Текст книги "На пороге юности"

Автор книги: Екатерина Рязанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Нелегкие разговоры

Утром Олег сквозь сон слышал, как Антонов поднялся, одеваясь, вполголоса переговаривался с соседом и наконец ушел.

Когда Олег проснулся, в общежитии никого не было. На тумбочке возле кровати лежали пара яиц, огурцы, хлеб. Поодаль виднелась прижатая огурцом записка:

«Я ушел по делу. Жди меня дома. К обеду зайду. Антонов».

Олег поискал глазами свою одежду. Ее нигде не было. Вскочив с постели, он побежал в душевую. Снова принял теплый, ласковый душ. Но одежды не было и здесь. Олег возвратился в комнату и, усевшись на постели, задумался.

Даже на улицу теперь не выйдешь! Куда сунешься в одних трусах?

В комнату неслышно вошла уборщица и молча принялась мыть пол. Она с трудом ворочала тяжелые тумбочки и кровати.

Олег решил помочь женщине.

– Давайте я буду передвигать, а вы только мойте, – предложил он.

Уборщица отжала тряпку и, отведя локтем спустившуюся на лицо прядь волос, посмотрела на Олега без улыбки. Это была пожилая женщина. Волосы ее были почти совсем седые, лицо в частой сетке морщин.

– Ну что ж! Помоги, коли охота есть!

Олег начал так решительно сдвигать кровати, что женщина остановила его:

– Потише, сынок, пол поцарапаешь!

Некоторое время они работали молча. Потом уборщица спросила:

– Твои, что ли, рубаху да штаны мне вчера постирать дали?

– Мои! – обрадовался Олег. – А где они?

– Сохнут. К обеду выглажу... Где ты так завозился? Рубаха как земля. Тоже, что ли, нефть искал?

– Да-а... Нет. – Олег густо покраснел и тряхнул головой. Врать больше было нестерпимо. – Нет, я сам...

После разговора с Антоновым рассказывать о себе было легче, и он коротко поведал старой женщине о своих блужданиях.

– Да батюшки! – воскликнула женщина, когда он кончил.– А как же мать, мать-то как тебя отпустила?!

– Она ничего не знала, – признался Олег. – И сейчас еще не знает.

Уборщица села на койку и, опустив тяжелые руки, глядела на Олега и явно не видела его. Потом негромко и певуче заговорила:

– Ох, не жалеете вы сердца материнского, обормоты! Утонул, поди, думает, пропал сынок. Ума, верно, бедная, решилась!.. Разрывается, поди, сердечко на мелкие части!..– И вдруг схватила тряпку и замахнулась на Олега: – Уйди, чертенок, от греха!

Переход был так внезапен, что Олег и правда отскочил в сторону, опасаясь, что грязная тряпка угодит ему прямо в лицо. Но уборщица нагнулась и принялась ожесточенно тереть уже чистую половицу.

Олег попытался продолжать передвигать тумбочки, но женщина сердито двинула ведро и прикрикнула:

– Уходи с глаз долой, сама домою!..

Уходить было некуда. Олег пробрался к своей кровати, присел. Уборщица скоро вышла, все так же сердито погромыхивая ведром.

Олег пожалел, что был откровенен с этой грубой женщиной.

Он прилег на подушку и подумал, что с него довольно и больше ни с кем он разговаривать не станет. Надо разыскать Юрку и поворачивать домой. Хватит глупостей...

Громкий голос в коридоре заставил его поднять голову. Голос был удивительно знакомый.

– Который тут наш приемыш? Этот? – спрашивал голос.

Олег вскочил.

– Постой, постой, брат, да мы с тобой вроде как бы знакомы! Олег? Павлов? Это ты, оказывается, путешествуешь! Глядите-ка, Миклухо-Маклай, Робинзон, Пржевальский! А?

Высокий загорелый человек в клетчатой ковбойке и простых брюках, заправленных в брезентовые сапоги, хлопал Олега по плечу, вертел его в разные стороны и никак не давал себя разглядеть. Наконец это Олегу удалось, и он замер на месте. Перед ним стоял не кто иной, как отец Василия Кузьмина – Викентий Вячеславич. Он весело улыбался и с интересом разглядывал Олега. Потом подвинул табурет, уселся, расставив ноги, и, притянув к себе Олега, сжал его плечи сильными загорелыми руками.

– Ну, – спросил он, – давно в бегах? Один?

