Текст книги "Кто ищет… (СИ)"
Автор книги: Екатерина Скорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Глава 33
Аня бежала, не разбирая дороги, пока не стало колоть в правом боку. В голове резвился ветер, разбрасывая мысли в разные стороны. Сейчас она не думала ни о чем и ничего не соображала. Только в груди все разрывалось на части, не имея возможности выплеснуться слезами. В глаза будто насыпали песка, а губы шептали одно: «Так не бывает…».
Углубляясь в незнакомые переулки, совершенно не запоминала, куда бежит – все дома казались одинаковыми, серыми и убогими великанами. Да и зачем? Она не вернется обратно. Никогда. Ноги занесли Аню в какой-то узкий двор с коробушками гаражей и бабками у подъезда. Они смерили ее «прокурорскими» взглядами.
– Чего только с молодежью ни делается, – поджав губы, произнесла одна из них – тучная, в цветной кофте и с авоськой в руках.
– Совсем стыд потеряли, – поддержала ее вторая, такая же полная, но ниже ростом и в очках с толстой оправой.
Аня не сразу поняла, что речь идет о ней. А, впрочем, неважно. Теперь все стало неважно… Осмотрелась, выискивая, куда можно было бы пройти дальше. Но двор оказался глухим.
– Да она, поди ж, наркоманка, – подбирая авоську к груди сказала первая бабуся. – Можа, милицию вызвать?
– Да ты что?! Я их и не видала никогда, – искренне всплеснула руками вторая, пристальнее всматриваясь в Анино лицо. – Молодая такая, а уже порченная…
– Да ты смотри: кто в здравом уме по улицам голышом бегает? Точно – наркоманка, либо пьяная… Но пьяная бы на ногах ровно не стояла… А чего их жалеть-то, сволочей? Сами колются и других на дозу подсаживают, – вторая бабуся решительно направилась к подъезду. – В соседнем подъезде у Кириллыча одна такая внука СПИДом заразила.
Сказав это, она скрылась за железной дверью. То ли поспешила вызвать правоохранительные органы, то ли просто испугалась, что наркоманка может и ее заразить чем-нибудь. Подумав об этом, Аня усмехнулась, ощущая, какая кривая и едкая вышла улыбка. Да, скорее всего она и впрямь выглядит ужасно. Растрепанная, с безумным взглядом, в одних трусах и мужской рубашке. Увидев такую в своем дворе, Аня тоже поспешила бы скрыться прочь – от греха подальше. Спохватилась – надо же, вернулась способность мыслить… Вот только о главном и мучительном мозг упорно отказывался рассуждать. Как и верить в реальность происходящего.
– Дочка, – тихо произнесла оставшаяся бабушка. – Ты бы шла домой. Али случилось чего?
– Случилось… – еле выдавила из себя Аня. Нестерпимо захотелось выговориться здесь и сейчас, но слезы застряли в горле и дальше не шли, как и откровения. – А дом… У меня теперь нет дома. И не было никогда…
Бабуля посерьезнела, подошла ближе, впрочем, оставаясь на разумной дистанции.
– Так, может, милицию вызвать?
– Нет, спасибо, – не мигая, ответила Аня. – Милиция мне не поможет…
Не дожидаясь ответа, она помчалась прочь из незнакомого двора. Вернувшаяся способность мыслить убивала, наполняла душу горечью и страданием. Бежать, ничего не соображая, было легко и свободно. Вот только рыдания все сильнее штурмовали горло и становилось труднее справиться с желанием выплеснуть их в чью-нибудь надежную жилетку.
Видимо, Анины ноги лучше нее самой знали, куда нести хозяйку. Через полчаса, час или полтора – она не знала сколько прошло времени – остановилась, напряженно глотая ртом воздух. Огляделась – знакомый дом с железными балконами. Аня прошла во двор, нажала код подъезда под удивленными взглядами женщин, приглядывавших за возившимися в песочнице детьми. Вошла в подъезд, отсчитала каждую ступеньку, вспоминая, как Сережа нес ее здесь на руках. Память отказала на пятнадцатой.
Очнулась перед открытой дверью, из которой доносился противный писк звонка. Будто в вязком сне проследила за своей рукой, беспрестанно трепавшей черную кнопку. Наклонив голову, стала всматриваться в тьму проема – где же Сережа?
