Текст книги "Былой войны разрозненные строки"

Автор книги: Ефим Гольбрайх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Реплика

В октябре 2005 года по телевидению был показан фильм о Буденном. Слов нет, Семен Михайлович Буденный оставил след в истории Советского государства и имеет право на фильм о себе. Его заслуги относятся главным образом к гражданской войне. Тем более удивительно слышать, что накануне войны Сталин совещался с ним и Тимошенко, предупредив их, что завтра нападут немцы и нужно подготовиться.

Нельзя подвергнуть этот фильм обычной критике после привычного «однако», настолько чудовищны ошибки и трактовка событий. Это совещание, будто бы, состоялось поздно вечером в субботу 21 июня, т. е. за несколько часов до начала войны. Не говоря уже о том, что практически времени для какой-либо серьезной подготовки уже не было, само совещание в этом составе бессмысленно и все это чистый бред.

Начнем с того, что Сталин, несмотря на предупреждения Черчилля и германского посла в Москве графа Шуленбурга, несмотря на донесения собственной разведки, в том числе Рихарда Зорге, и другие очевидные факты (состав германского посольства почти полностью выехал из Москвы, все германские корабли покинули советские порты), до последнего дня не верил в нападение Германии на нашу страну, считая все это инсинуацией. Более того, когда война уже началась, он считал, что «это провокация немецких военных» и запре-тил открывать ответный огонь, «чтобы не вызвать более широких военных действий». Лишь в 6 час. 30 мин. УТРОМ 22 июня, на совещании в Кремле руководства страны, когдабоевые действия уже вовсю велись на нашей территории, он разрешил открыть ответный огонь.

Но инициатива уже полностью перешла к нападавшим…

Что касается СМ. Буденного, то он в это время был инспектором кавалерии Красной Армии и непосредственно частями не командовал. В начале войны Буденный некоторое время курировал Южное, а потом и другие направления, а под Москвой командовал Резервным фронтом.

Приняв развалившийся Западный фронт, Жуков отстранил Буденного от командования Резервным фронтом. Видимо для этого были основания: положение под Москвой стало критическим и раздумывать было некогда.

Безусловно, Семен Михайлович активно участвовал в Отечественной войне, направлялся Ставкой на отдельные участки для выполнения каких-то задач, но трудно привязать к его имени какие-либо конкретные сражения или победы. Заметного следа он не оставил.

Авторы фильма (не запомнил, да и не стоят упоминания их имена) не знают элементарных вещей, иначе они «пригласили» бы на это «совещание» Начальника Генерального Штаба – тогда это был Жуков. Но его на этом вымышленном совещании не было. (Он присутствовал на предутреннем совещании в Кремле 22 июня, когда война уже шла).

Наркомат (Министерство) Обороны не руководит боевыми действиями. Он (оно) обеспечивает армию бронетехникой, артиллерией, оружием, боеприпасами, продовольствием, медицинским обслуживанием и, последнее по счету, но не по важности – резервами.

Боевыми действиями руководит Генеральный Штаб. Как создателям фильма удалось провести «совещание» в отсутствие начальника Генштаба – уму непостижимо. В этом случае указание Сталина Наркому Обороны С. К. Тимошенко и инспектору кавалерии РККА СМ. Буденному подготовиться к войне было бы просто сотрясением воздуха.

Хоть и не к месту, припоминаются отношения Буденного с евреями. Вот его приказ от 16 октября 1920 года:

«Мы должны во что бы то ни стало взять Крым и мы возьмем его, чтобы потом начать мирную жизнь. Немецкий барон делает отчаянные усилия, чтобы удержаться в Крыму, но это ему не удастся. Ему помогают изменники революции – ЕВРЕИ и буржуазия. Но достаточно будет решительного удара славной конницы и предатели будут сметены.

^{Командарм Буденный».}

Известно, что в гражданскую войну еврейские погромы совершали все: и белые, и красные, и зеленые, и махновцы (сам Махно был против погромов). Когда Буденному на это попеняли, он сказал: «Что уж вы не даете моим конникам повеселиться!..»

Мир праху его.

