Текст книги "Вольная (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 8.1. Предатели и защитники
Глупому прощают семьдесят ошибок, а ученому – ни одной.
– арабская пословица
Из покоев тайфы я вышла ближе к полудню. У дверей, как обычно, дежурил целый отряд. Двое янычаров с алебардами старательно делали вид, что не сплетничали и уж точно не подслушивали, давешняя рабыня с очередным подносом караулила подходящий момент, чтобы застать не предназначенную для ее глаз сцену, а Абдулахад-ага с Лин и двумя помощницами из числа вольных служанок дожидался меня.
Встретили меня дружным настороженным молчанием, из чего я сделала вывод, что господин и хозяин до сего дня не имел обыкновения часами болтать с наложницами и устраивать невероятный бардак у себя в спальне. Будь я настоящей наложницей, возгордилась бы немедленно, а так – только залилась краской, лишний раз подтвердив чужие догадки.
– Абдулахад, пришли сюда кого-нибудь из посыльных, – с ленцой в голосе велел Рашед-тайфа из комнаты, не соизволив встать с подушек. – Аиза останется в мастерской Нисаля так долго, как ему понадобится. Приставь к ней доверенного евнуха для сопровождения и возвращайся в гарем.
В распоряжениях не было ничего особенного, но Абдулахад-ага побледнел, как простыня, и, согнувшись в раболепном поклоне, зашёл в господские покои, нерешительно промямлив:
– Мой господин, ваша сестра, долгих ей лет счастливой жизни под этими небесами и всеми грядущими…
– Что, Руа-тайфа тоже не желает никого видеть? – устало уточнил Рашед, не дослушав. – Так собери всех внизу и скажи, что я велел…
Двери господских покоев захлопнулись перед моим носом, отрезав все звуки. Янычары старательно делали вид, что и сами подслушивать не будут. Ни в коем случае.
У меня нашлось бы, что сказать неподкупным, хоть и слишком любопытным, стражам, но Лин тронула меня за локоть и настойчиво сообщила:
– Тебе нужно поторопиться, Нисаль-ага ждал тебя ещё на рассвете!
Я смущённо кивнула и заспешила в мастерскую.
Сегодня Нисаль-ага раздобыл где-то умопомрачительно зелёный тюрбан такого масштаба, словно собрался хранить в нем вещи и провизию для долгого перехода по пустыне*. Однако навьючить все это богатство предпочёл не на себя, а на Шади, отчего мальчишка теперь напоминал чрезвычайно сосредоточенный шар на палочке.
Запуганным или озлобленным он больше не казался – напротив, свободно сидел рядом с Малихом, с любопытством наблюдая, как тот сверяет свитки и едва ли не жонглирует транспортиром, линейкой и пером, помечая характерные элементы. Малих блистал: наконец-то нашёлся кто-то, кому можно было со снисходительностью объяснять азы мастерства и поучительным тоном рассказывать о назначении инструментов.
Я бы отметила, что он рановато стал задумываться об ученике (сам бы для начала гильдейское дозволение получил!), но Малих, как быстро выяснилось, занимал мальчика свитками по очень уважительной причине.
У Нисаля-аги уже был гость.
Чорваджи-баши полулежал в тени под навесом, то и дело выпуская изо рта струю ароматного кальянного дыма. Полупрозрачная завеса несколько скрадывала силуэт, и под её покровом Сабир-бей выглядел вполне заурядным человеком – ну, может быть, чуточку высоковатым и более загорелым, нежели большинство столичных жителей. Густые чёрные волосы, чёрные же брови и глаза – и ослепительно-белая джеллаба поверх таких же белых шаровар. Если бы чорваджи-баши не двигался, его было бы не отличить от очередного избалованного купеческого сынка. Но манера двигаться и цепкий, неприятный взгляд моментально выдавали в нем человека, всю жизнь проведшего с саблей в руке и тысячей подозрений в голове.
Как минимум треть всех его подозрений сейчас была направлена на меня, и я, как обычно, быстро ощутила готовность сделать что угодно и как угодно, лишь бы к этим подозрениям не присоединилась ещё и сабля.
– А вот и Аиза, наконец-то, – обернулся Нисаль-ага и миролюбиво кивнул мне на подушки, небрежно рассыпанные вокруг большого медного кальяна с синей стеклянной колбой. – Я уже опасался, что эксперимент придётся отложить.
