Текст книги "Кавказский брак. Нелюбимая (СИ)"

Автор книги: Элен Блио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 29

Боль, боль, боль… Океаны боли.

Только теперь она фантомная.

Боль того, чего уже нет.

Боль любви, которой нет. Души, которой нет.

Но надо на что-то решаться.

Надо говорить!

– Алия, думаю, вам необходимо сейчас увидеться с мужем. – Диана Алиевна старается говорить мягко. – Решать все вопросы стоит начинать уже сейчас. Ты же понимаешь, девочка?

Киваю. Я понимаю, разумеется.

Но боль такая острая.

Словно заноза, которую хочется выдернуть и нельзя. Если ты её вытащишь кровь хлынет диким потоком и затопит, вытечет вся.

– Да, я готова его принять. – отвечаю, и с тоской думаю – пришёл не один. Кто с ним? Почему?

Дверь открывается и я вижу…

– Тётя…

– Девочка моя, моя маленькая девочка…

Тётя Зулейха обнимает меня, прижимая к себе.

– Прости меня девочка, прости, что уехала так и… не давала о себе знать. Я пыталась, но твой отец…

Зулейха гладит меня по голове, причитает, плачет, а я бросаю взгляд на Османа и встречаюсь с его глазами.

Кажется, он еще сильнее осунулся. Бледный. И взгляд у него такой тяжелый.

Разглядывает меня как одержимый, жадно, так, что мне приходится покраснеть. Кивает мне.

– Здравствуй, Алия. Как ты себя чувствуешь?

– Он нашёл меня, – шепчет тётя, – Попросил приехать немедленно, а я только рада была.

Опускаю глаза, потом снова смотрю на мужа краснея.

Я не могу солгать.

Я обязана сказать про ребёнка сейчас. Всё равно выяснится, что я беременна.

Идда. Даже если мы разведёмся, по идде нужно будет ждать три месяца, и Осман так или иначе всё узнает.

– Нормально, Осман, спасибо, я…

– Поговори с тётей. Я подойду позже. Нам тоже нужно… поговорить.

Киваю.

Нужно.

Но так больно…

Больно, когда снова и снова в голове как киноплёнка прокручивается. Кадр за кадром.

Как меня увозят силой. Как я сопротивляюсь. Как меня якобы прячут. И как меня находит Осман.

Тщательно спланированная ловушка для нас.

Для него и для меня.

Они знали, что его чувства ко мне не так однозначны.

Поняли, что тот самый шаг от ненависти до любви мы с Османом сделали.

Но им не нужно было, чтобы Осман меня любил.

Им нужна была только ненависть.

Его ненависть.

Моя ненависть.

Только она, сжигающая изнутри кислотой.

– Зачем? – только это он сказал мне тогда. А я… Я не нашлась, что ответить.

Я не стала оправдываться.

Сердце моё кричало – неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь, что происходит? Неужели думаешь, что я настолько глупа и настолько цинична?

Поверь!

Пойми!

Он не услышал.

Он не поверил.

Меня привезли в пустой дом. Его дом.

– Мы поговорим, когда я вернусь.

Но он не вернулся.

Зато пришли они.

Рахимат.

Эльмира.

Другие…

Те другие боялись, но не могли пойти против главной. Рахимат. Её они боялись больше, чем Османа.

Они верили, что Рахимат Осман послушает.

Салима, Малика, Джума, Фарида. Я почти не общалась с ними в доме, а они со мной. Смотрели сквозь меня.

Еще Абидат, тётка Эльмиры. Эта всегда смотрела с усмешкой, ехидно.

Они все причастны.

Они все были с Рахимат и Эльмирой.

Рвали волосы, били…

Они били меня в живот.

Чудо, что моя беременность сохранилась.

Или не чудо?

Провидение высших сил.

Это было нужно для чего-то.

Для меня?

Для Османа?

Он уходит, а мы с тётей остаёмся.

Зулейха рассказывает о том, как мой отец запретил ей писать, звонить, на порог не пустил перед её отъездом. И потом, когда она несколько раз приезжала погостить в республику.

