Текст книги "Глупости зрелого возраста (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

«Я считала себя умной, решительной, успешной, а на самом деле выглядела последней идиоткой, – безрадостный и безнадежный итог подводился сам собой. – Я бросаюсь на амбразуры со щенячьим задором, вместо того чтобы сесть и подумать. Вот и получила по заслугам. В понедельник сразу же напишу заявление об увольнении. Если Сева заставит отрабатывать, перетерплю две недели, как-нибудь, перемучаюсь… – мысли перетекли в новое русло. – Кушать хочется…»

После третьего бутерброда от души отлегло. Чашка сладкого кофе и вовсе придала смысл существованию. Капитулянтскому, пораженческому, унылому. Окончательно скиснуть помешал телефонный звонок:

– Мамуля, как настроение? – сквозь треск раздался голос сына. Городской аппарат, барахлил давно. Но именно сейчас решил показать себя во всей красе.

– У меня как всегда все хорошо, – натренированного с годами энтузиазма едва хватило на приличный ответ. Костя даже засомневался:

– Слышно плохо. Я не все понял. У тебя точно, ничего не случилось? Ты здорова?

– Простыла немного.

– Может приехать?

– Не стоит, тем паче на ночь глядя.

Не надо, чтобы сын видел ее слабой, зареванной, с дрожащими губами. Не надо ему знать, что мама – не только опора и надежа, но и глупая несчастная баба.

– Все хорошо сыночка, у твоей мамы, ты же знаешь, все всегда хорошо.

А вот перед Ильей Кравченко можно было не выделываться. «Здравствуйте, Илюша, – пальцы бегали по клавишам с торопливой нервозностью. – Представляете, сижу, реву, кляну свой дурацкий идеализм. Ну, почему, я такая глупая и когда, наконец, поумнею? Не стану утомлять вас лишними подробностями, но то, что вчера казалось грандиозным и гениальным планом, сегодня представляется не менее грандиозным идиотизмом. Ира»

Ответ появился буквально через пару минут. Но лучше бы он не приходил. Человек, который рвался в друзья, которому она не раз помогала разобраться в запутанных отношениях с женой и дочкой, воспользовался слабостью и свел старые счеты.

«Вы как-то бросили мне обвинение, – прочитала Ира, – цитирую: «Вы, Илья, предали свою семью. Пренебрегли главной мужской обязанностью – отвечать за свою женщину и своих детей. Теперь расплачиваетесь, так как заслужили и презрение близких, и одиночество». Похоже, сейчас вы предали саму себя, пренебрегли главной женской обязанностью – дарить себя любимому человеку и расплачиваетесь, так как заслужили собственное презрение.

Я тогда согласился, хоть и не мыслил столь радикально. Следующее ваше замечание вселило в меня надежду. Еще одна цитата: «Всегда есть второй шанс. Только учтите, работу над ошибками надо делать там, где ошибки были совершены…» Я объяснил: «Жена не хочет меня видеть» Вы спросили: «А чего хотите вы сами?» Я признался: «Не знаю. Я совсем запутался».

И вы, Ира, тоже запутались. Насколько я знаю женщин, настроения подобные вашему нынешнему возникают после случайного секса с первым встречным. Причем секса плохого. Вас не удовлетворили? Или обманули, и претендент оказался бедным инженером?»

Ира недовольно покачала головой. Ей хотелось участия, теплого слова, жалости, наконец. Илья Кравченко мог почувствовать, понять, как нужна ей сейчас поддержка, мог настрочить пару тройку теплых слов, успокоить, обнадежить. Вместо этого он насыпал соли на рану, вставил нож в спину и показал свое истинное лицо. Что ж, впредь будешь, Ирочка, знать, с кем водить дружбу.

«К – О–З – Е–Л! А – Л–Ь – Ф–О – Н–С! Х – А–Л – Я–В – Щ–И – К!» – отстучала Ира в ответ и внезапно успокоилась. Все что можно было разрушить в этот день, она уже разрушила.

Часть пятая

Глава 1. Как говорится: «Лучше бы я умер вчера»

В пятницу под конец рабочего дня Ильин получил странное послание:

«Иду совершать то ли геройство, то ли глупость. Не знаю, что получится из моего начинания, но доведу его до конца. Другого выхода нет».

