Текст книги "Ох уж эта жизнь молодая да сельская! Или жизнь после жизни (СИ)"

Автор книги: Егорина Ленина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

От неожиданности, он крякнул.

– М-да. Выглядим как идиоты. – улыбнулся папа.

– Видимо, это наша отличительная семейная черта. Да и не видит никто. – вздернув нос, ответила я и выгнала его в баню. Я тоже помыться побыстрее хочу.

Заранее спросив разрешение, я решила напечь блинов, пока печурка не остыла полностью. Замесила тесто в миске и оставила его на столе. В печке я пошуровала небольшой кочергой и, все-таки, подкинула полешко. Пока угли разжигали на полешке огонь, я рассматривала сковороды в шкафу. Приглянулась одна невысокая, чугунная, почти как сссровские сковороды. Только на ручке непонятный вензель вместо цены. Вот и все отличие. В подполе раздобыла масло и дело пошло.

Через час вернулся отец. Намытый, распаренный, раскрасневшийся. Высокий, вихрастый, загорелый молодой мужчина, которого не портили простецкие штаны из светло-серого льна на завязке и отрез-полотенце на плечах. Ну, хорош! Хоть сейчас женихаться. Но это позднее.

Я заварила заранее листья малины и мяты, разлила этот "чай" по кружкам и поставила вместе с блинами на стол.

– С легким паром! Садись отдыхай, пей, ешь, а я побежала булькаться.

Собрав в отрез (надо что-то с этими отрезами делать) белье на смену, я вприпрыжку поскакала в сторону бани. Хорошо быть молодой! Колени не скрипят и позвоночник не ссыпается в портки.

Ух, хорошо! Ну и пусть только дегтярное мыло, но сам факт – баня. Нет, не так . БАНЯ! Обожаю!

Пока я стирала одежду и мылась потом сама, отдельно заваривалась крапива для полоскания волос. Как-то этот колтун нужно разобрать. Вдруг поможет?

Уже чистенькая и одетая я заметила в окне предбанника свое отражение. Как бы описать этот стиль, особо не выражаясь... Колоритненько. Длинный зеленый сарафан на лямках и рубаха под ним. Все это широченное, как чехол на танк. На вырост что ли? Если только в ширь.

– Пап, где развесить постирушки? – вбежала я в дом с полотенцем на голове.

– На чердаке веревки растянуты... – он обомлел, когда увидел меня. – Ты чего такая... широкая? – и глазками луп-луп.

– Что нашла, то и надела. – пожала я плечами.

–Там пояса должны быть. – кивнул папа в сторону моей комнаты, намекая на сундук.

– Да? Не видела.

Наскоро развесив постиранное на веревки, я побежала бороться с волосами. Не найдя нигде большого зеркала, я обратилась к отцу. Тот принес большое зеркало в раме из своей мастерской (вроде как ремонтировал он его) и повесил в моей комнате напротив сундука. Я осмотрела свои волосы, вздохнула и принялась драть их. То есть расчесывать, разумеется. Местами чесать, местами драть. Как-то так.

В сундуке я, все-таки нашла два убитых тканевых пояса. Что с ними нужно было сделать, чтобы добиться такого результата, я не знаю. Один бы продран, другой завязан чуть ли не в морской узел. Выбрала узловатый. С волосами справилась и этот ребус я решу.

Результат мне понравился. В зеркале отражалась молодая девушка с длинными белыми волосами, заплетенными в косу, перекинутую на плечо. Болотно-зеленый сарафан делал мои глаза темнее, а пояс, завязанный на талии, подчеркнул талию. Не осиную, но выразительную. Подол волнами скрывал ноги до пят.

Выйдя на кухню, папа только кивнул мне и пригласил за стол. Ох уж эти мужчины. Хоть бы комплимент какой отвесил. Ну да ладно. Найду для него женщину и буду подсказывать приятные для дам словечки. Или неприятные. Это смотря какая женщина попадется.

Быстро выпив чай, отец провел для меня ревизию всего, чего только было можно.

Из главного-продукты все свои. Все дает свой огород и живность. Год обещается быть урожайным и поэтому осенью можно будет часть овощей продать на ярмарке, которую устраивают недалеко от села раз в месяц на неделю.