Еще большую досаду вызывает грубая ошибка Николая Сванидзе в телепередаче «Битва за Москву» (сериал «Исторические хроники»). В тяжелые октябрьские дни сорок первого года, когда под Москвой было окружено шесть советских армий (более шестисот тысяч человек) и Западный фронт практически перестал существовать, Сталин якобы вызвал к себе Конева. Состояние вождя повергло его в шок. Перед ним сидел растерянный старик, который дребезжащим голосом сказал: «Товарищ Сталин не предатель, – (в третьем лице!), – Товарищ Сталин слишком доверчив». Взяв себя в руки, Сталин якобы поручил Коневу выехать на фронт, разобраться в обстановке и восстановить положение.

Здесь все правильно.

Кроме одного. Это был не Конев, а Жуков!

Отозванный 6 октября из Ленинграда телеграммой Сталина в Москву, на следующий день, 7 октября, прямо с аэродрома явился в Кремль. Он! А не Конев.

Судьба Конева, командовавшего Западным фронтом, висела в эти дни на волоске. Выезжавшие по поручению Сталина на фронт Молотов и Ворошилов предлагали отдать Конева под суд Военного Трибунала и он, скорей всего, разделил бы судьбу несчастного Павлова. Спас его вновь назначенный Командующий Западным фронтом Жуков, взяв к себе в заместители.

Сталину и мысль такая не пришла бы в голову, он считал Конева виновником разгрома фронта и вызывать его для спасения положения… это надо додуматься. Виноват же был сам Сталин, не разрешивший отвод войск, когда создалась угроза их окружения. Он промедлил два дня, а когда разрешил – было уже поздно.

Для Николая Сванидзе такая ошибка непростительна.

Новому поколению трудно себе представить – Красную Армию любили. Любили не только в предвоенные годы, когда молодежь стремилась в военные училища, чтобы стать краскомами – красными командирами, любили во время войны. Как единственную, в отсутствие второго фронта, защитницу, любили после войны, как Армию-победительницу. Я еще помню время, сейчас в это трудно поверить, когда матери приходили в военкоматы и просили взять сына в армию: «Там он станет человеком».

Любили Красную Армию и в странах Восточной Европы. Любили и ждали. Как Армию-Освободительницу. Достаточно посмотреть кинохронику, как встречали наши войска в освобождаемых от немецкой оккупации государствах. И любили бы до сих пор, если бы после Победы Армия вернулась на Родину. Мы остались – и превратились из освободителей в оккупантов.

К сожалению негативное отношение к Советской Армии странным образом перекинулось на Советский Союз, на Родину, и с помощью СМИ постепенно «завоевало» доминирующие позиции в обществе. Невозможно припомнить ни одного произведения, рассказа, очерка, статьи, в которых Армия имела бы положительный образ. Все негативно, все плохо. Многое и в самом деле плохо. Но не все. Так не бывает.

Плюнуть в сторону Армии, как и вообще в прошлое, считается чуть ли не доблестью. Автор «Исторических хроник» Николай Сванидзе – человек послевоенного поколения, для него характерно негативное отношение практически ко всему, что связано с прошлым страны и ее Армии. Его заявление, что Прагу освободили власовцы неверно по существу и является попыткой обелить предателей.

Отношение народов Чехословакии к Красной Армии в 1945 году было восторженным. Ее ждали с надеждой и любовью. Совершенно невероятно, чтобы восставшие чехи обратились за помощью к власовцам. Все было с точностью до наоборот. Сами власовцы, надеясь на прощение или снисхождение ДВАЖДЫ направляли своих представителей в Национальный Совет восстания с предложением помощи. И оба раза получили от ворот поворот! Им было заявлено, что поскольку они воевали против Красной Армии – их помощь принята быть не может.

Вот что пишет генерал армии С. М. Штеменко в книге «Генеральный Штаб в годы Великой Отечественной войны»:

«В ночь на 6 мая (1945 г.) Чехословацкая Народная Рада обратилась ко всем союзным армиям с просьбой о помощи. Той же ночью в 5 часов утра прозвучала просьба на русском языке: «Советскому Союзу, 4-й Украинский фронт. Срочно просим парашютную поддержку. Высадка в Праге. 12. Винограды – Олынанское кладбище».