«Эти планы связаны с мужчиной? У вас свидание? Вы решали завести, наконец, любовника?» – он ответил буквально через пару минут.

«Эти планы связаны с моим будущим», – уточнять Ирина не стала.

«Что-то в ваших словах маловато энтузиазма и многовато обреченности. Может не стоит разводить суету?»

«Стоит. Пока».

«Не пожалейте».

Ильин не поленился, сочинил пару надуманных вопросов, сходил в отдел рекламы. Ира нарядная и красивая была рассеянна. Видимо размышляла о своем геройстве-глупости.

Ему хотелось сказать: «Не надо. Не делай этого!» Ему хотелось сказать: «Сделай это со мной».

Но он обещал не давать советы Ирине Ирининой. И уж подавно не рискнул бы сунуться с подобными предложениями к Ире Лужиной. Поэтому, выяснив свои высосанные из пальца вопросы, в мрачном расположении духа ретировался из отдела продаж.

Всю субботу и половину воскресения, изнывая от злости, Иван ожидал отчет о пятничных вечерних похождениях. В шесть часов вечера без предупреждения и изрядно подшофе явился Рубаняк.

– Я сейчас от Генриха, – объявил, доставая бутылку.

– И что Геня? – праздный вопрос ничего не означал. В пятницу Сологуб пребывал в отменном здравии. Если бы за двое истекших суток у Генриха что-то случилось, он бы наверняка сообщил.

– Жив. – Сева решительно направился на кухню, плюхнулся на табуретку и угрюмо попросил: – Сооруди закусь. Только немного.

Ильин порезал сала, хлеб и достал стопки. Рубаняк разлил водку, нетерпеливо выпил. Ох, вздохнул с облегчением.

– Зачем тебе Генрих понадобился? – не удержался Иван. Впрочем, если честно, он бы с большим удовольствием спросил, зачем сам понадобился директору.

– Сволочь, он, ох, и сволочь… – В голосе Рубаняка звенела искренняя ненависть. – Но я его понимаю. Я бы то же отказался.

Слушать пьяного, только время терять. Битый час Сева пытался рассказать свою историю, однако дальше вступления не продвинулся. Едва речь касалась тонких, известных только Рубаняку материй, более-менее связные предложения прерывались долгими угрюмыми паузами. Когда молчание набирало особого трагизма, Сева разбавлял его рюмкой водки и пытался вести монолог дальше. Иван гостя не перебивал и не подгонял, решив, что так сбережет больше нервов и сил. Так или иначе, ситуация оптимизируется: Сева либо заснет, либо откроет свои секреты.

– Ты закусывай, – Иван придвинул Рубанюку тарелку с салом.

– И, правда, – минут пять Рубаняк молча, сосредоточенно жевал. С голодом, видимо, ушли и сомнения. Рубаняк откашлялся и начал с вопроса:

– Ваня, скажи мне честно, тебе Лужина нравится?

– Красивая баба, – осторожно отметил Ильин.

– Нравится вообще или конкретно? – перебил Сева.

– То есть? – Решительные интонации директора требовали обдуманного ответа.

– Ну, как женщина она тебе нравится? – уточнил Рубаняк.

– Я же говорю, красивая.

– Так. А у тебя, между прочим, жена имеется, – финал фразы громыхнул угрожающей интонацией.

– Есть жена, – признал Иван, – но она в Харькове живет, с дочкой.

– Значит, жена в Харькове, а ты тут Ирочке симпатизируешь?

– Почему ты так решил?

– А что не правда?

– Не пойму, что ты от меня хочешь.

Рубаняк вскочил. Табуретка, на которой он сидел, отъехав по линолеуму, с грохотом упала, как бы символизируя завершение мирной фазы переговоров.

– Пойдем-ка, в комнату. Негоже серьезные темы обсуждать на кухне.

С трудом удерживая равновесие, Рубаняк добрел до кресла в гостиной и рухнул в мягкое чрево. Ивану, словно гостю, указал на диван.

– Значит, такие пироги, – уронил задумчиво. – И что ты намерен делать?

– В каком смысле? – удивился Иван.

– В прямом! Каковы твои планы относительно Ирины Игоревны Лужиной?

– Нет у меня ни каких планов.

– Почему?