– Каждый раз он тебя увозил в горы. Угрожал, что если я попытаюсь к тебе подобраться – мне и моим родным тут будет несдобровать. Ты же знаешь, кто я ему. Сводная. Моя мать – вторая жена. Неофициальная. В то время можно было только тайно никях второй раз заключить. Мой отец, твой дед покойный этим правом воспользовался. Он маму любил, и меня. И воспитание дал и образование. Но когда его не стало нам туго пришлось. Хотя он при жизни маму обеспечил – чуть было всё не отобрали. Бабушка твоя, мать Магомеда изо всех сил старалась. Папа всё оформил грамотно, но всё равно мы боялись. Магомед мне всё время говорил, что на тебе отыграется. Я уеду, а страдать будешь ты.

Я понимаю тётю, и обиды нет.

Это всё отец.

Но как он мог?

Как можно сначала так любить ребёнка, а потом так возненавидеть? Только потому, что мою маму он ненавидел?

Тётя раскладывает на тумбочке гостинцы.

– Чуду, твои любимые. Гранаты. Тебе надо их кушать. Еще урбеч домашний, я сама готовила.

– Спасибо, тётя.

– Когда тебя выпишут?

Плечами пожимаю.

– Я могу уйти в любой момент. Но куда?

Тётя головой качает.

– Я знаю, что у вас произошло. Да что я… – она рукой машет, – вся республика знает!

– Что? – я вся обмираю от страха, краснею.

– Да. Все твои мучительницы сейчас в СИЗО, ждут суда. Обвинения в причинении тяжкого телесного вреда. Им грозят реальные сроки. Особенно Рахимат. Люди говорят, их всё равно живыми не выпустят.

– Как же… Я не понимаю?

– Весь город, республика вся против них. На твою защиту встали. Камнями их забить готовы. Уничтожить.

– Как?

Я на самом деле не понимаю.

Потому что знаю прекрасно, какой бы я ни была, что бы ни делала, я, по сути, поступила на самом деле как падшая женщина.

Сбежала от мужа.

Предала семью.

Знаю, что меня тут осудит любой, независимо от того, почему я сбежала.

Законы гор – такие законы.

Ты жена. Терпи. Это твоя обязанность.

Твой крест, так говорят христиане, да и мусульмане тоже.

Крест, который ты несёшь.

Женщина должна.

Во всех религиях.

Во всех сообществах.

Женщина всегда и всем должна.

Будь покорной и смирись.

Молчи.

Слушай.

Страдай…

Я не хочу страдать!

И мой малыш страдать не будет!

Но это мои желания.

А есть общество, в котором принято, что женщина всегда ниже мужчины, ниже отца, ниже мужа, брата…

Даже если мужчины несправедливы к ней.

Общество осудит.

Я не должна была убегать.

Я обязана была терпеть. Как все терпят.

Как же так получилось, что люди встали на мою сторону?

– Люди знают правду. О том, что Эльмира тебя оговорила. Что ты никуда не убегала. И Рахимат это всё подстроила. Специально, чтобы издеваться над тобой и убить. Рахимат, она… с ней работают психотерапевты, психиатры. Она… она больна. Она сумасшедшая. Там… там столько всего раскрылось…

Больная? Сумасшедшая? Разве это было непонятно?

Только вот… не собираются ли её отпустить, если она больна?

Это пугает.

Ежусь, словно от холода.

Не могу сказать, что мне не страшно. Мне страшно. Я вспоминаю безумие в её глазах. Лютую ненависть.

За что?

Только ли за то, что сделала моя мать? Только ли в этом дело?

– Алия, я хотела тебе сказать… Ты всегда можешь приехать к нам, жить у меня в Москве. Я даже настаиваю, чтобы ты переехала.

Смотрю на тётю и задумчиво головой качаю.

– Что, дочка? Что?

– Я жду ребёнка. От Османа. Он… он меня не отпустит.

– Отпущу…

Я не слышала, как он зашёл.

Поднимаю голову и его взгляд пронзает до самого сердца. Больной, страдающий, жадный…

– Отпущу…

Глава 30

Отпустить…

Отпустить, чтобы иметь хоть какую-то возможность, хоть иногда видеть, знать, чувствовать.

Отпустить и дать ей ту свободу, которой она была лишена.

Всю жизнь. Всегда.

Лишена.

Я ведь пообщался с её тёткой. Зулейха Каримова, когда я приехал за ней в Москву то увидел почти столичную штучку. Джинсы, пиджак, дорогая сумочка. Она закрыла рот ладошкой и заплакала, когда я рассказал кто я и зачем приехал.