Подушки и кальян резко потеряли свою привлекательность. Я нервно сглотнула, но всё-таки села.
– Эксперимент?
– Демонстрация, – подобрал другое слово чорваджи-баши и достал из-за пазухи свиток с гильдейской печатью.
У меня противно засосало под ложечкой. Наверное, это как-то отразилось у меня на лице, потому что Сабир-бей укоризненно цокнул языком и снизошел до объяснений:
– Я посчитал, что Нисалю-аге будет полезно увидеть, что происходит с поисковым заклинанием, если его применить к человеку, который находится под воздействием "чёрного забвения". Возможно, ему удастся разработать нейтрализующее плетение.
– Уважаемый чорваджи-баши преувеличивает мои таланты, – скромно отозвался Нисаль-ага.
Но на поисковый свиток он посматривал с нескрываемым любопытством, и Сабир-бей, не тратя времени на разговоры, сломал гильдейскую печать.
Я страдальчески поморщилась. При всех неоспоримых достоинствах чорваджи-баши, он был чудовищно безголосым – и упорно этого не признавал.
– Может быть, почтенный Нисаль-ага пожелает сплести заклинание сам? – со слабой надеждой предложила я, но Сабир-бей уже развернул свиток и гнусаво затянул слова активации.
Свиток оказался выше всяких похвал: несмотря на откровенно фальшивящего чорваджи-баши, из зачарованной бумаги полился яркий свет, на мгновение ослепивший всех, кто неосторожно оказался рядом. Когда я проморгалась и утерла слезящиеся глаза, он уже переплавлялся в тонкие нити плетения – точной копии того, что был нарисован на самом свитке. Они звенели куда мелодичнее. И тише.
А потом все пошло наперекосяк.
Прим. авт.
Тюрбаны действительно использовали для переноски вещей и оружия. Индийские воины умудрялись таскать на голове до 30 кг веса и в таком шикарном прикиде ходить в военные походы (и, что поразительно, даже добираться до врага).
Глава 8.2
По-хорошему, светящейся проекции заклинания над зачарованной бумагой полагалось вытянуться в сияющий луч, который указал бы на предмет поиска – то есть, собственно, на меня. Вместо этого нити собрались в мутный, непрерывно и тошнотворно движущийся комок, словно сотне червей скормили чистый фосфор; а стоило мне с завороженным отвращением уставиться на эту аномалию, как она вдруг выстрелила маленькой, но ослепительно яркой молнией прямо в мраморную плитку пола.
Запахло раскаленным камнем. Плитка на полпальца ушла в землю; в месте, куда ударила молния, осталось черное пятно, распластавшее изломанные щупальца, как умирающая каракатица. Соседние плитки приподнялись, образовав наклонные края неглубокого кратера, будто в изумлении таращась на пострадавшую товарку. Я так точно в изумлении уставилась на дымящееся пятно, приоткрыв рот.
А пока я пялилась на плитку, из неуверенно фосфоресцирующего клубка магических нитей ударила следующая молния – на полметра ближе ко мне.
Третьей я дожидаться не стала, развернувшись и молча припустив прочь из галереи: «эксперимент» чорваджи-баши был до крайности наглядным и, несомненно, интересным, но я все-таки предпочла бы, чтобы он ограничился подробным рассказом. Доверенный евнух Абдулахада-аги, приставленный ко мне в качестве сопровождающего, так и поступил: увидев, что подотчетная наложница целеустремленно драпает к выходу, он так горестно возопил что-то про приказ тайфы, что янычары у дверей дружно скрестили алебарды – хотя мгновением раньше едва не последовали моему примеру (что было бы гораздо мудрее с их стороны).
Я вынужденно сменила направление и замешкалась, едва не запутавшись в дурацких расшитых юбках. За спиной громыхнуло, и мастерскую стало затягивать дымом. Судя по лицам стражей, на сей раз молния была гораздо ближе к цели и оттого оказалась куда убедительней теоретического гнева тайфы: янычары переглянулись и, выронив алебарды, дружно бросились в разные стороны. Я несколько воспряла духом: двери из галереи были деревянными, а лучшего щита от магии, да еще связанной с молниями, еще не придумали, – но возвращаться к ним по прямой не рискнула, предпочтя выписать большой полукруг по саду.