– Во-первых, я женат. Во-вторых, наша красавица не делала мне никаких авансов. В-третьих, и делать вроде не собирается.

– Не темни, – уронил тяжело Сева. – Выкладывай как есть!

– Что выкладывать, если нет ничего?!

– Повторяю: каковы твои планы относительно Иры?

– Таких баб надо вести в ЗАГС. – Шутка не получилась. Рубаняк воспринял ответ на полном серьезе.

– И ты тоже.

– Что значит, тоже?

– Генрих не прочь на ней жениться.

– Кто? Генрих? – От неожиданности Ильин опешил. – Не может быть.

– Может.

– Что же он так прямо и заявил: хочу жениться на Ире?

– Не прямо, конечно. Фигурально. В общем, послал меня подальше.

– Из-за чего?

– Так я тебе и скажу, – Рубаняк потер задумчиво подбородок: – Все вы двурушники. На совещаниях ругали бабу последними словами, а сами слюни в тихую распускали.

– Ну, тебя, совсем запутал.

– В общем, правильно ли я понял: ты со дня на день разводишься и начинаешь ухаживать за Лужиной?

Так радикально Иван не мыслил, но назло пьяному Рубаняку, буркнул:

– Да.

За что и получил. Невзирая на приличный вес, Рубаняк взвился вороном из своего кресла, мгновенно преодолел разделяющее их пространство и заехал Ивану в солнечное сплетение. И хотя удар не получился – Сева не рассчитал, да и Ильин успел увернуться – ответные действия не заставили себя ждать. Пальцы Ивана сложилась в кулак, рука размахнулась и полетела в физиономию директора.

Драка удалась на славу. Но, к счастью, не затянулась. Спустя пару минут запыхавшиеся бойцы прекратили сражение. Тяжело дыша, Ильин поднялся с ковра, на котором происходила битва века, протянул Севе руку и даже помог привести себя в порядок. Стряхивая пыль с руководящего плеча, он спросил участливо:

– Ты что совсем рехнулся?

– Да, – признался Рубаняк. – Я и с Генрихом подрался.

Представить, что рациональный как таблица умножения, Сева ходит по квартирам «соперников» и при помощи кулаков выясняет отношения, было совершенно невозможно. Однако порванная футболка и ноющее от боли плечо были весомым аргументом. И все же Ильин решил удостовериться и потянулся к телефону.

– Алле, Генрих, ты не в курсе, что там с нашим Севой? Звонил, пьяный, глупости какие-то болтал.

Рубаняк, будто речь шла не о нем, с безразличным видом разглядывал содержимое книжного шкафа.

– Придурок, он, настоящий придурок, – Голос главного бухгалтера, невзирая на не лестные эпитеты был по обыкновению спокоен. Констатация фактов не требовала эмоций. – Ввалился ко мне, учинил драку, вазу разбил.

– Что просто так ввалился и с порога стал драться?

– Практически.

Выяснить истинную причину происшествия не удалось. Генрих держался, как партизан на допросе, и имя Ирины не назвал.

– Вот видишь, – почти торжествующе произнес Рубаняк. – Я рехнулся.

Возражать Иван не стал. И как хороший психолог в дальнейшем решил с «больным» не спорить. Впрочем, ему бы это не удалось. Рубаняк вернулся на кухню, допил с горла остаток водки и разразился часовой тирадой.

Оказывается, в пятницу Ира пригласила Севу в ресторан, потом поехала к нему домой, осталась ночевать, говорила правда все время про деньги, но это от неловкости и смущения.

– И как она в постели? – замирая от отвращения к самому себе, тихо спросил Иван.

– Ни как. Ничего у нас не было, – совершив чистосердечное признание, Рубаняк перешел к главному. – Но, ты к ней не лезь. И Генрих пусть дорогу забудет. Эта баба не для вас.

– А для кого? – скучно спросил Ильин.

– Для меня, – директор даже удивился чужой несообразительности. – Ей, конечно, корове бодливой, надо рога пообломать, но я справлюсь. А вы не мешайте. Она меня выбрала. Меня. Понял? Впрочем, ты мне не конкурент. Ты женат, кольцо с пальца не снимаешь, значит, ждешь свою благоверную из Харькова. Так что будешь рыпаться, я твоей супружнице постучу, она примчится и вмиг тебя отучит на других баб заглядываться. И на Генриха управу найду. А то больно умным стал. Я ему одно, он мне другое. Не пара ему Ирочка, и тебе не пара. А мне пара. Понял?