– Убить вас мало! Убить… Мужланы! Садисты проклятые! Прикрываетесь гордым именем горцы! Вы не горцы! Вы… трусы и слабаки! Нашли себе мишень, девочку для битья. Девочку! Она ведь хрупкая, беззащитная. Всегда была такая. Как и Елена… Нет, у Елены был стержень…

– Не нужно вспоминать про Елену, Зулейха, я прошу.

– Не нужно? А может, наоборот, нужно? Я же помню тебя, Осман! Хорошо помню. Как ходил вокруг, как волк к добыче подбираясь. Как смотрел на неё. Смущал…

– Зулейха… не надо. – сам не узнавал свой голос. Глухой, убитый.

Я не хотел снова в прошлое.

Не хотел вспоминать.

Елену. Отца. Мать…

Рахимат воющую, и рвущую на себе волосы.

А сейчас Зулейха смотрела так странно.

– Надо, Осман, надо! Кто же еще откроет тебе глаза на твою жизнь?

– При чём здесь…

– Ты так ничего и не понял, дурачок… Елена…Она хорошо к тебе относилась. Она любила тебя… как младшего брата. Говорила мне, если бы он был постарше, если бы я была свободна… Она знала, что не может дать тебе ничего кроме разочарования. Даже если бы она сбежала с тобой.

– Она сбежала с отцом.

– Она никуда не сбегала.

– Они ехали вместе в машине. Они собирались…

– Она попросила твоего отца отвезти её в больницу, в другой город. Она была больна, а отец Алии, её муж запрещал ей лечиться. Она боялась, что у неё рак, что она умирает. Не хотела дочь оставлять.

– Что?

– Елена была подругой твоей матери. Твоя мать предположила, что Елена не просто так себя плохо чувствует. Её травили, несколько лет подряд. Вытравляли её детей. Поэтому она не смогла родить Магомеду сына. Его мать хотела другую невестку.

– Я не понимаю…

– Рахимат! Мать Магомеда хотела, чтобы он женился на Рахимат. Он готов был взять её второй, но тут случайно познакомился с Лианой, она была из простой, бедной семьи, как и моя мама. Только моя мама любила отца. Она по любви с ним пошла и жила второй женой без особых прав и привилегий. А Лиана… Лиане нужны были только деньги Магомеда. Но это не важно сейчас, просто… я хочу, чтобы ты понял, Осман…

– Понял что?

– Елена не была любовницей твоего отца. Её заманили в ловушку.

– Кто? Как?

– Она должна была поехать с водителем. Твой отец обещал дать ей машину, просто машину и сопровождающего, чтобы помочь. А потом он решил сам сесть за руль.

– Откуда вы всё это знаете?

Зулейха вздохнула, покачала головой.

– Я была дружна с Еленой, мы были близки. Она сама призналась мне, что хочет уехать, что нужна помощь и семья Булатовых помогает.

– И кто же мог подставить её, хотеть её смерти? Магомед?

– Магомед трус. Он не мужчина. Он видел, что его любимая женщина страдает. Елена потеряла одного малыша, потом снова… Я говорила ему – отвези её в хорошую клинику, увези в Россию, пусть её обследуют там. Но он, дурак, слушал только свою мать. А она постоянно твердила, что Елена пустышка, сына не родит. Потом появилась Лиана.

– Это я понял. Кто, если не он? Кто?

– Подумай сам, Осман. Если ты мужчина. Подумай.

– Вы… вы знаете?

– Я предполагаю. Я много размышляла об этом. Много. Знаешь, что говорят те, кто ловит преступников?

– Что?

– Ищи, кому выгодно. Кто выигрывал от смерти Елены?

Я задумался, у меня голова раскалывалась от напряжения. А еще от того, что я сам от себя скрывал то, что сразу пришло на ум.

Рахимат.

Тётя…

Она…

Но зачем ей? Она хотела, чтобы Магомед был свободен?

– Зачем? Зачем ей это?

– Ненависть. Зависть. И… Она не хотела, чтобы твой отец погиб.

– Неужели? – угрюмо хмыкаю я.

– Рахимат ведь старшая сестра твоей матери, так? Разница у них была небольшая, погодки. Рахимат должна была выйти за моего брата Магомеда. Но что-то там расстроилось. Твоя мать вышла замуж, хотя Рахимат была только просватана. Сначала должна была быть свадьба Рахимат. В последний момент что-то пошло не так, а свадьба твоей матери уже тоже была готова. Не отменять же? Так и получилось. Рахимат осталась старой девой. Жила с родителями. Магомед оставался холостым.

