Текст книги "Требуются герои, оплата договорная (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Тихо! Молчи! – иногда Устинов был очень убедителен.

Молчать пришлось до тех пор, пока убийцы не покинули место преступления. Впрочем, говорить Кате не хотелось. А может быть, еще и не моглось. Но наблюдала за происходящим она с все возрастающим интересом. Борис сбил веткой, залетевшую на дерево какую-то желтую кожаную сбрую. Рассмотрел ее внимательно, спрятал за пазуху. Потом они шли через лес. Плыли на лодке. Ужинали в старом доме на острове. Ночью Катя залезла в Борькин рюкзак и достала дневную находку. Как оказалось, кобуру с пистолетом.

С эмоциями что-то творилось. Вернее, их как будто не было вовсе. Оттого оружие не напугало. В бесстрастной отрешенности Катерина отложила – на всякий случай – подальше инструмент убийства и стала ощупывать кожаное шитье кобуры. В кармашке обнаружилась флешка, а в одном из швов – неестественно твердое уплотнение. Борька не обратил на это внимания, а она сразу сообразила – тайник и, подрезав ножом кожу, выковыряла плоский, серебристый ключик. Что он отпирал-запирал было неизвестно. Но ради этого кусочка стали или ради флешки несколько часов назад убили человека, и это придавало ключу значимость. Сейчас объяснить логику своего поступка Катя не взялась бы. Тогда же идея разделить добычу показалась справедливой. Забрать кассету было невозможно. Борька это сразу бы заметил. А про ключ он ничего не знал, поэтому, недолго думая, Катерина ткнула ключ в карман.

«Может быть, сегодняшние злосчастные события происходят из-за ключа или флешки? Ведь парня на мотоцикле убили. Значит, можно предположить, что преступники продолжили поиск и вышли на меня и Бориса, и теперь нам угрожает опасность?», – версия была логичной, но малоубедительной. Нынешние неприятности кались только ее и ни как не задевали Устинова.

– Вастрасам…пусиока…бысувап… – Катя продолжила эксперимент.

Итак…она шла в сберкассу, парень схватил ее за руку, потащил к машине. Она вырвалась, заехала сумкой по плечу. Второй мужик попытался подсобить напарнику и то же схлопотал. Потом выскочила из-за поворота Рекса и Устинов, устроили побоище. Но…и без них Катя разобралась бы сама. Действовали ребята без злости, почти шутя, будто развлекались с похмелья.

Следующий пункт – взрыв. Истеричный рассказ Степана про девушку, похожую на нее. Свидетельство Володи.

– Чудамигар…секвал…стаимпр… – понимание не складывалось. Происшествия то казались звеньями преступного замысла, то нечаянными совпадениями.

Признавая поражение, Катя тяжело вздохнула и решила действовать по наитию. А оно подсказывало: надо воспользоваться Юлиной идеей и поехать вместе с Борькой в N-ск, вытащив, таким образом, из этой кутерьмы себя и Борьку.

Дом заполняла вязкая, по-деревенски глухая, тишина. Со двора ни доносилось ни звука. На всякий случай Катя вышла на крыльцо. Щенок спал, свернувшись клубочком в траве. Рексы рядом не было. Зато из-за гаража доносилось глухое рычание.

Неужели?! Точно! Мерзкую псину опять потянуло на приключения. Заскучав в чужих краях, Рекса намылилась в бега. Для чего, следуя вековой традиции закоренелых арестантов, учинила подкоп. Под бетонной стеной забора зиял провал, из которого в данный исторический момент торчала черно-белая попа. Голова, шея, спина протиснулись в тесное пространство, а более упитанная пятая точка не смогла. Рекса елозила брюхом по земле, крутилась, вертелась, пытаясь пролезть в лаз.

– Куда ты собралась? Куда, я спрашиваю? – Закричала Катерина. Прыгающий от старания и усердия обрубок хвоста в пасти железобетонного прикуса привели ее в ярость. – Вернись, гадина!

Родной хозяйский голос придал сил. Воодушевленная добрым словом, Рекса одолела препятствие и понеслась в сторону леса.

– Ну, и денек! – едва не расплакалась Катерина, – все наперекосяк.

