Текст книги "192 избранные страницы"

Автор книги: Ефим Смолин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Быка за рога...

– Слушай, сынок, – сказал Зевс Гераклу. – Ты не съездишь на остров Крит? Там, понимаешь, огромный бык объявился! Все топчет, всех пугает... А, сынок? Соверши подвиг!

– Какой разговор, батя? Сделаем! – ответил мифический герой. – Но ты мои условия знаешь: сутки – подвиг, двое – дома...

– Хорошо-хорошо. Ты только один не лезь, я тебя знаю. Как говорится, обопрись о народ...

– Да обопрусь, обопрусь! Не волнуйся, старый!

– "Не волнуйся", – Зевс пожевал губами, раздумывая, говорить сыну или нет, а ну как откажется от поездки... Но отцовские чувства взяли вверх, и он все-таки сказал:

– Там, между прочим, такая штука на этом острове...

– Ну какая, какая штука?

– Пугать не хочу, но... в общем, эхо там...

– "Эхо"! – засмеялся Геракл. – Батянь, ну ты еще скажи, чтоб ножки не промочил! Что я, ребенок, чтобы эха пугаться?

– Для меня вы всегда и везде мои дети, – проникновенно сказал Зевс.

– Дети у него везде! – злобно прошипела Гера и швырнула миску с амброзией на стол. – Да уж, "папаша", погулял в свое время!..

У божественных родителей назревал очередной скандал, и Геракл быстренько выскользнул из дома. Он знал, чем кончаются такие разборки. Уже в гавани, всходя на корабль, он увидел, как засверкали молнии, загрохотал гром, заклокотал Везувий...

"Опять мамаша посуду бьет", – покачал головой Геракл и приказал быстрее поднимать паруса.

...На Крит они прибыли в тот же день. Его, сына Зевса, встретила многотысячная толпа.

Без лишних слов Геракл сразу спросил:

– Где бык?

"Где бык... где бык... где бык", – тотчас "заработало" критское эхо. А может, и не эхо, может, придуривались в толпе, повторяя и переспрашивая, не решаясь показать на преступное животное... Еще неизвестно, как все сложится, может, и не победит его Геракл – уж тогда бык вспомнит всех, кто на него настучал...

Гераклу самому пришлось искать этого быка. Собственно, это оказался даже не бык, а так, бычок, которого людская молва раздула до огромных размеров.

– Пошли, ребята! – устремился вперед Геракл, выламывая на ходу огромную дубину из эвкалипта. – Не давай ему уйти! Руби деревья!..

"Пошли, ребята... пошли, ребя-та-а... – понеслось над островом критское эхо. – Руби деревья-я-я..."

Каждый рубил и тащил кто жердь, кто бревно. До бычка оставалось локтей двадцать, когда Геракл вдруг услышал за спиной... стук молотков. Он оглянулся. Островитяне из жердей и бревен сколачивали... трибуну.

Вот на нее взобрался один из аборигенов.

– Друзья! Позвольте мне открыть митинг солидарности с жертвами критского быка! Слово предоставляется знатной куртизанке-текстильщице, обслуживающей двадцать станков...

В громе аплодисментов потонуло ее имя.

– Жители острова Крит! Дорогие мои... критины! – начала куртизанка-текстильщица. – В этот трудный час слова рвутся прямо из сердца! – и достала бумажку с речью. – Мы говорим критскому чудовищу наше решительное "нет"! Ответим на его происки новыми трудовыми... И я в этом году... Еще двадцать станков...

Взметнулись плакаты "Копыта прочь от нашего острова"! Судя по всему, народ расположился тут всерьез и надолго...

Геракл решительно взошел на трибуну.

– Да вы что, ребята? Что вы тут рассусоливаете? Надо ж брать быка за рога!..

"Правильно!.. Быка за рога... рога-а... га-а...", – понеслось над островом.

И началась активная, повсеместная, бескомпромиссная борьба с рогами.

Для начала издали указ, запрещающий пить из рога. Потом подумали и запретили пить вообще...

Резьба по рогу была объявлена пошлостью, а не искусством...

Из древнегреческих фильмов вырезали все сцены, где жены наставляли мужьям рога...

С сухопутных карт исчез древнегреческий город Кривой Рог, отчего враги стали считать его засекреченным...

На звездных картах перестали печатать созвездие Козерога, поэтому мореплаватели стали сбиваться с пути, постылые родственники с соседних островов перестали прибывать и гостить месяцами...

Когда порезали весь рогатый скот и коровы остались без партнеров, на Крите задумались, как пополнять коровье стадо.

