Текст книги "Хомодайрес. Черное-Черное Сердце (СИ)"

Автор книги: Эльбрюс Нукитэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

   – А меня стало быть Сореем кличут. Действительно Констанций, время уже к рассвету, не хочешь у нас задневать? Тут до Норы рукой подать. Отдохнешь, баньку тебе истопим, перекусишь от пуза, заодно, что в мире делается расскажешь, у нас тут скукота.

   Оборотни так же как и их родоначальники хумансы к солнцу не восприимчивы, но предпочитают ночной образа жизни. В день они спят, ночью воют на луну или чем там занимаются собаки страшные?

   – Не далеко говоришь? Банька это здорово, я считай уже недели две в поту, согласиться что ли?

   – Конечно соглашайся! Мы всегда рады гостям.

   На это заявление я чуть было не поперхнулся. Волколаки пресекают любое вмешательство в их приватность, за исключением случаев государевой важности. Даже пословица такая есть: Рад видеть, как перевертыш в вязке. А что бы кого-то добровольно пригласить в свою Нору, таких случаев не припомню.

   – А какие у нас самки! У них как раз период цветения, – распинался Сореей. – Свежая кровь нам жизненно необходима, для тебя же это не проблема Серебряный?

   Ого. По видимому здесь меня ждали. Именно меня. Вряд ли я настолько популярен, что в этакой глуши, за сотни верст до поселения разумных, слышали о хомодайресе Констанции. Кто-то предупредил Стаю о появлении гостя. Интересно кто и с какой целью?

   Я взял химеру под уздцы.

   – Только ради периода цветения, веди!

   Мы нырнули в густоту гигантских хвойных деревьев. Казалось сосны растут так близко, что среди них не пролетит и комар, но мой провожатый, гораздо более массивный нежели я, спокойно находил путь сквозь хитросплетения веток, бурелом и валежник. Я старался идти шаг в шаг, не отставая более двух метров. Всяк знает, что лес облюбованный волколаками становится частью некой экзосистемы и помогает своим симбионтам. Не думаю, что мне удалось продвинутся вглубь хотя бы на сто метров, блуждал бы кругами или просто застрял среди стволов. Правда существовал радикальный метод борьбы с этой магией оборотней – огонь. Несколько тысячелетий назад перевертыши настолько обнаглели, что решили объявить о своей независимости и отказались пускать контроль из хомодайресов. Тогда огонь выжрал сотни гектаров леса, популяцию сократили до шести десятков особей, а всех молодых щенков забрали на остров Ордена в качестве материала для изысканий.

   Химера нервничала, ее бока раздувались, а глаза налились красным, но команд слушалась без понуканий. Я успокаивающе потрепал ее между рогами, сунул в зубастый рот кусок вяленой медвежьей печенки.

   Минут двадцать мы пробирались молча и я чувствовал, как перекидыш напряжен, он постоянно оглядывался, проверяя иду ли я за ним, хотя его нос прекрасно оповещал о присутствии хомодайреса.

   – Далеко еще?

   – Где-то столько же. Скоро эта теснота кончится, пойдет просека. Мы ее специально, для удобства устроили. Молодняку гонять надо где-то спокойно, да и сподручнее так, сам увидишь.

   И действительно, некоторое время спустя деревья расступились и мы оказались на широкой, не меньше пятнадцати метров, лапотворной ленте. С правой стороны дороги метнулась безмолвная тень, передо мной приземлился крупный черный волк, насколько успел понять не перевертыш. Химера встала на задние лапы, забила в воздухе серпами-копытами. Хищник оскалил пасть, показывая белые ровные зубы и лиловый язык, морда напряглась, пошла складками, ноздри совсем не смешно задергались, раздалось чуть слышное, но от этого еще более пронизывающее рычание.

   Я даже не стал доставать серпы, полностью давая отыгрывать актерам пьеску.

   – Exspecta! Adhuc opus est. – произнес какую-то белиберду Сорей. Волчица, лишь сейчас я обратил внимание на свисающий живот и набухшие груди, видимо послушалась непонятной команды. Она прекратила рычать, подошла к вовкулаку и легла на спину подставив ему живот.