Ирина Сергеевна Устинова

Ирина Сергеевна потерянно стояла у окна в холле двухэтажного лагерного корпуса. О ней словно забыли. Однако, бойкот был кажущийся. Стоило направиться к двери, как невесть откуда взявшийся, крепыш простужено рявкнул: «Оставайтесь на месте. Это приказ». Пришлось подчиниться.

– Ирина, – Устинова обернулась. Напротив стоял Петр. – У моего друга беда, я должен быть с ним. Если Яну не найдут, Павел может застрелиться; теперь особенно. Я не могу оставить Кравца одного.

– Я понимаю.

– Мы с Пашей… – Петр неопределенно махнул рукой, – … извини. В общем, все плохо. Но то, что мы встретились – прекрасно. Поэтому, я тебя прошу, чтобы не случилось – не пропадай. А лучше… просто выходи за меня замуж.

– Как…так сразу?

– Да. Ведь между нами пробежала искра. Это главное. Остальное можно уладить по ходу дела. В первый же выходной мы пойдем в ЗАГС и уладим формальности.

– Зачем их улаживать? Мы же взрослые люди.

– Олейник! Ты где? – разлилось гулким эхом по коридорам.

– Так надежнее. Так ты от меня никуда не денешься.

– Но мы почти не знакомы.

– Мы познакомимся, если будем вместе, и ты каждый день будешь ждать меня. По отдельности точно ничего не выйдет. Мне некогда ухаживать. У меня не нормированный рабочий день, не всегда есть выходные и, вообще, если тебе будет плохо со мной, мы разведемся.

– Зачем тогда жениться? – Ирина Сергеевна пожала плечами. Странный разговор. Но, невзирая на очевидную авантюрность предложения, ей очень хотелось сказать «да».

– Ты согласна?

– Олейник! – грянуло снова.

– Хорошо, Петр, – выдохнула и подумала: «Боже! Что я творю!»

Совершать глупости в пятьдесят лет было чертовски приятно. Особенно ради такого мужчины. Петр – настоящий, сильный, надежный. От каждого его жеста и слова веяло уверенностью. Каждое слово и жест нравились…

– Олейник!!!

Реальность безжалостно вторглась в мечты. В уже очень нескромные, кстати.

Рядом хлопнула дверь, Ирина Сергеевна вздрогнула.

– Мы его потеряли… – прохрипела рация на поясе пробегавшего мимо Демина, – вот хрень! Профессиональная хватка! Доложите Палычу: парень ушел из-под носа, волчище матерый…

Ирина Сергеевна вздрогнула.

– Что значит потеряли? Кого? Борю?

– Ирина Сергеевна, возьмите себя в руки, – в комнату вошел Павел Павлович. – Ваш знакомый Степан Богунский ушел от наблюдения. Он, по мнению моих ребят, матерый волк.

Кравец грустно улыбался. Ухмылка существовала как бы отдельно от лица, глаз, настроения. Губы сами по себе растянулись, уголки приподнялись, ярко поблескивали в щели зубы. Прочее осталось в трагическом замешательстве. Землистая кожа, застывший взгляд, нервное дыхание. Полковник выглядел паршиво, гораздо хуже, чем при знакомстве.

– Я бы попросил вас, Ирина Сергеевна, переговорить с одним из моих коллег. Он ждет вас на улице.

Будущий собеседник рассматривал нарисованный на стене меловой портрет старухи и мечтательно улыбался. Чувствовалось, что у него прекрасное настроение.

– Позвольте, представиться, Иван Иванович. – Новому знакомому было откровенно за 70-т. Но хищная радость, сияющая в выцветших глазах, делала его моложе. Иван Иванович походил на охотника в разгар гона и почти не скрывал своего возбуждения. – Здравствуйте-здравствуйте. Я буду задавать вопросы. Постарайтесь отвечать быстро, не задумываясь. Готовы?

– Катя рассказывала об этой женщине? Что именно? – кивок седой головы указал на портрет.

– В апреле умерла Катина мама. Девочка много времени проводила на кладбище, там познакомилась со старухой. Она предложила Катерине работу и свела с экстрасенсом. Катя посетила несколько сеансов, пообщалась с духом матери и… – Ирина Сергеевна не знала в каком ключе излагать историю. Сама она отнеслась к спиритическим увлечениям Катерины скептично, сочла за остаточные явления нервного срыва.