Зулейха рассказывала, а я слушал и не верил. Я всего этого не знал. Рассказывали, что жених Рахимат погиб. Получается, не погиб совсем?

– Лет через пять мать Магомеда снова стала клинья к Рахимат подбивать, снова начала ходить, просить. Рахимат тоже хотела за Магомеда. А он артачился. Годы шли, он уехал в Россию, там начал дела делать, ну и встретил там Елену, привез. Уже жену привёз. Мать его тогда дикий скандал устроила. Орала, что она их разведёт. Я знаю, что Рахимат к нему приходила. Прокляла его. Говорила, что он и его потомство в боли захлебнётся…

Я закрыл глаза, вспоминая тот ужас, который увидел тогда, в сарае, где пытали Алию.

Вырванные, выстриженные волосы, синяки, разбитые в кровь губы, заплывшие глаза, и раскалённый прут у её тела…

А-а-а! Мне хотелось орать, выть от боли.

Почему я этого не знал? Почему я всего этого не знал?

– Елена была уверена, что в её состоянии виновата Рахимат. Она ведь так и общалась с матерью её мужа. А сама Елена познакомилась с твоей матерью, и они начали общаться. Елена стала вхожа в дом. А Рахимат… Рахимат завидовала сестре. А может и не просто завидовала.

– Как?

– Твой отец. Может, в нём дело? Рахимат и его ревновала к Елене.

– Значит мой отец и Елена всё-таки…

– Нет. Нет, говорю тебе! Они просто дружили! Дружили с твоей мамой и с отцом.

– Дружили…

– Для Елены ты был сыном подруги. Не сыном любовника, пойми. Она… ты нравился ей. Но ей было тридцать лет, а тебе не было и двадцати…

– Я любил её, – говорил со стоном, голосом измученным, хриплым, убитым. – Какая разница сколько лет? Разве в возрасте дело? Я её любил…

– Не в возрасте. Елена понимала, что никогда не сможет родить тебе детей, Осман. Никогда…

Воспоминания рвали душу.

Взгляд Елены, такой нежный, грустный. Мне тогда казалось, что надежда есть. Я ведь предлагал ей сбежать. И не сбежать тоже предлагал. Предлагал помочь с разводом, увезти её вместе с её дочерью.

Губы её помню. Испуг. Страх.

И горечь… горечь этих губ.

Горечь её слов…

– Ты совсем еще ребёнок Осман. Остановись. Ничего не получится.

Не получится.

Не получилось с ней.

Не получилось и с её дочерью.

Алия… как я мог быть таким!

Как мог быть таким жестоким с невинной девочкой. С дочкой той, которую любил.

С той, которую полюбил по-настоящему.

У меня внутри адова бездна.

Пустота.

Вечная мерзлота.

Что мне делать?

Что я могу сделать?

– Отпущу… Я отпущу тебя, Алия. Я помогу тебе. Ты не будешь нуждаться. Ты и наш… твой малыш…

– Что ты хочешь взамен, Осман? Что тебе нужно?

– Мне нужно, чтобы ты была счастлива, девочка. Только это…

Глава 31

Счастлива?

А как это?

Я разучилась быть счастливой, наверное. Забыла, как это бывает.

Была счастлива очень давно, когда-то с мамой.

Нет, потом еще несколько раз как мне казалось. В институте, в те короткие мгновения, когда я могла почувствовать себя свободной, общаться с другими девочками, словить это ощущение лёгкости.

Потом там, в горах, с Саидом, или помогая бабушке Нурие. Да, работать было сложно, но я всё равно там могла быть счастливой.

И тогда, в маковом поле…Глядя на несущегося на скакуне Османа.

И в том небольшом горном домике…

Я была счастлива.

Но смогу ли я снова?

Смотрю на себя в зеркало, трогаю чуть отросшие волосы.

Зулейха заплакала, рассматривая их. Предложила нарастить, или надеть платок.

Я не хочу платок.

Не хочу больше никогда носить никакие платки.

И наращивать ничего не буду.

Зуля приносит одежду, купила специально для меня, сказала, что из дома Османа ничего забирать не будет.

Меня выписывают. Вернее, я просто ухожу, потому что выписать меня могли бы уже давно.