   – Извини Констанций, – искренне повинился Сорей. – Малаша беременна и настороженно относится к новым разумным.

   Он погладил живот волчицы и в этом жесте была такая интимность, что я вспомнил все что знал о перевертышах.

   Оборотни не могли размножаться обычным способом. Контакты между ними не приводили к появлению потомства. Для того что бы продолжить род нужен был укушенный в момент соития человек, тогда дети наследовали черты волка и хуманса. Либо потомство могли приносить обычнее волки, но у них рождались щенки, неспособные к трансформации. Надо ли говорить, что второй вариант считался среди вовколаков извращением.

   Однако людей взять было не откуда и слава Ночи! Вот и появлялись такие персонажи, как мой провожатый.

   – Надеюсь не об этом периоде цветения ты говорил? – подколол перевертыша.

   – О, что ты! Готов биться об заклад будешь на седьмой ночи от счастья.

   Я только хмыкнул и решил дать отдыха ногам. Химера с радостью приняла меня в седло, ощущение тяжести успокаивало животное, которое по-видимому волков не жаловало.

   Черная псина что-то рыкнула Сорею, он потрепал ее по загривку и та совершив красивый прыжок в мою сторону, пролетев прямо перед пастью химеры, скрылась в лесу. Поступок не умный. Мой скакун вполне мог со страха оттяпать ей пол башки, зубы позволяли, не уступая ни габаритами, ни остротой. Да и я мысленно провел смертельную траекторию от лезвий моих серпов до горла суки. Малаша даже не поняла, что могла умереть в эту секунду. А еще говорят, что животные чувствительней разумных.

   – Скажи, – обратился к Сорею, – за последний год, не происходило ничего странного?

   – Например? – удивился он.

   – Любое событие, которое меняет привычный уклад?

   – Так я говорил – поджог! Уже дважды! Хорошо, что второй раз сразу заметили. Не дали огню разгореться. У нас как раз часть стаи на гоне была, вот и вовремя среагировали. Зато теперь дозоры постоянно к самой кромке леса ходят, шмель не пролетит.

   – Злоумышленников не нашли? – уточнил я.

   – Поймали, какие-то фанатики. Сектанты! – огорченно потряс головой Сорей. – От них всего можно ожидать. Мы даже толком выяснить ничего не смогли, какую-то чушь несли, про мир для вампиров и пособников хуманосов.

   Ночь умерла. Рассвет-губитель начал покалывать кожу. Я достал из патронташа мутоген и выпил залпом, стараясь не уловить малиновую горечь напитка. Кожу пронзил лед. Почувствовал, как ихтиоз грубеет, рассеивает беспомощные лучи родившегося дня.

   – Чем вы могли им так насолить?

   – В том-то и дело, что ни чем! Мы живем мирно, Стаей. Все, что нужно дает нам лес. Контактов с миром не имеем, последний раз ваши из Ордена, почитай тридцать лет назад приезжали...

   – Стало быть я первый гость за этот срок?

   – Ага. Самый что ни наесть первач.

   На встречу из леса вышла группа из пяти вовколаков. Трое самцов и две самки. Обороти не признавали одежды и в этом был смысл, зачем одеваться, когда в момент трансформы ткань все равно придет в негодность.

   Только высшие перевертыши могли контролировать процесс преобразования, остальные члены Стаи, перекидывались в полнолуние по несколько раз, абсолютно бессистемно. Именно в таком состоянии они устраивали кровавые поединки и вступали в связь с волками.

   Кобели были здоровенные и выглядели агрессивно. Они смотрели на меня так будто собирались разорвать на месте голыми руками. От них исходила мощная волна вызова. Бедная химера стала вибрировать от страха, надо же какое приятное ощущение под седалищем, надо будет взять на вооружение и специально пугать скотину.

   На сучках стоило остановится подробно. Внешне они почти не отличались от хумансов, только растительность на голове уже сложно было назвать волосами. Это какой-то тугой водопад, сплошной ливень, гривы мистических лошадей – ездовых животных человеков. И еще глаза! Вертикальные зрачки расценивали мир, как добычу. Ох, зря магистры затеяли игру в эту песью автономию.

