Текст книги "Бахир Сурайя (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Глава 7.2
Камаль на людей вокруг внимания не обращал вовсе – он снова перебирал пальцами в воздухе, и тот отзывался голубоватым свечением и пронизывающе низким гулом потревоженных струн. На дневном свету самые тонкие магические струны не были видны вовсе, и я, до боли прикусив губу, изо всех сил напрягла слух.
Мощный гул основных линий плетения не облегчал задачу, но все же не мог полностью заглушить ни высокий мелодичный звон вспомогательных нитей, ни пугающе расслабленный голос Камаля. Мне самой от напряжения не хватало воздуха; грудь сдавило, а магические струны расплылись в бесформенные пятна перед сосредоточенно сощуренными глазами. Я беспомощно сморгнула – и наконец-то ощутила самое упоительное, что только доступно «зеркалу»: чувство предельной наполненности где-то под сердцем, мгновенно зашедшемся в восторженном ритме.
Голос Камаля оборвался на звеняще высокой ноте. Песок под ногами его верблюда свернулся спиралью, опутав всадника колким смерчем – и осыпался вниз.
Я все-таки поглотила заклинание. Хотелось бы знать, целиком все-таки или нет…
– Что случилось?! – с явными нотками паники закричал Зияд-ага, подстегнув своего верблюда, чтобы подъехать как можно ближе к проводнику. – Не сработало?!
Это он зря: и без того не слишком осчастливленный последними событиями верблюд Камаля без лишних реверансов метко плюнул комком жвачки аккурат в караван-баши, едва не вышибив того из седла. А Камаль молча выставил руку ладонью вперед, умудрившись одним жестом остановить и сжимающийся круг испуганных людей, и истерику Зияда-аги.
Если бы еще и туча на горизонте повиновалась, цены бы ему не было. Но увы: песчаная взвесь вздымалась сплошной стеной до самого неба, подминая под себя все новые и новые барханы, и от нас ее отделяли от силы две-три минуты.
– Готова? – негромко спросил Камаль.
– Нет, – честно ответила я – и потянулась к магическим струнам одновременно с ним.
Но почти сразу поняла, что сильно переоценила свой слух. Там, где заклинание Камаля сплеталось в плотную сеть, не пропускавшую ни песчинки, мое плетение больше напоминало канву для вышивки. Его магия спешно латала дыры, теряя в размахе. Купол еще не выстроился над нашими головами, но натренированное на сотнях свитков чутье уже подсказывало: весь караван укрыть не получится.
Купол спрячет всех, кто, пользуясь привилегированным положением, пробился к центру круга: погонщиков, надсмотрщиков, купцов. Подмастерья, рабы и верблюды окажутся за пределами заклинания.
Кажется, выругалась я вслух – и очень громко, потому что все разом бросились к Камалю, едва не задавив его живой массой. Прижиматься к молоху люди не спешили, опасаясь шипов, но Бахита во всеобщей суматохе припечатали к моему бедру, а потом какой-то предприимчивый малец, не сумев протиснуться между рабом и чьим-то верблюдом, вовсе наподдал моему новому приобретению под колени, едва не сбив с ног. Этого Бахит все-таки не стерпел.
– А ну стоять! Замереть на своих местах! – заорал он, перекрывая вой близкой бури, – так громко, что от неожиданности все и в самом деле послушались, еще не сообразив, кто подал голос.
Мальчишка-подмастерье умудрился спрятаться под брюхом молоха, не добавляя тому спокойствия. Я сжала колени, уже откровенно опасаясь, что перепуганный ящер попросту сбросит неумелую всадницу, чтобы без помех зарыться в песок и переждать бурю под его защитой. Бахит не глядя перехватил поводья, вынудив молоха застыть с протестующе наклоненной мордой, и вытянул вперед свободную руку.
Воздух под его пальцами вспыхнул знакомым голубоватым светом. А низкий гул заставил ропщущих людей замереть, подавившись протестами.