– Анюта, да ответь же! – над самым ухом раздался его отчаянный голос.
Оказывается, он тряс ее за плечи. Почему раньше не почувствовала? Мысли пружинили, мешались, ускользали. Каждую становилось крайне сложно додумать.
– Привет… – произнесла, словно кукла, которая хлопает глазами и пищит «мама», когда ее переворачивают.
– Что случилось? – интонация Сергея наполнилась тревогой.
В один миг перед Аниными глазами пронеслась минувшая сцена, больше напоминавшая театральную постановку или дурацкий розыгрыш. Вот когда слезы вырвались наружу.
– Мне плохо… Мне очень плохо, Сережка…
Аня задыхалась. Слова застревали в горле, в груди разгорался пожар. Как она могла полюбить родного отца? Кто там наверху решил сыграть с ней такую шутку? А главное – за что? Ане казалось, что она умирает – рыдания рвали легкие. Ей хотелось наказать себя за предательскую, запретную любовь, вырвать сердце и сжать его в кулаке. Она готова была на все – лишь бы оно перестало ныть и впиваться в душу щемящей горечью.
– Анют, расскажи хоть что-нибудь! Я попробую помочь, – Сергей обеспокоенно тормошил ее, пытался заглянуть в глаза.
Но Аня не смогла ответить – из ее рта не вылетало ничего, кроме рыданий. Плечи дрожали, слезы лились сплошным потоком, застилая глаза.
– Препод твой что-то натворил? Марина? – Сережка предпринял новую попытку разговорить ее.
Аня сильнее прижалась к его надежному плечу. Ощутила искреннюю поддержку, заботу, проскальзывавшую в интонации, словах, жестах Сергея. Вот он – настоящий друг, которому всегда можно поплакаться «в жилетку», доверить тайны и в ответ услышать не абстрактное «все наладится», а правду. Он не станет ее жалеть, чтобы полегчало, но поможет исцелиться через мучения и боль. И при этом – всегда будет рядом, защитит. В голову закралась шальная мысль – вот кто поможет ей избавиться от проклятого чувства.
Перестав рыдать, Аня повернулась к Сергею, заглянула в теплые карие глаза, а потом прикоснулась к губам своими. Он не отшатнулся. Сидел, как вкопанный и ждал, когда она перестанет его целовать. Но Аня не унималась. Осознание, что ласкается не к тому, кто оказался так дорог и так недосягаем, терзало. Хотелось остановиться и убежать. Вот только можно ли скрыться от себя самой?
Аня провела языком по Сережиным губам, прижалась к нему всем телом, еще содрогающимся от плача. Хотелось вжаться в него, почувствовать на себя тяжелую плоть мужчины, который единственный не причинит вреда, потому что не хочет этого делать. Кажется, более опытная в любовных делах Карина говорила, что сильный пол возбуждают прикосновения «там». Замирая от страха и давясь слезами, Аня скользнула рукой к Сережиной ширинке, но он остановил ее.
– Ты этого хочешь? – спросил осипшим голосом.
– Мне это надо, Сереженька… Очень надо… – Аня оторвалась от Сережиных губ и умоляюще посмотрела на него.
Не произнося больше ни слова, Сергей ответил на поцелуй – долго, трепетно, но не страстно. Будто не сексом собирался заняться, а писал кистью на холсте. Так же нежно положил ее на диван и стал расстегивать рубашку. Каждый миг, когда он прикасался к ней, Аня мысленно благодарила Сережу. Его ласки были не требовательными, а успокаивающими, размеренными, поцелуи согревали. Аня зажмурилась, целиком отдаваясь во власть первого любовника.
Выходило совсем не так, как ей хотелось – вместо наказания она получала утешение. И только острая боль, вонзившая внизу живота, наполнила душу очищающим самобичеванием. Но это именно та боль, которая ей сейчас была нужна.
Аня стояла под прохладными струями душа, равнодушно рассматривая обстановку Сережиной ванной. Голубая плитка на стенах и такой же пол, местами облупившая побелка на потолке… Пустая корзина для грязного белья, с усердием бухающая стиральная машинка и кристально-белый «седалищный друг»… Узкий совмещенный санузел, который казался просторным только из-за того, что вместо привычной чугунной ванной красовалась душевая кабина. Аня закрыла лицо руками. Вот и все… Теперь от ее невинности не осталось и следа – Сергей вовремя сообразил, что произошло и аккуратно подложил под Аню свою рубашку, которая сейчас вертелась в стиральной машинке.