Есть немного тканей из приданого Марьяны, жены отца, то есть матери. Значит, можно нашить простых сарафанов и юбок, и брюк с рубашками для папы (не будем шокировать публику модой XXI века). Нитки-иголки также присутствуют. Даже мулине есть для вышивки. Шьют здесь вручную, а о машинках швейных и не слышали. Если есть деньги, то можно заказать портным и модисткам. Я буду шить сама. Во-первых: умею (в школе труды очень уважала). Во-вторых: я ж экономист! Экономия должна быть экономной.

Вместо обеда у нас был обход грядок и разбор чердачных закромов. Так как сил у меня уже не осталось, то ужин готовил папа. Между прочим, очень вкусно. Видимо, все, что готовит мужчина на живом огне, невероятно вкусно. И если выходить замуж, то вот за такого как отец.

Стоп! Гормонам команда – "отбой"! Еще чего не хватало!

Выпив очередной лечебный отвар от местной знахарки, папа выгнал меня спать. Опять все дела вечерние легли на его плечи.

Уже засыпая, я подумала о том, что неплохо было бы подружиться с травницей-знахаркой. Это ж надо такие сборы делать?! Два месяца это тело лежало, а на вторые сутки пробуждения я почти весь день выдержала на ногах. И паники никакой нет. И реальность я приняла как должное. Но это потом. А сейчас баиньки. Закутавшись в свежей постели я выключилась.

Будем шить! Начало.

Всю следующую неделю папа меня включал в работу и знакомил с поселком в целом и с соседями в частности.

Село Речное находится в окружении двух рек, оттуда и название. Насчитывая около ста домов, в нем имеется своя церковь. Все же село молодое и растущее. Вместо администрации здесь дом старосты, который служил также жильем для семьи главы поселка.

Церковь и "администрация" находятся на высоком берегу и разделял их большой сад с яблонями и сливами. Как инь и янь. Церковь – духовная составляющая, а дом старосты – материальная.

Бог тут один. Без имени, просто единый. Всех причастных к вере освящали и даровали им серебряные крестики. Молились, несли службы, проводили церковные праздники... Все как у христиан. Только на иконах вместо лика было размытая дымка, да в молитвах слова нужно самим подбирать. Хотя смысл тот же – восхваление, просьба о защите и наставлении на путь истинный. Все службы несет местный батюшка, но ни разу еще я его не видела. В церкви меня встретила бабуля, которая могла пропустить внутрь. Она же и сказала, что батюшка то ли на пениях, то ли в нашествии, то ли в путешествии...

Я пыталась представить благообразного старца с пузиком в рясе на фестивале, потом в набеге на соседние государства, а после на круизном лайнере. Но что-то не получилось. Или бабуля набрехала, или я ничего не понимаю в богослужении.

В любом случае, в религии я не опростоволосюсь... шусь... Или как там? Ну, понятно, да?

К старосте ходят платить налоги с продаж или от пользовании государственной землей, или сообщить о проблемах – пожар, потоп и прочее. Здесь же узнавали и о новостях из города Малые Колокола, к которому относится наше село.

Малые Колокола, собственно, и славились этими малыми колоколами. Основала его артель литейщиков, которые и составили основу населения города. Были там, конечно, и пекарни, и швейные мастерские, и гончарные и многое другое. Все-таки город. Но от этого, мнение о принадлежности города литейщикам, не пропало.

Наш староста, Трофим Гордеевич, толстый с большой лысиной мужик, отчитывался о делах села напрямую градоправителю Малых Колоколов. Тот, в свою очередь, в Большие Колокола, а дальше уже королю. Так что живем мы в королевстве. Хотя более никаких титулов здесь не предусмотрено. Только королевская семья и другие люди той или иной степени важности.

– Олена, – отец помаленьку меня просвещал – Ты не смотри, что Трофим выглядит так, будто объедает нас и пять сел в округе. Он – человек дело. Только вот есть у него болезнь какая-то, что не дает ему выглядеть и чувствовать себя хорошо. Лекари ему не могут помочь, а к знахарке нашей не идет по своим соображениям.

Странный какой. Доверяет тем, кто помочь не может, а к своим не идет.