Мы тепло прощаемся с доктором, Дианой Алиевной, с Самирой. Обмениваемся контактами – тётя Зуля купила мне новый телефон, новый номер.

Уже стою на пороге, когда приходит Осман.

– Я хочу попрощаться и… поговорить.

Смотрит на тётю, на доктора.

Они выходят нехотя, Зулейха головой качает на него глядя.

Я тоже смотрю. Он похудел, осунулся.

Какое мне дело?

Я тоже выгляжу не лучшим образом.

– Ты такая красивая, светишься вся…

Неужели? Может это просто… малыш внутри меня даёт внутренний свет?

– Я открыл на твоё имя счёт. Все рассказал мужу твоей тёти и ей, они помогут тебе разобраться. Вот карточки. Можешь тратить сколько хочешь, я буду каждый месяц переводить…

– Мне ничего не нужно.

– Нужно. Это твои деньги. Твои и… моего сына.

– А если будет девочка?

– Это не имеет значения. Моего ребёнка. Твоего.

– Осман, мне… мне ничего от тебя не нужно. Я справлюсь. Тётя поможет.

– Это не обсуждается. Это мой долг. И… прямая обязанность. В любом случае. И это тебя ни к чему не обязывает.

– Обязывает. Я не хочу…

– Не относись к этому как к тому, что я от тебя откупаюсь. И тебе не придётся расплачиваться. Это… Это то, что принадлежит тебе по праву. То, что у тебя украли.

Я не знаю, что ответить. Пожимаю плечами. Понимая, что на самом деле мне будет стыдно зависеть от тёти. Нужно как-то вернуться в институт, получить образование всё-таки. Начать работать.

– Я купил тебе дом.

– Что? – смотрю на Османа и не могу поверить. Зачем он всё это делает? Достаточно было дать денег. И вообще… нет… он мог просто отпустить меня, этого уже было бы достаточно.

– Дом рядом с домом твоей тёти, ну, почти рядом, недалеко, в том же коттеджном посёлке. Там очень хорошо. Можешь жить с тётей пока, потом захочешь, можешь пожить отдельно.

Киваю. Но мне неуютно.

Я не хочу быть ему обязанной.

И…

Я хочу другого. Сама не знаю чего.

– Институт твой. Я был там. Мне сказали, что ты успела окончить два курса. Это может быть засчитано, если ты захочешь учиться дальше. Подумай. Жить вы будете в Москве, Подмосковье, поищи приличный ВУЗ, я постараюсь сделать всё, чтобы тебя приняли, засчитали… ну, может придётся поступать заново, учитывая, что…

Он смотрит на мой живот. Там еще ничего нет. И уже – целая вселенная.

– Хорошо, спасибо, я подумаю.

– И еще…Суд. Скоро будет суд над… ты понимаешь. Я и твой адвокат договорились, что тебя вызывать не будут, но если ты хочешь…

Головой качаю. Этого я точно не хочу.

Хочу забыть.

Потому что до сих пор просыпаюсь от кошмаров. Перекошенные яростью лица, злые глаза, руки, рвущие моё тело на части…

А мне надо беречь себя. Беречь своего малыша.

– Вот… наверное это всё…

Он отступает на шаг. Всё время пока говорил двигался ко мне, чуть ближе, ближе, ближе… почти нарушая личное пространство.

Теперь отходит.

– Алия, я только хотел бы… иметь возможность увидеть его… и… видеть в принципе. Общаться. Воспитывать. Я понимаю, что это будет трудно, но…

Пожимаю плечами.

Запретить я не могу.

Я вообще еще не верю до конца в то, что Осман отпускает меня с ребёнком. Что он не говорит о том, что хочет его забрать.

Что он отпускает только меня.

– Конечно. Да. Это… твой ребёнок. Поэтому… Хорошо.

– Спасибо.

Молчим.

Молчание между нами можно рубить как дрова, резать ножом, настолько оно плотное, осязаемое.

Мне нужно идти.

Тётя ждёт.

Сегодня мы переночуем в её доме тут, а завтра у нас самолёт.

Я летала когда-то очень давно, когда была совсем маленькая. Мы с мамой и папой были где-то на отдыхе. Я ничего не помню почти. Смутно. Море, солнце, пальмы. Папа смеётся, подбрасывает меня на руках.

Как он мог так со мной поступить?

Откуда такая ненависть?

Как он мог?

А Осман?

Осман как мог?