– То есть, – по завершению рассказа резюмировал Иван Иванович, – Вы полагаете, что Катя была не в себе?

– После смерти родных многие слышат голоса умерших, это почти повальное явление. Поощрять подобные настроения не следует, особенно это было неуместно в Катином случае. Узнав о смерти матери, она чуть с ума не сошла. Борису чудом удалось вернуть Катю к жизни. Меньше всего девочке стоило заниматься оккультизмом. Это занятие для крепких нервов.

– Катя склонна с истерии? – перешел к другой теме Иван Иванович.

– Отнюдь. Она очень уравновешенная для холерического темперамента.

– Следовательно, – старик подался вперед, – будь ваша Катя в обычном состоянии духа, эзотерика не впечатлила бы ее?

– Эзотерика впечатляет всех, – объявила Ирина Сергеевна, – но в разной мере. И главное, при разных обстоятельствах. Потеряв любимого человека, исстрадавшись, Катя, конечно, стала более внушаема и уязвима. Нервный срыв тоже не добавил уверенности.

– Так, так, – задумчиво отозвался Иван Иванович, – неожиданная смерть матери, изоляция от привычного окружения, новые интересы, заманчивое предложение…Схема старая.

– Я не знаю ни о каком предложении.

– Да, – старик согласился сам с собой, не слыша и не слушая возражений. – Итак, вопрос в следующем: почему Катя не поддалась на провокацию? Ее работали крутые профи, в чем они ошиблись, где просчитались? Ваше мнение?

– Не знаю, что и кто от нее добивался, но, единственное без чего, вернее кого, Катя не может обойтись – это мой сын. Если бы ей грозила разлука с Борисом, она бы отказалась от всего, не раздумывая.

– Она его так любит?

– Что вроде того. – В двух словах поведать о сложностях житейских, о хитросплетении судеб невозможно.

– Он ее? – старика интересовала только суть.

– Тоже.

– Стало быть, прерогативы определены. Каждый для другого может стать приманкой.

Взгляд выцветших глаз полнился беспредельным, несокрушимым равнодушием. Этот человек давно разучился сострадать ближнему и дальнему. Люди для него стали лишь материалом, цементом, скрепляющим кирпичи стратегических разработок. Ирина Сергеевна судорожно сглотнула, против воли сердце обуял дикий страх. Боря, Боречка, едва не взвыла. Катя!

– Не волнуйтесь, – произнес бесстрастно старик, – слезами горю не поможешь.

– Простите, – Устинова достала платок. По ее щекам текли слезы.

– Итак, – Иван Иванович опять кивнул на портрет. – Катя хорошо рисует? Портрет похож на оригинал?

– Катя – не настоящий художник, но ей удается передать и внешние черты, и характер, и даже конкретное состояние человека, этого не отнимешь.

– Что именно вас смущает? – Вмешался Кравец.

– Мрачная физиономия, – выдал Иван Иванович.

Действительно, лицо старухи полнилось раздражением. Мгновение, отпечатанное в сознании Катерины, было для натурщицы не лучшим в жизни. Обстоятельства ли тяжким бременем легли на плечи? Обязательства ли взяли за горло? Причины уныния остались за кадром, отразились лишь следствия: сумрачное высокомерие во взгляде и обида в надменном изгибе губ.

– Когда Катя в последний раз встречалась со старухой?

– На днях. Она сдала работу, получила деньги, купила торт. – Устинова задумалась, – первого или второго сентября.

Иван Иванович довольно потер руки.

– Недавно. Очень хорошо, – он буквально искрился от счастья. – Друг мой, Паша, а не призвать ли нам к ответу Бари Чичвидзе, как думаешь?

–Уже, – внезапно появившись, Николай Антонович сразу разобрался в сути разговора и, достав телефон, убеждал невидимого собеседника, – дорогой, не спорь. Найди Бари Рустамовича, скажи, звонил Николай Демин, привет передавал. Завтра? Нет, голуба моя, сегодня, сейчас, немедленно. Да? Точно? Ну, ладно, даю десять минут и то, исключительно, за кавказский акцент.

– Десять минут, – Иван Иванович нетерпеливо глянул на полковника, – разбаловал ты контингент, ох, разбаловал.

– Разве что чуть-чуть, – усмехнулся тот.