За деловым Трофимом я наблюдала вместе со всем селом, когда груженая телега, запряженная двойкой резвых коней, проломили мост и рухнули в реку Осочную.

Весь организационный талант старосты заставлял его бегать и давать ценные указания. Одних он спровадил помогать людям и лошадям выбраться на сушу, других отправил вниз по течению ловить поклажу, третьих подрядил организовать горячее питание и сухую одежду. Мальчишкам отвел задание привести знахарку-травницу. Ну мало ли что.

В целом, руководство села мне понравилось. Особенно, когда все разрешилось, меня порадовала оперативность начала работ по возведению нового моста и четким отпискам вышестоящему руководству по поводу незапланированных затрат.

Все это я узнала из разговоров мужиков со старостой и пересудов соседок. Хотелось бы прочитать записи-заметки Трофима Гордеевича и его заместителя дядьки Григо, но, то ли почерки у них как курица подхвостьем, то ли я не понимаю местную письменность. Хотелось бы просвещаться в местной библиотеке, но ее здесь не было. Если только ехать в город. Пойду, значит, в храмовные книги загляну. Должны же они там быть! Ну это когда батюшка вернется откуда-то там.

Когда мальчишки прибежали, то за ними быстрым шагом, почти бегом, шла местная травница.

Я ожидала увидеть старушку в походном платье с кучей карманов и посохом. Однако, появилась красивая молодая женщина лет тридцати – тридцати пяти. Ее темно-русые волосы были заплетены в косы вокруг головы на манер короны. Зеленые глаза сверкали на утонченном лице, а тонкие пальцы уже на ходу перебирали какие-то настойки в маленьких склянках, которые она достала из сумки.

А вот с одеждой я угадала. Даже посох был (хотя это была обычная палка, но все же). Вот только платье сидело на знахарке так ладно, что казалось будто это модель на показе сельских мод. Простого кроя, на широких лямках, черный сарафан в пол был без вышивок или каких других украшений. Блуза с широкими длинными рукавами была тоже черной. Да даже ботинки, носки которых выглядывали из-под подола , были черными.

Я заметила каким взглядом ее провожал мой отец. Очень его понимаю. Сама в восхищении от красоты и профессионализма, с которым она к пострадавшим подступилась в процессе осмотра. Кому-то травница обработала ушибы, кому-то растирала мазями озябшие конечности. Сильных увечий не было, больше испугались. В основном испугались женщины, которые что-то полоскали в реке в момент крушения моста. Их знахарка отпаивала настоем валерианы. Уж этот запах я ни с чем не спутаю.

Между дел, женщина в черном заметила нас и легонько кивнула в знак приветствия. Папа тоже ответил кивком и покосился на меня.

– Это не мое дело, но очень любопытно. – тихо шепнула я на ухо отцу.

У него заалели уши.

Ха! Не все потеряно! С этим можно работать. Мысленно я потирала руки, представляя как он будет бегать на свидания к этой красавице.

– Дома поговорим. – буркнул папа в ответ.

Когда выловили из реки все что смогли, обработали пострадавших и подняли обморочных, все стали разбредаться по домам рассказывать новость о происшествии. Кто-то не видел, кто-то не слышал, а кто-то просто не мог все бросить и примчаться на выручку. Но, будьте уверены, в курсе событий будут все!

Придя домой, я молча села за кухонный стол и уставилась на отца. Тот заметался, не зная за что схватиться лишь бы избежать разговора о красавице в черном.

– Пап, успокойся. Я ведь не осуждаю. – попыталась я его успокоить.

– Это ты сейчас не осуждаешь, а раньше даже слушать не хотела. Сразу в слезы. – папа сел на стул напротив меня.

– Ну вот! Ты ж сам признал, что теперь я за тебя. – схватила его ладонь и крепко сжала. – Я же не тиран и деспот! Ты молодой совсем и создать новую семью – это хорошая затея. Я не знаю ее, но, со стороны глядя, она мне понравилась. Спокойная, вежливая, но строгая. Видал, как она руку заломила мужику, который не хотел подранную руку обрабатывать? Заломила, выкрутила, обработала и отпустила. Крутышка какая!