Хотелось плакать, но глаза оставались сухими. Детство кончилось. Причем не час назад на диване, а тогда, когда в дверном проеме квартиры Виктора показалось перекошенное лицо матери… Аня уже смирилась с этим. И теперь в груди разрасталась кромешная пустота, поглощавшая все прочие чувства… В том числе – сожаление о содеянном.
И потом, чего теперь метаться, если все случилось? Не без ее желания случилось… И тут стоит еще раз поблагодарить Сергея – он не стал ее утешать, раскаиваться или мозолить языком тему девственности. Хоть и был удивлен и даже растерян, когда понял, с чем столкнулся. Аня видела это по его лицу. Но недоумение сменилось нежностью, движения стали до крайности плавными, будто Сережа испугался, что она разобьется от очередного толчка. Не разбилась и не рассыпалась… Просто, стала чуть-чуть другой. И потом – она сама хотела этого, к чему теперь терзания и разговоры?
Аня выдохнула, выталкивая из легких тоску вместе с воздухом. Может, много позже она и будет убиваться, но сейчас в этом нет смысла. Когда на плечах висит более тяжкое преступление, такой грешок кажется невесомым, надуманным… Отец… Сколько раз, несмотря на ненависть к выдуманному образу, Ане хотелось его ласки, доброго совета, строгости в конце концов! В детском саду и начальных классах она с завистью слушала рассказы других детей, когда на двадцать третье февраля они хвастались храбрыми и умелыми папами. А потом просто перестала верить в чудо и ждать, что отец вернется. Бросит разлучницу и найдет их с мамой… Вот идиотка! Она и впрямь верила в это! Жила мечтой и, как казалось, стерегла для папы место в маминой сердце…
Теперь у нее нет мамы… Той самой, которая пела колыбельные и ругалась из-за двоек… Той самой, которой единственной можно было рассказать обо всех проказах, замирая от страха в ожидании упреков. И вместе с тем, заботливее и роднее которой не существовало во всем мире другого человека… Все – ложь! Даже сейчас в голове не укладывалось, что случившееся – правда… Словно Аня впала в забытье и оказалась в кошмаре, где каждый близкий превратился в оборотня: мать – в монстра-воровку, а любимый – в заблудшего отца…
Аня закрыла рот ладонью, давясь яростным стоном. Почему она?! Этот вопрос мучил ее неотступно. Чем провинилась? В Москве миллионы людей, а такое «счастье» свалилось именно на ее голову! Уж лучше бы кирпич – так хотя бы не пришлось жить дальше с полученными ранами… А ей придется… Смотреть в зеркало, видеть глаза, которые подарила ей настоящая мать, вспоминать волнующие поцелуи того, кого язык отчаянно отказывался называть отцом… И жить с этим.
Взгляд скользнул по станку, видимо, оставленному Сергеем после утреннего бритья. Хотя… Всего несколько полос на запястьях и все проблемы растворяться в бесконечности небытия… Пугающей пустоте, заглянув в которую душа сжимается в комок, а сердце обливается кровью. Аня вздрогнула, собственные мысли заставляли трястись, но не от холода, а от пожирающего сознание страха. Она подалась вперед, потом отшатнулась. «Этим ничего не решишь…» – шептали губы, а руки все равно тянулись к лезвиям. Надо только разломать станок, чтобы вытащить их из безопасного плена. Суицид перестал казаться невозможным, наоборот – все больше манил исцеляющей силой забвения.
Дверь в ванной открылась, на пороге застыл Сережа с полотенцем в руках. Аня инстинктивно прикрылась правой рукой, а левую спрятала за спину – в ней сейчас был зажат бритвенный станок. Почувствовала, как кровь прилила к щекам. «Веду себя, как ребенок, застанный с коробком спичек», – досадливо подумала. Более того, внутри поселилось раздражение, что Сергей ворвался в самый неподходящий момент. Видимо, он заметил смятение на ее лице, отвернулся и протянул полотенце.
– Держи, хватит мокнуть, пойдем – чаю горячего попьем с медом, – в голосе сквозила наигранная бодрость.