Раздался звонок. Подопечные, «братия», не желая подводить Демина, откликнулись сразу же.

– Бари, дорогой, – заворковал Николай, – встретиться надо. Нет-нет, бросай все к чертовой матери и мотай сюда. Адрес…

Старик довольно кивнул. Правильно, правильно, к чертовой матери, время наступает на пятки.

– Слабость старухи – карты, – снизошел к объяснениям Иван Иванович. – Проигрыш – единственное, что способно опечалить ее. Если Катя не ошиблась и подметила верно, то наша милая старушка влетела по крупному. Любезнейший Бари Рустамович Чичвидзе, арбитр и гарант картежных баталий в нашем славном городе, сейчас подъедут и просветят кто, кого, когда, на сколько «обул».

– Я думала, вы будете искать Катю и Яну! А вы старухой занялись, – возмутилась Ирина Сергеевна.

– Не болтайте ерунды, – перебил Николай Антонович. – Катю и Яну ищут, делается все возможное.

– И невозможное, – добавил Кравец. Его более чем устраивало, что дело приобрело такой серьезный оборот. Присутствие старичка Ивана Ивановича коренным образом меняло статус операции, придавая его личной трагедии, государственное значение. Иван Иванович мог все. Люди, техника, экспертиза. Все – маловразумительное, неконкретное наречие грело душу Кравца, глушило боль в сердце. Если Яну не получится найти, думал он, хоть расквитаюсь. Чего бы это ни стоило. Хоть жизни, хоть погон.

– Хоть жизни, хоть погон, – прошептал он еле слышно.

Устинова обернулась. На полковника страшно было смотреть. При имени внучки лицо его дрогнуло и, словно, рассыпалось на части. Кравец застонал сквозь стиснутые зубы, сполз по стене на пол, уткнул лицо в ладони, завыл тоскливо и горько, как пес над покойником.

– Прекрати! – приказал Иван Иванович. – Или убирайся вон!

– Нет, – белыми губами прошептал Кравец

– Тогда держись, не раскисай. Кстати, Ирина Сергеевна, Катя ваша везучая особа или не очень?

Устинова недоуменно обвела взглядом присутствующих. Что за странная формулировка?

– Она на редкость удачлива.

Старик уставился на нее с восхищением.

– Правда!? На редкость!? – в голосе слышался искренний интерес.

– Катька – везучая как черт. Что бы с ней не случалось, все оборачивается к ее выгоде.

– Ну-ну, – подстегнул Иван Иванович, – расскажите что-нибудь.

– В другой раз, – пришлось отказаться. Огромная, с шестью нолями цифра каленым железом выжигала любые мысли о Кате. Но из песни слов не выбросишь. Везение Катерины было самой избитой темой в их разговорах. Было? Прошедшее время встало комом в горле, голос задрожал, на глазах появились слезы. Ирина Сергеевна судорожно вздохнула, пытаясь унять разбушевавшиеся чувства, не сумела и расплакалась. Иван Иванович, не обращая внимания на ее несдержанность, продолжил:

–Удачливость Татьяны Сафоновны, – он почти с нежностью любовался портретом, – достойна легенды. Но и на силу есть сила. И, кажется, она нашлась. Счастье на стороне Кати. Это же очевидно. Все идет, как пописанному. И стыдно сказать, без нашего участия. Катя случайно нашла колечко и переполошила всех кого можно и нельзя. Ей вздумалось помалевать, и вот она, пресловутая мадам Трюхина, предстала перед нами во всей красе. Девчонка обозначила шутки ради свою работу тремя буквами и угадала инициалы, которые хранятся в секретнейших архивах. Даже кличку Трюхиной она уловила. Понимаете, что это значит?

Нет, этого Устинова не понимала. А вот Демин, напротив, легко сообразил, куда клонит Иван Иванович, и укоризненно воззвал к порядку:

– Дед, хватит уже…

– Отстань, – отмахнулся старик.

Николай Антонович скорчил недовольную гримасу, однако, настаивать не посмел.

– Трюхина – умная, хитрая и патологически везучая. Ее ищем мы, испанцы, израильтяне, англичане и никто, никогда… – «никто, никогда» звучало пафосным набатом, – не смог приблизиться к ней вплотную. Я ею занимаюсь двадцать лет и безрезультатно! А тут пигалица, девчонка, походя, ненароком нарушает планы великой интригантки. Выдает ее внешность, цель операции, средства, наверное, еще бездну информации. Каково?