Я выдохнула и потянула заклинание вверх, наплевав на прорехи в рисунке. Великого заклинателя из меня не вышло, но в качестве несущей конструкции сгодились и мои потуги: плетения Бахита и Камаля наслаивались на прочерченные мной линии, постепенно формируя купол – а тот плавно прорастал в песок, пока не впитался в него целиком.
На этот раз я уже знала, что будет дальше, и предусмотрительно спрятала нос за длинными концами тюрбана, на арсанийский манер свободно обмотанными вокруг шеи и лица. Зато караванщики полным составом получили незабываемые впечатления, когда песок вдруг взметнулся вверх, обрисовывая в воздухе очертания купола высотой в два человеческих роста, – и так и остался висеть, намертво впаянный в плетение.
В воцарившейся темноте было слышно только шумное дыхание. Свист ветра внутрь не проникал – как и солнечный свет.
Бахит невозмутимо щелкнул пальцами, заглушая негромкое гудение заклинания. У него «летучий огонек» получился ровно таким, как должно быть, – рыжий язычок пламени длиной с указательный палец, озаривший кружок пространства рядом с молохом и отразившийся разом в нескольких десятках глаз, обратившихся к свету.
Камаль тоже повернулся к Бахиту и поморщился – быть звездой часа ему нравилось, и делиться постаментом он был не готов, – но повторять плетение «летучего огонька» многомудро не стал.
– Привал, – мрачно объявил он – будто у запертых в сердце заклинания людей были еще какие-то варианты – и спешился, подавая пример.
Я тоже сползла с молоха, стараясь ничем не выдать, как у меня дрожат колени. Ящер тут же недовольно встряхнулся и попытался зарыться в песок прямо где стоял, и из-под его брюха со сдавленным писком в разные стороны порскнули чумазые мальчишки-подмастерья – когда только успели спрятаться?! Я проводила их взглядом и обессиленно потерла лицо обеими ладонями.
– Спасибо, – тихо сказала я Бахиту, не отнимая ладони от лица. – Без тебя бы не вышло. А я и не сообразила, что ты тоже маг…
Но разве кого-то другого царица выбрала бы в мужья?
Где-то на этом моменте я сообразила, что оборотень-фенек тоже должен был отличаться недюжинным магическим талантом, но и это его не спасло, – и покрылась мелкими холодными мурашками. Кого я собиралась привести во дворец к своему оборотню?!
И с каких пор я вообще считаю его своим?!
– Маг, – подлил масла в огонь Бахит, – и даже обученный, в отличие от этого песьего сына, который предела своей силе не знает!
Караванщики зажигали факелы. В куполе постепенно светлело, и по опасно изменившемуся взгляду Камаля я поняла, что в ближайшее время здесь станет очень, очень неуютно.
– А как мы определим, что буря прошла? – с надеждой спросила я, сделав вид, что не слышала слов Бахита.
– Никак, – хмуро ответил Камаль и сдернул со своего верблюда увесистый тюк с одеялами. – От внешнего мира мы отрезаны. Раньше, чем через плетение начнет проникать солнечный свет, выходить нельзя.
– То есть мы застряли до утра?.. – обреченно уточнила я, хотя ответа, в общем-то, уже не требовалось: буре нужно несколько часов, чтобы отбушевать, и закончится она уже после сумерек – но когда именно, и в самом деле не определить.
Кажется, нам оставалось только ждать рассвета – и молиться, чтобы до этого момента два арсанийских мага не выжгли все живое в куполе, выясняя отношения.
Глава 8.1. Естественный распад
Язык обстоятельств яснее языка слов.
арабская пословица
В Бахите я нашла родственную душу. К сожалению, по факту это означало, что я только теперь начала понимать, отчего у Рашеда после излишне продолжительных бесед со мной делалось такое скорбное лицо и рука сама тянулась за подушкой поувесистей.
Заткнуть моего нового раба было решительно невозможно, и он все время норовил без мыла пролезть в душу и всюду сунуть свой крючковатый арсанийский нос. Если Камаль свое неодобрение выражал, молча отвернувшись и сделав вид, что собеседника не существует, то Бахит сходу обрисовал, почему наш проводник и спаситель – на самом деле недостойный доверия песий сын – но ничего принципиально нового я уже не узнала.