Наверное, Сережа и впрямь хотел поднять Ане настроение, но сейчас ей было нужно только одно – чтобы он поскорее ушел.
– Ты иди, – пробурчала она, скрывая досаду. – Полотенце брось куда-нибудь, я еще не закончила, – со смаком выговорила последнее слово. Скоро будет конец всему: и купаниям, и угрызениям совести…
Сергей оставил полотенце на стиральной машине и ретировался. Аня развернулась к душевой, полная решимости покончить с этой никчемной жизнью. Взгляд наткнулся на капли, разукрасившие алым голубизну кафеля. Аня поморщилась, раскрыла левую ладонь, из тонких полос на которой сочилась кровь. Видимо, она слишком сильно зажала станок в кулаке – он сломался, и лезвия впились в нежную кожу.
Аня подошла к раковине, включила воду и подставила туда руку. Прозрачные струи становились розовыми и уносились в сток. Вот так и ее силы умчаться из порезанных вен в просторы канализации, а вместе с ними и все ее существо. Сознание померкнет под аккомпанемент терзающей душу ненависти к самой себе…
– Анют! Хватит угнетать себя в одиночку! – раздался голос Сергея из-за двери. – Выходи уже!
Аня вздрогнула и очнулась от завораживающего зрелища. Схватилась за руку, словно на ней зияла смертельная рана, и опрометью выскочила из ванной.
Глава 34
В дверном проеме Аня столкнулась с Сергеем, уткнулась ему в грудь и разревелась, размазывая слезы и кровь по лицу. Он крепко обнял ее, погладил по волосам широкой ладонью.
– Ну, хватит, успокаивайся, – произнес нарочито жестко, прижимаясь щекой к Аниной голове. – Все пройдет…
– Нет… Это всегда будет со мной, – с трудом выговорила она. – Сережа…
– Это что у тебя? – резко оборвал он, заметив кровь на ее ладонях.
Спрятать руки Аня не успела – Сергей с силой притянул их поближе, нахмурился, рассматривая порезы. Внутренне сжалась, готовясь выслушать ругань и воззвания к совести, но он не проронил ни слова. Так же молча провел ее в комнату и усадил в кресло, залез в тумбу, извлекая пузырек перекиси и бинты. Аня следила за его размеренными движениями, разглядывала Сережино сердитое лицо… Оно действовало, как горькая микстура – может, неприятно на вкус, зато целебно. Внезапно захотелось все ему рассказать, довериться даже в большей степени, чем несколько часов назад. Слова скатывались с языка, унося с собой частицу той боли, что клокотала в груди. Ощущение безнадежной прострации истлевало под напором Сережиных заботливых рук, бинтовавших располосованную ладонь.
Перестав говорить, Аня уткнулась Сергею в плечо, будто пряталась от чувства вины, просыпавшегося под его строгим взглядом. Он затянул тугой узелок, обрезал махровые края повязки, задержался, согревая ее руки своими. Потом снял с себя футболку и одел на нее, как на ребенка.
– Это того не стоит, – после нескольких минут раздумий произнес Сергей.
– У меня теперь ничего не осталось, – на глаза опять запросились слезы. – Ни семьи, ни любимого человека…
– Нет, – Сергей решительно мотнул головой. – Есть ты. Значит, ты должна жить ради себя.
Аня кисло улыбнулась.
– Тебе легко говорить… – отвернулась, разглядывая лакированный подлокотник кресла.
– Анют, почему ты так уверена, что только тебе бывает плохо? – Сергей резко перешел на грубый тон, вырывая ее из очередной волны саможаления. – Откуда этот малолетний эгоизм? Вроде уже взрослая девчонка, а все думаешь, что у всех текут молочные реки с кисельными берегами, кроме тебя!
– Можно подумать, ты испытывал нечто подобное! – огрызнулась Аня, но тут же пожалела. Желание отговариваться и сыпать гадостями невольно захватывало верх над здравым смыслом.
– Не совсем. Но было. Не надо замыкаться на себе – оглянись, и увидишь, что в душе у каждого тонет камень, круги от которого никак не перестанут бежать… Да, тебе досталось от старухи-жизни, но у нее же припасено до хрена предательств для других.
