Текст книги "Бахир Сурайя (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Бахир Сурайя
Елена Ахметова
Глава 1.1. Кодекс сдержанности
Одни мы идем быстро, вдвоем мы идем далеко.
африканская пословица
Пустыня скрывала тысячи оттенков, готовая явить их только опытному глазу.
Поначалу пески казались будто нарисованными сепией на тончайшей выделанной шкуре. Но стоило присмотреться, привыкнуть к однообразному пейзажу, как он неуловимо менялся: острые грани барханов отделяли терракотовые теневые склоны от персиково-розовых мазков на самых макушках; округлые линии дюн близ побережья то здесь, то там нарушались серовато-зелеными островками чахлой зелени в разводах соли.
Я успела и присмотреться, и снова замылить взгляд. При всех очевидных достоинствах ездового молоха у него имелся один солидный недостаток: эта скотина была сугубо дневным животным и лучше всего чувствовала себя, когда солнце висело в небе ослепительно-белым диском, выжигающим все краски вокруг. Опытные наездники прилаживали к седлу большой навес, чтобы дать и себе, и ящерице немного тени; я поступила так же, но никакого облегчения это не принесло. Раскаленный воздух вытапливал из меня липкую испарину и тотчас высушивал кожу, а морской бриз вместо прохлады нес мелкий песок, скрипевший на зубах, несмотря на платок, который я обмотала вокруг лица на кочевнический манер. Вдобавок единственным звуком окрест был мерный шелест прибоя, и его неспешный ритм в давящей тишине ввинчивался в уши не хуже инструментов палача.
Немудрено, что я едва не разрыдалась от счастья, когда из-за дюн показался одинокий всадник. Моей безудержной радости он, должно быть, изрядно удивился: от города я успела отъехать от силы на две трети дневного перегона, бурдюк у морды молоха все еще был почти полон воды, да и с караванной тропы я не сбилась – море все так же размеренно несло волны по левую руку от меня. Но, утомленная часами жары и безмолвного одиночества, я привстала в седле и даже замахала рукой.
Всадник ответным энтузиазмом не проникся и остановился, красноречиво повернувшись ко мне щитом. Вблизи стало видно, что на нём кто-то старательно вывел жёлтой краской очертания оазиса. Из-за края щита виднелся только синий тагельмуст* да черные глаза, вопреки всем традициям кочевников поблескивающие безудержным любопытством.
– Ты ступаешь в земли Ваадан, – негромко сказал он, не опуская щит. – Зачем ты здесь?
Говорил он не на тиквенди, а на языке пустыни – с короткими, рублеными словами, словно созданными для того, чтобы как можно меньше открывать рот. Обычаи кочевников позволяли им как грабить поселения оседлых племен, так и наниматься в их же охрану; этот, судя по всему, предпочел второй вариант – и издалека принял меня за налетчика, а теперь изнывал от любопытства пополам с желанием отобрать у меня породистого молоха. Но женщина, рискнувшая путешествовать в одиночку по пустыне, ассоциировалась исключительно с арсанийцами, и дозорный опасался какого-нибудь специфического сюрприза с магией, взрывами и прочей шумихой, без которой никак не могла обойтись уважающая себя кочевница.
Я постаралась соорудить каменное лицо. Не признаваться же, что единственный сюрприз, на который я способна, – это зеркальное отражение того заклинания, что решит использовать сам дозорный?
Ну, или сюрприз приключится через месяц, если я не пошлю никакой весточки в столицу, – придет на четырех лапах и проникновенно улыбнется во всю пасть.
– Разыскиваю Свободное племя, – по-дурацки приободрившись от одного воспоминания о тайфе, ответила я – похоже, с чудовищным акцентом, потому что любопытство дозорного разгорелось только сильнее.
– Здесь разыгралась засуха, и Свободные откочевали к северо-западу, – сообщил дозорный и немного опустил щит – это, кажется, означало, что во мне не видят врага.