Доброе отношение своего племени Камаль потерял, когда убил отчима, не оглядываясь ни на родственные связи, ни на отсутствие неопровержимых доказательств его нечеловеческой натуры, ни на то, что муж царицы формально имел право оправдать себя перед всем племенем, будь он хоть ар-раджимом во плоти, а не простым оборотнем. И не сносить бы Камалю головы, если бы после смерти перевертыш не сменил облик, превратившись в гигантского пустынного фенека. Это все-таки смягчило гнев старейшины – но не горе обманутой царицы, и племя сделало ровно то, что обычно делало с неугодными детьми, – оставило позади.
Но Камаль уже не был беспомощным младенцем. Его силы хватило, чтобы не только выжить, но и, в общем-то, неплохо устроиться.
Кажется, именно это моего нового раба и возмущало больше всего – что пасынок не страдал по утраченному доверию, а по-прежнему наводил ужас на всю пустыню в целом и на самого Бахита в частности.
Я слушала его пространные речи и, не в силах ничего с собой поделать, косилась на невозмутимую спину Камаля, который предпочел не тратить слова на какую-то городскую женщину и ее невольника, а молча устроился под боком у своего верблюда и задремал. Оправдываться он явно считал ниже своего достоинства, а эмоции старательно подавлял, как и требовали обычаи арсанийской знати, но…
Что-то же заставило его навязаться в проводники. И к горам он рвался едва ли не больше меня самой.
Подозревал, что перебил не всех оборотней? Или все-таки тосковал по родным, по друзьям, по знакомым с детства лицам и голосам?
Послушать Бахита – так однозначно первое. Не наигрался, вошел во вкус, жаждет крови и развлечений – потому-то всем благоразумным людям лучше держаться подальше.
По личным наблюдениям… я неопределенно хмыкнула и, оборвав Бахита на полуслове, проникновенно поинтересовалась:
– Так ты сбежал от царицы Свободных потому, что чрезмерно благоразумен?
Бахит подавился возражениями и обиженно насупился. А нарочито невозмутимая спина Камаля все-таки дрогнула от старательно сдерживаемого смеха.
– Кто ж его знает, вдруг он теперь всех вокруг оборотнями считает, – проворчал Бахит – и тут же пристально уставился на меня.
Я запоздало осознала, что именно это предположение заставило меня дернуться всем телом, словно движение могло хоть как-то растопить ледяной комок страха где-то в самом низу живота. Если Камаль после обнаружения оборотня в своем собственном племени обзавелся паранойей, то его манера проверять правоту своих предположений мне не нравилась категорически – но демонстрировать этого определенно не стоило.
Пришлось делать вид, что я случайно задела один из шипов молоха – оборачиваться, досадливо морщиться и менять положение, снова откидываясь спиной на наполовину зарывшуюся в песок ящерицу.
– Считаешь, Камаль-ага? – нарочито весело поинтересовалась я у его спины.
– Считаю, что собачий лай не досаждает облакам*, – проворчал Камаль и все-таки обернулся через плечо. – Да, я убил третьего мужа моей матери, потому что он был оборотнем и не принес бы мне ни одного достойного брата, только позорил свою царицу, когда бегал к чужой жене в Ваадан. Но все, кто видел зверя в его истинном обличье, всегда твердили, что он приходил один и ничего не уносил – значит, лисят у него не было ни от кого. Я не собирался причинять вреда никому из людей. В том, что Бахит испугался собственной тени и сломал себе жизнь, сбежав от царицы, моей вины нет.
Бахит оскорбленно вскинулся, и я машинально осмотрелась в поисках достаточно увесистой подушки, но в ее отсутствие пришлось ограничиться своевременным подзатыльником.