   Одна из самок мне сразу не понравилась. Если бы у меня была шерсть, то вздыбилась в тот же миг, что скрестились наши взгляды. Это даже не предчувствие, а знание. Я видел, как наши тела сплетаются в самом древнем поединке, в котором женщина должна уступать, что бы проиграл мужчина. Но она не уступит. В ее черных глазах появилось замешательство, она тоже почувствовала Это. Я бесстыдно блуждал взглядам по всем прекрасным частям ее тела, мои намерения были недвусмысленны, а даже квадроосмыслены.

   – Кого ты притащил на этот раз Сорей? – спросила вторая сучка, тоже красивая, но из тех, кто лед по сути и растопить его не стоит надеж. Ее можно только сломать, но она не потечет никогда.

   – Да это бутерброд! – радостно заржал самый крупный кобелек, отличающийся гипертрофированной мускулатурой и менее впечатляющей эрекцией. Неужели мне так обрадовался?

   – Точно Горей! Пегий колбаса, а химера как лепешка пойдет, – поддержал второй дурак.

   – А может это поджигатель! – крикнул третий кобель из этой позорной шайки.

   У него была рыжая борода, которая размножилась и растеклась по шее и плечам. Отвратительное зрелище!

   – Знаешь, что у нас делают с такими как ты? Дают выпить настой из волчьих ягод, он обезболивает и придает крови чудесную мгновенную свертываемость. Опосля подвешивают над землей, сначала высоко, так что бы щенки могли схватить за пальцы, потом когда ступни обглоданы, чуть опускают. Выигрывает тот кто первым откусит член!

   Они загоготали, все кроме моей, звуки напоминали что-то среднее между хохотом и бреханьем уличных псов.

   – Сочувствую вашему горю. Скажу по секрету, кушать чужие члены, что бы свой вырос, не метод. Попробуй грузик прицепить. Я же здесь с иной миссией дворняжки. Сорей сказал у ваших самок период "цветения", я решил помочь, а то судя по этому, – указал мизинцем на начавший съеживаться орган Горея, – дела совсем печальны. Для начала вот эту хочу, да тебя черноокая.

   Мой провожатый глухо застонал сквозь стиснутые зубы. И было от чего. Во-первых "дворняжка" является самый страшным оскорблением у вовкулаков, во-вторых и в-третьих понятно без объяснений. Я шел сознательно на конфликт. Не оставляя шанса разойтись мирно.

   Перевертыши потрясенно молчали. Наверно никто и никогда так с ними не разговаривал.

   – Что застыли песики? Языки проглотили?

   Ого! Горей оказался высшим. Глухо зарычав начал трансформацию.

   – Раззз-арррр-вуууу! – единым кличем они ринулись ко мне, точно стая бездомных шавок на кровь бомжа.

   Фраер-бол взорвался аккурат между ними, ну может чуть подальше от моей новой, надеюсь краткосрочной любви. Вовкулаков разметало в стороны скулящей и соплящей волной. Сорей прикрыл глаза что бы не видеть катастрофу, его мускулы под кожей бились морскими гребнями, то вспучивались, то опадали, хозяин не мог решить нужно ли перекидоваться. Зато химера чувствовала себя преотлично, выстрелы из быстрострела и крики боли ее успокаивали, это значит, что все хорошо, все как всегда.

   – Ты их убил? – спросил Сорей. Интересно, сейчас он жалеет, что пригласил меня в гости?

   – Нет, зачем? Не минует и ночи, как опять будут своими свистулям и грудями трясти. Тем более, что Черноглазая мне приглянулась.

   – Эта Черноглазая дочь Вожака Стаи! А Горей ее официальный жених. Между прочим лучший боец в обеих ипостасях! Можешь не сомневаться, что тебя ждет вызов в круг.

   – Так может мне не ждать и пустить кровь щенку прямо здесь?

   Я достал серпы и двинул химеру к потерянной куче вовкулаков.

   – Шутка-шутка! Успокойся! Не надо метать в меня эту гадость!