– Ты когда ее так рассмотреть-то успела? – удивился папа, приподнимая брови.

– Ну я-то смотрела за ее работой и реакцией на нестандартную ситуацию. Это ты на глазки зеленые да улыбку ее слюни пускал. – фыркнула я.

– Олена! – прикрикнул этот воздыхатель. – Я смотрел только на... на... Тьфу на тебя! – он вскочил и хотел скрыться в своей комнате.

– Как хоть зовут-то ее? – крикнула в догонку я. – А то ее только "уважаемой" да "спасительницей" называли.

Отец замер в дверях.

– Это дикуши, которые вечно паникуют, так ее называют. – пояснил он. – Василеной звать знахарку.

Вытягивая информацию из папеньки, я, все-таки, сложила картинку жизни травницы.

Василена появилась в нашем селе лет восемь назад. Она вышла замуж за местного мужичка, который был у градоправителя Малых Колоколов на службе в армии города. В одном из походов, в которых сопровождали главу города, они и встретились. Три года назад она осталась вдовой с двумя детьми. Мужа ее порезал один из бандитов, что промышляли на дорогах разбоем.

Дети знахарки были похожи на нее саму. Что Марита шести лет, что Владимир трех лет, оба были зеленоглазыми и с темно-русыми волосами.

Все то время, что травница жила вдовой, мой папа помогал ее семье. В тайне от прежней Олены. Та ревновала и давила на отца слезами.

Странная реакция, конечно. Но не мне ее судить.

Ну, раз уж больше трех лет папа бегает к Василене на помощь по тяжелой мужской работе, то это не просто симпатия. Наверное. Возможно. Посмотрим, в общем.

Через пару дней отец отвел меня на ярмарку. Как раз пришло время для покупок и продаж всяких нужностей и ненужностей.

Именно за нашим селом есть замечательное место, где можно было расположить палатки, навесы и просто подъехать на телеге и торговать прямо с нее.

Отец рассказал, что торговцы съезжаются сюда со всех сел в округе, а покупатели приезжают даже из города.

Выйдя в люди, я рассматривала окружающих. Не то чтобы я людей не видела, но интересно же как одеваются в других селах, а также городские приезжие. Какие прически у девушек и женщин в возрасте и как ведут себя между собой и с продавцами я тоже не оставила без внимания.

Все оказалось просто. Обычный рынок под открытым небом и движуха здесь, как на простых торговых точках.

У всех женщин волосы были прибраны в прически. В основном, это были косы. У кого одна, у кого две, а кто-то изловчился и наплел из множества косиц что-то вроде башни.

Хорошо что я тоже косу заплела. Хоть не выделяюсь из толпы. Да и наряд на мне также в силе сельских дивчин.

Женская часть носила платья, сарафаны и юбки до пят. Все ткани темных, немарких оттенков. Были и светлые рубахи и блузки. Некоторые форсили с яркими аксессуарами. Например, вплетали в волосы яркие ленты, носили бусы из разных материалов, а на руках что-то типа фенечек. Но мой взгляд приковала вышивка на одеждах. Вот это то, что я сама смогу сделать!

Из предлагаемого продавцами меня больше интересовали одежда и обувь, а отца инструменты и изделия из дерева. Эдакая профдеформация.

Я честно разглядывала табуретки и рубанки вместе с папой. Но, видя мою скуку, он прогнал меня в ряд, как сам сказал, с тряпками. Уря!

Продавали все то же самое, что носили односельчане. Видимо, модный прогресс здесь не работает (а жаль, я бы привнесла что-нибудь из моего прошлого). Расцветки были разные, но "вырви глаз" отсутствовал как вид. Исключительно темные и пастельные цвета. У одного торговца увидела два платья оранжевого и красного цветов. Но ценник на них был такой, что я аж дар речи потеряла. Да за такие деньги можно коня хорошего приобрести! Также цена была выше, если на одежке была вышивка.

Что же касается мужского гардероба, то штаны и рубахи были простыми и довольно дешевыми. Расчет был прост – женщинам красоваться сам Бог велел, а мужики и так красивые.