И далее:

«Власовцы стремились уйти на запад. Они не собирались прекращать битвы против Советского Союза даже после капитуляции Германии. Они надеялись сохранить свои кадры в предгорьях Альп, чтобы отсидеться… до начала войны Англии и США против Советского Союза! Одни яростно отстреливались до последнего, другие покорно ждали своей судьбы. Отдельные группы, по своей инициативе, вступали в перестрелку с гитлеровцами (Подразделения дивизии С. К. Буняченко. Сам Власов был против – прим. авт.)».

^{(Цитата дана в сокращении).}

И еще:

«С полной уверенностью следует сказать, что если бы не решительные действия 1-го и 4-го Украинских фронтов – Прага разделила бы судьбу восставшей Варшавы».

9 мая в 5 часов утра, после ночного марша, первыми подошла к Праге 55-я гвардейская танковая бригада полковника Драгунского. Драгунский по карте нашел центр города и ворвался со своими танками на Врацлавскую площадь.

В Праге еще шли бои! Так что говорить, что Прагу освободили власовцы – значит не считаться с историческими фактами.

А Давид Абрамович Драгунский был награжден второй золотой медалью Героя Советского Союза.

Окрик

(по поводу статьи Якова Гохберга «Хватит праздновать наособицу»)

Достойно сожаления, что такой известный и информированный человек, чьи лекции я когда-то с интересом посещал, написал сумбурную статью, где намешал всего понемножку.

Начав с того, что предостерег читателей от Третьей мировой войны, ядерный характер которой может не оставить человечеству шансов на выживание, автор без передышки беспокоится о самочувствии побежденных на празднике Победы. Да, они будут чувствовать себя неважно. Но что поделаешь – придется потерпеть. Впрочем, их уже почти не осталось, а новое поколение, пришедшее в мир, никакой вины за собой не чувствует и чувствовать не должно.

Многое из того, о чем пишет Яков Гохберг – правда. Она общеизвестна: и летчики немецкие учились у нас, и танкисты, и инженеры трудились. Но я бы хотел обратить внимание читателя на ту часть приведенной автором статьи цитаты генерала Эриха Шнейдера, где тот говорит, что «это, несомненно, принесло большую помощь русским». Не более, не менее. Так что все не так однозначно.

К слову сказать, Гудериан никогда не учился в советской Академии. Он приезжал в Казанское танковое училище, где обучались его танкисты, с проверкой. Но и этому нет прямых доказательств. А вот Геринг действительно учился у нас в Качинском летном училище.

До сих пор нет однозначного отношения к пакту Молотов-Риббентроп. Яков Гохберг относится резко отрицательно. Не все здесь так просто. Сошлюсь на мнение «врага большевиков номер один», как он любил себя называть, Уинстона Черчилля, сказавшего: «Пакт был циничен, но необходим».

Разоблачение «дела врачей-евреев» действительно произошло после смерти Сталина. Но задержал исполнение этой, уже подготовленной, изуверской акции по выселению и уничтожению евреев, сам Сталин, не дав последнего «добро». Существует мнение, что толчком к этому послужило письмо Эренбурга, отказавшегося подписать покаянное письмо евреев и просившего у Сталина «совета», как ему поступить.

О Победе. Известно, что агонизирующая Германия предпринимала усилия, чтобы капитулировать перед союзниками. Акт о безоговорочной капитуляции был подписан 7 мая в небольшом городке Реймсе на франко-германской границе. Капитуляцию принял Командующий Союзными силами генерал Эйзенхауэр. Представитель Советского Командования при его ставке полковник Суслопаров весь день звонил Сталину. Война кончилась. Сталин спал. Будить его не решились. На акте о капитуляции Суслопаров сделал приписку: «Данный акт является предварительным».

Сталин был взбешен. Но дело было сделано и на торжественное подписание акта о безоговорочной капитуляции к Жукову в Карлхорст приехали вторые лица: Маршал авиации сэр Артур Теддер, Командующий авиацией США генерал Спаатс и Командующий французской армией генерал Делатр де Тассиньи. Эйзенхауэр и Монтгомери не приехали. Это был вечер 8 Мая 1945 года. Но еще 6 мая Эйзенхауэр предъявил немцам ультиматум: прекращение всех боевых действий и передвижений войск к 24 часам 8 мая. И он был принят. Вот почему на Западе День Победы отмечается в этот день – 8 Мая.