   Сорей несколько долгих и роковых для него секунд, хотя он этого не осознавал, раскручивал болеадорас. Его лицо стало мордой волка, тело осталось, как у хуманса. Частичная трансформа это даже не высший оборотень, это уровень Магистра если говорить языком хомодайресов. Какая мерзость, даже хумансы не такие отвратительные. Наконец, осознав, что я не собираюсь резать кандидата в будущие Вожаки, повесил оружие себе на шею и вернул первую ипостась.

   – Ты нажил себе смертельных врагов Nivei. Вожак не посмотрит на то, что ты хомодайрес.

   – Объясни? Чего я такого сделал, что не понравится Вожаку?

   – Шутишь? Ты стрелял в его дочь!

   – Что за чушь? Я стрелял в землю, опасности не было никакой. Вот гляди они уже все очухались и ваша принцесса тоже.

   Вовкулаки пытались собрать свои чувства заново, в одно целое. Подносили конечности к глазам, ощупывали себя, истошно моргали. Взорвавшийся рядом фраер-бол имеет такую побочную особенность: вызывал временную потерю ориентации в пространстве. Перевертыш который обвенчал меня бутербродом, попытался встать, но земля убегала у него из под ног, тогда он стал хватать ее пальцами, стараясь удержать. У остальных дела были не лучше, зато моя Черноглазка твердо стояла на своих красивых ножках, никому, что характерно, не пыталась помочь и пристально, не отрываясь смотрела на меня. Я послал ей воздушный поцелуй.

   – Ты действительно не понимаешь? – напряженно спросил Сорей.

   – Чего именно?

   Я все прекрасно понимал. Более того, действовал строго по плану, нет, конечно в моих действиях присутствовал элемент творческой импровизации, но исключительно для усиления эффекта.

   – Ты фактически завил права на Аулину.

   – Это дочь вождя?

   – Вожака!

   – Не помню, что бы я заявил на нее какие-то права.

   – Я не буду воспроизводить твои слова, но смысл их будет трактован именно так! – Сорей перешел на крик.

   – В таком случае я заявил свои права на всех самок верно? – от этого вопроса у моего провожатого отвалилась челюсть, буквально. Просто стукнула его по груди, оставаясь открытой на все время моего спича. Случись рядом пролететь птахам, они могли устроить гнездо и родить детей. – На всех, – продолжаю, – кто испытывает непреодолимое сладострастное желание. А как понять, кто подло симулирует, а кому действительно нужна помощь квалифицированного в этих делах специалиста? Только опытным путем!

   – Ответь Констанций, все хомодайресы законченные психи?

   – О, приятель Сорей, я еще самый тихий средь них.

   – Вожак захочет твоей крови!

   – Мне тоже хочется на него посмотреть, с глазу на глаз. Ты мне лучше скажи когда уже покажется "Нора", надоело плавится на клятом солнце и что значит бранное слово, которым ты меня обозвал?

   – Нора покажется совсем скоро, осталось не более двух километров. Что касательно Nivei, это не ругательство, в переводе с древнего – Заснеженный.

   – С древнего?

   – Да, с языка хумансов.

   Просека закончилась, деревья стали образовывать листьями шатры, впереди выросли невысокие дома. Что ж вовкуалки, готовьтесь. К вам пришел Nix...

   ***

   Название "Нора" всего лишь дань традиции. Нет, в поселении перевертышей нор было предостаточно, как подземные ходы кротов, они пронизывали землю под деревней и уходили за несколько десятков километров вглубь леса. В этом подземном лабиринте жили обычные волки, да щенки, рожденные в неконтролируемый период трансформаций. Вовкулаки предпочитали силиться в просторных, одноэтажных домах.

   Нора находилась под природным навесом из деревьев, сквозь который солнечный свет проникал с трудом, не губительный для перевертышей, он был им неприятен, ну как запах гнилого клыка.

   По маленькому счету я очутился в самой обычной деревне, во всяком случае внешне. Вот только псиной мокрой несло жутко и кто-то здесь меня очень сильно ненавидел.

   Оригинальным было расположение домов, они образовывали круг, где от каждого здания шла тропа к центральной площади, месту где принимались все решения. Сейчас в центре стояла виселица, на которой покачиваясь висели два обглоданных до бедер трупа. Наверно, те самые поджигатели.