Или что меня не считают достойной сражения. Кочевники никогда не были сторонниками излишней прямоты.
– Понятно, – каким-то чудом сохранив ровный голос, отозвалась я. Не то чтобы я надеялась обнаружить стоянку арсанийцев в первом же оазисе, но известие о том, что впереди еще добрая неделя пути по раскаленной пустыне, едва ли могло порадовать. – В таком случае, будет ли мне дозволено остановиться на ночь и дать отдых молоху?
В прошлый мой визит в оазис Ваадан, когда меня сопровождали люди Сабира-бея (чтобы неосторожно бросить без присмотра «рабыню» на пути каравана Тахира-аги), предводитель спрашивал у дозорных то же самое. Пустыня диктовала свои правила гостеприимства: любого путника требовалось немедленно принять с распростертыми объятиями; путник же в этом случае по умолчанию был обязан ответить добром на добро. Но обычно оазис принимал караваны, с которыми можно было торговать и обмениваться слухами, или процессии из крупных городов, возглавляемые влиятельными чиновниками. Одинокая женщина доверия не внушала, и дозорный медлил.
Я обреченно вздохнула и потянула за поводья, вынудив молоха повернуться боком. Клеймо столичных молоховен было сложно перепутать с чьим-либо еще, и это оказалось куда более весомым аргументом, чем все, что я могла привести.
– Люди Ваадан приветствуют тебя, – обронил дозорный и, старательно изображая потерю интереса, развернул своего верблюда.
Похоже, слава о хитроумии Рашеда-тайфы дошла и до оазисов. Я бы не удивилась, если бы его имя послужило пропуском даже на другом конце пустыни.
Оставалось только надеяться, что слухи о побеге любимой рабыни тайфы, укравшей лучшего молоха, будут распространяться чуточку помедленнее. Иначе погоня, которую вынужденно пошлет тайфа, настигнет меня быстрее, чем я успею заполучить арсанийцев в союзники, – и что делать тогда?..
Впрочем, если быть честной, я с некоторым трудом представляла, что делать сейчас. Положим, тропу до третьего по удаленности оазиса я знала, но что, если арсанийцы успели уйти к самым горам на северо-западе? На возвышенностях засуху пережидать проще, по ночам там выпадает роса, и верблюдам ее достаточно, чтобы выжить.
А Ваадан, как назло, поголовно оседлые. Им ни к чему пускаться в дальние странствия: в оазисе сразу два колодца, и вдобавок через него лежат торговые пути в столицу, которые не пустеют даже в самые засушливые месяцы. Вот их дозорный, с другой стороны…
Я подняла взгляд и с трудом сдержала смешок.
Традиции кочевников предписывали благородным мужам хранить спокойствие, оставляя все эмоциональные припадки женщинам. Благородные, правда, никогда не нанимались в охрану – но подражать им старались все, от рабов до, собственно, женщин.
Дозорного это поветрие не обошло стороной. Оборачиваться, выдавая острое любопытство, он не стал, но позволял верблюду едва переставлять ноги, чтобы молох скорее с ним поравнялся. Я вдумчиво изучила широкую спину дозорного – он, казалось, нарочно расправил плечи, чтобы выглядеть грозно и представительно, будто ощутив затылком мой взгляд, – и натянула поводья.
Отчасти – потому что жгучий интерес следовало поддерживать всеми возможными способами.
Отчасти – банально из вредности.
После продолжительного общения с Рашедом все остальные представлялись восхитительно простыми и понятными, и сдержаться было невозможно – хоть я и подозревала, что от этого только становлюсь похожей на тайфу, от которого удрала при первой же возможности, поджав хвост.
Эта мысль почти заставила меня устыдиться и догнать-таки дозорного. Но тут он, как по заказу, позволил верблюду вовсе остановиться, якобы соблазнившись какой-то особо аппетитной колючкой, и я не стала ослаблять поводья. Молох пританцовывал, радуясь, что не нужно никуда спешить, и до дозорного добрался только к тому моменту, когда верблюд уже собрался трогаться дальше, на ходу пережевывая травяной комок.