Древнегреческие генетики предложили скрестить коров с бабочками. И получилось даже лучше, чем было: теперь коровы летали кормиться в соседние районы, а когда приходило время, они, как бабочки в куколки, сразу свертывались в колбасу...

В рамках борьбы с рогами запретили пьесу Ионесо "Носороги"...

В булочных – как объяснили, по политическим причинам – пропали рогалики...

Геракл обожал рогалики, и тут его терпение лопнуло. Он закричал на весь остров:

– Да вы что, с ума все посходили?! Мы же не с рогами боремся, а с быком!..

"Мы с ума посходили... Мы не с рогами должны бороться... Мы с быком..." – полетело эхо.

Был издан Указ, в котором говорилось об имевших место перегибах, приведших к тому, что многие посходили с ума.

Возникали стихийные, но хорошо организованные митинги, на которых ораторы говорили, что они сошли с ума, но теперь больше не будут бороться с рогами, а все силы бросят на борьбу с быком.

Созвездие Козерога вернули на место. Но сняли с карт созвездие Тельца...

Пьесу "Носороги" разрешили. Но только в Кривом Роге, поскольку его на всякий случай так и не рассекретили...

Рогалики появились, но пропали бычки в томате.

Слово "бык" исчезло не только из лексикона, но и из меню...

Хотели даже переименовать древнегреческий аэропорт Быково, но не могли выбрать момент, поскольку какие-то самолеты всегда крутились в воздухе и они бы не знали, куда сесть. Но число электричек в аэропорт на всякий случай сократили...

Зато теперь каждый мог спокойно взять бюллетень, потому что врачи боялись сказать симулянту "здоров, как бык!".

Геракл был в отчаянии... Проклятое эхо превращало каждое его слово в очередную кампанию... И он, победивший немейского льва и лернейскую гидру, покоривший целую армию амазонок, впервые не знал, что делать...

И он закричал страшным голосом:

– Я, сын Зевса и Геры, запрещаю вам все эти кампании! Хватит!..

"Хватит... хватит компани-ий..." – понеслось над Критом.

Геракл схватился за голову...

Вышел Указ о борьбе с компаниями.

Зачитав его на площадях, глашатаи кричали:

– А теперь расходитесь! Расходитесь! Будем бороться с компаниями! Больше двух не собираться!..

Геракл заплакал и пошел обратно на корабль...

Уже в море, видимо от всех этих волнений, ему страшно захотелось есть... Открыл холодильник – пусто...

Геракл прошел на камбуз. Повар Ясон мрачно смотрел на него и что-то жевал...

– Сейчас бы, кажется, быка съел, – сказал Геракл и почувствовал всю нелепость этой фразы.

– Все бы съели. Только его для этого сначала поймать надо, – сказал Ясон, дожевывая золотое руно. – Эх, и зачем только вы кричали: "Хватит кампаний, хватит кампаний..."

– А что такое?

Ясон молча кивнул на огромный замок, украшавший соседнюю дверь. На двери была записка: "В соответствии с Указом о борьбе с компаниями кают-компания закрыта..."

Злой и голодный, Геракл сходил с корабля, пробираясь через толпу журналистов.

– Как вы себя чувствуете?

– Почему так долго?

– Гомер, корреспондент "Афинской правды"... Скажите, вы победили быка?

– Победили, победили, – буркнул Геракл, чтобы отвязаться от назойливого старичка.

И на следующий день газеты пестрели заголовками: "Десятый подвиг Геракла! Критский бык побежден!"

А что Гомер? Он же слепой... Ему что скажут – то и напишет...

Так родился этот миф...

Секс по телефону

МОНОЛОГ ВЫПУСКНИКА «КАЛИНАРНОГО» ТЕХНИКУМА

Сейчас повар, как минер: ошибается один раз... То есть он, может быть, и второй раз бы ошибся, но у него нет такой возможности... Потому что в нашем деле, чтобы ошибиться, нужно иметь продукты, кастрюлю, соль, перец... А где это все на кладбище?..

Раньше ведь, если ошибешься, ну, напишут тебе в жалобную книгу. А теперь в ресторанах книги эти пропали, зато появились малиновые пиджаки. И они чуть что – просто стреляют. Нет, ну не то, что они такие злые, они, может быть, тоже бы в книгу жалоб писали. Если бы умели писать. А так... Они просто никак по-другому свой протест выразить не могут...

И вот я, чтобы не рисковать, решил не варить больше, а только калинарные советы по телефону давать...

Ну, мне быстро телефон поставили. Я на телефонный узел всего два раза ходил. Первый раз пришел, смотрю – им там все чего-то носят. Ну, вроде гуманитарной помощи: кто деньги, кто вещи...