– А вот если ты, невольник, оскорбишь свободного сейчас, он и в самом деле может тебя убить, – мрачно напомнила я, когда Бахит обернулся. – У меня нет денег, чтобы отплатить за все, что метет твой длинный язык.
Увы, от этого он только больше распетушился.
– Я боюсь не смерти, – мрачно возразил он, – а бесчестия и лжи. Никто не видел, чтобы покойный Мазид-бей превратился в фенека. Камаль убил его в ночи и сам признался в этом, а потом принес шкуру в качестве доказательства, но тело не показал никому. Что помешает ему убить и оклеветать и меня, чтобы его мать взяла в мужья близнецов?
Я оглянулась в ожидании пояснений, но Камаль в ответ на это только закатил глаза и снова повернулся спиной к нам обоим, наверняка посчитав, что обозначил свою позицию достаточно ясно.
– Царица Мансура давно хотела взять в мужья одаренных братьев Нури, – продолжил вместо него Бахит, – но у нее уже было четыре мужа, а ее женский век заканчивается. Неужели любящий сын не помог бы матери?
Камаль молчал и не оборачивался, и я устало потерла руками лицо.
Что бы он ни натворил в самом деле, чем бы ни руководствовался, он по-прежнему оставался единственным моим вариантом добраться до гор – не полагаться же, в самом деле, на Бахита, который рассчитывал покончить с собой в буре во имя чести?! Честь – это, несомненно, прекрасно, но крайне непрактично, когда дело доходит до необходимости влезть в политические игрища градоправителей. Я должна была вернуться во дворец Рашеда с поддержкой – или мне лучше не возвращаться вообще.
Пожалуй, вопросы арсанийского правосудия следовало оставить в покое, как бы Бахит ни настаивал на обратном.
– Спи, – со вздохом велела я и завернулась в одеяло. – Я не видела ни самого оборотня, ни его убийства, ни даже свидетелей. Я не стану выносить приговоры и навешивать ярлыки. Но мы едем к Свободным, и они рассудят вернее, если ты решишься повторить свои обвинения.
Кажется, это предложение тоже не вызвало у Бахита особого энтузиазма, но я уже демонстративно прикрыла глаза и отвернулась – манера Камаля обрывать неугодные разговоры была воистину заразной.
Прим. авт.
«Собачий лай не досаждает облакам» – арабская поговорка, вариант «собака лает – караван идет».
Глава 8.2
Только вот подходила разве что самому Камалю. Всё-таки, как ни крути, ничто так не способствует вежливости и пониманию, как нехилый риск получить по шее.
Бахит не стал тормошить меня, чтобы закончить разговор. Я устроилась поудобнее и опрометчиво задремала – а проснулась от того, что раб посчитал момент вполне удачным, чтобы пошариться по моим тюкам.
Если в его пользу говорило то, что он никак не мог знать о моем чутком сне, то с чего я так расслабилась и уверилась в честности и искренности окружающих людей, было совершенно непонятно. Хорошо ещё, что все свитки с новым плетением хранились у меня в тюрбане, и добыть их можно было, разве что открутив мне голову.
Бахит как раз добрался до ножен с мечом. Ему хватило ума не вынимать клинок – пока раб возится с вещами госпожи, он едва ли привлечет внимание, в отличие от раба вооруженного, – но рукоять невольник рассматривал с нескрываемым интересом.
– Знаешь, – задумчиво сказала я, стараясь ничем не выдать испуганный холодок в низу живота, – я полагала, что ты хочешь свободы. Если ты всё-таки ищешь смерти от плетей надсмотрщика, мы можем не терять столько времени и нервов.
Бахит высунулся из тюка и втянул голову в плечи, потупив взгляд. Но это было чем угодно, кроме проявления покорности, потому что вместо оправданий и извинений я услышала только:
– Заклинание выглядит знакомо, ас-сайида Мади. Кто сплел его тебе?