– Каково? – переспросила Ирина Сергеевна.

– Трюхина неуязвима, пока ее везение сильнее чужой удачи.

Иван Иванович утверждал странные истины. Идеалистические, почти мистические, они корябали слух. Но спорить Устинова боялась. Слова старика перекликались с ее надеждами. Катя – умница, она победит мерзавку Трюхину, обязательно победит.

Иван Иванович вел дальше.

– До сих пор Трюхиной везло. Но всему приходит конец. Ваша Катя лучше Татьяны Сафоновны. Лучше!

Даже для отнюдь не рядовой организации, в которой служили Иван Иванович, Кравец, Демин и Олейник, Татьяна Сафоновна Трюхина, кличка Графиня или Пиковая дама, являлась фигурой выдающейся. Судьба наделила ее уникальным даром – умением добиваться намеченной цели. Умом или случаем, без разбора целей и средств, Татьяна Сафоновна получала желаемое. Ей всегда, везде, во всем везло. Она постоянно выигрывала, брала верх, пожинала лавры. За что и обрела славу неизменной победительницы. Одно портило дело. Ради цели, Трюхина не церемонилась в средствах. Люди, работающие с ней, погибали очень часто.

Однажды на заре перестройки стало известно: Трюхина выполнила «левый» заказ и «срубила» 200 тысяч баксов. Своеволие подчиненной или нежелание делиться послужило причиной, но скандал не замяли. Ахи-охи, честь офицера, чистые руки, холодные головы… Татьяна Сафоновна – натура тонкая, деликатная, не выдержав общественного порицания, на скорости в 200 км/час врезалась на казенной «Волге» в бетонную стеночку. Придраться было не к чему. Группа крови, свидетельства очевидцев подтверждали: Татьяна Сафоновна Трюхина прекратила земное существование и, если ведет где-нибудь оперативную работу, то исключительно на небесах.

Однако спустя некоторое время возникли первые подозрения. Слишком уж характерным почерком были выписаны некоторые акции. Слишком успешно избегали огласки и наказания их исполнители. Идея о «воскрешении» Трюхиной принадлежала Ивану Ивановичу. Им же и было инициировано служебное расследование. К концу 90-х сомнения рассеялись. На Татьяну Сафоновну объявили охоту. В списке врагов организации, в которой работали Иван Иванович, Кравец, Олейник и Демин, бывшей сотруднице был отведен почетный пятый номер в реестре «Найти и уничтожить». Увы! Перечень «заслуг» Трюхиной рос, а она сама оставалась неуловимой. В начале двухтысячных дошли слухи, что Трюхина сделала пластическую операцию. Однако, будучи особой незаурядной, не омолодила, а состарила лицо. Новая внешность решала многие вопросы. Во-первых, способствовала в работе. Интеллигентного вида старушка априори не вызывала опасений. Во-вторых, помогала скрываться от Ивана Ивановича и иже с ним.

Ирина Сергеевна спросила.

– Все эти годы вы ее ловите? И напрасно?

Иван Иванович согласился наполовину:

– Ловлю. Но не напрасно. Я слово дал – урою ведьму. Сдохну, но урою. Я по ее вине сына похоронил. Мне с ней на одной земле тесно. Тем и живу – ненавистью и мечтой о мести.

– Кхе-кхе, – раздалось многозначительное покашливание. Николай Антонович повторно не приветствовал откровений.

– Ладно, ладно, – принял к сведению Иван Иванович, – молчу.

Не получилось. Из-за угла дома появились двое парней в камуфляже. Рядом с ними уныло плелся крепкий пожилой мужчина. Почти старик. На руках его позвякивали наручники, ворот рубахи был оторван, на скуле набирал цвет синяк.

– Мать твою ити … – ахнул Иван Иванович. – А я что говорил!

– Этот тип подкатил со стороны трассы, открыл замок своим ключом, оказал сопротивление, при себе имел тротиловые шашки, – сообщил один из камуфляжных молодцов.

– Здравствуйте, господин Сытин! Вот и свиделись! – Иван Иванович засмеялся нервно.

На лице задержанного не дрогнул ни один мускул.