Набросав в голове примерные способы шитья из имеющихся тканей дома, я уже хотела было идти в обратную сторону к отцу и табуреткам, но в меня врезался кто-то большой и жесткий.

– Нельзя ли поаккуратнее? – хмуро буркнула я, разочарованная ценами на пуговицы.

Мое плечо заныло от удара, а приятной внешности, высокий, крепкий светловолосый парень лет двадцати только ухмыльнулся.

– А я думал, что это ты на меня набросилась. – зыркнул на меня этот хмырь и заржал.

Я осмотрела его с головы до ног. Был бы хорош, если б не вид избалованного вседозволенностью пижона. Наглый вид его дополняла светло-серая рубашка на пуговицах, которые он расстегнул сверху наполовину. На ногах черные брюки на ремне и черные же начищенные сапоги. Блондинистые волосы зачесаны назад.

– Упитанный, а невоспитанный! – медленно проговорила я и, развернувшись, ушла куда и хотела.

Сзади раздался гогот торговцев.

– Эк тебя девка приложила-то...

– Ай, маладца!...

Этот хам что-то им ответил, но я уже не слышала. лишь заметила толпу девиц, которые хлопали ресницами на меня и мне за спину. На парня, видимо.

Вернувшись домой мы занялись делами. Корову мне отец не доверил, а вот овец наказал загнать во двор и курей закрыть. Вдобавок, я еще полила грядки.

В своей комнате я замерила свои параметры прорванным поясом, который использовала вместо сантиметровой ленты. На найденный в ящике стола лист желтой бумаги, записала грифелем краткие обозначения этих расчетов. Будем шить!

Забрала с чердака один отрез ткани, который показался мне не таким уж и дорогим. Вроде ситца, или очень на него похожее. Если напортачу, то не сильно жалко будет. У отца выпросила ножницы, а в бане взяла обмылок. Ну, понеслась!

Весь вечер я стригла, замеряла, рисовала и офигевала.

Не выдержав, папа, уже не в первый раз услышав в ответ "сейчас-сейчас" на вопрос об ужине, схватил меня поперек тушки и вынес на кухню. Я ошалело уставилась на него.

– Ты чего? – и глазами хлоп-хлоп.

– Олена, уже ночь на дворе. – он кивнул в сторону окна, за которым стемнело. – Я тебе сегодня свечку поставил на стол, но, если так и дальше будешь сидеть допоздна, то даже огарка не найдешь!

Ну засиделась маленько... Чего нервничать-то? Раньше я вообще по ночам всю работу делала. Никто не мешает. Только щелчки кнопок калькулятора. Бухучет обязывал нести работу на дом.

– Я, конечно, постараюсь, но ничего не обещаю. – я виновато вжала голову в плечи. – Увлеклась. На завтра осталось только прошить и края обработать. Хотя я бы сейчас...

– Сейчас ты сядешь есть, а потом спать идешь! – встал он в позу. – Иначе, завтра пойдешь доить Аглаю.

– Зачем доить соседку? – не поняла я.

Папа хмыкнул и дал мне в лоб легкий щелбан.

– Аглая-это корова. Такая же любопытная и сующая свой нос во все щели, как и соседка. Возможно, попробует тебя на вкус. – и добавил – Только никому не говори как я корову назвал.

– Не-не! Я поняла и приняла к сведению.

Буренки меня и в детстве не очень-то жаловали. Не хочется проверять их отношение ко мне сейчас.

После позднего ужина я выпила традиционный отвар и мы ушли на боковую.

Все будет завтра. Завтра.

Шитье, рыбалка и некие сплетни.

Спала я без сновидений и утром проснулась вместе с криком петуха вполне отдохнувшая.

Начинаю привыкать к этому будильнику. Также вошло в привычку готовить завтрак и обихаживать овец и кур. С коровой мы только настороженно переглядывались. Не более.

Курочки были обычными. Неслись исправно, и слава Богу! А вот их главарь-петух вел себя просто как атаман разбойников. Четко следил за границами и, временами, устраивал набеги на грядку с горохом.

И все бы ничего, но грядка была не наша, а соседкина. Вот пока я выводила овец пастись в загон, Аглая уже сражалась с этим безобразником не на жизнь, а за горох! Она размахивала длинной рейкой, пытаясь достать концом до птичьего хвоста. Петя же, в свою очередь, короткими перелетами умудрялся прореживать гороховые заросли. Часть склевывал, часть сносил крыльями.