Теперь лица вытянулись уже у Сабира-бея и Нисаля-аги – они и так были изрядно удивлены эффектом, а теперь им, должно быть, показалось, что обезумевшая от ужаса рабыня побежала прямо на них, – но тут, к счастью, к месту действия подоспел Малих.
Позабыв обо всякой почтительности и осторожности в присутствии господ, он попросту вырвал из рук у остолбеневшего чорваджи-баши свиток и с заметным усилием разорвал зачарованную бумагу пополам. Вовремя: я все-таки запнулась о собственный подол и с криком рухнула на садовую дорожку, до крови рассадив ладони. Фосфоресцирующий комок магии стянулся-таки в последнюю молнию, ударившую прямо передо мной, сплавив просеянный песок в гладкое стекло.
Меня продрал запоздалый холодок. Если бы я не остановилась, молния бы попала-таки в цель.
– Цела? – так и не вспомнив об извинениях и осторожности, спросил Малих и отшвырнул в сторону обуглившиеся обрывки зачарованной бумаги.
Я попыталась кивнуть (пара царапин не в счет), но меня так трясло, что вышло до крайности неубедительно, и он побледнел в синеву и бросился ко мне, словно мог самостоятельно оказать первую помощь при магическом ранении. На его счастье, прежде, чем раб успел ко мне притронуться, Нисаль-ага опомнился от шока и оттеснил его в сторону – не то тайфе бы пришлось-таки пополнить число евнухов во дворце, чтобы поддержать легенду о наложнице-фаворитке.
Сам придворный чародей многомудро держал руки при себе – а меня опутало мягко сверкающее диагностическое плетение, которое не преминуло оплести все тело мелкой сетью, быстро стянувшейся к расцарапанным ладоням и почему-то только левой коленке.
– Ничего опасного для здоровья, – быстро сказал Нисаль-ага – кажется, не столько для меня, сколько для потерявшего дар речи чорваджи-баши. – Я могу исцелить все повреждения за несколько минут.
Побледневший не меньше Малиха Сабир-бей молча кивнул и поспешил спрятать в широких рукавах едва заметно подрагивающие руки. Я уже собиралась язвительно уточнить, удовлетворен ли уважаемый чорваджи-баши демонстрацией, но все-таки промолчала: судя по всему, мысленно он уже и так распрощался с головой, и только многолетняя воинская выдержка позволяла ему держать лицо, чтобы встретить смерть достойно. Как же, пострадала наложница-фаворитка самого тайфы!
– Ваша доброта сравнима разве что с вашим мастерством, Нисаль-ага, – выдавила я из себя и протянула к нему израненные ладони.
На этом инцидент и был бы исчерпан, к вящей радости всех невольно вовлеченных, но доверенный евнух Абдулахада-аги (перепугавшийся сильнее меня и чорваджи-баши, вместе взятых) не мог не вставить свое веское слово.
– При всем уважении к хитроумному Сабиру-бею, Рашед-тайфа узнает об этом происшествии, – твердо заявил он и так набычился, словно и в самом деле мог дать отпор чорваджи-баши.
Нисаль-ага застыл, так и не допев целительное заклинание. В позе Малиха читалось безмолвное и безоговорочное одобрение.
Сабир-бей побледнел уже в прозелень. Хитроумным он себя явно не чувствовал, но только чуть склонил голову.
– Разумеется. Я расскажу Нисалю-аге, как заклинание действовало на остальных подопытных и что мне удалось о них выяснить, и сам доложу Рашеду-тайфе о случившемся.
Теперь в его словах звучала не привычная самоуверенность опытного воина, а твердое намерение завершить все земные дела и удалиться на эти небеса с гордо поднятой головой. Я нервно дернулась и уже собралась озвучить логичный протест (в конце концов, кто тут главное пострадавшее лицо?!), когда высокие двери галереи распахнулись, и нашим взорам предстал многоуважаемый тайфа собственной персоной.
– О случившемся? – переспросил он привычным ленивым тоном – а потом нашел меня взглядом.
Я спрятала окровавленные ладони за спину, но было поздно: господин и хозяин уже вошел в роль.