Я внезапно прониклась таким сочувствием к Рашеду, что в горле запершило. С одной стороны, непокорного раба следовало высечь: его своеволие было опасно тем, что в моем авторитете начинал сомневаться не только Бахит, но и все, кто стал невольным свидетелем всей сцены, а последнее, что нужно одинокой женщине в караване, – это чтобы кто-то посчитал ее нерешительной и беззащитной. С другой стороны, я была бы недальновидной дурой, если бы не насторожилась и не попыталась вытянуть из него как можно больше об этом плетении: оно было создано тем же магом и по тому же принципу, что и "чёрное забвение", и кто-то посторонний едва ли мог посчитать заклинание знакомым.
Только вот высеченный раб – это раб стенающий и запуганный, а не сотрудничающий к обоюдному удовлетворению.
– Откуда ты знаешь это заклинание? – вздохнула я и тут же хихикнула, вдруг услышав в вопросе знакомые горестные нотки.
Бахит, к счастью, о странностях хозяйки если и задумывался, то в совершенно другом контексте.
– Похожую связку читал со свитка работорговец, который настиг меня в пустыне, после того, как я бежал из стойбища, – медленно произнес он и нахмурился, что-то обдумывая, но я так и не дала ему всецело предаться этому, несомненно, крайне полезному делу.
– Тебя тоже заклинали «черным забвением»?! – ахнула я и смущённо прикрыла рот рукой, когда потревоженные вскриком люди недовольно заворочались во сне. – Но как ты тогда вспомнил свое имя? – понизив голос, спросила я и жестом велела ему сесть рядом.
– «Тоже»? – переспросил Бахит и недоверчиво сощурился, не спеша садиться.
– Я всё-таки велю тебя выпороть, – безнадежно пообещала я скорее ради собственного душевного равновесия, нежели в качестве средства убеждения. – Я тоже попадала под «чёрное забвение». Но я – «зеркало», и на меня заклинание не подействовало. А вот ты – маг, и, судя по твоему бедственному положению, попал под чары в полной мере. Как вышло, что ты вспомнил? Ты знал контрзаклинание?
Он настороженно молчал, и я обречённо потерла ладонями лицо.
Кажется, я больше в жизни не буду спорить с Рашедом. Бедолага, как он вообще меня терпел?!
– Мой господин и повелитель намерен положить конец незаконной работорговле в своем городе, – аккуратно подбирая слова, сообщила я. – Я сделала для его дела все, что смогла, и его придворный маг сумел разработать полезные плетения, похожие по структуре на «чёрное забвение», но это ни на шаг не приблизило господина и повелителя к его цели. Если ты подаришь ему контрзаклинание, он тебя озолотит.
Бахит демонстративно скривил губы, но оспаривать щедрость «господина и повелителя», которого ни разу не видел, не стал. Правда, и порадовать меня ему было нечем.
– Нет никакого контрзаклинания, – мрачно сознался он. – Две недели я провел в клетке у работорговца вместе с десятком других несчастных, угодивших под то же заклинание, не понимая, кто я, где и почему там оказался. Потом начал вспоминать – понемногу, урывками… но на остальных плетение держалось куда крепче, а я чем-то выдал себя, и работорговец решил от меня избавиться. Только его подмастерье оказался весьма жадным до чужих денег и попросту перепродал меня в караван вместо того, чтобы утопить, как было приказано. А о своей магии я вспомнил уже на полпути к Маабу, – смущенно признался Бахит и все-таки уселся на остывший песок под боком у сонного молоха.
– Это было крайне вовремя, – заметила я. – Без тебя мы бы не установили купол достаточных размеров.
– Как посмотреть, – с досадой пробурчал Бахит. – Если бы не Камаль, я бы все-таки сумел уговорить рабов поднять бунт – с магом у них был бы вполне реальный шанс обрести свободу и выжить в пустыне…
– Едва ли все они хотят выживать в пустыне, лишь бы оставаться свободными, – цинично хмыкнула я. – Многие предпочтут ошейник – к нему, помимо зависимости от хозяйского настроения, прилагается защищенность и уверенность в том, что завтрашний день не будет отличаться от вчерашнего. Разнообразия и приключений обычно все-таки жаждут те, у кого вдосталь воды и еды – а о рабах посреди пустыни такого не скажешь.