Дозорный все-таки обернулся – и вздрогнул от неожиданности, обнаружив совсем рядом с собой рогатую башку ездовой ящерицы. Верблюд тоже не пришел в восторг, но, поразмыслив, тратить свежайшую травяную жвачку на всяких молохов не стал.
– А не порадует ли господин путницу беседой? – вкрадчиво поинтересовалась я. – Давно ли Свободные люди ушли из оазиса?..
Прим. авт.:
Тагельмуст – традиционный головной убор, прикрывающий голову и нижнюю часть лица на манер тюрбана с вуалью, благодаря чему защищает и от солнца, и от песка.
Глава 1.2
Беседу дозорный завязал охотно, но порадовать путницу не смог. Арсанийцы снялись с лагеря еще до того, как я в первый раз угодила в этот оазис и попала во дворец тайфы. До гор за это время они едва ли добрались, но за границы известной мне территории наверняка уже вышли. Если только их не задержала в пути песчаная буря – но я не знала, разыгралась ли хоть одна за то время, что я провела взаперти. Под защитой городских стен за капризами пустыни следили разве что маги, ответственные за поддержание купола над столицей, – и то лишь в те моменты, когда приближалось время подпитки плетений.
Дозорный будто нарочно сгущал краски, расписывая размеренные дни в оазисе, благополучно минувшие, пока я потихоньку сходила с ума во дворце тайфы. Послушать его, так прошла целая вечность, и Свободные могли не только откочевать к горам, а благополучно вымереть. От скуки и чрезмерно благоприятной для путешествий погоды, которая сменилась буквально только что.
Я слушала его – и не могла нарадоваться, что о кодексе сдержанности вспомнила раньше, чем о Рашеде.
После многоходовых дворцовых интриг, когда одно слово правителя способно изменить настроения в целом городе по ряду совершенно никак не связанных между собой причин, то, что пытался провернуть дозорный, казалось восхитительно простым и понятным. А я чувствовала себя такой умудренной опытом, что поневоле искала подвох.
Только его не было.
Он и в самом деле надеялся, что я испугаюсь дальнего путешествия в одиночку и, пытаясь расположить к себе единственного кочевника на дневной переход окрест, выложу как на духу и последние новости из столицы, и подлинные цели своей поездки, и еще пару поучительных историй сверху отсыплю.
Стоило отдать дозорному должное: дальнего путешествия я и в самом деле побаивалась. А он и впрямь был единственным кочевником на дневной переход окрест.
Только вот выкладывать все на духу было все равно что начинать торг с настоящей цены.
Поэтому в ответ на самые душераздирающие пассажи я сладко улыбалась и молчала в тряпочку, причем благодаря специфическому пустынному ветру делала это в самом что ни на есть прямом смысле. За беседой время пролетело незаметно, и из-за дюн показались серовато-зеленые макушки финиковых пальм.
Оазис Ваадан был довольно крупным, и при нем давно разрослось постоянное селение-ксар – десяток глиняных домов с плоскими крышами и старательно огороженными внутренними двориками, где готовили еду и просто проводили время. Мое появление поначалу нешуточно заинтересовало вездесущих мальчишек исключительно оборванного вида, но, поняв, что я пришла одна и не намерена ничем торговать, дети моментально разбежались – успев, впрочем, известить взрослых и о прибытии чужака, и о том, что дозорный не посчитал его угрозой. Поэтому встречали меня мужчины хоть и вооруженные – но не хватающиеся за рукояти мечей.
Глава ксара оказался темнокожим мужчиной с сухой сеткой морщин на лице, прикрытом тагельмустом. Он выступил вперед, стоило мне приблизиться, и вежливо склонил голову перед моим сопровождающим – но не передо мной.
