Текст книги "Кавказский брак. Нелюбимая (СИ)"

Автор книги: Элен Блио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава 36

Держу её в руках, и бессильная ярость скручивает меня всего.

Как я мог упустить Рахиму? Как я мог допустить, что тётка появилась тут?

Она ведь должна быть в колонии?

Что-то пошло не так, я понимаю это, я буду разбираться, а пока…

Пока мне нужно унести отсюда мою любимую.

Сажаю её в свой внедорожник.

Выезжаю со двора. Вижу несущуюся пожарную машину. Торможу.

Шайтан, надо будет как-то всё объяснять. И поджог, и труп обгоревший.

Но пока всё о чём я могу и должен думать – моя девочка, моя любимая жена, мать моего ребёнка, который должен родится, несмотря ни на что!

Быстро рассказываю мужикам из пожарной части что к чему – мне нужно везти жену в клинику.

Отзваниваюсь Зулейхе, прошу её так же подъехать.

Клиника, где наблюдается Алия – филиал известного московского центра. Один из владельцев, наш земляк, Тамерлан Умаров. Я с ним знаком, пусть почти шапочно. У нас не такая большая республика и серьёзные бизнесмены все знают друг друга. У Умарова давно бизнес в столице, да и я уже кое-что начинаю тут.

Насчёт клиники – сомнений нет, они лучшие. И главный врач всех, разбросанных по столице, да уже и по всей стране центров – Товий Сергеевич Коршунов, тоже легенда.

Всё это я узнал, пока тихо сталкерил за любимой.

Сталкерил не потому, что хотел как-то ограничивать её свободу.

Я хотел знать, чтобы помочь, если вдруг что-то пойдёт не так.

Сам понимал, что долго без неё не выдержу.

Она необходима мне как воздух. Как солнце. Как сама жизнь.

Моя хрупкая принцесса со стальным стержнем внутри.

Она не сломалась.

Она идёт вперёд.

Она так любит жизнь…

Самые страшные слова для меня до сих пор это то, что Алия сказала тогда, несколько месяцев назад – «убей меня».

Вспоминаю, и дикая боль и ярость сшибает с ног.

Как я мог всё это допустить?

Как я сам мог так обращаться с ней?

Я ведь брал её силой, заставлял отдаваться мне. Зубы стискивал, чтобы не сказать лишнего, чтобы не быть слишком ласковым, чтобы не сорваться. Пытался жестить и не мог. Она была слишком хрупкой. И слишком узкой, и влажной. Она принимала меня! Её тело отвечало! Я, дурак, успокаивал себя этим, считал, если она кончает – это не насилие.

Кретин, идиот… Мудак…

Это такое же насилие, даже хуже.

Я ведь видел пустоту в её глазах! Каждый раз.

Эту пустота меня убивала.

И как же хорошо, что я устал сдерживать себя. Устал бороться с чувствами.

Наплевал на то, что в меня годами вливала тётка, как вливают яд осторожно, в ухо, чтобы сразу и наверняка.

Любовь победила.

Светлая, настоящая, она оказалась сильнее этого горького яда ненависти.

Он был вязким, мутным, мерзким, этот яд.

А любовь – чистая, истинная, открытая.

С любовью намного легче дышать.

И любить, оказывается, гораздо проще, чем ненавидеть.

Зулейха сообщила в клинику, нас встречают.

Доктор Алии – дама средних лет, гинеколог, смотрит взволнованно.

Еще какие-то врачи собираются, пока я перекладываю мою девочку на каталку.

– Сколько она без сознания?

– Что случилось?

– Давление, пульс, давайте в реанимацию сразу.

Но громкий голос высокого, просто огромного мужчины в накинутом поверх костюма халате их останавливает.

– Подождите, не частите так. Успеете в реанимацию.

Он подходит ближе. По перешёптыванию персонала я понимаю – это тот самый Товий, царь и бог всех медцентров.

Он берёт Алию за руку, нащупывает пульс. Трогает тыльной стороной ладони щеку. Я дергаюсь. Меня бесит, когда к ней прикасается мужчина, пусть даже доктор.

– Тише, горец, тише… – говорит он почти шёпотом, глядя на меня прищурившись. – Давайте-ка её в обычную палату, и для супруга место приготовьте. Она просто спит.

– Спит?

– Да, спит… похоже, у кого-то была бессонная ночь.

В жизни никогда я не краснел, а тут чувствую, как к щекам приливает нестерпимый жар, похлеще того, что был там, в спальне.

– Беречь надо, любимых, беременных женщин. Вообще женщин надо беречь. Когда мы это поймём, наконец, наступит мир и блаженство.

Алию размещают в палате. Все показатели у неё в норме, есть небольшой тонус матки.

Зулейха тут, она в шоке от всего, что я ей рассказал.