В общем, помогают работникам бюджетной сферы.

И я, когда второй раз пошел, тоже помочь решил – сварил борщ, принес... Они, как борщ нюхнули, говорят:

– Вот и доигрались, вот и к нам киллера прислали... Проси чего хочешь, только душу не губи...

Я говорю:

– Да мне бы только телефон поставить...

И они тут же у кого-то сняли, мне поставили... Только, говорят, это не новый номер, он раньше одной организации принадлежал... И мнутся так, и подмигивают... Я сразу подумал: "Наверное, что-то с разведкой связано". И точно – они говорят: "По этому номеру раньше "секс по телефону" был..."

Тоже мне... конспираторы... Нашли от кого скрывать. Можно подумать, я не знаю, что такое секс. Это цифра шесть на каком-то языке. Это они так, наверное, свои коды и шифровки по телефону передают. Ну там – ван по телефону, ту по телефону... секс, севен...

Только дали мне этот номер – как эти разведчики пошли звонить!

И вот что интересно, я раньше думал, что они в штатском ходят. Нет. Первый же, кто позвонил, стал расспрашивать: какая у меня грудь, талия, длинные у меня ноги или нет. Видимо, для формы мерку снимать...

Причем форма такая необычная. После него другой позвонил, видимо, не знал, что мне еще форму не сшили, и приказывает:

– Надень пояс!

Ну, у меня еще с армии остался такой пояс, знаете, со звездой. Надел.

А он мне:

– Теперь к нему чулки в сеточку и лифчик...

Ну, приказ есть приказ. Одолжил у соседки, надел... Ну, я вам скажу, если это летняя форма, то еще куда ни шло, но ведь зимой в такой холодно. Конечно, может, на зиму они другие лифчики выдают, на каракуле, как папахи...

Но ведь ясно, что такая форма в глаза бросается, что враги посмотрят на меня в колготках и сразу поймут, что я сотрудник ФСБ...

Я ему это хотел сказать, а потом подумал: может, я не прав? Ведь вот я ходил до этого в поварском колпаке, но никому же не приходило в голову, что я готовить умею...

Теперь жалею, что не сказал, может, у них всех этих последних провалов бы не было – вон их сколько в Америке разоблачили, небось, все в лифчиках по ЦРУ и Пентагону ходили...

Конечно, дураки в любом деле есть. Ну вот скажите: зачем разведчику строевая подготовка? Так ведь звонят, говорят:

– Надень высокие сапоги на каблуках, походи, а мы послушаем... Только когда ходишь, обязательно так попкой покрути...

Я даже не стал спрашивать зачем, и так ясно: тренировка, чтоб в тебя не попали, если сзади стрелять будут. Ну, не глупость?

Если силовые структуры такими вещами занимаются, могут они с преступностью справиться?

Бандюги вон совсем обнаглели – уже по телефону грабят...

Мне тут позвонили.

– Раздевайся, – говорят, – снимай все!..

То есть они, видимо, чтоб время не тратить, сначала всех обзванивают, раздевают, а потом просто объезжают, вещи собирают...

Я часа три голый просидел – никто не приехал. Или совесть заговорила, или испугались, узнали, что я из разведки...

Хотя чего им бояться? Они по телефону грабят, а милиция их тоже, похоже, по телефону ловит. Тут один позвонил.

– Ух, – говорит, – я б на тебя сейчас наручники и хлыстом или дубинкой...

Я говорю:

– Это вы номером ошиблись, если дубинкой, это вам не ко мне, это вам в Белоруссию на демонстрацию надо...

В общем, за все время из разведки по делу только один позвонил. Видимо, связник.

Он так и сказал:

– Мечтаю с тобой в связь вступить, но никак не могу дозвониться...

– Конечно, – говорю, – все время ваши, с глупостями...

Ну, этот связник тоже хорош! Помешан на конспирации!

– Ты, – говорит, – спиной повернись, это моя любимая позиция...

Ну, это чтоб лица моего не видеть, чтобы, я так понимаю, если его захватят, под пытками меня не выдать.

И еще.

– Я, – говорит, – буду звать тебя Зиной. Это мое любимое имя...

В общем, дал мне кличку и успел сказать, что если его жена в комнату войдет, он трубку повесит. И повесил. Видно, она как раз вошла, а он ей не доверяет, подозревает, что она на врага работает...

Я даже не успел сказать, чтобы он не волновался в связи с обрывом связи, потому что у меня телефон с определителем номера...

Звоню ему – она подходит. Я говорю:

– Мужа позовите, пожалуйста.

Она:

– А кто его спрашивает?