«Ну вот! Опять все сначала», – подумал Олег и молча переступил с ноги на ногу.

– Отлично. – Викентий Вячеславич не стал настаивать.– Вижу, что не один. Но за товарища говорить не хочешь. Ладно. Почему голый? Ага, костюм в стирке? Давно из дому? Недели две будет?

Олег усмехнулся, дивясь про себя догадливости геолога.

– Может, и Васька мой с вами? А? Ты уж признавайся. Ах, да! Вы теперь не дружите с ним! А жаль, брат, очень жаль... То есть не то жаль, что Васьки с вами нет, а то жаль, что не дружите больше...

Он опустил руки и стал шарить по карманам, разыскивая папиросы. Закурив и выпустив струйку синеватого дыма, Викентий Вячеславич продолжал:

– А Василий тебя любил, это я могу сказать тебе определенно. Плохо ему без твоей дружбы. Что же ты товарища в трудную минуту не поддержал?

– Поссорились мы, – хмуро признался Олег и поспешил пояснить: – Только я не знал, что у него... что у вас дома что-нибудь...

– Да, брат, дома у нас беда... Василий тебе ничего не рассказывал?

– Нет, никогда.

– И о матери своей никогда ничего не говорил?

– Нет.

– Да. Вот то-то! Мальчишество, гордость или боязнь тут – не пойму я что. А ведь ты знаешь Полину Кузьминичну?

– Знаю, как же! – поспешил заверить Олег.

Викентий Вячеславич затянулся дымом и задумчиво посмотрел на разбитое блюдечко на подоконнике. Потом примерился и стряхнул в блюдечко пепел.

– Садись-ка, Олег. Я тебе сам расскажу о нашей семье.

Олег опустился на кровать, а Викентий Вячеславич еще некоторое время молча курил. Потом начал:

– Ты, брат, войны не помнишь. Сам ничегошеньки не видел, и родители твои охраняли тебя от многих бед, которых и после войны было вот как достаточно. А мне не пришлось своих поберечь. В разъездах, в экспедициях – кутерьма! Иной раз не успевал о семье и подумать.

Как началась война, оказалась моя Полина Кузьминична с грудным Васильком да со старшей дочерью под Смоленском у родных. Сначала всполошились было, хотели уходить, а потом решили отсидеться. Да и плохо решили. Бежать пришлось под обстрелом, под бомбами. Василек на руках, дочка за юбку держится и узелок несет. А самой тоже на руки впору – девятый год ей шел, во втором классе училась. Славная была девочка...

Викентий Вячеславич старательно загасил папиросу о разбитое блюдечко и тут же закурил новую. Олег не шевелился.

– Так вот. Шли они, пока не добрались до железной дороги. Какой-то эшелон их подобрал. И неизвестно, что хорошо, а что худо в те времена было. Один от самой границы шел и живым остался, а другие в тылу погибали...

Иной раз думаю, не потянись они к железной дороге, может быть, жива бы дочка была. Да... В эшелоне разный народ собрался. Беженцы. Матери с детьми, раненые красноармейцы. Лето. Жара, мухи. Воды не добьешься. Поезд то мимо станций летит, то посреди поля остановится и стоит. Василек совсем малыш был. Без воды с грудным ребенком в летнее время гибель!.. Вот и послала наша мать Наташу вместе со всеми раздобыть воды. Бидон дала. Поезд как раз остановился возле леса. Много народу за водой пошло. Тут и налетели фашистские самолеты. Сверху видно – народ. Стали поливать из пулеметов. Несколько бомб сбросили на эшелон. Не попали, машинист вырвался. Те, кто в вагонах сидели, – живы остались, а кто за водой пошел – половина не вернулась. Наташу принесли на руках... И двух часов не протянула...

Викентий Вячеславич замолчал, неподвижно смотрел в окно. Папироса догорела, и небольшая палочка пепла стала совсем серой. Потом обвалилась и рассыпалась. Викентий Вячеславич очнулся, смахнул пепел с колена:

– Вот с тех пор у Полины Кузьминичны и начались эти припадки. Все ей думалось, что самой надо было за водой пойти, а детей в вагоне оставить. Ей все казалось, что она сама послала Наташу на смерть... Видишь как?!