После подписания акта о безоговорочной капитуляции в соседнем зале был банкет, на котором среди многочисленных тостов Маршал Жуков поднял тост за генерала Спаатса и сэра Теддера: «Пью за ваше здоровье от имени наших солдат, которым для того, чтобы увидеть результаты вашей работы, пришлось дойти до Бердина своими ногами!» (Конст. Симонов. Беседы с Маршалом Жуковым).

Покажется странным, но святое слово «победа» на фронте не произносилось. Солдат – от рядового до генерала – всегда говорил: «Когда уже кончится эта проклятая война».

Но это слово жило в наших сердцах!

Даже в самое тяжелое время. Эта вера помогла нам победить. Я был в шоке, услышав слова Жукова в интервью, взятом у него Константином Симоновым: «Полной уверенности, конечно, не было». Слово Победа было слишком дорого, чтобы произносить его всуе, до самой Победы. Чтобы не сглазить, наверное.

Дальше у Якова Гохберга идут совсем уж веселые вещи. Оказывается войны было не одна, а две. Одна – Отечественная, которую советский народ вел с гитлеровской Германией, и другая – личная война Сталина с Гитлером. Сталин победил и, «естественно», захотел в своей личной войне иметь и свой личный День Победы. Вот и назначил его на 9 Мая. И вот весь мир празднует 8 мая, а мы «наособицу» (слово Якова Гохберга) – 9-го.

Затрудняюсь сказать чего здесь больше: выдумки или безответственности.

Подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии состоялось в столовой Карлхортского инженерного училища с 24 часов 8 мая до 00 часов 43 минут 9 мая – именно в это время вся церемония была закончена. За несколько часов до подписания акта Президиум Верховного Совета СССР издал указ от 8 мая 1945 года об установлении 9 Мая Дня Победы и учреждении медали «За победу над Германией». (Опубликован на следующий день, 9 Мая). Были и другие причины – прежде всего громадная территория Советского Союза с несколькими часовыми поясами и несовершенство тогдашней системы связи. Когда Маршал Жуков принимал капитуляцию – на востоке страны шел уже новый день – 9 Мая. Кроме того, в отдаленных поселках могли бы и не услышать вовремя о Дне Победы. А Праздник-то был всенародный!

Особенно возмущает заголовок статьи. Уважаемый автор обращается к пожилым людям, участникам войны, ветеранам, как к нашкодившим мальчишкам с окриком «Хватит». Дескать, побаловались и хватит, пора и за ум взяться.

Миф и реальность

Одно из самых кровопролитных и самых решающих сражений Великой Отечественной Войны – Курская битва (с 5 по 23 июля 1943 года), положившая начало окончательному разгрому врага, ассоциируется с беспрецедентным по размаху и ожесточению танковым сражением под Прохоровкой.

Это не совсем так.

В послевоенные годы состоялась встреча танкистов противоборствующих сторон, на которой немецкие танкисты заявили, что в этой битве победили они. Заявление вызвало замешательство. Они пояснили: на поле боя осталось больше сгоревших и подбитых советских танков, чем немецких. Убедительно.

К сожалению, это правда.

Поневоле вспоминается битва под Бородино, победу в которой вот уже почти двести лет приписывают себе обе стороны..

Попробуем разобраться.

Несмотря на наш мощный упреждающий удар, германское командование не могло отменить подготовленное наступление. Оно лишь отложило его на два часа: «точка возврата» была пройдена.

Военные историки оперируют цифрой 700 танков, якобы наступавших под Прохоровкой. Но в том то и дело, что на южном участке Курской дуги у Манштейна было всего 700 танков, а в районе Прохоровки наступал 2-й танковый корпус, в трёх дивизиях которого: «Тотенкопф», «Лейбштандарт» и «Райх» было 211 танков и 124 самоходки, т. е. всего 335 единиц бронетехники, в том числе 42 «тигра» (из них боеспособных 15).