– Олена! – заголосила Аглая, устав носиться между гряд. – Уйми своего паразита! Нет сил больше. Весь урожай выкосил, скотина пернатая!

– Теть Аглая, вы ж для него и сеяли этот горох?! – возмутилась я. – Сами же отцу сказали, что это оплата за то, чтобы Петруччо ваших курочек топтал.

– А если он на другие культуры попрет? – запричитала соседка. – Это же разорение сплошное!

– Какие еще культуры? – пропыхтела я и взобралась на забор. – Картошку чтоль? Вы ж с этой стороны только ее и садите. А дальше ваш пес Бармалей не пустит моего петуха.

Соседская собака имела до того грозный вид, что птицы облетали их участок стороной. Большой, лохматый, свирепый, он был похож на длинношерстную кавказскую овчарку. Только лохматую до безобразия. И только Петенька понял, что есть места, до которых песья цепь не дотягивает.

– Не Бармалей, а Буран! – как обычно поправила меня Аглая (хотя, к такому разбойному виду пса, больше подошел бы мой вариант). – А вдруг отвлечется? – уперла она руки в боки. – Вот будет пропадать клубника, дак я все твоему отцу выскажу!

–Ваша клубника пропадает в желудках ваших же внуков! Сами недавно рассказывали об их налетах на ягодные грядки. – отрезала я.

– Ты, Олена, как выздоровела, так больно бойкая да разговорчивая стала. – прищурилась соседушка. – Убирай своего негодяя!

Я спрыгнула с забора на чужой участок и, присев, открыла объятия.

– Иди ко мне мой красивый, умный, боевой... – засюсюкала как с маленьким.

Петруччо, гордо вскинув голову, перекинул гребень на левый бок и важно пошагал ко мне. И только я его хотела взять на руки, как он взлетел и уселся мне на голову, вцепившись в косынку когтями. Хорошо что я под платок волосы в пучок забираю, а не то быть мне без скальпа.

– Вам бы в балаганах выступать. – пробурчала Аглая и пошагала в дом, опираясь на палку, с которой сражалась.

– Может и будем. Кто знает? – ответила я посмеиваясь.

Та только рукой махнула на нас и скрылась в своем доме.

Я, с петухом на голове, перелезла к себе, мысленно отмечая, что бабка во мне еще жива и рада слегка поскандалить. И, естественно, в этот момент меня увидел парень, который вошел на наш участок через калитку, как и полагается приличным людям. Это был тот самый хмырь, который чуть не сбил меня на ярмарке. Только сегодня приоделся в наглухо застегнутую черную рубашку.

–Ну, красотка! – заржал он. – Как была ненормальная, дак только хуже стало.

– Тебе чего тут надо? – я рыкнула на него, бережно снимая петуха с головы.

Петруччо гневно вскукарекнул в сторону парня, затем внимательно посмотрел на меня и, решив что я справлюсь с ним сама, важно прошествовал к вольеру.

– Да уж не к тебе! Владияр где? – требовательно заявил этот хмырь.

Презрительно фыркнув на него, я пошла в дом. Папа сидел на кухне и точил ножи.

– Там какой-то хмырь к тебе пришел. – и махнула рукой в сторону огорода.

– Ты чего такая взвинченная? Обидел тебя он? – заволновался папа.

– Не люблю хамов. Если он будет барагозить, то зови меня. Вместе отпинаем! – я стукнула кулаком правой руки в ладонь левой.

– Ладно... – он осторожно обошел меня и вышел наружу. – Кто этот бессмертный?

Я фыркнула, услышав этот комментарий.

Пока они разговаривали на улице, я начистила и нарезала овощи на суп, разделила куриное мясо на первое и второе и затопила печурку. Поставила все вариться и, забрав из комнаты будущий сарафан и нитки с иголкой, уселась за стол у окна на кухне. И работа пойдет и обед не убежит.

Суп уже сварился, рагу томилось под крышкой, сарафан сшит (осталось края обработать), а отец только зашел в дом.