Викентий Вячеславич помолчал, закурил новую папиросу и продолжал:

– Василий с детства привык к тому, что мать у нас нездорова. Помогать ей рано научился. По хозяйству все сам, а матери не давал переутомляться. И все стеснялся, как бы другие странностей не заметили да страшного слова про его мать не сказали... Но, видно, не судьба ей поправиться. Опять в больнице, слышал?

– Да почему же? – с тоской в голосе спросил Олег. Он теперь горько пожалел о том, что никогда не высказывал Полине Кузьминичне свои симпатии, что не знал о несчастье товарища во время их глупой ссоры. Впервые он по-настоящему пожалел и о том, что оставил свою мать в полном неведении, в страшном смятении и расстройстве.

– Врачи говорят – дополнительный толчок. Шли они с Василием по улице. А тут из поликлиники девочку на руках вынесли, больную. Стали ее вносить в санитарную машину, у девочки головка запрокинулась и рука свесилась. Василий не сообразил провести мать сторонкой, чтобы не видела. А она и вспомнила, должно быть, как Наташу ей принесли. Тут же на улице упала... Ты разве не знал?

– Не знал я! По-настоящему – ничего не знал!—тоскливо повторил Олег, припоминая, что Галя ему что-то такое говорила. Галя, а не Василий! Неужели и правда был он таким уж ненадежным товарищем, что не смог Василий рассказать ему о своей беде? А вот Кате, видно, рассказал. Ну и что ж! Да если бы Олег знал, разве стал бы он сердиться на Василия даже за драку?! Если бы можно было многое изменить, поправить, переделать! Как хотелось Олегу вернуть былую дружбу с Василием!

Викентий Вячеславич поднялся с табурета и подошел к окну.

– А ты из дому давно? – спросил он негромко.

– Вторую неделю, – признался Олег.

– А мать как же? Так и не знает, где ты?

Олег опустил голову.

– Вот что. – Геолог обернулся. Лицо его было спокойно и сурово. – Я через два дня с группой возвращаюсь домой. Ты поедешь с нами.

Олег мысленно заметался между желанием немедленно вернуться домой и успокоить мать и долгом товарищества. Надо было во что бы то ни стало отыскать Студенцова. Без него возвращаться домой просто невозможно.

– Я вам лучше вечером отвечу, – сказал он.

– А почему же? Конечно, подумай. Товарища бросать нельзя... Может быть, вместе и поедете...

Разговор оборвался, и они долго молчали.

Вернулся Антонов, красный и взъерошенный. То и дело поправляя очки на толстом носу, он сообщил Олегу, что Юрка в городе не обнаружен.

– Это уже наверняка, что в городе его нет. Звонил по всем отделениям милиции. А здесь милиция работает неплохо! Среди задержанных никого похожего. Несчастных случаев было всего четыре за последние сутки. Три – с женщинами, а один – с пожилым рабочим. Отсюда следует, что твой Юрка наверняка жив и здоров, понял? – И Антонов поднял над головой палец. – А уж по какой причине он не подает о себе вестей, подумай сам...

Олег не успел ничего возразить. В комнату вошла уборщица и бросила на постель рядом с Олегом его выглаженные штаны и рубашку. Олег хотел поблагодарить, но женщина, не слушая, повернулась и пошла, тяжело переставляя ноги.

Антонов побежал за ней в коридор и долго не возвращался в комнату.

– Пожалуй, надо ехать домой, – решительно произнес Олег.

Викентий Вячеславич кивнул головой, и на его лице вдруг снова мелькнуло уже знакомое Олегу выражение добродушного лукавства.

Возвращение

Наконец наступил момент, когда Олег мог собраться с мыслями и сосредоточиться. Необходимо было обдумать все, что с ним произошло, и решить, как поступить дальше.

До сих пор в сумятице налезающих друг на друга событий Олег чувствовал себя, как неопытный пловец на Волге, когда, неосторожно отойдя от берега, он вдруг ощущает, что его подхватило и понесло. И все его усилия сосредоточены не на том, чтобы плыть в нужном направлении, а лишь на том, чтобы как-нибудь удержаться на поверхности.

Сначала он не мог отделаться от чувства вины перед Студенцовым, которого он так и не разыскал.

Потом со страхом и волнением думал о встрече с родителями. Она произошла неожиданно просто и тепло.

Дверь открыл отец и спокойно, будто Олег только вчера ушел из дому, сказал:

– Ну вот. Наконец-то явился. Мать извелась совсем.