   – Пойдем я покажу где можно задневать, – проворчал Сорей. Он все еще переживал и не удивительно, есть с чего. Хорошо, что в этом подлунном мире никто не силен в чтении мыслей, иначе мой провожатый удавился на своем болеадорас.

   На овальной улице, если можно так ее назвать, почти не было перевертышей, большинство обитателей уже легли спать, лишь редкие прохожие удивленно косились на меня, да пара мелких волчат попытались укусить химеру за ногу, но она так клацнула челюстями, что щенки бросились в рассыпную, скуля и путаясь в лапах.

   Мне не давала покоя одна мысль, появившаяся почти сразу, как я въехал в Нору. Судя по увиденному поселение было довольно большим. Гораздо крупнее чем необходимо для шести десятка особей, которые остались от последнего бунта. Молодняку, который встретился на дороге, просто не откуда было взяться. Оборотни не несут от себе подобных.

   Остановились возле ничем не примечательного бревенчатого дома, пара ненужных для вампира окон, мощная дверь, крыльцо со ступеньками, лес вплотную к задворкам.

   – Заходи не заперто, – все так же недовольно сказал Сорей.

   Слез со скотинки. Лениво огляделся, ища химеровязь.

   – А куда химеру деть? Я к ней привык.

   Та, как будто понимая, что речь идет о ней, лизнула раздвоенным слюнявым языком.

   – На живодерню, куда еще? Будет знатная колбаса на ужин и суп из требухи. Да, ладно шучу! – Сорей еле увернулся от удара лапой. – Отведу ее в стойло, грибов дадим. Любишь грибы?

   – Любит и я от снеди не откажусь, только ближе к ночи, утомился сильно, пойду прикорну чутка.

   – Добро, я распоряжусь, – не меняя тона ответил Сорей.

   – Слушай, все хотел спросить, ты здесь в каком статусе?

   – Третий сын Вожака, – нехотя ответил он.

   – Понятно, почему ты так куксишься.

   Снял мешок со своим скарбом и вошел на крыльцо, дом встретил запахом жизни. Не стоял он в запустении, не гнил в одиночестве.

   Закрыл окна занавесками тщательно, что бы солнце не имела шанса. Пусть я сто раз хомодайрес, но обжигающий луч не лучший способ прервать сон, да и эликсиры нельзя лакать бочками.

   Повалился, не раздеваясь на большую, приятно скрипнувшую под моим весом кровать. Устал. Замотался, носясь бешенным хумансом по лесам и трактам. Почти месяц ходил вокруг да около обиталища перевертышей и никак не мог попасть в Нору. По всем соглашениям с Орденом вовкулаки обязаны нести дозор на границе своих владений, с тем что бы по первому требования сопроводить представителя магистров к Вожаку Стаи. Однако дозор как на солнце сгорел. Нет, они не прятались от хомодайреса, не следили пристально за каждым моим шагом, их просто не было. И вот когда я уже подумывал сматывать удочки, появились поджигатели. Двое деревенских мужчин.

   Они пришли на своих двоих из Ельценевска, таща за собой "гробы", как черепахи панцири, в которые ложились с последним вздохом ночи. Их путь занял пятеро суток, они были измучены, не столько тяжкой дорогой, сколько горем.

   Я вышел к ним, услышав скрип несмазанных колес.

   – Тварь хумансовская, – выкрикнул первый. В руках у него оказалась праща, которой он действовал на зависть складно. Камень пролетел над моим ухом и не расшиб лоб только потому, что я дернул шеей влево. Второй снаряд попал химере в бок, та взбрыкнула, да так, что я вылетел из седла, исполнил кувырок и чудом поставил локоть под очередной гостинец. Кость хрустнула. В глазах помутилась, никогда я не был в такой глупой ситуации, меня убивали какие-то землепашцы! Вернее, пока только один! Ан нет! Подельник пращевика вооружившись рогатиной уже вонзал ее в мой высохший от странствий живот. Ему почти удалось задуманное, я раньше и не подозревал, что так могу прогнуться назад, но заостренные деревяшки все же царапнули кожу. Почувствовал ярость и желание убивать. Здоровой рукой, достаю из кобуры кусари-кама, ухожу от выпада в шею и бью рогатинаносца ногой в местоедения. Тот падает как озимый. Отбиваю лезвием серпа очередной камень, одновременно отстегиваю цепь и посылаю подарок в морду, надоевшего мне снайпера, тот сосредоточенный на праще игнорирует послание, а зря. Цепь красиво ложиться на его бородатое и неприятное лицо. Миг удивления и закат глаз. И кто мне скажет, что эта за хрень, только что здесь была!?