Смотрю на него и меня неожиданно взрывает.

Бросаюсь к нему, сжимая кулаки, колочу его по груди.

– Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог? Как? Как? Ненавижу, ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Горите в аду! Горите! Никогда не прощу! Я… я любила тебя, а ты…

– Тише, тише, родная, тебе нельзя…

Он ничего не делает. Не защищает себя. Не закрывается. Просто стоит и принимает удары.

Дверь открывается, залетают доктор, Самира, тётя… Зулейха начинает причитать, Самира что-то говорит про охрану.

Осман поворачивается к ним.

– Пожалуйста, дайте мне еще пять минут.

Они выходят, а он…

Он хватает меня в охапку прижимая к себе. Крепко. Так крепко.

Он горячий, жаркий, сильный. Он пахнет собой, этот запах меня с ума сводит.

Я вспоминаю всё.

Маковое поле.

Его глаза.

Его поцелуи.

Его слова.

Влажные простыни, капельки пота на его коже, его член во мне, обжигающую наполненность им. Страсть. Силу. Любовь…

Любовь…

Это ведь была любовь? Именно она? Только она…

Он не целует меня. Он просто держит.

Но держит так, что у меня сжимается сердце.

Как он мог так со мной поступить?

И как мог поверить, что после всего я могла сбежать от него?

За что мне всё это?

Осман опускается на колени, ведёт лицом по моему телу. Я чувствую, как он жадно вдыхает мой запах, прижимается лбом чуть пониже пупка…

Господи, как же это…

Не дышу.

Почти не дышу.

Замерла.

А он… не знаю, сколько мы так стоим. В какой-то момент Осман отпускает руки.

– Уходи… уйди, иначе… еще секунда и я не смогу тебя отпустить.

Резко дёргаюсь, хватаю сумочку, которую мне тётя принесла, выхожу, ища глазами знакомые лица в коридоре.

А сердце… сердце стонет…

Не отпускай… не отпускай… не отпускай меня!

Глава 32

Всё как в тумане. Дорога к дому, где остановилась тётя. Это дом её свекрови. Меня встречают как родную – ну, я и есть родная, да? Просто я не привыкла к такому обращению.

Раньше я везде была словно пария.

Дочь недостойной матери.

Я привыкла, хоть и было больно. Помню моменты, когда я возненавидела маму. И как потом я готова была убить сама себя за свой подлый, предательский поступок. Эти мысли!

Что мама меня бросила, что мама думала только о себе, что она испортила мне жизнь!

Как я могла так думать о маме? О МАМЕ!

Это немыслимо.

Сейчас, когда я сама жду малыша, мне даже страшно представить, что он когда-нибудь от меня отвернётся.

Нет. О таком я думать не буду.

Зулейха отводит меня в комнату, которую для меня приготовили, показывает, где можно принять ванную

– Я помогу тебе, всё приготовлю, помойся, отдохни, потом будем обедать, или сразу ужинать.

– А… кто-то еще будет?

– Нет, не бойся, только свои. Знаешь… Многие подруги моей якьад хотели зайти, посмотреть на тебя. Кто-то передавал слова поддержки, кто-то, – тётя рукой машет, – кто-то любопытный просто, знаешь? Как в зоопарке…фу… Но она сказала – только свои будут. Родня. Всё. Не надо тебя никому показывать. И не надо никому тебя видеть, правильно?

Я киваю.

Конечно, мне не хочется быть выставленной на всеобщее обозрение, как какая-то диковинка. Правда, как в зверинце…

Тётя помогает с ванной, добавляя ароматной соли.

– Это соль с магнием, очень полезная, и аромат нежный, расслабляет. Я же в Москве занимаюсь продажей косметики, пару магазинов открыла, но больше онлайн. Что-то заказываю, что-то сама делаю. Это так, для души, конечно. Муж сказал – детей родила, занимайся чем хочешь. Помогает мне. Но я тоже уже начала зарабатывать, так что всё хорошо.

Лежу в воде, глаза закрыв.

Больно.

От воспоминаний.

Джакузи в горном шале…

Не могу.

В памяти тот наш день. Самый счастливый день. И самая сладкая ночь.

И Осман.

Я всё сделала правильно.

Не нужно нам быть вместе.

Он… Он слишком сильный для меня. Слишком жёсткий. Жестокий.

Я… я слишком слабая. Слишком чувствительная.