Ну, я ж не буду говорить, что коллега по разведке, раз он ее подозревает...

И я условным языком, чтоб она не догадалась:

– Это Зина в колготках и лифчике... Скажите, что я повернулась спиной, стою в его любимой позиции и жду звонка...

В общем, заморочил ей голову! Пусть думает, что это просто женщина звонит.

И вдруг слышу она ему: "Получай, изменник!"

Интересный подход, да? Он работает на любимую Родину, она – на Запад, и он еще – изменник!

И тут слышу в трубке какой-то удар! Я, как кулинарный профессионал, сразу определил: сковородкой, тефлоновой, фирмы "Цептер"...

Эта "цептер", действительно, как в рекламе: ее попробуешь – и ничего больше не захочешь. Одного удара достаточно...

В общем, была у меня одна опасная профессия – сменил на такую же...

Переписка Славы и Сани...

Саня – Славе

Дорогой Слава!

Пишет тебе Саня Солженицын. Тебя, наверное, удивит это письмо, ведь пишу я с твоей же дачи, из соседней камеры. Жалко, ты никогда не сидел – мы могли бы перестукиваться, а так вот, видишь, приходится писать. Письмо передаю с оказией, с одной вольняшкой, не бойся, она верный человек. Да ты ее знаешь, это Глаша, твоя домработница, а мне она баланду носит... Я что пишу-то? Вот вы вчера с Галей ко мне стучали, а я не откликнулся. Вы за это на меня сердце не держите. Я ведь сейчас над "Архипелагом" работаю, который еще в зоне начал. И мне очень важно снова ощутить ту атмосферу лагерного барака, чтобы единый стиль был. Ну, атмосферу-то я создал – вы, наверное, ее почувствовали, когда к двери подходили, – это я мокрые портянки над лампой сушил...

Я сижу, пишу, можно сказать, в образе зэка, и тут вы стучите – а мне открывать никак нельзя, мне ж по образу свидания запрещены...

Будь здоров, привет всем там, на воле, извини, что коротко, – в лагере с бумагой плохо, пишу на том, что под руку подвернется...

Слава – Сане

Саня! Под руку тебе подвернулась первая часть уникальной симфонии Шостаковича, она в единственном экземпляре, собственно, за ней мы с Галкой и заходили. Странно, нам казалось, мы тебе положили целую кипу чистой бумаги... Прости нас. Видимо, мы забыли. Я стал ужасно рассеян. Вот и виолончель свою третий день найти не могу. Что ты называешь баландой? Тех раков с пивом, которых мы послали? Ты только скажи, что ты хочешь, и мы тут же... Ну, не буду мешать. Желаю успехов. Твой Слава.

Саня – Славе

Слава! Вот ты желаешь мне успехов! А возможны ли они? Вы же, когда звали к себе на дачу, говорили, что будут все условия для работы... И где же они? Как мне сосредоточиться, войти в образ политзаключенного? Что я в окно вижу? Пейзаж, твою мать... Где решетка, где колючка? Где толпы зэков на утренней поверке? Вертухаев нет, собак тоже... Где плакат над воротами дачи «Вошел преступником – вышел честным человеком»?

Не волнуйся, положить кипу чистой белой бумаги вы положили. Но разве на такой я в лагере писал?.. На этой чистенькой у меня не идет ничего... Я привык на клочках, на обрывках, чтоб всегда можно было, если шмон, в матрац спрятать...

Но я не обижаюсь, тем более ты сам говоришь, что стал рассеянный, ничего не помнишь, не можешь найти какую-то виолончель... Ты, кстати, и про парашу ничего не сказал. Я нашел ее, можно сказать, в последний момент. Ну и чудаки вы, музыканты! Надо же даже парашу сделать в виде большой скрипки. Оригинально, только струны мешают. Да и отверстие можно было бы побольше... Я когда к ней подхожу, все время думаю: "Какая же Сталин сволочь! И до иностранцев добрался! Там, на параше, тот, кто раньше на ней сидел, видно, перед расстрелом свое имя выбил: "Гварнери". Наверное, из итальянской Голубой дивизии...

О еде не беспокойся, мне нравится, просто я все баландой называю. А за раков – отдельное спасибо. Вам, простым музыкантам, наверное, это непонятно, но у нас, у настоящих творцов, знаешь как бывает? Мелочь какая-нибудь – а вдруг подтолкнет к чему-нибудь грандиозному. И вот я смотрю на рака, трогаю его панцирь и думаю: "Написать, что ли, "Раковый корпус"?

Ну, всего хорошего, если будешь писать, заложи письмо в хлебный мякиш. Заключенный 18-53, статья 58-я.