   Сзади в район головы, тыкается морда химеры. С испуга чуть не кончаю скотинку. Ситуация! Эти двое разумных явно не с праздности заявились к владениям перевертышей.

   Подхожу к мастеру рогатины, тот уже начинает приходить в себя. М-да, нос сломан, часть клыков выпала но густую черную бороду. Легонько бью в шейную артерию, пусть отдохнет чутка, как кровь дать, пробуждение не будет приятным.

   Второй нападавший, оказался покрепче и хитрее. Когда я склонился над его поверженной тушкой, молниеносно (как ему казалось) ударил деревянным ножом в шею. Настроение у меня и так было поганым из-за болящей руки. Перехватил в районе запястья, сжал и дернул так, что плечевой сустав вылетел из сумки, а запястье сломалось. Как говориться "зуб за зуб".

   Подтащил обоих к ближайшему дереву. Прислонил спинами, так что бы они не видели друг друга, связал запястья.

   Теперь можно подумать о себе. Пробка от пузырька с синей жидкостью летит под лапы химеры, та не будь дурра, клацает пастью. Выпиваю, чувствуя аромат малины с мятой. Рука сразу перестает ныть, не пройдет и суток, как она полностью восстановится.

   А что там деревенские хулиганы? Они очнулись, но от пут освободится не пытаются слишком ошарашены. Пришло время посмотреть на них поближе. Сдается, это не простые разбойники.

   Иду к чернобороду. Присаживаюсь напротив и молча начинаю глядеть. По виду обычный землепашец. Из одежды рубаха и штаны, эффектного цвета грязи, обувь правда хорошая, такую не каждый работяга позволить может, кожаные ковыляки с деревянным основанием. Ладони в мозолях у обоих, это я еще, когда связывал рассмотрел. Костяшки сбиты, как у кулачных бойцов. Глаза как глаза, серые, крупные, буравят ненавистью и пожалуй отчаянием. Остальное лицо залито кровью, особо не разобрать, но мужик матерелый, как раз на рубеже – пару лет и дед.

   Метатель пращи слеплен из того же теста. Синий глаз злой, мог бы – убил. Попытался плюнуть, только загадил рубаху. Волосы русые, губы полные, наверно девкам нравится. На лбу наливается рогом кровоподтек, нос тоже сворочен, удачно я цепь метнул, пожалел между прочим, мог и серп ринуть. А пока оба живы или мертвы одновременно. Такой парадокс Дёршингера.

   Жил граф с таким именем восемь тысяч лет назад. Имел его мрачность жену, молодую, красивую, но не любимую. Взял ее в жены лишь для антуража, пыль в глаза пускать, в сам предпочитал женщин в возрасте, обстоятельных, опытных и что бы подержаться было где. Прошло пару десятилетий и совместное существование стало битвой за выживание. Бесконечные скандалы и дрязги настолько надоели, что граф мечтал всячески от нее избавиться, однако на преступление пойти не мог, слишком влиятельна и многочисленна у супружница была родня – чревато. Но однажды графу свезло, застал он свою благоверную в объятиях одного из мелких вассалов, кстати графом и подкупленного. По тем суровым, но справедливым законам, полагалось умертвить изменницу, поскольку проще один раз убить супругу, чем каждый раз нового мужчину. Граф был в своем праве, но проявил половинку великодушия.

   – Сударыня, я не могу простить вам измену моей персоне, хотя сердце разрывается от двойной боли: муки, которую вы мне принесли своим грехопадением и решением, которое, выполняя волю предков я должен озвучить. К счастью я свободен дать вам шанс. Перед лицом вашей родни, я вверяю вас в руки судьбы. Вы сейчас зайдете в комнату, там на столе приготовлены два бокала. В одном из них вино, в другом разбавлен яд. Если року будет угодно, вы останетесь живы, но брак между нами аннулирован и вы тут же покинете мой замок. Если нет, вы будете похоронены в моем склепе, со всеми достойными почестями. Итак, вы согласны?