Он вроде бы не сделал ничего особенного – просто чуть изменил позу и подался вперед, едва заметно вздернув верхнюю губу так, что показались зубы – но пара незнакомых вельмож за его спиной отпрянула назад, а сопровождавшие их янычары вдруг стали казаться какими-то совсем невнушительными, несмотря на то, что оба были выше тайфы на добрых полголовы.
Чорваджи-баши закаменел лицом и согнулся в поклоне, собираясь повторить свою последнюю просьбу, но его прервал позабытый во всеобщей суматохе Шади.
Мальчишка, сидевший тише песчаной мыши, шарахнулся в угол мастерской, где до сих пор стояла ненужная уже ржавая клетка, забился в нее и захлопнул дверцу – с душераздирающим скрипом, который, впрочем, благополучно заглушил надрывный вопль:
– Зверь! Зверь! – плавно перешедший в неразборчивый скулеж.
Глава 9.1. Рабы и господа
Я эмир, и ты эмир. Кто же погонит ослов?
– арабская пословица
Не сказать, чтобы раскричавшийся мальчишка сумел разрядить обстановку, но, по крайней мере, успешно отвлек тайфу от немедленной расправы над чорваджи-баши. Рашед озадаченно уставился на клетку (кажется, ее потряхивало вместе с Шади) и вроде бы даже смутился – во всяком случае, его самообладания вполне хватило на то, чтобы едва заметно расслабиться и, высокомерно проигнорировав непрекращающиеся вопли, сделать мне знак приблизиться. Мне не оставалось ничего, кроме как смиренно повиноваться, и тут-то и выяснилось, что заклинание Нисаля-аги неспроста сконцентрировалось не только на израненных ладонях, но и на левом колене. Стоило подняться на ноги, как оно нестерпимо заныло, и я страдальчески скривилась.
Тайфа взял меня за запястья, разворачивая расцарапанные в кровь ладони к свету, тоже поменялся в лице и ровным-ровным голосом велел:
– Чистую воду и ветошь. Немедленно.
Шади наконец притих, и слова Рашеда, вроде бы не совсем не громкие, прогремели на всю мастерскую. Разумеется, в ней моментально воцарился образцовый порядок.
Рашед нахмурился и, не выпуская моих рук и не меняя тона, поинтересовался:
– Что здесь произошло, Сабир-бей?
Кажется, в личности виновника он не сомневался ни секунды, и окончательно позеленевший чорваджи-баши заговорил, не рискуя поднимать голову:
– Моим янычарам удалось выследить двух саклаби, которых еще не успели продать. Мне стало интересно, отчего их не находят поисковые заклинания, и я попытался прочесть свиток, стоя прямо перед рабынями. Он вспыхнул у меня в руках до того, как я успел дочитать. Я хотел продемонстрировать это мудрому Нисалю-аге, чтобы он придумал контрзаклинание, и попросил Аизу о помощи. Но с ней что-то пошло не так, и… – Сабир-бей все-таки запнулся и судорожно сглотнул.
Рашед-тайфа неотрывно смотрел на него поверх моего плеча, и глаза у него на солнечном свету отливали светлой звериной желтизной – так выразительно, что я вдруг прониклась пониманием и сочувствием к Шади. Но на Сабира-бея женской жалости отчего-то не хватило.
«Попросил» он, видите ли!
– Среди тех саклаби, что выследили твои люди, был хоть один маг? – по-прежнему неестественно спокойным тоном осведомился Рашед.
Сабир-бей даже приподнял голову в недоумении:
– Конечно, нет, мой тайфа, это же женщины!
Я не выдержала и, все-таки высвободив запястье из захвата тайфы, обреченно сдавила себе переносицу. Отвлекшись на близкое движение, Рашед впервые за весь разговор отвел взгляд от чорваджи-баши, и тот вдруг шумно выдохнул с облегчением. Тайфа, напротив, плавно зверел, и от неудержимого стремления вбить-таки в Сабира немного мозгов его отвлек только Малих, наконец-то вернувшийся из внутренних помещений мастерской.
Таким образцово послушным я его не видела, кажется, вообще никогда: не получив дополнительных указаний, раб подошел на расстояние двух шагов к тайфе и склонился перед ним, молча протягивая глубокую миску с водой. Затребованная ветошь свисала с его предплечья – белее алебастра и мягче пуха, словно ради нее он поставил на уши всех городских ткачих и мастериц.