– Попробовать стоило, – упрямо заявил невольник.
Я пожала плечами и не стала спорить, подозревая, что в этом случае буду вести беседу не с самим Бахитом, а его оскорбленным мужским эго.
– Значит, заклинание распалось только на тебе? – задумчиво переспросила я вместо этого. – А других магов в клетке не было?
Бахит усмехнулся и пожал плечами:
– Если и были, то едва ли помнили об этом.
Я тоже хмыкнула, признавая его правоту. Но все же…
Если «черное забвение» было подвержено естественному распаду под воздействием сторонних сил, как это частенько бывало со слишком сложным заклинаниями, то с этим, пожалуй, уже можно работать.
Глава 9.1. Купол
Если зло хочет увлечь тебя за собой, сиди и не двигайся.
арабская пословица
Больше всего я жалела о том, что не прихватила с собой клетку с птицами из дворцовой голубятни. Можно было оправдываться как угодно – и грузоподъемностью молоха, и тем, что мне и без того пришлось навьючить на него приманку для насекомых, чтобы хоть самому ящеру было чем питаться; и даже тем, что я до последнего не была уверена, что вообще вернусь в город… но правда была сурова, безжалостна и до ужаса проста: при сборах я банально не вспомнила о голубях.
А ведь насколько мне было бы спокойнее, если бы сейчас я могла написать Рашеду о естественном распаде «черного забвения»! Пусть птицу пришлось бы продержать в куполе до утра, но она все равно добралась бы до столицы куда быстрее, чем я…
Увы, в прискорбном отсутствии голубей оставалось только страдать в сослагательном наклонении и изводить дурацкими вопросами Бахита, пока он сам демонстративно не отвернулся, чтобы урвать хотя бы пару часов сна перед рассветом. Умаяв раба, я успокоилась, по крайней мере, насчет зачарованного клинка, но уснуть так и не сумела и еще долго ворочалась с боку на бок.
Время тянулось бесконечно. В куполе постепенно становилось душновато – то ли из-за близкого рассвета, то ли из-за обилия людей: многие, как и я, не могли уснуть и коротали время за беседой. Обсуждали дорогу, верблюдов, рабов, которые были так рады возможности отоспаться, что отрубились вповалку; когда я затихала, косточки перемывали и мне – и настроения мне не нравились.
Не то чтобы в городах не любили женщин. Напротив, спроси любого оседлого, что он думает о девицах, – услышишь поток пространных речей о красоте, цветах, жемчужинах и лотосах, о незаменимости материнской любви и жажде женской ласки, сравнимой разве что с жаждой путника в пустыне…
В городах просто не любили, когда у женщин были свои рабы, дела и мнение.
Плевать на это мог разве что Рашед – потому что его родная мать едва ли могла вписаться в тесные рамки требований к «хорошей» жене, но, очевидно, именно такой и была; и еще потому, что уж он-то не боялся потерять мое уважение. А насчет верности, похоже, все точно рассчитал. Только вот он остался в столице, а я торчала в магическом куполе с кучкой людей, уважать которых было довольно-таки сложно, потому как им и в страшном сне не снилось уважать меня саму.
Я покосилась на спящего Бахита, на едва не украденный клинок и обреченно вздохнула. Кажется, нужно было на всякий случай напомнить господам караванщикам, почему в городах получалось установить какие-то требования к хорошей жене, а в пустыне – уже нет. Просто из чувства самосохранения.
По той же причине это надлежало сделать без кровопролития и агрессивных настроений, а потому я натянула на лицо самую милую улыбку из всего скудного арсенала и подошла к караван-баши – говорить с остальными все равно не имело смысла.
– Не уделит ли почтенный Зияд-ага минуту своего драгоценного времени? – вежливо поинтересовалась я, но спрятать саркастические интонации так и не смогла.
Караван-баши в восторг не пришел, но все же потеснился на покрывале и даже предложил угощаться овечьим сыром и сладким пенным чаем – пусть и изрядно остывшим. Его подмастерью ради этого пришлось отсесть на песок, и симпатией ко мне он определенно не проникся.