Я любопытно стрельнула глазами в сторону невозмутимого профиля дозорного, проглотила тысячу и один вопрос – чтобы хозяин деревеньки кланялся наемнику, где это видано?! – и неловко спешилась, придерживая молоха за поводья.
– Меня зовут Аиза Мади, добрый господин, – представилась я, стараясь незаметно размять затекшие ноги. – Я путешествую к северо-западным горам по поручению моего повелителя, благородного Рашеда-тайфы, долгих ему лет под этими небесами и всеми грядущими. Будет ли мне дозволено остановиться на ночь на твоей земле и дать отдых моему молоху?
Мужчина задумчиво осмотрел и мои ноги, вынудив застыть на месте, и флегматичного молоха, причем последнему уделил ощутимо больше внимания. Меч у седла едва ли добавил мне очков, но клеймо столичных молоховен снова сыграло в мою пользу.
– На земле Ваадан рады любому путнику, – помедлив, отозвался глава ксара. – Камаль уступит тебе свой шатер, ас-сайида Мади, и покажет колодец, а в сумерках проводит к общему костру. Но не тревожь наших женщин и не обнажай оружия.
Как раз женщины потревоженными не выглядели – они как ни в чем не бывало сидели на крышах домов, едва видимые из-за саманных оград, и занимались своими делами, уверенные, что все проблемы за порогом касаются исключительно мужчин.
В чем-то я им даже завидовала, но слишком хорошо понимала, что сама бы так жить не смогла.
– Благодарю, добрый господин, – сдержанно отозвалась я. – Где мне найти почтенного Камаля?
В уголках глаз главы ксара разом собрались веера смешливых морщинок. Улыбки я не видела, но уже была готова поклясться, что он не хохочет во все горло только потому, что считает открытое проявление эмоций уделом женщин.
– Почтенный Камаль сам нашел тебя, ас-сайида Мади.
Я обреченно прикрыла глаза и повернулась, набрав полные легкие сухого раскаленного воздуха. Дозорный тоже прятал под тагельмустом широкую улыбку, одним взглядом обещая мне отыграться за провалившуюся попытку запугать.
Я медленно выдохнула и напомнила себе, что он единственный кочевник в этом оазисе, но кто сказал, что я не найду другого в следующем? После этого я даже смогла улыбнуться в ответ, прежде чем задумалась, зачем вообще деревеньке в непосредственной близости столицы и султанских янычаров вдруг понадобилась охрана. Особенно – такая, которой сам глава ксара кланяется, как господину… но все равно отдает приказы.
Впрочем, осыпать своего сопровождающего вопросами, выдавая проснувшийся интерес, я все же поостереглась – и просто скопировала поведение главы ксара, склонив голову. Камаль насмешливо сощурился и тоже спешился.
– Сюда, – негромко сказал он и потянул своего верблюда к самой пышной и зеленой пальме во всем оазисе. В ее тени предсказуемо скрывался колодец – искусно замаскированная дыра в земле, откуда полагалось черпать воду чудовищно неудобным кожаным ведром.
Или вытаскивать заклинанием. Я его даже знала, но без свитка или заранее поглощенного плетения не могла воспроизвести.
Камаль, явно красуясь, благородно пришел на помощь и вытянул из колодца полное ведро красноватой воды, но явно добавил еще один пунктик к уже сделанным выводам. Пока молох неспешно полоскал рогатую морду в узковатом для него корыте, я отпихнула чью-то наглую козу, возжаждавшую не только воды, но еще и приманки для муравьев, и оставила ящерицу в теплой компании. Пустынные муравьи – не чета тем, что выращивают на фермах специально на прокорм, зато куда проворнее: на медовый запах они сползлись моментально, отпугнув коз. Верблюд кочевника неодобрительно покосился на быстро выстроившуюся черную цепочку и отступил в сторону, утягивая за собой хозяина. Тот и не думал сопротивляться, благо уже успел наполнить водой свои бурдюки.