Я успеваю связаться с сотрудниками своей службы безопасности, с охраной.

Как возможно то, что Рахимат удалось вырваться?

Оказывается, эта старая лиса сымитировала сердечный приступ, и приступ эпилепсии, её поместили в клинику, а там ей удалось обмануть охрану, переодевшись в халат технички. Дальше ей помогла какая-то родственница Эльмиры – Рахимат пообещала, что хорошо заплатит, когда разберётся со всеми врагами.

Я недооценивал тётку. Она лгала мне всю жизнь.

А я ведь считал её почти святой!

Она помогала мне во всем. После гибели отца и смерти матери она стала, по сути, самым близким человеком мне!

А оказалось…

Вспоминаю то, что слышал, пока готовился ворваться в комнату с мокрым пледом в руках.

«Я убила её! И отца! И Рустама! И сестру! Валиду я тоже убила!» …

Это был шок. Что за монстр жил всё это время рядом со мной?

Что за исчадие ада?

Мне намекали несколько раз, что тётя, возможно, не в себе.

Но разве я слушал?

«Я должна была сделать это раньше. Мне надо было убить её раньше и лечь с её мужем. Я хотела его. Я любила Рустама. И Магомеда тоже»

Я ведь даже не представлял, что она на такое способна! Я видел её искренние слёзы, отчаяние в тот день, когда стало известно о смерти мамы.

Рахимат рвала на себе волосы, звала сестрёнку… Я думал, она сляжет, даже предлагал поместить её в клинику. Но Рахимат на следующий день была уже спокойна и собрана.

– Ты должен отомстить, Осман. Ты должен им за всё отомстить.

Мне было девятнадцать.

Мне пришлось зубами выгрызать место под солнцем, которое принадлежало мне по праву. Возвращать бизнес отца, который чуть не отобрали. Восстанавливать, пахать, подминать под себя тех, кто еще вчера смотрел на меня свысока не принимая всерьёз.

Мне было не до мести тогда. Не до чувств. Не до чего.

Рахимат таскала в дом женщин, понимая, что мне нужен кто-то, просто чтобы снять стресс.

Так через несколько лет появилась Эльмира. Но тётка шепнула – пока тебе не надо на ней жениться, пока можно и так…

А потом Рахимат напомнила мне про дочь Елены.

– Эта маленькая шармута еще и осмеливается учиться! Она должна страдать, как и её отец. Разори его и забери девчонку. На ней можешь выместить всю свою злобу.

Помню, как увидел её впервые. Как сжалось всё внутри. Шум в голове был, звон. Не мог понять, что со мной.

Потом посчитал, что это ненависть.

Я должен был ненавидеть.

Я так думал.

Но как же сладко было её любить.

Лгать себе, обманывать, притворяться… и любить.

А потом… сорвало предохранители.

Все заслоны смыло к чертям, к демонам.

Всё исчезло.

Остались только её глаза. Глаза, в которых я утонул на маковом поле.

Глаза, провалившись в которые я понял, что больше не могу себе лгать.

И больше не хочу ненавидеть.

Я хочу её любить.

И каким ударом было узнать, что она сбежала! После всего – сбежала!

Тётка плевалась ненавистью. Эльмира смотрела с жалостью, как на того, которого публично унизили, опустили.

На какие-то мгновения вернулась вся та ярость, которую во мне взращивали годами.

Я допустил ошибку. Оставил тогда Алию одну. Я убрал из дома всех, заставил уехать. Был уверен, что меня послушают.

Наивный.

Какое счастье, что я успел тогда.

Какое счастье, что успел сейчас…

Алия со мной. Она рядом.

Снова сижу у её кровати сцепив ладони у лица.

Молюсь всевышнему. Прошу помощи и защиты. Прощу прощения за всё то, что сотворил.

Клянусь, что стану другим.

Больше никогда не посмею обидеть мою любимую.

Даже если придя в себя она скажет мне, чтобы я ушёл навсегда.

– Осман?

– Алия… девочка моя.

– Осман, пить хочу, дай воды, пожалуйста.

– Да, конечно…

Беру с тумбочки бутылку, наливаю ей.

– Почему я опять в больнице? – смотрит непонимающе. – Меня же выписали давно, и… Что с нашим малышом?

Нашим! Алия сказала нашим!

– Всё хорошо, милая, всё должно быть хорошо.

Она испуганно кладёт руки на живот. И тут же улыбается умиротворённо.

– Шевелится! Хочешь… хочешь потрогать?

– Хочу.

– Иди ближе, сядь…

Сажусь на кровать, кладу руки на её ладони. Она маленькая, крохотная, может быть слишком крохотная для того, чтобы выносить моего сына.

