего, как-то за столом – помню, были Ванников, нарком боеприпасов, Устинов, нарком вооружения – зашел разговор о новом оружии. Речь шла о том, что американцы форсируют какие-то разработки, связанные с бомбой колоссальной разрушительной силы. Говорили о ядерной реакции и прочих вещах. Тогда и услышал я, что работы эти возглавляет в Америке Роберт Оппенгеймер.

Я приехал накануне из академии, где учился, от предмета разговора был далек, а когда гости разошлись, поинтересовался у отца:

– Помнишь, у нас несколько лет назад гостил Роберт…

Фамилию Оппенгеймер отец мне тогда не назвал, ответил коротко:

– Не забыл? Он приезжал к нам для того, чтобы предложить реализовать этот проект, о котором ты слышал. Сейчас работает в Америке…

Я спросил тогда у отца, помогает ли он нам сейчас. Отец ответил, что теперь такой возможности нет, но и без него есть немало людей, которые нам помогают».

Остается добавить, что в годы «охоты на ведьм» Роберту Оппенгеймеру были запрещены любые работы, связанные с государственными секретами, за его коммунистические симпатии.

Действительно, Берия – кодовая фигура эпохи! Где ни копни – и история тут же начинает поворачиваться совсем другим боком…

Продолжим.

«В сорок втором, когда полным ходом шла работа по созданию атомной бомбы в Америке, где были собраны научные кадры из Италии, Германии, Франции, Англии, отец вновь обратился к Сталину: “Больше ждать нельзя”…

И, наконец, дело сдвинулось с мертвой точки. Пусть и в нешироком объеме, но работы все-таки развернули. Было создано Главное управление по реализации уранового проекта… Возглавил новое управление Борис Львович Ванников… А подчинили это управление моему отцу».

Серго – единственный, кто упоминает об этом Главном управлении, остальные пишут только о «Лаборатории № 2». Но ведь научное решение проблемы – это даже не полдела, это лишь несколько процентов дела, когда речь идет о таком колоссальном проекте. Остальное – рудники, производственные мощности, строительство, кадры, квартиры, пайки – этим-то кто занимался? Завхоз лаборатории? Раз была начата работа, то непременно должна существовать и подобная структура, так сказать, «исполнительный комитет». Не могло ее не быть!

Вот теперь все связывается. Берия был замом Молотова не только «по разведке», но и по всем промышленным, инженерным, строительным и прочим вопросам. Вячеславу Михайловичу оставалось лишь «общее руководство» – в данном контексте совершенно неизвестно, что это такое. Не иначе как для солидности и представительства – Молотова-то во всем мире знали, а кто знал Берию?

А вот во что уж совершенно не верится – так это в то, что Молотов способен был выбрать руководителя атомного проекта. Извините, не та фигура. Молотов был чистопородным партаппаратчиком, без особого тяготения к промышленности и технике, а тем более к науке. Все его воспоминания заполнены борьбой между левыми и правыми уклонами, дипломатией и тому подобным, но в них нет почти ничего о промышленности и науке. А между тем, чтобы столь грамотно отобрать ученых, задействованных в проекте, нужно было понимать, как проводятся научные исследования, уметь разобраться, кто из ученых чего стоит и будут ли они вообще работать. Это умел Сталин, который вообще любил науку и технику, и это умел Берия, который тоже любил науку и технику и к тому времени уже имел опыт организации подобных исследований – ведь непосредственно он курировал «шарашки». А каким таким макаром Молотов сумел бы организовать такое снайперское попадание?

Серго Берия: «Отец искал того единственного человека, который мог бы возглавить научную сторону столь сложного дела. Переговорил с доброй полусотней кандидатов и остановил свой выбор на Курчатове. И академик Иоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли.

С этим предложением отец пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович внимательно выслушал и сказал:

– Ну что ж, Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человек необходим, то пожалуйста.

Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца:

– Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление маститых ученых…

И отец понял, что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уже навел соответствующие справки о крупных ученых…»

Так Игорь Курчатов, которому едва исполнилось сорок, стал руководителем атомного проекта. Впрочем, уже в декабре 1943 года, по указанию Сталина, он был избран действительным членом Академии наук, так что реноме было соблюдено: во главе крупнейшего проекта стоял академик.

Берия и в дальнейшем делал ставку на молодых. Он прекрасно знал, что науку делают молодые ученые, а пожилые академики занимаются только организаторством. «Отец имел довольно полную информацию о всех молодых людях, успевших так или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, в частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институтам и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специальные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров, в том числе и для ядерного проекта… Помнится, такой важной работой активно занимался академик Тамм, физик-теоретик академик Фокк и другие…»

Любопытна история с Сахаровым, который проявил себя как серьезный ученый, еще будучи студентом. Маститых ученых, отбиравших научные кадры, он не заинтересовал – слишком был неудобен и слишком оригинально мыслил, а это в науке не приветствуется, все должно протекать в рамках «научного руководства». Однако Берия откуда-то получил достаточно подробные материалы о Сахарове и пригласил его на беседу.

«Разговор был откровенный.

– Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? – спросил отец.

Сахаров откровенно рассказал, что думает по этом поводу.

Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их было единодушным:

– Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый ученый.

– Тогда так, – сказал отец. – Помогите ему. Пусть заканчивает учебу, свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой.

И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей довольно молодых, Сахаров ее и возглавил».

А вот чего не терпел Берия и что ему позднее поставили в вину, так это пресловутое «партийное руководство». О том есть множество свидетельств – да весь июльский пленум об этом только и вопил! И Серго тоже пишет: «Юрий Жданов с товарищами громил кибернетику, а страна выпускала для “оборонки” эти крайне необходимые нам машины (имеются в виду электронно-вычислительные. – Е. П.). Их болтовня нам не мешала, потому что к таким серьезным вещам, как ядерный, ракетный проекты, партийных работников и близко не подпускали».

Итак, перед нами альтернативная история атомного проекта, заслуживающая самого серьезного внимания. Серго, безусловно, если и пристрастный, то чрезвычайно информированный человек в том, что касается вклада в атомный проект его отца, и с его свидетельствами нельзя не считаться…

…Работы над проектом продвигались, хотя и не особенно торопливо – но в условиях войны страна не могла позволить себе такие громадные расходы, как непосредственно создание атомной бомбы. Союзники в этом направлении ушли далеко вперед. 16 июля 1945 года на полигоне Аламогордо был произведен первый взрыв атомной бомбы.

24 июля, во время работы Потсдамской конференции, президент США сообщил Сталину, что у них есть новое оружие, невероятное по разрушительной силе. Оба – и Черчилль, и Трумэн – были удивлены, что Сталин никак не отреагировал на это известие, и решили: советский руководитель просто не понял, о чем речь. «Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места», – писал впоследствии Черчилль.

Какой реакции он ожидал, Черчилль тоже пишет: «Ничто не помешало бы ему сказать: “Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?”».

На самом деле Сталин не отреагировал на сообщение американского президента совсем по другой причине: он уже обо всем знал. У Берии имелись не только сообщения об испытаниях – Меркулов, нарком госбезопасности, знал о них еще за две недели до срока, – но и первые полученные американцами результаты. В общении экспертов, естественно, тоже не было нужды: если б союзникам было известно, сколько информации получил СССР об этом их проекте!

Но до советской бомбы было еще далеко. Берия оценил минимальный срок реализации проекта в два года, что на поверку оказалось чистой утопией.

…И даже тогда никто не понимал, насколько это значительно. Лишь 6 августа 1945 года США продемонстрировали, что ядерная тема куда важнее и ближе к нам, чем можно было подумать.