– Не узнаешь? Что ж, время никого не щадит. Ты постарел, я не стал моложе. Как жизнь? Как здоровье? Про дела не спрашиваю, сам знаю, плохи. Плохи твои дела, Сытин. Ох, плохи!

– Простите, – вмешался Николай Антонович, – Ирина Сергеевна, не в обиду, погуляйте, не для ваших ушей наши беседы.

Устинова подчинилась. Она уже боялась услышать что-нибудь лишнее. Она уже боялась этих людей. И распорядительно важный Демин, и несчастный Кравец, и милый ее сердцу Петр, и особенно старый Иван Иванович на глазах превращались из занятых работой мужчин в гончих псов. Они ухватили след и, не замечая ничего вокруг, бежали вдогонку зверю.

На встречу в сопровождении очередного спецназовца спешил мужичок кавказской наружности. Бари Рустамович Чичвидзе, догадалась Ирина Сергеевна. Сейчас у него выпытают, где и сколько проиграла Трюхина. И зачем, снова задаваясь вопросом, лучше бы Катю искали.

– Ирина, – раздалось неожиданно. Петр натужно улыбался. – Не волнуйся. Мы контролируем ситуацию. Все идет прекрасно. Этот Сытин – сводный брат Трюхиной, подручный в самых грязных делах. На нем крови – не меряно. Он – редкая дрянь, садист и подонок. По нему давно пуля плачет.

Милые речи! У Петра дрожали от возбуждения и ненависти ноздри. Эту плачущую по Сытину пулю, он мог собственными руками загнать в ствол пистолета. И спустить курок. Нет! Ирина Сергеевна раздраженно мотнула головой. Хватит, подумала сердито. Отдайте мне Катю и Борю, и отпустите с миром к нормальным обычным людям, которые не охотятся друг на друга и не знают, по ком плачут пули.

–Ты убивал людей?

Петр нахмурился:

– Да, – ответил прямо.

– Наверное, у нас ничего не получится.

– Не стоит торопиться с выводами, – почти безразлично попросил Петр. И напоролся на стену молчания. Устинова уже приняла решение, неприятное для него и себя.

– Я убивал врагов. Я солдат, мне по штату положено, у меня работа такая.

– Ты убивал людей.

– Нет. Они – враги, – настоял Петр. – Если твоя Катя не вернется домой, ты поймешь меня.

– Может быть, но…

– Я – не палач, – перебил Петр. – И если нужен тебе, ты примешь меня. Если нет – найдешь десяток изъянов. Я стрелял в людей, орудовал ножом, воровал документы, у меня пять боевых ранений. Я почти каждый день на войне. Я – нелегкая добыча и дешево жизнь не отдам. Я умею за себя постоять и, если удастся, отомщу за товарища. Кровь за кровь. Таков закон войны.

– Но…

– Хватит болтовни. Выбор за тобой. Мне пора работать.

– Вот и работай.

– Что ж…

– Петя…

Петя – очень смахивало на капитуляцию.

– Прости меня. Я беру свои слова назад.

– У меня такая профессия: или я, или меня. Третьего не дано.

– А поменять профессию можно?

– Нет. Это мое призвание.

Устинова покаянно вздохнула. Волна неприятия отхлынула. Легко быть чистенькой, спасая за операционным столом детей. А Петр вынужден быть на передовой. Там, где свистят пули и смерть – обычное дело. Руки в крови? Это кровь врагов, враги – не люди, они – нелюди. Они стреляли в Петю, они могли его убить, они украли маленькую Яну, они угрожают Кате. Они… они… Маленький шаг от гуманизма к основополагающей разделительной доктрине «свой – чужой» был сделан. Твердая мужская рука перевела через рубеж, подтолкнула в спину, перетянула на свою сторону.

– А что Чичвидзе говорит?

– Говорит; старуха играла круто. Взяла банк, потом зарвалась, спустила все под чистую, потребовала реванш. Позавчера вечером отбила бабки, деньги брать не стала; сказала, на днях подошлет человека.

– Вы за ним проследите, – сообразила Устинова.

– Да, – подтвердил Олейник и поинтересовался, – инцидент по поводу моей работы исчерпан окончательно?

– Да. И не смотри на меня так, – прошептала Ирина Сергеевна смущенно.

– Хочу и буду.