Этому танковому клину противостояла 5-я танковая армия генерала Ротмистрова, насчитывающая около шестисот танков и самоходок (для точности 597). Потери с обеих сторон составили: у противника 70 танков и самоходок, у нас – 343, в пять раз больше, т. е. больше половины всего танкового парка 5-й армии…

14 июля Василевский доложил Сталину, что «под Прохо-ровкой немцы не были остановлены»: дивизия «Тотенкопф» продвинулась на несколько километров (что и дало им возможность подсчитать потери сторон) а дивизия «Райх» продвигалась в глубину нашей обороны до 16 июля.

Встревоженный успехом противника на этом направлении Командующий Воронежским фронтом Ватутин дал приказ о переходе к обороне…

Разгневанный Сталин учредил специальную комиссию по разбору действий 5-й танковой Армии, которая доложила вождю, что «битва под Прохоровкой образецнеудачно проведенной операции» – конец цитаты.

Приведенные цифры, как и выводы комиссии, были засекречены до последнего времени.

В своих воспоминаниях генерал Ротмистров пишет, что в битве под Прохоровкой его Армия уничтожила 500 танков, в том числе 42 «тигра» при том, что у противника их было всего 335, а из 42 «тигров» только 15 принимали участие в бою.

Как не вспомнить немецкого военного теоретика и историка Клаузевица, почти двести лет назад сказавшего: «Нигде так не врут, как на войне и на охоте»…(В скобках замечу, что именно Клаузевицу принадлежит «узурпированный» Марксом тезис: война – это продолжение политики другими средствами).

Неудача на южном участке Курской дуги не отразилась на общем успехе битвы. Северная группа наших войск: Западный фронт – Командующий В. Соколовский и Брянский – Командующий – М. Попов – прорвала оборону противника, развила успех и предопределила общий разгром германской группировки, похоронив последнюю надежду Гитлера.

С достаточной долей уверенности можно предположить, что поскольку Хрущёв был Членом Военного Совета Воронежского фронта, нашлись доброхоты «переместившие» победу с севера на юг. А может, и он сам. Воистину: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман.

Но потери были велики.

Мы потеряли в этой битве 860 тысяч солдат и офицеров и около 6 тыс танков и самоходок. Немцы, соответственно, 500 тыс и 1500 единиц бронетехники (на один немецкий танк – четыре наших).

Просчёты и неудачи нашего командования не должны бросить тень на беспримерное мужество и героизм наших танкистов. При том, что «тигр» поражает цель на расстоянии полутора километров, а наши на 500–600 метров, танкисты проявляли чудеса храбрости и… хитрости.

Это отдельная тема. Но не удержусь от рассказа о молодом лейтенанте, который увидев, что он попал в поле зрения «тигра», спрятал свою машину за подбитый танк и дождавшись когда потерявший его из виду «тигр» с ним поравнялся, всадил снаряд ему в борт.

Еврей, наверное.

Это интересно

За кулисами

В начале пятидесятых годов я начал работать администратором оперного театра.

В середине десятилетия в Душанбе (тогда Сталинабад) приехал главный балетмейстер Малегота (теперь даже петербуржцам надо объяснять: Малегот – это Малый Ленинградский Государственный Оперный Театр) Константин Боярский, вероятно один из династии, и в течение трех недель поставил блестящий спектакль «Дон Кихот». Этому способствовали три обстоятельства: талантливый постановщик, прекрасная музыка Минкуса и группа молодых таджикских артистов – еще без Малики Сабировой (она приехала позже) – выпускников Вагановского училища.

Это был короткий период между Мейерхольдом и Виктюком, когда следовать автору еще не считалось зазорным, и если у Сервантеса Дон Кихот восседал на лошади, а Санчо Пансо трусил на ишаке, то так оно должно было быть и в спектакле. (Современные постановщики прекрасно обходятся без животных. Легендарный Барышников поставил потрясающий «Дон Кихот», и отсутствие в спектакле животных вовсе не ощущалось).

Вначале лошадь брали в армии. Армия пересела на бронетранспортеры. Стали брать коня в милиции. Милиция пересела на мотоциклы. Пришлось обратиться на ипподром. Откормленные и ухоженные ипподромные лошади мало походили на костлявого Росинанта, и, когда они нависали над оркестром в оркестровой яме возникало некоторое напряжение…

С ишаком дело обстояло проще – его приводил с базара сторож караван-сарая.