Или дочь. Это меня пугает. Что я могу сделать? Только найти лучшую клинику, лучших докторов. Но, кажется, Алия и без меня всё нашла.

– Осман, а кого ты хочешь больше? Мальчика или девочку?

– Хочу, чтобы с тобой всё было хорошо. А кто родится – не так важно. Это будет наш ребёнок. Я буду счастлив, в любом случае.

– Я не представляю, что будет если родится девочка.

– Почему? – я удивляюсь её словам. – Разве я против?

– Нет, просто мне кажется ты сойдёшь с ума, когда она вырастет и за ней начнут увиваться знойные горцы.

Алия смеётся!

После всего, она находит силы смеяться!

Опускаю голову на её живот, прижимаюсь, вдыхая родной аромат, к которому примешивается запах гари.

– Ты… ты сильно испугался? – она о другом уже, и я понимаю о чём.

– Я чуть не умер, когда понял, что она там и что она собирается сделать. А ты? Ты испугалась?

– Да, мне было очень страшно.

– Прости меня, любимая.

– Мне было страшно. Я боялась того, что не успею сказать тебе как сильно люблю, как сильно хочу, чтобы ты был рядом. Как сильно хочу родить тебе детей.

– Алия…

– Всё прошло. Теперь никто никогда не встанет между нами, да?

– Я не позволю.

– И я… я тоже не позволю. Я люблю тебя.

Поднимаюсь, чтобы посмотреть ей в глаза.

Мгновения кажутся вечностью.

Мы словно заново узнаём друг друга.

– Я люблю тебя, Алия. Люблю…

Эпилог

– Осман! Осман!

– Что случилось?

– Боже, смотри, смотри на него!

Закрываю рот ладошкой, слезы счастья текут по щекам. Я смотрю как наш упорный, пухленький малыш, толстощекий и упрямый встаёт и…делает шаг. Один, второй… Он идёт без опоры! Сам так забавно удивляется тому, что произошло. Потом смотрит сначала на меня, потом на отца и заливисто хохоча делает еще несколько шагов и падает – падает прямо в руки любящего папочки.

– Первый шаг! Это был самый первый шаг. – Осман радуется как ребёнок, потому что он это увидел!

Он старается ничего не пропускать, но не всегда получается, потому что мой лев много работает. Так первая улыбка нашего маленького львёнка Амирхана принадлежала мне. Первое гуление. Первый слог, звуки.

И первое слово – мама.

Осман не ревновал, нет, он был счастлив.

Счастлив, когда на гендер-пати, которое устроила тётя Зуля на нас высыпался ворох голубых носочков и ползунков. И торт был с синей начинкой, такой яркой, что потом все приглашённые детки хвастались синими языками. Мы с Османом даже сделали фото – мы, голубые носочки и два высунутых языка.

Осман очень изменился.

Я видела, как ему было сложно в первое время.

Смерть его тёти, такая ужасная, страшная, и то, что он о ней узнал – конечно же всё это его потрясло.

Он ей верил. Всю жизнь верил. Уважал её. Любил. А она убила всех близких ему людей. Чуть не убила меня и нашего сына. Через сутки после пожара нам стало известно, что Рахимат расправилась так же с моим отцом и бабушкой – устроила пожар в их доме.

Вот что означали те её слова – они сгорели. У меня были сложные отношения с семьей, но я всё равно считала, что они не заслуживали такую страшную смерть.

Было судебное разбирательство. Всё-таки в нашем доме нашли труп. Судья потом сказала, что за всё время работы еще не сталкивалась с подобным. Пожелала нам сил всё это забыть.

Наследство моего отца получил Саид. Я посчитала, что так будет справедливо и Осман меня поддержал.

А еще я устроила брату встречу с докторами реабилитологами из клиники доктора Товия. Оказалось, что у Товия Сергеевича есть племянник Глеб, который так же с детства имеет диагноз ДЦП. Парни подружились, часто общаются по сети, хотя Глеб немного старше Саида. (История племянника Товия тут!)

Первое время после трагедии мы жили у тёти, она ни за что не захотела отпускать нас в отель или на съемную квартиру.

Но Осман сразу озаботился поиском нового дома.

И в Москве, и в республике.

Мы как-то вместе поняли, что в дом, где жили раньше, с Рахимат и всей этой компанией мы не вернёмся.

Но жить где-то было нужно.

– Строить – это долго, Осман, давай купим что-то готовое?

Нам повезло познакомиться с Ильясом Умаровым, братом Тамерлана, владельца клиники в которой я наблюдалась тут, в столице.

Ильяс был архитектором, занимался строительством, не отдельных домов, а целых кластеров, жилищных комплексов и коттеджей. Он рассказал о том, что как раз достраивается такой объект, десяток домов на берегу Каспия, в красивом месте. (История Ильяса по ссылке)

Мне казалось, что это очень дорого, но Осман усмехнулся:

– Ты даже не знаешь, что у тебя богатый муж?