Хочу и буду! Звучало как обещание!

– Петр, куда ты опять подевался? – раздался голос Ивана Ивановича. – – А… любезничаете. Давайте, давайте. Пара из вас хоть куда, классика жанра. У наших жены, как на подбор, если не училки, то докторши непременно.

– Сытин сказал что-нибудь? – увел разговор на безопасное русло Петр.

– Нет. Но понятно, зачем он сюда пожаловал. Оставлять портрет для всеобщего обозрения ни как нельзя. Поэтому наш голубок с тротилом и приехал в лагерь. Наши ребята сейчас проверяют контакты Сытина. В его мобильнике сегодня десять входящих звонков. Взгляните, Ирина Сергеевна, вдруг попадется знакомый номер.

Устинова помнила только свой номер, потому с сомнением посмотрев на ряд цифр, сразу хотела сказать «нет». Но не успела. Последний звонок на телефоне Сытина был от …Богунского.

– Вы уверены? – оторопел Иван Иванович. Он ни как ни рассчитывал на положительный ответ.

Петр тоже смотрел с удивлением.

– Конечно. Когда Катюша переехала к Степану, я взяла его номер. Оказалось, он такой же, как мой, только от другого оператора.

Иван Иванович захохотал:

– Я же говорил! Я сразу понял! Одна удача за другой! Ваша Катя сильнее Трюхиной, – старик задыхался от счастья и довольства, – Эй, Кравец! – почти крикнул он подошедшему Павлу Павловичу. – Выше нос! Я тебя обманывал когда-нибудь? Нет? Считай Янка уже на свободе! Ничего у Трюхиной не получится! Не на ту напала! Наша Катя – всем Катям Катя! Ее голыми руками не возьмешь! Сама из любой дыры вылезет и девчонку вытащит! Я вам говорю! Мое слово верное! Кончился Танькин фарт. Был и вышел! А ну-ка, Ирина Сергеевна, поведайте нам о славном юноше Степане Богунском.

– Степан – бизнесмен, ухаживает за Катей с апреля. Производит впечатление очень порядочного человека. На Катю разве что не молится.

– Он приглашал Катю путешествовать?

– После смерти матери Катерина сильно переживала. Степан, чтобы развлечь ее, затеял поездку в Италию. Но Борис спрятал Катин заграничный паспорт и фактически сорвал тур.

– Украл паспорт! И никакой Италии! – восхищенно крякнул Иван Иванович.

– Я ничего не понимаю, – вздохнула скорбно Устинова.

– Все складывается одно к одному. Мы Игорька нашли, он нас на Сытина и лагерь вывел. Здесь мы портрет Трюхиной обнаружили, про проигрыш ее узнали, разоблачили вашего Степана Богунского. Это неспроста. Это значит, Катя ваша удачливая до невозможности, а мы сидим на хвосте у ее фарта. Я тонны книг про везение прочитал, и знаю, что говорю!

Казалось: старик сошел с ума, он бредит. Однако, Иван Иванович, был абсолютно здоров. В учреждении, котором он работал, иных не держали.

Невзирая на преклонный возраст, каждый божий день старик являлся на службу, в нарядный особнячок в одном из переулков «тихого центра». Что это было за заведение, жители окрестных домов не знали. Наивные верили табличке на высоком бетонном заборе: «Областной архив. Городской филиал». Более наблюдательные замечали, что посетители и хозяева не очень похожи на обычных клерков. На самом деле особняк занимал аналитический департамент одной очень серьезной организации. А его обитатели занимались поиском, поимкой и уничтожением людей, коих организация считала своими закоренелыми и давними врагами.

Татьяна Трюхина была большим врагом организации и самым главным врагом Иван Ивановича. Поэтому в силу высокой профессиональной подготовки и благодаря личному энтузиазму, старик знал о своей противнице все. Когда раздался телефонный звонок и старый ученик Коля Демин сказал:

– Дед, не волнуйся, но, кажется, твоя рыбка кружит в наших водах. – Он чуть не упал замертво от счастья. По дороге в пионерский лагерь он молился, просил, умолял Бога:

– Отдай мне ее! Отдай!

Он требовал от Дьявола:

– Возьми что угодно, отдай мне ее!

Он был атеист. Он верил только в разум и собственные силы.

– Я тебя достану, сука! Дай срок! Я тебя достану.