Рашед, уже набравший воздуха для хорошей отповеди, медленно выдохнул и отступил назад, кивнув в мою сторону:
– Бакри, помоги Аизе.
Позабытый всеми евнух проворно сдернул с предплечья Малиха ветошь и обмакнул в воду, чтобы смыть грязь с моих ладоней. Я дернулась было с возражениями – что я, сама руки не вымою?! – но наткнулась взглядом на безмолвствующих вельмож и промолчала.
Наложнице полагалось быть покорной. Если господин и хозяин сказал, чтобы всю работу проделал евнух, – значит, так и будет, иначе вельможи могут начать сомневаться в том, что тайфа занимает свое место по праву. Рашед-то докажет, что они в корне неправы, но как это скажется на мне?..
– Скажи, что я велел приставить к Аизе новую служанку, – рассеянно велел Рашед и отвернулся, но мы с евнухом все равно склонили головы, едва не столкнувшись лбами: он – покорно, я – с напускной благодарностью. – Сабир-бей, из уважения к твоему господину, султану, долгих лет правления ему под этими небесами и всеми грядущими, я сохраню тебе жизнь, но впредь под моей крышей ты не приблизишься к Аизе ни на шаг.
Я едва сдержала смешок, оценив изящество формулировки, а Рашед-тайфа уже отыскал взглядом Нисаля-агу и продолжил говорить – все тем же невыносимо ровным голосом:
– Надеюсь, одной демонстрации было достаточно, потому что больше я не позволю подвергать ее опасности. Ищи слабое место в плетении, оно не может быть таким безупречным, каким кажется поначалу: во всякой красоте есть изъян*.
– Но для прекрасной ас-сайида Аизы из этого правила нашлось исключение, – все-таки подал голос один из вельмож – почтенный седой старец в белой чалме. Кажется, он попросту решил таким образом со всем уважением напомнить тайфе, что тот все-таки явился в мастерскую вовсе не ради наложницы, но второй вельможа его не поддержал: только опасливо помалкивал и все еще посматривал на Рашеда диковато, словно раздумывал, не присоединиться ли к Шади в его клетке.
Тайфа едва заметно напряг плечи и оглянулся. Похоже, замечание не пришлось ему по вкусу, но вежливость все-таки взяла верх:
– Почтенные Вафаи-паша и Джанах-бей пришли посоветоваться с тобой, Нисаль-ага, по поводу тех свитков для городских ворот, – спокойно сообщил он и посторонился, позволяя вельможам пройти к станку для изготовления свитков. – Совет все же поддержал решение о поставках зачарованной бумаги из Арсанийской пустыни, но здешняя мастерская продолжит работу. Аиза, иди за мной.
Я с недоумением приподняла брови, но все-таки послушно шагнула вперед. Бакри увязался за мной, пытаясь обработать мои ладони на ходу, и Малих невольно двинулся следом, по-прежнему держа перед собой миску с водой, как оберег. Тайфа же уверенно направился к выходу, но у самых дверей остановился и окинул задумчивым взглядом напряженно выпрямившихся янычаров с алебардами.
– Ты отправишься чистить стойла, – с ленцой приказал он побледневшему парню у левой створки и повернулся ко второму. Тот на глазах побледнел. – А ты пойдешь и успокоишь мальчишку – похоже, он опять вспомнил охоту, что, кстати, весьма странно… а новых стражей для своей мастерской Нисаль-ага выберет сам.
Янычары, не смея спорить, поклонились господину и дружно разбежались в разные стороны. Похоже, это был их любимый маневр.
– Жестко, – прокомментировала я, когда за нами закрылись двери.
Рашед раздраженно дернул уголком губ.
– Оба посчитали себя выше того, чтобы принести воды поранившейся наложнице, и тем самым нарушили мой приказ. А зачем мне такие стражи во дворце? – он пожал плечами и вдруг добавил: – Ты можешь идти, Бакри, и ты, Малих, тоже.
Евнух испарился прежде, чем господин закончил говорить (наверное, опасался, что ему тоже достанется за неповиновение), а вот Малих все-таки задержался, презрев все страхи и здравый смысл заодно.