– Знаю, но…

– Без «но», родная. Мы можем это себе позволить. Тебе же не жаль продавать тот дом? – я поняла, что он о том, в котором я жила до пожара.

Он мне нравился, но мне там было немного пусто, грустно. Я даже детскую там толком не начала обустраивать.

Рожала я уже в республике.

Мы успели переехать, успели сделать в доме уютную, милую детскую.

Все эти заботы, хлопоты так закружили нас, что не было времени ни о чём больше думать. Не было времени для рефлексии.

Мы продолжали жить.

Мы торопились многое наверстать.

Осман приглашал меня на свидания. Водил в театры, на концерты, приглашал в рестораны, дарил цветы.

Сначала я не понимала – зачем ему это?

– Мы ведь уже муж и жена? Я люблю тебя. Ты любишь меня.

– Я лишил тебя этого. Мне хочется, чтобы у тебя были счастливые воспоминания.

Они у меня есть.

Маковое поле, на которое мы вернулись, когда наш малыш родился. Его жеребец Ветер и моя Снежинка, у которой как раз родился чудесный жеребёнок. Год прошёл с того самого дня. С той самой чудесной ночи.

Мы приехали в горное шале уже с малышом.

Амирхан родился спокойным. Ел, спал, улыбался. Правда, упрямство его было уже заметно. Любил спать накрытый пелёнкой. Не любил, когда его отвлекают во время еды – на отца рукой махал, мол, уйти, это всё моё.

Осман любил смотреть как я кормлю.

И я тоже любила, когда он смотрит.

– Это что-то настолько прекрасное. Даже не знаю, как мы будем без этого жить? – говорил он, а я улыбалась. Почему-то была уверена, что второй малыш не заставит себя ждать.

Да, Амирхану одиннадцать месяцев, а у меня задержка.

– Что ты, родная?

– Люблю тебя.

– Как сильно любишь?

– До самого неба и обратно.

– А еще как?

– Столько маковых зёрен во всех цветах на нашем лугу, так много, как много моей любви.

– А еще?

– Люблю, как любит женщина отца своей дочери…

– А еще?... подожди, что?

– Мне кажется, на этот раз точно будет девочка.

И она родилась в срок. И Осман первый увидел её.

Горцы никогда не плачут – так говорят. Но я знаю, что бывает, плачут и они. Когда становятся отцами дочерей.

Это слёзы счастья.

Такого счастья, больше которого ничего в этом мире нет.

Если меня спросят, как я могла простить тот ужас, который был в моей жизни по вине моего мужа я просто пожму плечами.

Мы можем стыть счастливыми только когда движемся вперед.

Обида, месть, злость – это то, что держит нас, не давая идти к счастью.

Если вы хотите быть счастливыми – ищите в себе силы прощать, особенно, если люди заслуживают вашего прощения.

Я любима и люблю.

Я счастлива и свободна.

Мой муж лежит рядом со мной, рисует на моём теле узоры страсти. Смотрит так, что я тону в его чёрных как омуты глазах.

Я предвкушаю блаженство.

Сегодня мы только вдвоём в нашем шале.

Мы вместе уже десять лет, десять лет с той самой ночи.

Это наша точка отсчёта.

У нас трое детей, два сына и дочь.

Сегодня они у любимой тёти Зули и бабушки Нурии, которая теперь живёт с нами.

А мы с Османом наслаждаемся друг другом.

Как в первый раз.

Нет, сильнее.

Годы не отнимают любовь. Наоборот, они множат её.

– Не знаю, смогу когда-нибудь насытиться тобой? Чем больше пробую, тем больше хочу.

Его поцелуи жадные, жаркие, страстные. Чувствую, как горят соски, на которых он оставляет отметины, кожа плавится под его губами. Шепчу, молю, не останавливаться, продолжать. Хочу еще, еще, больше, много.

Мне тоже всегда его мало.

Особенно я люблю тяжесть его мощного тела. Как он нависает надо мной, заполняя до отказа, как тяжело дышит, наслаждаясь, как двигается, резко вколачиваясь или медленно, мучительно медленно входя. Заставляя и меня задыхаться от желания и страсти. От нереальной потребности в нём. В его силе. В его защите.

И то, как мы оба взрываемся друг в друга, выстанывая слова страсти, нежности, любви…

После лежу на его груди, отдыхая, поглаживая его мощный торс. Осман и был не маленьким, но за десять лет еще сильнее заматерел. Красивый, сильный, мудрый. Мой мужчина.

Даже если бы мне сказали, готова ли я снова пройти через ад, чтобы быть с ним – я бы ответила – да.

Потому что любовь – единственное, ради чего стоит жить.