А его шатер, хоть и стоял на самой окраине поселения, безо всякой защиты саманных стен, оказался соткан из драгоценного чинайского шелка, который мне до сих пор доводилось видеть разве что на тайфе. Готовность впустить внутрь случайную путницу теперь казалась мне до того подозрительной, что я замешкалась, не решаясь откинуть полог, и Камаль сам приподнял его для меня, уже не скрывая веселья.
– Ну что, ас-сайида Мади, не порадуешь ли дозорного беседой?
Закатный луч с любопытством заглянул в шатер, рассыпавшись игривыми бликами по огромной лисьей шкуре, расстеленной вместо постели. Я нервно сглотнула.
Радовать дозорного я не хотела совершенно.
Глава 2.1. Щедрый дар
Кто не станет волком, того волки загрызут.
арабская пословица
Мне понадобилась не одна минута, чтобы осознать, что Рашед и Руа в обороте были совершенно другого оттенка, а эта шкура принадлежала скорее пустынному фенеку* – разве что огромному, как и все оборотни. Все это время я простояла столбом, прикипев взглядом к походной постели, и сам дозорный уже казался скорее польщенным, чем позабавленным.
Я скрестила руки на груди и сощурилась.
– Если добрый господин намерен удовольствоваться беседой.
Господин на поверку оказался весьма недобр и, сдавленно фыркнув в тагельмуст, молча отошел к своему верблюду. Полог шатра с тихим шелестом опустился прямо перед моим носом, скрывая чужой военный трофей. Я сжала кулаки, медленно досчитала до трех и все-таки вошла внутрь.
Ни к чему кочевнику или жителям оазиса знать, что так остро я отреагировала не на шелк и дорогую обстановку, а на одинокую шкуру на постели. Если в городских стенах оборотней просто не терпели, то в пустыне – сразу палили на поражение, потому как Свободные еще могли промышлять не только разбоем, но и скотоводством, и наемной работой, а вот у оборотней выбора не было. Трудновато разводить коз, если раз в месяц все племя разом выходит на охоту, не слишком-то разбирая, где свой, а где чужой. Я могла попасть под раздачу просто потому, что воспитывалась в городе, где надо мной не висела угроза голода из-за украденной козы, и, хоть я и понимала, почему оборотней терпеть не могут, все же не могла мысленно приравнять их к паразитам и поддерживать безоговорочное истребление. Не говоря уже о том, что произошло бы, если б кто-то в оазисе узнал, что я выполняю поручение одного из перевертышей. Или что он вообще есть в столице…
А ведь Рашед об этом наверняка уже подумал, просчитал все варианты, прикинул возможности… и все равно отпустил меня. Интересно, почему – так сильно хотел добиться моего доверия или имел неплохую подстраховку?
Я вспомнила непробиваемую физиономию тайфы и поняла, что верны, кажется, обе версии.
А шкура на ощупь оказалась жёсткой и теплой. Наверное, это было именно то, что нужно холодными ночами в пустыне, но я все равно гадливо отдернула пальцы и поспешила потратить часть воды из бурдюка на то, чтобы привести себя в порядок после дороги.
Смеркалось здесь моментально: когда я вошла в шатер, солнце ещё назойливо висело над горизонтом, и жара давила, будто пресс для отжима сока, – а теперь над пустыней воцарилась звёздная ночь, моментально выдувавшая остатки тепла к морю. Ксар озарился огнями: костерки во внутренних двориках отбрасывали пляшущие тени на саманные стены, плошки с жиром светились в узких окнах домов, а на окраине полыхал огромный костер в человеческий рост высотой – словно жители оазиса желали подольше сохранить дневной зной.
У большого огня сидели мужчины: женщинам надлежало держаться подальше от путников и чужаков. В их отсутствие благоверные творили священнодействие со сладким до невозможности чаем с густой белесой пеной и горьким настоем на кактусовом соке, и, разумеется, их дозорный никак не мог пропустить все веселье.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что развлекаться он намерен за мой счёт. Я предпочла устроиться возле хозяина ксара, благо он ничуть не возражал.