Сергей встал и вышел из комнаты. Вскоре из кухни донесся щелчок чайника и хлопанье холодильника. Бесприютная тишина повисла над Аниной головой. Казалось, что в густоте беззвучия слышно, как бьется тугими толчками ее сердце. Без Сережиной опеки стало сиротливо и зябко. Поежившись, Аня тоже отправилась на кухню. Сергей стоял около раковины и ополаскивал кружки. На плите грелся ковшик с молоком.
– Тебя тоже предавали? – спросила, присаживаясь на уголковый диван.
– Да, – не поворачиваясь, ответил Сережа.
– Кто? – это не было любопытством. Ане и впрямь казалось необходимым знать, что не ей одной пришлось пройти через подобное.
– Моя девушка, – с вымученной улыбкой ответил он, ставя чистые кружки на стол. – Но это было давно, когда я служил еще. История банальная, так что с твоей никак не сравнима.
Сергей выключил конфорку, разлил пышущее жаром молоко по бокалам, подвинул к Ане деревянную крынку с медом.
– Угощайся.
– Не дождалась? – продолжала допытываться она, запуская ложку в мед.
– Да. Причем, я ведь не знал ничего. Просто погано как-то стало на душе. Вот и написал ей: «Что, сука, натрахалась?», а она в ответ всего два слова… «Как узнал». Вот и вся любовь…
Сергей мешал молоко, забыв положить туда меда.
– Ты ее до сих пор любишь? – замирая от страха, спросила Аня. Боялась не того, как он отреагирует на подобные расспросы, ответ был важен для нее самой. Она словно примеряла на себя Сережину боль, взвешивая, сумеет ли пережить свою?
– Нет, – чересчур резкий ответ. Будто оторвал и бросил от себя еще кровоточащий кусок плоти. – Я ее похоронил в тот самый день. И тогда мне тоже не хотелось жить, казалось – больше ничего не будет и не было никогда. Но потом опомнился – оставалась мать, отец, который еще не погряз в беспробудном пьянстве. Но вот возвращаться домой я не торопился. Остался служить. Тогда как раз начался путч, вся эта грызня с развалом СССР. А потом – Чечня… Вот где понимаешь, что нет ничего дороже жизни. Там все другое теряет смысл…
Аню распирало узнать побольше о Сережиной службе, но глядя в его подернутые задумчивой пеленой глаза, удержалась. Да и не станет он рассказывать про пережитое на войне.
– Ты убивал? – все-таки не смогла справиться с любопытством.
Сережа рассмеялся. Кажется, он даже обрадовался такому вопросу.
– Тебе это знать не обязательно.
Аня тоже улыбнулась, вспомнив, как в тот день, когда Сережа спас ее, спрашивала нечто подобное. Да, теперь нападение Васькиной шайки казалось таким далеким, зыбким. Если бы все забывалось столь же быстро и легко! Отхлебнула горячего молока, пахнущего липой и акацией, наверное, все и впрямь наладится. Когда-нибудь… Но что ей делать сейчас?
– Сережка, а что делать мне? Тоже их похоронить?
Обжигаясь, Аня сделала еще глоток. Сережа ответил сразу, видимо, для него все было просто и очевидно.
– Конечно, нет. Как бы то ни было – они твои родные люди. Марина… Не знаю, о чем она думала, почему не отдала тебя родному отцу? Знаю одно – неизвестно, что с тобой случилось бы на безлюдной улице, если бы не она. Она тебя вырастила, воспитала, выучила… И нельзя так просто вычеркнуть ее из жизни. Все равно она – мать. Пусть и не родная по крови. А вот Андреич… Пока видишь в нем мужчину – не стоит пересекаться. Надо остыть, подумать, отвлечься… Не знаю. Тут я тебе вряд ли советчик.
– А ты как… отвлекался… когда с армии вернулся? – задала щекотливый вопрос, до сих пор вертевшийся на языке.
– Мужикам проще – пошел девок портить направо и налево. Мстил, – ироничная усмешка сорвалась с его губ. – А потом успокоился и просто стал жить. Но для тебя это не выход, – тут же добавил строго. – Узнаю что плохое – уши оторву.
– Я бы уехала, но куда? У меня теперь и документов-то нет.
– Все у Марины?
– Да.
– Я заберу. А про уехать, – Сереже потер подбородок, – найдем куда. У меня тетка живет в Подмосковье. Отправлю к ней в качестве дамы сердца. Заодно и откормит тебя козьим молоком.