– Вроде бы.

– Тогда уложи меня спать, а то я сейчас умру.

Сева отключился, едва коснулся головой подушки.

Иван убрал на кухне, постоял у окна, поглазел на мутный вечерний сумрак. Он ничего не чувствовал. В каменном безразличии отправился к компьютеру, проверил почту. Ага, наконец-то пришла долгожданная весточка.

«Здравствуйте, Илюша. Представляете, сижу, реву, кляну свой дурацкий идеализм. Ну, почему, я такая глупая и когда, наконец, поумнею? Не стану утомлять вас лишними подробностями, но то, что в пятницу казалось грандиозным и гениальным планом, сегодня представляется не менее грандиозным идиотизмом. Ира»

– Вот, сука…

Иван тяжело вздохнул. Из соседней комнаты раздавался богатырский храп Рубаняка; ныло, пострадавшее в драке, плечо; где-то на другом конце города потирая синяки, Генрих жалел о разбитой вазе. Виновница бед – Ира Лужина – тоже страдала. Бедняжке не удалось одержать очередную победу. Сева отказался играть отведенную ему роль, сломал, навязанный сценарий, наговорил, а может, и наделал всяких обидных глупостей.

«С – У–К – А», – напечатал Ильин и поспешно стер четыре заглавные буквы. Нынче краткость не казалась сестрой таланта. Переполнявшие сердце чувства требовали большего пространства.

«Она меня выбрала… – слова Севы крутились в голове вперемежку с собственными мыслями: – Эта тварь выбирает то Колю, то Севу, кого угодно только не меня».

«С – У–К – А», – напечатал Ильин еще раз, снова стер и взамен короткой, выдал развернутую версию:

«Теперь запутались вы, Ира. Насколько я знаю женщин, настроения подобные вашему нынешнему возникают после случайного секса с первым встречным. Неужели вас не удовлетворили? Или обманули, и претендент оказался бедным инженером?» – Иван поставил вопросительный знак, представил реакцию Иры и почти с наслаждением, «так ей и надо, стерве, так и надо…» отправил письмо. Ответ появился спустя минуту.

«К – О–З – Е–Л! А – Л–Ь – Ф–О – Н–С! Х – А–Л – Я–В – Щ–И – К!»

«И не лень тратить время на все эти тире-дефисы…» – Ильин выключил комп и послал всех к чертовой матери.

Глава 2. Эра прагматизма

Понедельник начался с решительных действий. Рязанов сел в машину, приказал шоферу:

– В редакцию.

Невзирая на поздний час, как ни как 11-ть утра, Севы Рубаняка на рабочем месте не оказалось. Отсутствовали также главный редактор и начальник отдела продаж. Объявлять новость пришлось одному Сологубу.

Тот воспринял информацию спокойно. На хмурой физиономии, украшенной синяком, не мелькнула и тень печали.

– Давно пора, – сказал в ответ. – Сколько можно выбрасывать деньги на ветер!

Они знали друг друга много лет, говорили друг другу «ты», и порой, когда Рязанов позволял, даже откровенничали.

– Скучный ты, Сологуб, тип, – скривился Рязанов и бросил быстрый взгляд на часы. Время поджимало, в полдень встреча с мэром. – Все меряешь бабками. А в жизни должно быть место порыву, амбициям, тщеславию. Но ты, конечно, прав, я уже наигрался. Побыл издателем. Пора закрывать журнал и заниматься нормальными делами. Тебе, кстати, тоже хватит Ваньку валять.

– Хватит, – просто признал Сологуб.

– Вот и славно, – обрадовался Рязанов. – Закроешь эту богадельню, погуляй в отпуске и принимай завод.

Сологуб поднялся из-за стола и подошел к окну.

– Давно я большими проектами не ворочал. Соскучился.

– Еще бы. Ты мужик молодой, здоровый, умный. На тебе воду возить можно, а ты тут прохлаждаешься. Кстати, а где, собственно, руководство и вообще люди? – Василий Иванович постучал пальцем по столу: – Распустились совсем. Генрих перевел скучающий взгляд на экран монитора и, будто оттуда считывая информацию, сообщил:

– Директор вне доступа. Главред тоже. У начальника отдела продаж все время занято. – Сдавать своих было не в правилах Сологуба.