Его звали Вагиз, и его семья жила в оазисе Ваадан вот уже пять поколений, застав и временные шатры у глубинного источника, который выдавали лишь две изогнутые ветром пальмы, и расцвет города у колодцев, когда воды стало больше, и его разорение кочевниками, и новое возрождение. Его историю слушали с почтительным интересом, не рискуя перебивать, хотя уж здешние-то жители, должно быть, знали ее не хуже самого Вагиза; мужчины не снимали тагельмустов, но что-то в их лицах подсказывало, что они с нетерпением ждали, когда же глава договорит – и передаст слово чужачке.
Увы, я их жестоко разочаровала. У меня и у самой хватало вопросов.
– Я видела здесь огромную шкуру, – сказала я, когда глава ксара умолк, – и теряюсь в догадках, какому зверю она принадлежала.
"Благо уже знаю, какому зверю она принадлежит теперь", – мрачно подумала я, но благоразумно оставила это наблюдение при себе.
А жителям оазиса, что характерно, не понадобилось даже уточнять, где это "здесь" я успела полюбоваться на огромную шкуру. Только Камаль, занявший стратегически выгодное место возле меня и главы ксара, демонстративно приподнял одну бровь и отвернулся. Молча.
Кажется, простой разговор этого недоброго господина по-прежнему не устраивал.
Вагиз покосился на наемника с заметным удивлением, но все же ответил вместо него, понизив голос:
– Это был пустынный лис-перевертыш, ас-сайида Мади. Он приходил в оазис одну ночь из месяца, убивал наших коз и, не довольствуясь ими, пытался пробраться в мой дом, где спали жены и дочери. Никто не мог справиться с чудовищем, пока с караваном Свободного племени не пришел храбрый Камаль. Он сразил монстра и согласился хранить покой ксара ещё месяц, чтобы убедиться, что следом за зверем не придут другие.
Камаль едва заметно задрал подбородок, словно и не обратив внимания на намёк: храбрый-то храбрый, только вот полнолуние было вчера, шкура в его шатре по-прежнему одна – а уходить дорогой гость что-то не торопится. Похоже, Вагиз тоже рассчитывал, что я найму Камаля для защиты, но я не спешила радовать обоих опрометчивыми предложениями.
А оборотня стало откровенно жалко. Я видела всего одну причину, по которой он не побоялся прийти даже в охраняемый ксар, где уже как-то воровал коз и где его из месяца в месяц ждали с убийственными свитками и острыми мечами.
Интересно, одна из жен или дочерей? Кто из семьи Вагиза оказался истинной парой для покойного фенека?..
Впрочем, кажется, случайную путницу должно волновать вовсе не это.
– Прекрасная добыча, достойная храброго охотника, – недрогнувшим голосом похвалила я. – Не согласится ли уважаемый Камаль продать мне шкуру в память о доблести настоящих воинов пустыни?
Рашед, по крайней мере, сумеет организовать несчастному пристойные похороны – и будет куда осторожней со Свободными. Что-то подсказывало, что его опыт общения с кочевниками едва ли включал ночевку в шатре охотника на оборотней.
– Как я могу, прекрасная ас-сайида Мади? – вдруг отозвался Камаль, от которого я, признаться, уже не ожидала услышать ни слова. – Прими ее в подарок и вспоминай эту ночь. Шкура еще не раз пригодится в странствиях.
От этой возмутительной двусмысленности на мгновение замерли все – и Вагиз, явно пожалевший, что вынудил чужака уступить шатер женщине, и я, потому как принять подарок от кочевника означало признать, что я должна ему ответный, и он только что намекнул, какой именно.
Причем нужно ему было вовсе не то, о чем подумал глава ксара.
– Благодарю, щедрый Камаль, – мрачно буркнула я. – Она будет согревать меня этой ночью.
После чего я эту ночь уж точно не забуду.
Прим. авт.:
Фенек – пустынная лисица с очаровательными большими ушами.