– Максимельян просит твоей руки. – выпалил он и сел за стол.

От неожиданности я иголку воткнула себе в палец.

– Уй! – пихнув раненую подушечку пальца в рот, я посмотрела на отца. – Кто такой этот Максимельян?

– Ты назвала его хмырем. – веселье так и било из глаз папы, а его губы подрагивали от попыток удержания их от расплывания в улыбке.

– Он что, умственно отсталый? – недоверчиво прищурилась я.

Ну кто так делает-то? Сначала обхаял, а потом свататься пришел. Да не у меня сначала спросил, а к отцу напрямую! Еще скажите, что после этого, он не хмырь!

– Нет, вроде. Только это тот, к кому сваталась прежняя Олена. – пояснил папа.

–Чего?! И что только нашла в нем? – возмущению моему не было предела.

Ну как что... Хорош собой, компанейский, сын старосты... Да только поэтому по нему вздыхают большинство молодых девушек нашего села и трех соседних. – усмехнулся отец и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да Трофим Гордеич в тысячу раз приятнее сыночки! – воскликнула я. – Когда мост рухнул, он только березу подпирал да ржал аки лошадь Пржевальского. Наглый, самовлюбленный хмырь!

– Я рад, что ты видишь главное. – тихий вздох отца меня остудил. – Весной Олена и слушать ничего не хотела.

– Шли его на... , то есть в жо... Ну куда вы там посылаете неугодных? – надо бы пополнить запас ругательных словечек. – И вообще! Обед стынет.

Разливая супчик по тарелкам, я представляла, как горячее льется на харю хмыря. Эх, хорошо! Но каков гад гадский!

После обеда я принялась дошивать, а папа засобирался куда-то.

– Я буду в столярной. – и, замявшись, добавил. – Обещал для сына Василены кровать смастерить.

Я только фыркнула, глядя на его заалевшие уши.

– Я шить буду. И мне бы твои мерки снять. Давай сейчас, а то потом забудется.

Быстренько записав результаты, я принялась мыть посуду. А после уселась за шитье в своей комнате. Обработав края изделия и примерив на себя то, что получилось, я оглядела себя в зеркале. А неплохо вышло! Уроки труда в советской школе не прошли даром. Только нужно чуток откорректировать в линии груди и талии. А то, почти за месяц пребывания здесь, я немного поправилась и округлилась на хорошем питании.

Делая последние стежки в узоре в греческом стиле по лямкам и линии декольте, я услышала божественные ароматы жаренной картошечки. На кухню я вышла уже в обновке. Там папа раскладывал по тарелкам ужин, но услышав мои шаги, он повернулся ко мне и замер. В восхищении, разумеется.

Я покружилась и подол-полусолнце красиво надулся. Темно-серая легкая ткань облегало мои верхние девяносто поверх белой рубашки, которую я достала из сундука. От талии, обрамленной поясом, в тон к рубашке, вниз до пола тянулся складками подол. Черно-белый узор выглядел просто, но хоть не так уныло, как было бы без него.

– Олена! Да это ж красота-то какая! – прошептал папа. – Может тебе в швеи идти?

– Нет, пап. – я поморщилась. – Нас приодеть я еще смогу, но вот постоянно этим заниматься – это не мое! Да и вязать я люблю больше. Вот только пряжа дорогая да и крючка нет.

– Скоро овец стричь нужно. Вот и напрядешь. А крючок я тебе выточу, только скажи какой нужен. – пообещал он.

От радости я взвизгнула и повисла у отца на шее. Тот встал прямо, раскинул занятые сковородой и ложкой руки в стороны и просипел:

– Пусти... Задушишь...

– Ой! – я отпрянула от него – Прости. Это я так. – и ножкой шарк по полу.

Были времена, когда я вязала на заказ. Шапки, шарфы, варежки, шали... Даже сумку однажды осилила. Вязание сильно меня успокаивало и отвлекало от проблем насущных.

На следующее раннее утро мы собрались ловить рыбу. Ну как мы. Папа сначала хотел идти один, но услышав заветное "рыбалка", я уже была готова бежать вперед. Вот только мест еще не знала.