Заблуждение думать, что основным градообразующим элементом в Средней Азии являются здания ЦК или Совмина. Сначала возникает базар, а уж вокруг него строится город. Не удивительно, что когда в Сталинабаде задумали строить оперный театр, площадку для него выбрали недалеко от базара. Их разделяла Красная площадь, я давал сторожу пять рублей старыми и все трое были довольны: сторож, ишак и я.

Участники спектакля, занятые в первом акте, должны являться в театр не позднее, чем за сорок пять минут до начала спектакля, а занятые во втором акте – не позднее, чем за пятнадцать минут до начала первого акта. Время истекло. Ишака нет. Помреж бьет тревогу. За ишака, как и за все, что не поддается учету, отвечает администратор. Через Красную, еще не заасфальтированную (ныне не существующую) площадь бегу на базар.

Послевоенные среднеазиатские базары отличались тем, что на фоне ярких, всех цветов радуги, самых разнообразных, а иногда и чисто экзотических фруктов и овощей, продавцы и покупатели представляли собой довольно серую массу. Большая часть была одета в полувоенное, в теплые халаты, из которых торчала вата, но наиболее популярной одеждой были обыкновенные телогрейки, кто побогаче – с кожаными воротником и хлястиком. Это был высший шик.

Я никогда не имел ничего кроме военной формы, любил ее, она мне шла – молодость! А тут, как раз накануне, приобрел свою первую гражданскую одежду: синий прорезиненный плащ – многие мужчины вздрогнут – и зеленую велюровую шляпу с такими широкими полями, что им позавидовал бы самый ортодоксальный хасид.

И в этом виде я явился на базар. Базар насторожился.

Уж не инспектор ли госторговли или санитарный врач. Но у инспектора должна быть папка, а у санитарного врача портфель, больше смахивающий на чемодан. Санврач заходит в магазин, ставит портфель-чемодан на прилавок, достает блокнот и пишет вверху страницы: «Акт». До даты дело не доходит – в открытой «таре» появляется бутылка коньяка или что-нибудь другое, не менее ценное. С базара санврач уходит хорошо «упакованный».

Но у меня ни папки, ни портфеля – народ успокаивается.

Провожаемый любопытными взглядами, подхожу к сторожке: «В чем дело?». – «Сменщик не пришел!». – «Где ишак?». – «На! – сует мне в руку растрепанный конец веревки». – «Ишак где?». – «Тяни!». – Тяну.

Из-за угла сторожки медленно, появляется ишак – склонил голову направо и прищурил один глаз, склонил налево и прищурил другой, опустил голову и задумался.

Нетрудно войти в мое положение. Но попробуйте войти в положение ишака! Вместо своего привычного хозяина, в живописно изодранном халате профессионального дервиша, он увидел перед собой новоиспеченного интеллигента. В синем прорезиненном плаще и зеленой велюровой шляпе с широкими полями. Было отчего прийти в недоумение. По зрелому размышлению ишак пришел к единственно правильному и вполне естественному решению – это не для него!

Но я об этом еще не догадывался и продолжал тянуть. С таким же успехом я мог бы тянуть танк. Ишак уперся всеми своими четырьмя некошерными копытами – и ни с места.

Стали собираться любопытные. Подошел милиционер: «Что, кино снимают?». Не увидев аппаратуры, удалился. Обступили мальчишки. Видя мои беспомощные потуги сдвинуть ишака с места, один из них, постарше, сказал: «Дядя! Он так не пойдет! Вы на него садитесь!».

В синем плаще и зеленой шляпе. В новом синем прорезиненном плаще. И в мягкой, зеленой велюровой шляпе. С широкими полями. Почти сомбреро. Единственный на этом базаре. Среди телогреек и халатов. В плаще и шляпе. На ишаке. В середине века.

Сейчас бы никто не удивился. Но тогда! Это было живописное зрелище.

Я был человеком долга. Мысль о том, что спектакль мог вполне обойтись без ишака не приходила мне в голову.