Потом – горячие объятия мамы, даже слезы, которых Олег прежде почти не видел. И первый вопрос родителей, когда все немного успокоились и уселись вокруг стола: а кто такой Антонов?

Оказывается, два дня назад пришла домой странная телеграмма, которая и обрадовала и испугала родителей:

«Ваш сын Робинзон жив здоров возвращается Антонов».

Мать испугалась: уж не главарь ли это какой-нибудь шайки?

Олег начал рассказывать про Антонова. Скоро увлекся. Рассказал про колхоз, про Настасью Семеновну и Таню. Разговор все больше принимал обычный, повседневный характер.

Неприятности начались только после того, как Олег заявил, что в школу он больше не вернется и собирается устроиться на работу.

Мать даже всплеснула руками.

– Постой, мать, погоди, – поспешно вмешался отец, – дай мальчишке выговориться. Куда же ты думаешь поступить?

– Да хотя бы в твою типографию, – спокойно и веско ответил Олег. – Я хочу что-нибудь делать сам. Я теперь знаю, что работать сумею. А школьные мастерские – это все детские игрушки.

Сказал и спохватился. Он повторял слово в слово Юркины выражения.

– Так, – протянул отец. – Чернорабочим придется идти.

– Нет, почему чернорабочим? Я в наборный цех попрошусь, на линотип. У нас теперь знакомый мастер есть.

Мать хотела что-то сказать, но отец снова прервал ее. Подошел, обнял за плечи и повел из комнаты. И мать – большая и сильная женщина – прикрыла глаза рукой и вышла покорно и безмолвно. Отец вернулся к Олегу. Он несколько раз прошелся по комнате, прежде чем снова заговорил:

– Вот что, сын. Ты можешь решать этот вопрос самостоятельно. Мы с матерью возражать не станем. Хочешь идти на работу? Иди. Хочешь продолжать учиться – мы тебе поможем. Стыдно тебе возвращаться в свою школу после твоей дурацкой выходки? И здесь пойдем навстречу. Можно перевестись в другую. Директор согласен. Но поступай так, чтобы потом не жалеть. Подумай: ты уже не ребенок. Сможешь ли ты получить настоящую квалификацию без десятилетки? Вряд ли. Теперь на заводах много людей со средним образованием. Новая техника требует знаний. Да, еще, чуть не забыл! Наша типография принимает школьников на производственную практику. Начиная с восьмого класса. Вместо уроков труда группы ребят идут на производство, прямо в цех. Кончат школу и получат специальность. Договорились, правда, пока что только с двумя цехами: с наборным и переплетным. Но и то хорошо. Ну, вот и все. Больше я тебе ничего не скажу. Решай сам.

Олег никак не ожидал, что победа достанется ему так легко. По дороге домой он заранее рисовал себе этот большой разговор в разных вариантах. Мысленно он приводил веские доводы, спорил с родителями, доказывал свою правоту.

Простые слова «решай сам» неожиданно выбили почву из-под ног и сделали задачу еще более трудной. Что и говорить, к самостоятельному решению он был совсем не подготовлен. Тут следовало подумать основательно. Хотелось, чтобы самостоятельное решение и было наиболее правильным.

Но события неслись дальше, не давая Олегу опомниться. Не успел он что-нибудь ответить отцу, как отец заговорил снова:

– Я понимаю, ты все тянешься за Студенцовым. Он бросил школу, и ты за ним. Так ведь он и постарше тебя. А кроме того, он, кажется, учиться не бросил. Поступает в техникум, если не ошибаюсь...

– Как – в техникум? – Олег был окончательно сбит с толку.

– Я точно не знаю, это мать ходила к Студенцовым про тебя расспрашивать...

Долго Олег не мог ничего понять и не хотел верить тому, что рассказал ему отец.

Оказалось, что Юрка уже три дня как вернулся домой. Мать Олега случайно увидела его на улице, но он увильнул от разговора с ней. Тогда мать пришла к ним поздно вечером, когда и сам Юрка, и его родные были дома. Она, едва сдерживая слезы, просила Юрку рассказать ей что-нибудь об Олеге. Юрка сначала отмалчивался, но, когда его отец стукнул по столу кулаком, рассказал, что потерял Олега в толпе на пристани и не смог потом найти.

– Мать хотела немедленно ехать за тобой, но тут пришла телеграмма Антонова...

– В толпе на пристани?!– бессмысленно повторил Олег, выслушав рассказ отца.