Рязанов многозначительно хмыкнул:

– Покрываешь, понятно. Кстати, что у тебя с лицом? – спросил с интересом.

– Хулиганы вчера попросили закурить.

– Совсем распустился народ, на главбухов бросаются. Ну, ладно, пошел я. Дел выше крыши.

– На счет журнала – окончательное решение?

– Без вариантов.

– С людьми как быть? Увольнять?

– Лишних – да. А нужные самому пригодятся.

– Марину Львовну я с собой возьму на завод. Не возражаешь?

– Марина Львовна – это наше все. Ты с ней, сколько уже вместе работаешь? Лет пятнадцать?

– Четырнадцать.

– Куда ж без нее!

– С Лужиной как быть?

– Про нее и Севу я еще думаю.

– Толковая баба и энергичная.

– А возраст?

– Мне на шесть лет больше.

– То ты! Я тебя на двоих молодых не променяю. Я ее смог бы.

– Тебе виднее.

– Ладно, пошел, – Оставив дверь открытой, Василий Иванович решительно зашагал по коридору, роняя на ходу тяжелые фразы. – Сворачивайте производство. Приказ о закрытии журнала я пришлю.

Новость черным вороном взлетела под своды офиса и тяжким камнем опустилась на сердца трудящихся. Расстроенный дизайнер Алексей, в который раз набрал телефонный номер Ильина. Где бы ни был сейчас главный редактор, ему следовало знать о неприятностях. Наконец перечень длинных гудков оборвало недовольное «алло».

– Я на интервью. Что надо?

С особым мстительным удовольствием Алексей произнес:

– Беда, Иван Павлович, нас закрывают. С утра приперся Рязанов – зверь зверем, орал на Генриха, требовал Рубаняка и вас. В сердцах закрыл контору, за слабую дисциплину и разгильдяйство.

К большому разочарованию дизайнера Леши главный редактор не расстроился, сказал лишь: «Разберемся» и оборвал связь.

– Представляете, – Алексей пошел делиться впечатлениями с Ларисой и Олей, – тут журнал накрылся, а он мне говорит: разберемся!

– Чего ты собственно панику разводишь? – спросила Лариса, не отрывая взгляд от зеркала. Она красила глаза и не могла отвлекаться на мелочи. – Дальше фронта не сошлют. Солдаты везде нужны.

– Вы будто радуетесь, – заподозрил неладное Леша.

– С чего? Нас и здесь хорошо кормили, – вмешалась Ольга.

В бухгалтерии царило уныние, но совсем по иному поводу.

– Беда, – пожаловался дизайнер Марине Львовне.

– Кому беда, а кому работы до хрена, – глубокомысленно изрекла та.

– То есть?

– Вы тут наворотили, а нам бумаги в порядок приводить.

Глава 3. Прозрение

Рязанов закрыл журнал! Новость заслуживала внимания. Иван, в который раз за утро попытался разбудить Рубаняка. Безрезультатно. Директор не воспринимал словесные призывы, не реагировал на физическое воздействие и, безмятежно, то бишь бесчувственно, дрых, подложив под щеку ладошки. От младенца Севу отличало немного: богатырский свист, с которым кислород проникал в организм через вздрагивающие ноздри; размеры тела и непристойное амбре – производная вчерашнего перегара.

– Да просыпайся ты, холера, – в сердцах Ильин заехал ногой по упитанному заду директора. Отнюдь не почтительный жест возымел действие. Рубаняк покинул царство Морфея и с недоумением уставился на Ильина. Главный редактор в тренировочных штанах и футболке на фоне незнакомого интерьера плохо вписывался в представление о реальности.

– Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, – выдал Иван и, не мудрствуя лукаво, рубанул с плеча. – Журнал закрыли. Пока ты спал, Рязанов оставил нас без работы.

Замутненное похмельем сознание не могло переварить столько информации.

– Хрен с ним, – Сева схватился за голову и застонал. – Блин, какого лешего я так нажрался?

С дикцией и интонированием у директора наблюдались определенные проблемы, Поэтому Иван не понял, сетует ли Сева на вчерашнюю несдержанность или спрашивает о причинах. В любом случае, вдаваться в подробности не имело смысла.