– Все мое время в твоем распоряжении, ас-сайида Мади, – так почтительно заверил меня Зияд-ага, что я поняла: чем скорее я обозначу все позиции и уберусь куда подальше, тем лучше.
Искушение потомить караван-баши ожиданием из чистой вредности было велико, но я героически сдержалась.
– Мне нужен гонец до столицы, почтенный Зияд-ага, – призналась я, – а еще бумага и чернила. В пути я получила сведения, которые заинтересуют благородного Рашеда-тайфу, долгих лет ему под этими небесами и всеми грядущими. Он пожелает узнать обо всем как можно скорее и будет щедр к посланнику с добрыми вестями.
Кажется, за последние дни я столько раз нахваливала щедрость тайфы, что он должен был уже начать жмотиться просто из принципа. К счастью, Зияд-ага об этом не подозревал и только с задумчивым видом разгладил бороду.
– Конечно, он не сможет отправиться раньше, чем могучий Камаль снимет защитный купол, – тут же с пониманием добавила я. – Но промедление в несколько часов – это не так страшно, как промедление в несколько недель.
– Как пожелаешь, ас-сайида Мади, – тут же подобрел Зияд-ага и повелительно кивнул подмастерью. – Я велю отправить своего племянника на лучшем верблюде!
Судя по кислой физиономии подмастерья, именно он и был тем самым везучим племянником и, в отличие от Зияда-аги, не слишком-то верил в щедрость незнакомого тайфы.
– Доброта почтенного Зияда-аги не знает границ, – заверила я и вернулась к молоху.
Оставшиеся часы до рассвета я посвятила тому, что, расстелив добытую у караван-баши бумагу прямо на песке, старательно вычерчивала по памяти плетение «черного забвения» – с некоторыми изменениями: выделяла жирными линиями исчезающие магические струны, которые на самом деле почти не имели звучания, и стирала все острые углы на пересечениях – именно так выглядел на схемах естественный распад заклинаний. Писать об этом прямо не рискнула: во-первых, неизвестно, не перехватят ли гонца люди Нисаля-аги (или вообще обычные разбойники!), а во-вторых, мне нужно было наглядно продемонстрировать караванщикам, что косточки они перемывали не просто женщине, а обученному магу-«зеркалу» – и неплохо бы об этом помнить, прежде чем открывать рот или, того хуже, что-то задумывать.
Кроме того, нелишне было показать самому Рашеду, насколько важен и умен Малих и почему его нужно держать возле себя, а не подвергать постоянному риску в покоях придворного мага.
– Это работать не будет, – с легким недоумением прокомментировал мужской голос из-за моего плеча, и я невольно вздрогнула, обнаружив, что увлеклась процессом – а Камаль тем временем успел проснуться и даже обрести хоть какой-то интерес к окружающему миру.
– Оно и не должно, – чистосердечно призналась я и длинным росчерком пера подправила одну из линий. – Это схема для моего господина и повелителя, чтобы он проверил ее на практике, поскольку у меня такой возможности нет.
– Он должен быть воистину мудр, чтобы разобраться в этом, – с непередаваемым отвращением заметил Камаль и отошел к притихшей компании караванщиков, оставив меня над схемой в легком удивлении.
Я ни на секунду не сомневалась, что Рашед поймет если не мои намеки, то хотя бы тут же велит привести Малиха, а уж вдвоем-то как-нибудь да разберутся. В конце концов, арсанийские маги – это прекрасно, но никто не мог обещать, что их действительно так уж заинтересует волшебный клинок и они дружно встанут на сторону щедрого господина и повелителя. Нельзя было рассчитывать только на них.
Помедлив, я окинула оценивающим взглядом распадающееся плетение на свитке и пожала плечами. Он же мудрый правитель, в самом-то деле… и мне хотелось верить, что мы с ним на одной волне.
Потому что если нет – то что я тут делаю?..