– Да, – спокойно подтвердил отец, – и не мудрено, что вы, как щенки, растеряли друг друга. Город большой, незнакомый. Что тут удивительного? В школу Юра не пошел. Теперь, говорят, отец устроил его в техникум.

Олег молчал. И ему казалось, что все это неправда и что на самом деле так быть не могло...

Ночь Олег провел почти без сна. Удобная кровать казалась жесткой. Подушка слишком жаркой. Он слышал, как долго шептались за ширмой родители, потом заснули, и кто-то из них стонал во сне... Снова его мысли возвращались к разговору с отцом. «Решай сам». Но как? «Чтобы потом не пожалеть». Это верно. Вернуться в школу и подвергнуться насмешкам товарищей, язвительным замечаниям учителей! Теперь уже не будет щита из Юркиных презрительных и наглых замечаний. Нет. Он лучше пойдет в чернорабочие... А не уехать ли ему в колхоз? Его, наверно, примут. И Таня за него попросит... Нет, глупости все это... В колхозе они с Юркой заврались так, что туда лучше и носа не показывать. А может быть, и ему поступить в техникум? Выйдет, что он опять потянулся за Студенцовым... Нет, ни за что! За ним он больше не пойдет, никуда не пойдет. Даже в техникум!.. Он лучше пойдет в чернорабочие, а потом... А потом будет видно...

Олег уснул, когда на улицах погасли фонари, а стекла окон за кружевными занавесками поголубели. Тени в комнате сгустились и обрисовали контуры отдельных предметов...

Утром родители ушли на работу и не разбудили его. Почему это? Прежде мама всегда боялась, что он опоздает в школу. Видно, и правда решили не настаивать больше на школе.

Олег встал. Походил по дому. Он с удовольствием осматривал и даже трогал знакомые вещи. Письменный стол... Здесь во время «балансовой горячки» сидел со своими бумагами отец. Иногда здесь и мать раскладывала новые карточки библиотечных формуляров. Но чаще всего здесь готовил уроки сам Олег. На письменном приборе лежит сосновая шишка. Неужели та самая?.. А на этажерке как будто книг стало больше.

Олег машинально пробежал глазами по корешкам. Вздрогнул и подошел ближе. Аккуратная стопка новых учебников для восьмого класса заполняла весь первый ряд верхней полки. Вот как, и учебники купили? Олег поспешно отошел к окну, приподнял занавеску.

Необходимо было все как следует обдумать...

На подоконнике небрежной стопкой лежат какие-то письма и записки. Одна из них адресована маме. Олег посмотрел на подпись и заинтересовался. Его матери писала Анна Вторая!

Уважаемая Мария Александровна!

Очень сожалею, что не застала Вас дома, у меня есть новости. Наши предположения оправдываются. Вера Никифоровна (наша вожатая) выяснила кое-что.

Надо ли мне говорить Вам, дорогая, что и я, и все мы в школе беспокоились эти дни ужасно!

Думаю, что не следует очень уж волноваться: мальчик, несомненно, жив и здоров и, наверно, скоро вернется.

Помните, что при всей мягкости его характера у Вашего сына есть самое важное, что послужит.ему защитой: та самая мальчишеская горячность и непримиримость, которая приносит нам немало огорчений, но со временем может превратиться в хорошую принципиальность.

Я уверена, Олег, не станет ни паразитом, ни обывателем. Будем надеяться, что он скоро увидит свои ошибки, а горький опыт заставит его отказаться от заблуждений. И значит– все будет хорошо.

Ваша А.Кальмина.

Гм... Как уверенно она пишет, кем именно Олег не будет. А кем он будет? И попробуй разберись, где заблуждения, а где настоящая правда... Уронив записку, Олег рассеянно смотрел в окно.

Перед ним был с детства знакомый кусок улицы. Серый дом напротив с мрачным и величественным подъездом. Фонарь, который по ночам освещал часть их комнаты. Его лучи падали на стену, где Олег еще в четвертом классе прикрепил большую карту СССР. Светлые полоски от фонаря обычно ложились где-то в районе Енисея. Вот бы уехать в Сибирь! Туда много молодежи едет. Небось и для Олега там что-нибудь найдется. А нужны ли там недоучки?..

Улица, шумная и людная днем, сейчас еще не очень оживленна. Вон торопятся запоздавшие школьники. Хорошо им! Они всего только опаздывают на урок. А Олегу нельзя больше вернуться в школу после этой постыдной истории...