Он перешел на шутливый тон, но в голосе все еще проскальзывала грустинка.
– Спасибо. – Аня положила свою руку на его.
– Да не за что. Иди – поспи, а я пока смотаюсь на работу. Сегодня моя первая смена после отпуска.
Аня послушно отправилась в комнату, забралась с ногами в широкое кресло и забылась. В этой дреме не было ни снов, ни печалей. Только ощущение, что кто-то большой и сильный смотрел на нее с неба. И этот кто-то, в отличие от нее, точно знал – все пройдет. Пройдет и это.
Аня бестолково сновала по Сережиной квартире. Насидевшись у Виктора, она больше не хотела замыкаться в четырех стенах. Если бы у нее было, что одеть – пошла бы прогуляться, подумать. А так… Оставалось только смотреть «зомбоящик». Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Нехорошее предчувствие закопошилось в животе, будто кто-то поселился внутри. Нерешительно потоптавшись, Аня отправилась к двери. Может, Сергей забыл ключи?
Глазок представил взору смутно знакомого парня – кудрявого с раскосыми глазами. Где же она видела его раньше? Но Аня не стала тратить время на воспоминания. Чутье подсказывало, что открывать не стоит. Отойдя от двери, села в прихожей, обхватив колени. Очередной настойчивый звонок, за ним – еще один. Страх сменился раздражением. Он что, так и будет стоять, вдавливая пальцем кнопку?
– Откройте! Я знаю, что вы там!
Аня молчала.
– Прошу, откройте! Я частный детектив, искал вас по просьбе вашего отца! Виктора Андреевича!
Аня вздрогнула, но только сильнее подтянула ноги к груди, будто на полу разлили кислоту и она боялась в нее вляпаться.
– Я все знаю! Простите его, прошу! Он очень вас любит и искал двадцать лет! Понимаю, сейчас вы не захотите с ним разговаривать, но, может, потом решитесь на новую встречу? Прошу вас, откройте!
Послышались глухие толчки в дверь.
– Уходите! – не выдержав, закричала она. – Я никого не хочу видеть!
По ту сторону двери послышалось шуршание, а потом приглушенный топот удаляющихся шагов.
Осторожно, будто ступая по стеклу, Аня подошла к двери. Прислушалась – тишина. Замирая от волнения, открыла замок, выглянула. Безлюдный лестничный пролет с клетчатой плиткой на полу и гнутыми железными поручнями. Взгляд упал на белый листок, валявшийся под ногами. Наверное, выпал из-за ручки двери.
Аня нависла над ним, будто размышляла – брать или нет, а потом молниеносно схватила, беспощадно комкая, и юркнула обратно за спасительную преграду.
«Анна! Можете злиться на отца, но очень прошу с ним связаться хоть когда-нибудь. Он очень страдает».
Ниже – телефоны и адреса – Московские и Тверские.
Скомкав листок, Аня отправилась на кухню. Выбросить. Нет, лучше сжечь! Еще раз столкнуться с Виктором… Нет! Аня предпочла бы броситься в огонь, чем оказаться с ним рядом. По крайне мере, настоящее пламя должно быть более милосердно, чем геенна стыда и ненависти к самой себе.
Аня села к окну и стала ждать, когда придет Сережа. Угасающее вечернее солнце отползало со двора, и вместе с ним редели мамочки с колясками и карапузами на детской площадке. Вчерашние бабули чинно вышли из подъезда и устроились на скамейке, по-хозяйски оглядывая двор. Аня готова была наблюдать даже за разноцветной кошкой, разлегшейся на капоте разбитой «девятки». Лишь бы не думать ни о чем другом и ничего не вспоминать…
Сергей пришел только к девяти. Вымотанный, понурый, будто работал гладиатором и только что побратался со львом. Аня обрадовано крутилась рядом, как щенок, наконец-то дождавшийся хозяина. Рассказывать было нечего, поесть она ничего не приготовила, поэтому звать на кухню тоже не имело смысла. Осталось только преданно заглядывать в глаза.
– Держи, – Сергей протянул широкий раздутый пакет. – Там паспорт и кое-какие вещи, мобильный.
Аня прижала авоську к груди.
– Ты был у нее? – язык присох к небу.