– Иди, умывайся.

Возня с Севой развеяла нервное возбуждение, в котором Иван пребывал все нынешнее утро. Проснулся он как обычно в шесть, но не от звона будильника (его Иван вчера забыл завести), а от храпа. От особо громогласных пассажей, издаваемых Рубаняком, не спасла даже закрытая дверь.

За окном хмурое небо в серых тонах туч готовилось повторить вчерашний беспроглядный и бесконечный дождь. У природы тоже было плохое настроение.

«Идти на работу или не идти?» – Иван укрылся с головой и взялся перебирать варианты. Оставлять Севу одного в квартире решительно не хотелось. Чужой человек, не адекватный от выпитого, в доме деньги, вещи – нет, уж, лучше не рисковать. Почему-то казалось, что едва он уйдет из квартиры, Сева очнется и непременно учинит обыск.

Однако караулить Рубаняка Ильин не мог. На работе хватало дел: незаконченная статья, Леша со своими бесконечными вопросами – без ценных указаний главреда дизайнер никогда ничего не верстал.

«Как поступить?» – Иван сосредоточился и в последний раз взвесил «за» и «против». Желание пренебречь служебным долгом явно доминировало над привычной обязательностью. Что ж, так тому и быть. Ильин закрыл глаза и постарался уснуть. Напрасно, тяжкие мысли тяжко ворочались в голове, нанося настроению тяжкие повреждения. Через пятнадцать минут лежать надоело, Ильин поднялся, привел себя в порядок, выпил кофе и, чтобы отвлечься, затеял уборку на кухне.

Перемывая посуду, вытирая шкафчики и вычищая до зеркального блеска плиту, Иван старался не думать об Ире. И все равно думал, плохо, зло, с обидой и ненавистью. Только взявшись за холодильник, Ильин внезапно успокоился. Он открыл дверцу – в лицо пахнуло холодом – и вспомнил: холодильник они с Томой покупали, собрав гонорары за его первые публикации. Выбирали за много лет не подешевле, а получше, благо средства позволяли. «Как настоящие», – шутила тогда жена. Она была возбуждена и, кажется, даже счастлива. Во всяком случае, в магазине Тамара улыбалась и держала его руку.

«Как же я по ней соскучился, – захлестнула привычная тоска. – Томка, Томка, Томочка…»

В памяти всплыли первые дни после отъезда жены в Харьков: черная меланхолия, отчаяние, мысли о самоубийстве. И сейчас, стоило коснуться незаживающей раны, как душа зашлась от боли.

Иван глубоко вздохнул, стараясь унять волнение и отогнать печальные мысли подальше. Увы, что он ни делал с собой, что ни делала с ним Тома, разлюбить жену он так и не смог. Животная потребность именно в этой женщиной не исчезали, не оставляли тело и душу, не позволяли привязаться к кому-то другому. Поэтому секс с Милой, фантазии-переписки с Ирой, другие глупые попытки заменить благоверную и, таким образом, заполнить пустоту внутри себя были заранее обречены на провал. Тома придавала смысл жизни, затрагивала чувства, несла с собой радость. Без нее смысла, чувства, радости не было. И не могло быть!

«Томка – это капкан. Я не освобожусь от нее никогда, и без нее буду мучиться всю жизнь», – подумал Ильин обреченно. И от жалости к себе – роковые безжалостные «никогда» и «всегда» были похожи на приговор, который не давал права на обжалование и амнистию, и, с которым во избежание лишних страданий следовало смириться – неожиданно понял: он не будет больше ни с чем мириться! Он взорвет к чертовой матери эту ситуацию!

Иван взял, валявшийся на подоконнике, карандаш и на клочке газеты – ничего другого под рукой не оказалось – стал писать. Это был план спасения, план новой жизни. Всего четыре пункта, но зато какие!

1. Помириться с Томой и Людой.

2. Уволиться и перебраться в Харьков.

3. Устроить семейный совет и решить, что делать с деньгами

4. Успокоиться.

Нет. Новая редакция более соответствовала нуждам текущего момента.

1. Успокоиться.

2. Уволиться и перебраться в Харьков.

2. Помириться с Томой и Людой.

3. Устроить семейный совет и решить, что делать с деньгами.