Нарисованная на стене старуха взирала на мир насмешливо и грозно. Но Иван Иванович теперь плевать хотел на гонор Трюхиной. Сердце трепетало от радостного предвкушения. Он знал, чувствовал, его час пробил.

«Катя – везучая как черт. Чтобы не случилось с ней, все оборачивается к ее выгоде», – определила врачиха. Ее никто за язык не тянул, она могла выразиться иначе. Тем не менее, сформулировала мысль именно так: «Катя – везучая как черт. Чтобы не случилось с ней, все оборачивается к ее выгоде». По градации, подсказанной Ивану Ивановичу профессиональными гадалками и экстрасенсами, он не гнушался любых источников информации, «как черт» и «все» соответствовали высшей категории удачливости. Уровень Трюхиной – «всегда» – котировался на позицию ниже. Вдобавок Трюхина эксплуатировала свой фарт, а девчонка нет. И, следовательно, могла накопить приличный потенциал нереализованной, позитивной энергии.

Объяснять хитрую технику пацанам Петьке, Кольке и Пашке мудрый Иван Иванович не желал. Молоды больно. Кроме личных неурядиц ничего в жизни не знали. Да, друзей теряли. Но друзья, не родные. После смерти сына он готов был поверить в любую хренотень. И мог убедить в ней любого.

– Ваша Катя втягивает нас в круговорот своего везения. Она выиграет у Трюхиной непременно. И Янку вытянет! И вас Ирина Сергеевна с нашим Петром поженит!

Кравец смерил Устинову удивленным взглядом. Он и не заметил, что у друга появилась невеста.

– Да, ладно, тебе, дед, – смешался Олейник. – Что ты такое говоришь…

– Дело говорю. Не вооруженным же взглядом видно, что у вас любовь. Или я не прав?

– Прав! – признал Петр.

– Павел Павлович, – издалека крикнул Половец, – гонец от Тяпина прибыл, фотографии доставил.

Кравец дернул кадыком и спросил Устинову.

– Что скажете, Ирина Сергеевна? Знаете кого-то? – в мужском голосе звучала мольба.

Борис Устинов

Мысли – емкие субстанции; достаточно мгновения и жизнь промелькнет перед глазами.

Звенел от раннего зноя май. Четвертого числа, на рассвете Борис въехал в город. Простился с майором, проводил взглядом серый ланос, позвонил домой.

– Как Катя? Здравствуй. Скоро буду, – очередность фраз отражала состояние духа.

– Ох… – только и вымолвила мать.

– Я вот что придумал…

Мать не протестовала, не соглашалась, лишь приняла к сведению сообщение. Тоска и горечь звучали в ее голосе.

Ближе Ольги Морозовой у матери не было никого. Без мужей, один на один с миром, женщины стояли друг за друга горой. Мы живем стаей, сказала Катя в детстве. Стая! Слово точно обозначило связь семей. Бывало, делили один кусок мяса на двоих детей. Бывало, сидели вчетвером на одну зарплату. Лечились, праздновали, отдыхали, бедствовали – все всегда вместе, рядом, плечом к плечу. С твердой уверенностью в сердце – подруга не подведет, не бросит в беде, выручит.

С этой верой тетя Оля и ушла из жизни, думал Борис, оставила Катерину на наше попечение. Он устраивал дела, сидел на телефоне, хлопотал.

– Мама, найди Катин спортивный костюм, пару футболок и свитер, – Ирина Сергеевна безропотно исполнила указание сына.

Жалеть мать не хватало времени и сил. Пока он добирался домой, масштабы беды не представлялись столь угрожающими. Катя молчит, улыбается, сказала мама по телефону. Он старался не думать, как она молчит и улыбается. Увидев, замер пораженный. Катины глаза полыхали чудным огнем, полнились искренней чистой радостью; на губах трепетала светлая усмешка. Такие глаза и усмешки бывают у монахинь, променявших греховную суетность на кристальную благодать веры и у фанатиков, мечтающих подвигом обрести посмертную славу. У нормальных здоровых молодых женщин не бывает и не должно быть таких улыбок и глаз.

Катя не собиралась в монастырь, не спешила свести счеты с жизнью. Она просто не захотела страдать и спряталась от трагической реальности в идиллический самообман на грани безумия.