– Нет, этот день все же закончится кровопролитием, – обреченно вздохнул Рашед, и я едва удержалась от улыбки, как наяву услышав непроизнесенное «а ведь так лень!». – Чего тебе, раб? Хочешь обратиться ко мне?
Прим. авт.
«Во всякой красоте есть изъян» – арабская пословица.
Глава 9.2
Малих потемнел лицом, но бросил короткий взгляд на янычаров тайфы и все-таки заговорил – предельно вежливо, ничем не напоминая о прошлом вечере, когда ему было дозволено сидеть в присутствии господина и вести беседу на равных:
– Это я обезвредил заклинание Сабира-бея, мой тайфа, когда оно вышло из-под контроля и едва не убило Аизу, – сказал он, склонив голову. Особого уважения в этом жесте, впрочем, не было: высокий, массивный раб и в таком положении умудрялся смотреть на господина сверху вниз. – Я выхватил у чорваджи-баши свиток и разорвал.
Рашед нетерпеливо поинтересовался:
– И ты обратился ко мне, чтобы потребовать награду?
Кажется, если бы Малих сказал «да», то на него немедленно пролился бы дождь из прозрачных алмазов и темных изумрудов – просто ради того, чтобы тайфа смог, наконец, уйти по своим делам и не прослыть скупым хозяином. Но раб кивнул на меня и негромко признался:
– Аиза жива, мой тайфа, и это и есть лучшая награда для меня.
Я не сдержала растроганную и слегка смущенную улыбку. Рашед покосился на меня – и радоваться этакой экономии внезапно раздумал.
– Тогда чего ты хочешь? – с ленивым недовольством в голосе спросил он.
– Свиток разорвал я, – повторил Малих с нажимом, – хотя сидел на полу возле клетки. А ближе всех к чорваджи-баши стоял Нисаль-ага.
Улыбка сползла с моего лица. А Рашед-тайфа так изумился этому наушничеству, что, кажется, забыл разозлиться.
– Так ты обвиняешь моего придворного чародея в стремлении убить мою наложницу? – переспросил он, явно весьма позабавленный.
Малих молча склонил голову еще ниже, но в его исполнении это выглядело так, словно он только сильнее набычился, и тайфа быстро растерял все веселье.
– И в самом деле обвиняешь, – безо всякого выражения констатировал Рашед, и один из янычаров за его спиной превентивно потянулся к плети, свернутой в кольцо и прикрепленной к поясу. Тайфа не оборачивался, и страж замер, по-прежнему держа руку наизготовку. – А знаешь ли ты, что Нисаля-агу купил еще мой отец, и чародеем он стал при нем? Это самый преданный и самый дорогой из моих придворных, и он согласился тратить свое драгоценное время на твое, неразумный раб, обучение. И чем ты его отблагодарил?
Малих раздраженно поджал губы. Разговоры о неблагодарности преследовали его с пеленок и способствовали чему угодно, кроме смирения.
Но янычар с кнутом все еще бдел.
– В мастерской было достаточно людей, которые могли бы подтвердить мои слова, – упрямо сказал Малих, сжав и тут же снова расслабив огромные кулаки. – Если правдивость будет стоить мне гильдейского дозволения – так тому и быть. Но прошу, господин, не допустите, чтобы недоверие стоило вам Аизы.
Рашед заметно нахмурился. Предприимчивый янычар дернулся было вперед, схватившись за плеть, но тайфа остановил его жестом, не оборачиваясь, – словно у него были глаза на затылке.
– Оставьте нас, – коротко приказал он.
Янычары на мгновение растерянно замерли, но, впечатленные судьбой своих соратников, все же повиновались – и исчезли в лабиринтах тенистых галерей. Малих проводил их взглядом, но выпрямиться не рискнул: жилистый и невысокий, тайфа и без стражей как-то умудрялся внушать определенное уважение, если не страх, даже когда ничего не делал.
– Значит, ты так уверен в своей правоте, что смеешь указывать мне, – протянул Рашед – скорее задумчиво, чем рассерженно. – И все из-за того, что Нисаль растерялся и не успел разорвать поисковый свиток первым?
– Не только, – признался Малих и едва заметно расслабил плечи. – Еще тот свиток с частью «черного забвения», что он велел мне скопировать, чтобы было с чем сравнивать гильдейские записи, рисовала не Аиза.