   – Да, сударь, – ответила графиня.

   Она зашла в комнату, дверь за ней закрылась. Потянулись томительные минуты. Родственники и вассалы с разной степенью нетерпения ждали итога.

   – Как вы думаете господа? – несколько ни к месту поинтересовался граф, – она жива или уже мертва.

   Мнения разделились, кто-то говорил, что раз графини по прошествии десяти минут нет, то на выпила отравленный бокал, другие говорили, что это ничего не значит, возможно она еще не решилась совершить судьбоносное питие.

   – Что же получается господа? Моя жена одновременно жива и мертва? Ведь мы пока не может знать точно!

   Так давайте посмотрим! – взревел отец графини. Он вообще вел себя на грани достоинства, сопел, потел и метал гневные взгляды на ни в чем не повинного Дёршингера.

   – Давайте еще немного обождем, – предложил рогач по собственному желанию. – Ведь это так удивительно, быть живым и мертвым одновременно.

   Но родственники супруги не захотели больше ждать. Они ворвались и увидели живую, но бледную графиню. Она сидела держа в руках осушенный кубок. Дёршингер сказал всего одну фразу:

   – Не может быть.

   Но в радостных криках родни изменницы, никто не обратил внимание на его реплику. Графу было чему удивляться, ведь он налил яд в оба кубка. Проверки естественно не опасался, поскольку во-первых все дворяне, люди слова. Во-вторых, он мог просто убить свою жену по закону и никто ему слова бы не сказал. Нет, решил устроить представление.

   Супруга хотя и была на три века моложе графа, соображала быстро. В комнате, кроме стола не было ничего, ни окна куда можно плеснуть отраву, ни мебельного сундука, просто голые стены, пол и стол, если их окропить станет заметно и она будет все равно умерщвлена, но с еще большим позором. На одежду не вариант, пятно сразу обнаружат.

   Графиня нашла выход, опрокинула один из фужеров себе в пышную прическу и сидела тише мыши, ожидая пока влага высохнет. В последствии она лишилась волос и оставшуюся, но долгую жизнь провела в париках. Впрочем, ее это нисколько не портило, кавалеры даже находили некоторую изюминку в лысой женщине.

   Родственники нашли и допросили соблазнителя. Узнав, что его нанял граф, решили не раздувать скандал, несчастного просто прирезали, а граф сгорел спустя пару лет неудачно раскрыв ставни в разгар дня.

   Как бы там не было имя Дёршингера стало использоваться для обозначения ситуации, когда кто-то физически жив, но уже не жилец. Смертельно больной, приговоренный к смерти или разумный, судьба которого висит на волоске. Последнее по смыслу ближе всего.

   Также и с этими любителями напасть исподтишка. Зыркают исподлобья, может даже планы на будущее строят, а их путь уже прерван. В последствии оказался прав. Я встретил их уже мертвыми.

   Тут бородач оживился, его глаза из озер гнева, волшебным образом преобразились в моря надежды. Я проследил взгляд, он смотрел на шею, с которой свисал цеховый знак: сломанный осиновый кол.

   – Швятая ночь! – прошепелявил он разбитыми губами. – Хомодайрес! Кренк, – обратился он ко второму. – Мы напали на маштера. Какое шчаштье!

   – Ночные Боги! – взревел Кренк. – Это правда? Вы действительно охотник на исчадий!? Вы-то нам и нужны!

   – Не понимаю причины вашей радости, – я пожал плечами. – Нападение на хомодайреса тяжкое преступление, влекущее за собой вынос на солнце...

   – Пушкай! – прервал меня шепелявый. – Хоть на шолнце, хоть в поруб, все едино, только помогите ишвести ашпидов поганых!

   – Да и меня убейте, – поддержал Кренк, – только слово дайте молвить, тогда и помирать не страшно. Нам с Ханком только и остается, что на вас уповать.

   Славно поют, но не похоже, что с умыслом скверным, видать их и в правду припекло, так сыграть радость от вида медальона, надо суметь. Куда там простому деревенскому лаптю.