Ильин перевел дух – от возбуждения было трудно дышать – и тут же вздрогнул от неожиданности. Телефонный звонок ворвался в тишину квартиры с оглушительной настойчивостью.

– Беда, Иван Павлович, – голос Алексея был испуганным и расстроенным, – с утра приперся Рязанов – зверь зверем, орал на Генриха, требовал Рубаняка и вас. В сердцах закрыл контору, за слабую дисциплину …

Ильин улыбнулся. План новой жизни начал реализовываться. Без его участия, сам собой решился первый по важности вопрос. Уйти с должности главного редактора в его возрасте и положении было полным безумием. Но и оставаться значило навсегда потерять семью.

«Теперь я со спокойной душой поеду в Харьков» – предвкушая будущее свидание, Ильин потер руки. Он понимал, что победа не дастся легко, но не сомневался в результате. Переполненный боевого задора Иван направился в гостиную. Хватит быть гостем в собственной квартире! Пьяным Рубанякам не место на его диване! Пусть Сева убирается вон!

– Просыпайся ты, холера… – убедительный тон и увесистый пинок подействовали, Сева открыл глаза, с недоумением уставился на Ильина и спросил.

– Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, – голос Ильина звенел от злорадства. – Журнал закрыли. Пока ты спал, Рязанов оставил нас без работы.

– Хрен с ним, – Сева схватился за голову. – Блин, зачем я так напился вчера…

– Тебе виднее. Вставай, давай. Иди, умывайся.

Через пятнадцать минут Сева хлебал кофе.

– Ты меня, Ильин, извини, – они были не достаточно близки, чтобы Сева не испытывал некоторого смущения. – Я тут не сильно бедокурил?

– Нет, – слукавил хозяин. – Явился хмурый, сидел молча, водяру хлебал, потом отрубился.

Вряд ли Сева помнил про свои откровения. Поэтому облегченная версия прошла на ура.

– Жалко журнал. – сказал Рубаняк без тени сожаления в голосе.

– Да, – признал Иван тоже недостаточно огорченно.

– Что-то ты не больно печалишься?

– Я как раз заявление собирался подавать, – второй раз за пять минут подкорректировал действительность Иван.

– С какой стати?

– Придется в Харьков перебираться. Сколько можно жить на два дома.

Рубаняк принял услышанное за чистую монету и разродился глубокомысленной сентенцией:

– Семья – это главное.

– Ты всегда говорил, что главное – работа, – чтобы поддержать разговор возразил Иван.

– Работа – тоже главное, – Для серьезного диспута Сева не годился. У него слипались глаза, и заплетался язык. – Пойду я.

– В контору? – наивно поинтересовался Ильин.

– Домой! – припечатал Рубаняк. – В себя приходить.

– А мне что делать?

– Топай в редакцию. Завтра будем разбираться с твоим заявлением.

Глава 4. И вечный бой

Ира зябко повела плечами. Хотя в квартире было тепло, она все утро мерзла.

На столе, в который уже раз, завибрировал мобильный. Родная редакция упорно не оставляла в покое начальника отдела продаж.

– Не буду я с вами разговаривать.

Ира еще до начала рабочего дня позвонила на ресепшен, предупредила, что заболела.

– Небольшая температура. Отлежусь и на днях выйду. И, пожалуйста, скажи всем, – попросила секретаршу, – чтобы не дергали меня. Только в крайнем случае.

Крайние случаи начались около одиннадцати и не прекращались до сих пор.

Что им от меня надо? Раздражение постепенно сменилось любопытством. Настойчивость, с которой контора требовала внимания, вряд ли объяснялась рядовыми причинами. В офисе что-то произошло. Но что в их сонном царстве может случиться, из-за чего стоило бы волноваться? Сделка сорвалась? Клиент макетом не удовлетворен? У Ивана статья не получилась?

– Что? – Ира не удержалась и ответила. И не пожалела. Новость была ошеломляющей. Рязанов закрывает журнал и, значит, она остается без работы. Под вопросом – заработок последнего месяца.

– Рязанов принял решение закрыть журнал, но не оговорил, – частила Лариса, – пойдет ли нынешний номер в печать или наполовину готовый, отправится в мусорную корзину. Ты же понимаешь, что в этом случае в ту же корзину попадет и наша двухнедельная работа. Ира, пока все только затевается, надо срочно что-то придумать, иначе мы окажемся без денег.