Рашед оглянулся, и я неуверенно развела руками:
– Нисаль-ага велел мне использовать заклинание на Шади, – припомнила я. – А зарисовать его хотел сам, уже посмотрев на него в действии. Мне показалось, что в этом не было ничего особенного.
– Не было, – с неестественным спокойствием подтвердил тайфа, – за исключением того, что я приказывал сначала создать свиток, а уж потом заниматься мальчишкой. Нисаль-ага уже не молод и мог упустить что-то при черчении – в конце концов, он видел заклинание всего один раз, и то не полностью… но существенно это ни на что не влияет: сейчас мы все равно можем только сличать плетения на глаз и надеяться на лучшее. И уж точно все это не является поводом обвинять хранителя моих покоев и придворного чародея невесть в чем! – Рашед раздраженно постучал носком сапога по мраморной плитке пола и тут же жестом прервал Малиха, явно собравшегося высказаться: – Нет уж, помолчи, не то я позову стражу обратно. Я услышал, о чем ты хотел мне сказать, и еще немного того, что ты собирался хранить в секрете, и этого довольно. Надеюсь, тебе хватило ума не показывать свои подозрения Нисалю?
Малих отчего-то залился краской, исподлобья покосился на меня и сознался:
– Я старался сделать вид, что все в порядке, насколько хватило моих скромных талантов.
Я невольно усмехнулась: в актерском мастерстве Малих преуспел еще в детстве, а уж в игре в невиновного дурачка равных ему не было. Сколько раз за его проказы влетало мне – не упомнить!
– Прекрасно. – Рашед зачем-то тоже покосился на меня и снова повернулся к Малиху. – Тогда возвращайся с улыбкой и говори, что я пообещал тебе золотое перо за твое проворство. Проследи, чтобы все свитки, которые сличает с «черным забвением» сам Нисаль-ага, были отложены от остальных, и принеси их в мои покои после захода луны. Надеюсь, тебе удастся сделать это незаметно, и ты не попадешься мне посреди сада, как в тот раз, когда пытался пробраться в мой гарем, – припечатал он, снисходительно ухмыльнувшись.
Малих оскорбленно насупился, но промолчал.
– Иди в мастерскую, – отмахнулся от него Рашед. – А ты, Аиза, иди за мной. И молчи, ради всего святого!
Увы, вся моя выдержка осталась за закрытыми дверями мастерской, и молчала я только до тех пор, пока не убедилась, что вокруг не было никого, кто мог бы подслушать разговор.
– Малих действительно получит золотое перо в награду за свое проворство? – прагматично полюбопытствовала я.
Тайфа драматически закатил глаза.
– Есть у тебя хоть что-то святое, женщина?!
Я скромно пожала плечами, и он с обреченным вздохом подтолкнул меня к широкой мраморной лестнице на третий этаж, где располагались покои высших чиновников – и самого тайфы.
– Разве тебе не полагается дрожать от ужаса, а не переживать о мошне? – ворчливо поинтересовался он – кажется, больше из принципа, потому как уже успел понять, что я начинаю безудержно болтать, стоит мне хоть немного занервничать.
А уж поводов для нервов у меня хватало.
– Мошна – тоже неплохой повод для переживаний, – отметила я, – особенно в силу того, что я все-таки осталась жива. Мой господин правда думает?.. – я запнулась, не зная, как спросить о возможном предательстве Нисаля-аги, и тайфа не упустил момента:
– Твой господин правда думает, – торжественно подтвердил он и умолк: мы как раз поднялись к широкому коридору, что вел к господским покоям, и все слуги, что сновали от вельмож до кухни и обратно, выстроились вдоль стены, не столько давая дорогу тайфе, сколько грея уши.
Двери перед Рашедом распахнули нарочито неспешно, словно надеясь, что он потеряет бдительность и продолжит разговор, невольно объяснив заинтересованным слушателям, как наложница (будь она хоть тысячу раз фаворитка!) оказалась на мужской половине средь бела дня, да еще без сопровождения. Но тайфа держался молодцом – и не только молчал до победного, но еще и сразу бессердечно утащил меня на террасу, лишая возможности подслушивать даже удачно расставленных янычаров.