   – Умереть дело дурацкое, да не хитрое, завсегда успеете. Сейчас я вас развяжу, но если будет хоть намек на нечестную игру, сразу в расход. Понятно?

   – Ясно мастер! – заголосили оба. – Все как скажешь сделаем.

   Освободил сначала бородатого, потом русого, но вставать не позволил, лишь приказал сесть рядом ко мне лицом. Даже не дернулись, начинаю верить, что землепашцы на самом деле рады мне.

   – Пошвольте мне рашшкашать гошподин, – начал Ханк...

   – Погоди языкастый, пусть твой друг отвечает. У него пока зубы целы. Я буду задавать вопросы, вы отвечать. Отвечать быстро, лаконично, не раздумывая и честно, если соврете обижусь. Хотите знать, что тогда будет? Вижу по глазам, что не хотите и правильно. Итак первый вопрос. Вы служили в армии?

   Они переглянулись, кивнули дружке.

   – Да мастер, – ответил за них Кренк, – в Коронных егерских войсках.

   – Ясно, вот откуда такая выучка. Следующий вопрос. Зачем вы на меня напали?

   – Мы решили, что вы вовкулак! Кто еще станет ходить в добром уме рядом с этими вонючими псами?

   – Занятно. Сами здесь чего забыли?

   – Знамо чего! Поджигать шли. У нас собой в гробах "злая вода", литров тридцать, хватит что бы весь их поганый лес спалить!

   – Поджигать значит? Мало того, что это деяние карается смертью через дробление, так насколько мне известно для егеря портить лес, как отдать свое чадо на растерзание. Наверно, у вас были веские причины?

   Не сговариваясь пленники смежили веки, глубоко вздохнули.

   – Смертельные причины мастер, – слова Кренк выдавил с хрипом, – такие, что заставляют мужчину бросить все дела.

   – Такие, што если не пойти на их зов, незачем жить, – добавил Ханк.

   – Рассказывайте...

   – Чуть более двух лет назад, перед самым рассветом к нам в деревню пришел странный вампир, – начал Кренк. – Хотя в тот момент он не показался нам странным. Древний, старый, мы раньше не видели, что бы вампиры доживали до столь почтенного возраста, на вид ему было не меньше тринадцати веков. Клыки у странника были почти стесаны, крови он пил совсем чуть, налегая в основном на вино и пареное мясо, которое готовили ему в деревне. Однако телом старик был крепок. Оказалось, что всю жизнь он отдал собиранию приемов из различных единоборств. Ходил по миру, набирался опыта, вступая в поединки с представителями различных школ. Он предложил селянам напасть на него, мы только посмеялись чудачествам старца. Но странник сумел удивить. Он поднял двухсоткилограммовое бревно, предназначенное для строительства дома, прислонил его к стене и необычным ударом ноги развалил могучий дуб на две части. Все диву дались.

   – Как он назвал себя? – уточнил я, когда рассказчик прервался на миг.

   – Ракугава... А свое умение "Пустая Рука".

   Мне стало страшно, заныло сердце в предвкушении большой, может непоправимой беды. Я почувствовал, как ко мне прикасается жуть и запретное знание. Этот термин мне известен. Так хумансы назвали свое ночемерзкое боевое искусство. Хомодайресы по крупицам собирали приемы монстров, платя за мизер, смертью мастеров ордена. Наш метод боя, использование серпов, частично основано на искусстве "Пустая Рука". Я знал только один случай когда "пусторукий" очутился в нашем мире. Тогда все закончилось даже хуже, чем появление "свяща". Адепт страшного боя, мог в одиночку уничтожить целый город, только он делал это ни как свящ – проклятием, а ногами и руками, не зная устали, отрывая конечности, разбивая черепа, впадая в ярость, которой не мог насытится. Но не это самое страшное, в конце концов даже безумную силу отродья можно победить жертвенностью разумных, завалить монстра трупами, расстрелять сотнями быстрострелов. Пусторокий обладал магией, делающий его самым страшным монстром в подлунном мире, он мог обращать... Делать из вампиров мерзких, лишенных разума, но обладающих чудовищной силой миньонов-хумансов.