– Не совсем. Заходил, но Марины не было дома. Думаю, вам лучше пока не видится. Хорошо, если ты уедешь завтра с утра.
– А как же универ? – Аня невольно цеплялась за прежнюю жизнь, от которой у нее ничего не осталось. – Хотя, видеть его… Нет. Но и прогуливать тоже не очень…
– Пиши заявление на академотпуск. Я отнесу. Я взял билеты на двенадцатичасовую электричку до Можайска. Можно и раньше, но хочу тебя проводить, если не против…
– Конечно… Спасибо, Сереж, – Аня поцеловала его в щеку. Только сейчас осознала, что до сих пор комкает листок с Витиными адресами в руках. – Только… Я не поеду в Можайск.
– Как? Тебе надо…
– Да, но я поеду в другое место. Думаю, еще есть родня, которая будет рада меня видеть. По крайне мере, хочу на них посмотреть. А уже потом – к твоей тете.
– Тогда ладно. Ты ела чего?
Аня отрицательно мотнула головой.
– Зря, в холодильнике навалом харчей. Я, собственно, уже отчаливаю – на работу так и не попал, а ты голодом не морись – и так одни глаза остались. Поешь и спать. Да, заявление в деканат напиши, не забудь.
– Хорошо.
Сережа чмокнул ее в макушку и ушел, опять оставив в одиночку разглядывать стены квартиры и изученный вдоль и поперек двор. Аню лихорадило, внезапно вспыхнувшая идея пугала и одновременно притягивала. Конечно, только в мечтах все гладко, но разве от этого люди перестают мечтать?
Новый день настал слишком быстро. Аня не успела стряхнуть остатки дремы, как Сережа уже вез ее в выпрошенной у друга напрокат Митцубисси Паджеро цвета мокрого асфальта. Машина послушно вплывала в виражи, замирала на светофорах. Но Ане казалось, что она едет слишком медленно и в то же время чересчур быстро. Может, потому, что ей самой и хотелось оказаться подальше от бывшего дома, и нет?
Толпы людей, толкавшихся на перроне, смущали ее. Вот что, значит, неделю просидеть взаперти – начнешь шарахаться от собственной тени. Одергивая себя от желания спрятаться за Сережиной спиной, Аня шла рядом с ним и разглядывала возможных попутчиков. Мужчины, женщины, дети… Бесконечные кутули и сумки на колесиках… Расслабленные и наоборот, напряженные лица… Интересно, как выглядит она? Аня вздохнула. Ей и сейчас не хотелось смотреться в зеркало, не то, что вчера вечером или сегодня с утра…
– Пришли.
Сергей остановился, поставил на асфальт перрона спортивную сумку с Аниными вещами. Часть из них те, что он привез вчера от мамы, другую они купили буквально час назад в ближайшем к дому торговом центре.
– Ты звони, если что. Да и просто так…
Аня прижалась к его груди, потерлась щекой, вдыхая запах, ставший родным.
– Спасибо.
– Я это… Симку тебе новую купил – на себя записал. Но старая тоже в пакете с телефоном – перепишешь оттуда номера, какие посчитаешь нужным, – показалось, или он смутился? Похоже, Сергей не хотел с ней расставаться…
– Я буду скучать, – искренне улыбнулась, а потом, озорно сверкнув глазами, дотянулась до его губ и поцеловала.
Сережа не отпрянул, но и не ответил на прикосновение.
– Иди уже, – натужно рассмеявшись, произнес он и хлопнул ее по попе.
– Иду! Вот прямо не терпится тебе от меня избавиться!
Аня зашла в вагон, устроилась у окна, кинула сумку в ноги. Народу было немного – несколько мужчин в костюмах и с портфелями, бабушки с корзинками и с сумками, одна женщина в легком платье… Через несколько секунд раздался зычный женский голос, объявивший следующую остановку. Сережа не махал на прощание – просто не сводил с нее глаз все то время, что электричка, медленно разгоняясь, отползала от перрона…
– Прощай, – сдерживаясь, чтобы не заплакать, сказала сама себе.
Московские высотки замелькали перед глазами, словно кто-то отматывал назад пленку кинофильма. Вся эта насыщенная суета останется позади, а что ждет впереди – об этом пока не знает никто. Но стоило вылезли из подростковой скорлупы, чтобы узнать это.