Мне лучше одной. Мне не нужен мужчина. Никакой не нужен.

Нет, теперь я не буду одна. Со мной будет мой мальчик. Мой сын.

Почему-то я уверена – у Булатова только сын родится.

К ужину выхожу в красивом платье, которое мне тётя купила.

Почему-то мне очень неуютно без волос.

В клинике было проще. Там это было… привычно, что ли? Нормально.

А тут… Постоянно трогаю отросшие до ушек пряди.

Может, тётя права, и можно нарастить? Или это выглядит пошло? Буду как… Как шармута.

Боже, какое гадкое слово.

И гадкое понятие.

Кто имеет право так называть женщину? Почему?

По какому праву?

И почему у меня такое чёткое убеждение, что по-настоящему непристойные и развратные женщины с виду все такие праведницы, скромницы, как Эльмира. Или же наоборот, наглые, беспринципные, но никто не посмеет их обозвать.

Захожу в гостиную и замираю в шоке.

За столом сидит мой Саид! И бабушка Нурия рядом!

Этого я точно не ожидала.

Обнимаю бабушку, и брата тоже. Нурия вытирает слезы.

– Девочка… Милая наша девочка, да что же это… – гладит меня по голове.

– Всё хорошо, бабушка, всё хорошо. А волосы отрастут.

Главное, что жива осталась. Хотя малодушно тогда хотела смерти.

Но я жива и буду жить!

– Саид, брат!

– Сестра! Теперь я точно тебя одну не оставлю! Всё! Теперь ты под моей защитой.

– Ишь какой суровый! – смеётся Зулейха, но я вижу – она довольна.

Потом она шепчет мне по секрету, рассказывает, что Саид хорошо учится, и зарабатывает прилично.

– Всё этой занимается… валютой какой-то…

– Криптовалютой? – поправляю я.

– Да. И… Осман твой ему помог. Это он ведь Саида и бабушку вытащил. Так что… Не совсем он плохой, твой муж, он…

– Не надо, тётя. Пожалуйста. Не сейчас.

Я знаю, что он не плохой.

Знаю.

Просто я… не могу.

Застолье у нас на удивление веселое, свекровь у тёти Зули очень бойкая, заводная, она и поёт, и рассказывает кучу разных историй, и очень вкусно готовит!

На столе и традиционные местные блюда – даргинский хинкал с круглыми рулетиками теста, курзе с соусом из сметаны и чеснока, конечно, чуду, а еще – салат оливье, и селёдка под шубой, рулетики из баклажан, рыба под маринадом. Я помню, такую готовила мама.

Я с аппетитом ем, мне всё вкусно.

Ловлю себя на мысли, что я как будто впервые попала в настоящую семью.

Меня тут любят.

Я дорога. Я ценна.

У моего отца был богатый дом, дорогие ковры, посуда, мебель, какой-то антиквариат, картины. Но я в этом доме была лишней. Ненужной. Нелюбимой.

В доме Османа тоже было богато, красиво, современно.

Но этот дом был для меня тюрьмой.

Надеюсь, скоро я смогу устроиться в своём доме.

Осман сказал, что купил его мне. Я хочу, чтобы тётя и её муж посмотрели документы. Я буду жить там только если дом реально записан на моё имя.

Я так хочу.

Если нет, то… буду как-то сама пробовать зарабатывать. Пусть хоть на лачугу в горах. Только свою.

Чтобы не зависеть от мужчин. Больше никогда.

Саид обещает помогать – брату я верю. Его помощь приму.

Но больше мужчин в моей жизни не будет.

Если только сын.

Утром следующего дня мы улетаем в Москву. Встречает нас муж Зулейхи. Симпатичный, улыбчивый мужчина, Рамзан.

У них очень уютный, красивый дом. Детей тёти я вижу впервые. У неё прекрасная дочь девяти лет и два сына, семь и три.

Трехлетний Рустамчик сразу говорит, что я буду его женой, заявляет безапелляционно, потом так серьёзно объясняет, что я похожа на воительницу! Да, да, в три года почти выговаривает это слово!

– У девчонок вовосы двинные! А у тебя нет! Тебе удобно скакать на лошади с мечом! Будешь скакать со мной р-ядом.

Мы смеемся. Я обещаю скакать.

И снова вспоминаю Османа.

Он не звонил.

Не писал.

Он отпустил.

Только…

Моё бедное сердце его не отпускает.