Олег отошел к столу и только теперь заметил маленький клочок бумаги, исписанный четким маминым почерком:

«Олежка! Сделай себе яичницу и выпей молоко. Молоко в кухне за окном. Мама».

«Мама»! Будто ничего не было! «Кушай яичницу и пей молоко!» А сама как осунулась и похудела... «Мать совсем извелась», – сказал ему отец. Многие слова еще пролетают у него мимо ушей! Бедная мама... Хорошо бы ее порадовать! Вот пришла бы она с работы, а Олег сказал бы ей: «Знаешь, мама, я все же вернусь в школу. Пусть будет и стыдно, и неприятно, а я стерплю, вот честное слово! Пусть смеются, пускай издеваются. А я приду и скажу: плевать я на вас хотел! Буду учиться, и все тут!» Ну, был дурак. Теперь буду умнее. Как она обрадуется... И отец тоже.

Но сможет ли Олег решиться? Ребята ходили на шлюпках, а Олег, по существу, занимался воровством и обманом!..

От неприятных воспоминаний Олега даже передернуло.

Он не стал делать себе яичницы. Пожевал хлеба, не чувствуя вкуса, выпил немного молока, чтобы мама видела, что он все же завтракал. Снова подошел к окну и, царапая ногтем присохшую замазку, стал опять смотреть на улицу.

И вдруг он вздрогнул и поспешно опустил занавеску. На противоположном тротуаре, под деревом, остановилась группа школьников. Их было человек шесть. Среди них Олег сразу узнал Василия Кузьмина и Катю Михайлову. Остальных он не мог разглядеть. Ребята сбились в тесную группу, о чем-то совещались, поглядывая на окна Олеговой квартиры.

Олег отступил от окна и забегал по комнате. «Зачем они пришли? Как же их с уроков отпустили? Уж не собираются ли зайти сюда? Уговаривать, агитировать, читать нотации? Особенно эта Михайлова, очень кстати!..»

Олег решил ни за что не открывать двери. Но могут открыть соседи!.. Надо запереться в ванной и не выходить...

Олег осторожно выглянул в окно. Группа ребят все еще стояла у фонаря. Никто больше не смотрел на окна, и Олег теперь без опасений разглядывал всех по очереди. «Ага! Коля Маточкин. Раков... Что ему-то здесь понадобилось? Люся Рогова. Ну, эта всегда всех жалеет. Катя Михайлова. Небось собирается его отчитывать. А это кто? Галя? Не может быть! Да, это определенно она. Но ведь она в Крыму? Приехала? Пора. И так опоздала к началу занятий! Загорела, даже как будто выросла! Вот здорово!..»

Но тут же Олег поспешил себя одернуть:

«Что, собственно, «здорово»? Теперь вам, Олег Павлов, сразу захотелось в школу? А что она подумает обо всей этой истории?»

Ребята у фонаря о чем-то спорили, жестикулировали и перебивали друг друга. Все это было довольно смешно наблюдать со стороны. Получалось как в немом кино. Но Олегу было не до смеха. Он лишь пытался угадать, о чем они так долго совещаются.

Ему снова пришлось спрятаться за занавеску. От группы отделился Василий и, шутливо замахнувшись на остальных ребят, решительно направился через улицу прямо к подъезду Олегова дома.

Катя Михайлова что-то крикнула ему и даже топнула при этом ногой. Василий вернулся. Катя потянула к нему Галю, повернула обоих и, подталкивая их в спины, столкнула с тротуара на мостовую. Василий послушно двинулся через улицу к подъезду, а Галя, смущенно улыбаясь, остановилась. Она с опаской поглядывала то на окна Олега, то на ребят. Все опять закричали и замахали руками. Тогда и Галя махнула рукой, засмеялась и побежала за Василием, который уже скрылся в подъезде.

Олег отошел от окна. Он остановился посреди комнаты и напряженно уставился на дверь. Вот сейчас она откроется, и войдут эти двое... Как раз те, по ком Олег очень истосковался и с кем больше всего страшился встретиться!

Но Василий идет к нему первый. Олег так бы не сумел! И Галя... Оба они верные друзья. Олег теперь знал это твердо. Даже те, кто остался стоять у фонаря, все они – тоже настоящие товарищи...

Что ответит им Олег? Ладно! Там будет видно. А сейчас Олег сам откроет дверь и впустит друзей в дом…