– Задачу поняла. – От утренней тоски в миг не осталось следа. – Уже есть идея. Вам надо срочно разобраться, что у нас с договорами.

Лара возмущенно ахнула:

– Зачем нам сейчас эти бумажки? – и тут же, сообразив, что к чему, воскликнула: – Ирина, ты – гений.

Ира в волнении прошлась по кухне. Чем больше она думала о сложившейся ситуации, тем хуже делалось ее настроение.

Если журнал увидит свет, то есть, если издательство пойдет на неоправданные траты на печать, доставку, рассылку, налоги, то отдел продаж получит свои деньги за приведенную рекламу. В противном случае Василий Иванович прикажет вернуть деньги рекламодателям, мало беспокоясь, судьбой премиальных для менеджеров. Которые, в этом месяце, как назло (еще вчера это было к радости) даже по предварительным прикидкам выливались в приличные суммы.

От напряжения Ирина сжала пальцы в кулаки. Кто-то: Рязанов или она с девчонками должны были потерять деньги.

– Мы еще посмотрим, кто кого… – прошептала Ирина и улыбнулась. У нее был план и твердое намерение его реализовать. Что еще надо танковой колонне для счастья?

*

Рязанов с любопытством рассматривал сидящую напротив женщину. Все-таки очень красива. Красива, невзирая на возраст и собачью должность начальника отдела продаж.

«Разве нимфы созданы для нив, разве их удел – не услада жизни? – не справившись с высоким стилем, Василий Иванович завершил логический процесс простым тезисом: – Шикарные бабы не должны вкалывать, как лошади. Их природа создала для иного».

– Василий Иванович, вы меня слушаете? – отчеканила нимфа.

– Конечно, – Рязанов изобразил внимание.

– Мне бы очень хотелось прояснить ситуацию.

«Не должны, – Рязанов продолжил философствовать, – но работают и превращаются в непонятно что».

Демонстративно женские ужимки: мягкие вкрадчивые интонации, мелодичный голос, лукавые искорки в зеленых глазах, не могли скрыть слишком прямой и слишком решительный взгляд, по-мужски энергичные жесты, выверенные фразы. Профи, есть профи, то ли восхитился, то ли пожалел Ирину Рязанов.

– Василий Кравченкоич, кажется, вы меня не слушаете.

– Ирина Игоревна, я весь внимание.

«Она ведь не замужем, на Севу и Генриха не польстилась. Может – лесбиянка? – мысли расползались, как тараканы. Рязанов постарался вспомнить, что рассказывала про Лужину начальница отдела кадров (она знала подноготную каждого сотрудника). Кажется, был разговор про развод, про распри с Рубаняком. Про сексуальные отклонения разговора не было. – Значит, не лесбиянка», – отверг Василий Иванович опроверг предыдущую версию. Своим НR-рам он доверял полностью.

– Я спросила, пойдет ли нынешний номер в печать?

– Нет, – резче, чем хотелось, ответил Рязанов.

– Тогда возникает вопрос, что делать с деньгами, которые отдел привел в этом месяце.

– Деньги вернуть, перед клиентами извиниться.

– Что будет с нашей зарплатой? – не унималась Ира.

– То есть? Получите все что положено.

– Вы имеете в виду оклады, я – проценты. Сделки срываются не по вине отдела. Мы свои обязательства выполнили.

Ирочка очевидно закончила с лирическим вступлением и явно намеревалась брать его за горло. Рязанов поправил галстук и с прискорбием сообщил:

– Нет журнала, нет рекламы, нет процентов. Я ответил на ваш вопрос?

– Нет.

– Что вы еще хотите?

– Еще?! – Ира насмешливо скривила губы.

Беда, да и только, Рязанов недовольно покачал головой. Еще ни один проект не удалось закрыть мирно. Вечно возникали то одни проблемы, то другие. За ними следовали выяснение отношений и скандалы.

– У издательства есть долгосрочные обязательства перед клиентами. Ведь некоторые компании покупали не один выход, а сразу несколько. Правда, в большинстве случаев, договоренности носили устный характер. Но имеются и подписанные договора. Три компании даже сделали предоплаты. Что делать с этими деньгами? – голос Иры был ровный, без эмоций.