Из сарая, который скрывался за курятником, достали две удочки. Простые, длинные, ивовые ветки с леской, грузилом, крючком и поплавком из непонятного материала. Взяли с вечера накопанных червей в банке и отправились на берег реки. Только не Осочной, а Витой. Из названия понятно, что она изгибается и вьется будто лента. Поэтому на один из изгибов мы и пошли.

– Неужели, ты так любишь рыбу удить? – спросил по дороге отец.

– Очень. Но вообще, я люблю на воду смотреть, – поправилась тут же я – Но азарт от ловли тоже имеется. – и хихикнула.

Сзади послышался шорох. Я оглянулась и застыла. За нами по тропе шел хмырь. То есть Максимельян. И тоже с удочкой и ведром под улов. Папа, шедший впереди, тоже остановился.

– Спокойно, доча, я с тобой! – нахмурился он.

– Да ладно! – я фыркнула. – Не набросится же он, в конце-то концов.

Мужская часть, в лице отца и хмыря, поприветствовались, а женская, в моем лице, подозрительно прищурилась. Далее шли молча до места ловли.

Я, с видом профессионала, наживила на крючок червяка, закинула леску в воду и воткнула конец удочки в землю. Дабы не валялась она на голой земле и чтобы в руках не держать. Затем нашла ветку в виде рогатки и пристроила удилище уже на нее.

Папа смотрел на мои действия с одобрением и легкой гордостью. Хмырь же потерял в траве нижнюю челюсть.

Надежда на то, что он быстро метнется на другое место, растаяла, когда парень закинул удочку рядом с моей и уселся на поваленное бревно. Еще и похлопал рядом с собой рукой, глядя на меня. Мол, присаживайся. Не, ну вы видали?!

Не обращая более на него внимания, я стала следить за своим поплавком песочного цвета. Течение тянуло его влево и плавно качало на волнах. Заросли еще недозревшего камыша шуршали на ветру. Радужные стрекозы вертолетиками летали над водой. Благодать!

Папа закинул свою удочку в паре метров от меня и также установил ее на рогатину. Затем отошел куда-то к кустам. И пока он там шуршал, хмырь подошел ко мне со спины и попытался обнять. На его счастье, папа вернулся быстро, неся небольшое бревно. Хмуро посмотрел на хмыря и бросил бревно на землю, попав на ногу парню. Тот взвыл.

– Извини. Промахнулся. – ровно сказал папа, а мне на ухо прошептал – Хотел по обеим ногам попасть.

Я весело фыркнула. Хмырь, косо глядя на отца, молча сел обратно на бревно. Мы же устроились на том, что принес папа.

Солнышко полностью показалось над горизонтом, освещая все вокруг. Но мы смотрели только на поплавки, которые периодически подрагивали. Хмырь же прожигал дыру у меня на затылке. Но мне было глубоко плевать, потому что клев пошел! Я и папа таскали окуней, отпуская мелких и складывая в ведро тех, что покрупнее. Хмырь выловил леща среднего размера и хотел сунуть в наше ведро. Ударом удочки по его спине, я отстояла этот произвол. Нам подачки не нужны.

Из старой тканевой сумки отец достал бутерброды с вяленым мясом и бурдюк с водой. Мы аппетитно чавкали и наслаждались спокойствием в частности и жизнью в целом. Хмырь молча потирал то ногу, то спину и глотал слюни в нашу сторону. Как хорошо мы с папой сработались!

Вот уже прошел утренний клев, солнце показывало что-то около восьми-девяти часов. Отец пошел уносить бревно назад, сказав, что оно из-под лодки соседа и нужно вернуть на место. Увидев, что папа скрылся в кустах, хмырь резво подскочил ко мне и, обняв, потянулся своими влажными губами к моему лицу.

– Ты что творишь, упырь? – зашипела я и согнула ногу в колене, попав ему в причинное место. Он отпустил меня и, согнувшись, со стоном схватился ниже пояса. От избытка чувств, я добавила ему пинок под зад, от которого хмырь улетел в реку.

Вернувшись, папа застал картину маслом – Максимельян по пояс в воде отплевывается от водорослей, я же благопристойно сижу на большом бревне и блаженно улыбаюсь, сложив ручки на коленях.