Слава – Сане

Саня, спасибо за длинное письмо! Практически здесь вся вторая часть симфонии! Читали твое письмо все вместе – Галя, Глаша, сторож, шофер и два сотрудника КГБ, которых к нам приставили. Глаша за раков немножко обиделась – говорит, что они не мелочь, она их на рынке у спекулянтов покупала... Все твои замечания мы учли, плакат «Войдешь преступником – выйдешь честным человеком» уже повесили. Наш сосед, министр торговли, почему-то перестал к нам заходить... А так у нас все нормально, колючку натянули, вышку построили, Галя купила тулуп и каждое утро будет в нем лазить на вышку с собакой. Ничего, что это болонка? Думаю, ты со своим гениальным воображением легко примешь ее за овчарку. Я имею в виду болонку. Вот она сидит рядом, глаза умные, только что не говорит. Я имею в виду Галю. Она не может говорить, она мякиш жует, чтоб спрятать это письмо. Сейчас ее очередь. До этого его жевали сторож, шофер и два сотрудника КГБ, которых к нам приставили. Оказались такие хорошие ребята! Сами этот батон купили за тринадцать копеек... Только Глаша не жевала – она на тебя дуется...

Саня, завтра с утра посмотри в окно – у нас в шесть будет утренняя поверка. Мы всем телогрейки купили – сторожу, шоферу, двум сотрудникам КГБ. Может, еще Глаша на поверку выйдет, если тебя простит. Народу немного, но ты со своим воображением всегда можешь представить, что это – после амнистии...

Что же касается параши... э, виолончели, думаю, что это – толчок, фигурально выражаясь, толчок к тому, чтобы мне заняться дирижерством. Это судьба, знак свыше. Дирижеру нечего терять, кроме палочки. А с ней что случится? В крайнем случае обтер и дальше...

Ну, заканчиваю, а то большое письмо получится, боюсь батона не хватит... Пиши! Жду от тебя третью часть симфонии, анданте модерато...

Саня – Славе

Как же мы, русские, не ценим себя! Слава, ну какой мудерато тебе сказал, что ты мудерато? Ты – гений!

Так получилось, что я сначала увидел в зарешеченное окно утреннюю поверку и только потом получил письмо.

Видимо, Глаша, не спешила, действительно дулась...

Я посмотрел в окно – и у меня прямо мороз по коже: зэки в бушлатах, какая-то стерва на вышке с собакой... Я понял, что сейчас будет утренний шмон! Крутанулся по камере, вспорол какой-то старый диван... сунул туда свои писульки...

И только когда увидел тебя со смычком вместо автомата и услышал картавое: "Конвой НКВД пгименяет огужие без пгедупгеждения" – я перевел дух. Скажу больше... Знаешь, как это бывает у нас, у настоящих мастеров слова? Вот ты закартавил, а у меня вдруг как будто видение: Ленин! Дай, думаю, напишу – "Ленин в Цюрихе"... Пока еще не все себе представляю... Слава, если не трудно, попроси Галю спуститься с вышки, заколоть волосы назад в пучок, надеть очки минус восемь и прокатиться на велосипеде. Как Надежда Константиновна. А я пока открою краны, сделаю Разлив... Думаю, меня это подтолкнет. Навсегда с вами, ваш Саня...

Слава – Сане

Очень трудно писать в воде... Неужели ты с нами действительно навсегда? Я просто не могу поверить своему счастью... Думаю, и Галя поверить не может, она вот напротив плавает, мычит, кивает головой. Только что не говорит. Она, как ты, наверное, догадался, сейчас мякиш жует. Но не для письма. Она просто ничего другого, кроме мякиша, жевать не может... после того, как в очках Надежды Константиновны с велосипеда упала и выбила зубы...

А что касается дивана, который ты вспорол, не бери в голову, он действительно очень старый, старее не бывает, восемнадцатый век, французское барокко...

Саня, ты даже не представляешь, как все мы тут тебя любим. До такой степени, что готовы, рискуя всем, организовать тебе побег из Разлива. Мы уже плывем к тебе кто на чем – Галя, сторож, шофер. Даже ребята из КГБ. Говорят, черт с ней со службой, пусть нас расстреляют, но сделаем все, чтобы он убежал... Лучше смерть, говорят... Обещают украсть броневик. И у Глаши, как у всех русских женщин, доброе сердце. Вот ты думаешь, она сердится, а она уже пишет тебе "Апрельские тезисы"... Ну, всего тебе доброго. Обезумевшие от горя скорой разлуки Галя Ростропович и Слава Вишневский.