Сел. Ишак еще некоторое время раздумывал и, повернув голову, пытался рассмотреть, кто это его оседлал. То ли он счел за лучшее не связываться с этим странным субъектом, то ли в нем проснулась совесть (если она случается у людей, почему бы ей не быть и у ишака?) – он снизошел к моим страданиям и быстро засеменил по Красной площади. Въехав на сцену через ворота для декораций и пробравшись в нужную кулису, сдал ишака помрежу.

И успокоился.

Как оказалось, напрасно. Закончился только первый акт драмы. Впереди был второй, не менее напряженный, но еще более впечатляющий.

Стоя в кулисе, ишак заскучал, справил малую нужду и стоя над собственной лужей являл собой зрелище не для слабонервных… Его внешний вид изменился радикальным образом и, если кто-нибудь до этого считал, что самая крупная деталь его экстерьера это уши – он бы сильно ошибся.

Выпускать его в таком виде на сцену было решительно невозможно.

Зритель мог не понять!

Положение усугублялось тем, что спектакль был дневным и в зале было полно детей. Объяснить им назначение этой внезапно появившейся внушительного вида детали было бы крайне затруднительно. Еще не ушла эпоха, когда таинство деторождения было возвышенным и романтичным. Это сейчас узнают обо всем вместе с рекламой о наклейках. А иногда и до этого…

А тогда детей без труда находили в капусте, а наиболее одаренных аисты приносили непосредственно в математические школы. Исчезновение аистов привело к тому, что на одной из математических олимпиад Израиль занял сорок второе место… Но это так, к слову.

А спектакль между тем продолжался. И наступило время, когда Дон Кихот и Санчо Пансо должны были появиться на сцене. В нужный момент из кулисы выглянула морда лошади с трепещущими ноздрями и исчезла. Кто-то втянул ее обратно.

Публика оживилась. В зале возник неподдельный интерес к спектаклю.

В драме нашли бы выход из положения, как-нибудь выкрутились бы. Но в опере все завязано на музыке!

Дирижер «снял» оркестр и, наклонившись к музыкантам, что-то сказал. До зрителей донеслось – «…надцатый». Оркестр начал сначала. Косясь в кулису, и продолжая дирижировать, маэстро нажал кнопку помрежа. Взбешенный помреж в отчаянии лягнул ишака по излишней, по крайней мере в данный момент, детали. Ишак в недоумении посмотрел на нахала, но, видимо, что-то понял, нехотя и не торопясь принял благопристойный вид и вышел на сцену. Все вздохнули с облегчением.

Спектакль продолжался.

Вернувшись на свою сторону, я застал в кабинете очень популярного в те годы, а ныне совершенно забытого, фотокорреспондента «Огонька» Отто Кноринга. Увидев мой взъерошенный вид, он поинтересовался: «Что случилось? Какой кадр пропал!» – сокрушался он.

Всем памятен портрет М. П. Мусоргского кисти Репина – глубокий старик с всклокоченными седыми волосами и красным носом закоренелого алкоголика. Этому «старику» не было и 42-х лет! (Роковой возраст – Андрей Миронов, Владимир Высоцкий… Блок!). Его гениальные оперы «Борис Годунов», «Хованщина» закончил и оркестровал его друг Н. А. Римский-Корсаков. «Хованщина» – трагедия, в финале которой раскольники решают покончить жизнь самосожжением. С мольбой вздымая руки к небу, они взывают к единоверцам: «О, православные! О, православные!»

Артисты хора, особенно женщины, стройностью не отличаются, им трудно поднять тяжелую руку и режиссер попросил дирижера: «Скажите им, чтобы подымали руки повыше!». Дирижер остановил репетицию и, обращаясь к артистам хора, сказал: «Что вы показываете в оркестр? Где вы там видите православных!».

В годы, когда молодые поэты во главе с Маяковским предлагали сбросить Пушкина с парохода современности, появилось множество пародий на великого поэта. Особенно досталось «Онегину», и не только на русском языке. Запомнилась фраза из арии Ленского – «Ци гёпнусь я дручком пропэртый». Не остались в стороне и евреи: «Варум Ленский, гейст нит танцн, стейст ба ванд ун кнепст да ванцн?» (почему, Ленский, ты не идешь танцевать, а стоишь у стены и давишь клопов?)

Постановление ЦК ВКП(б) «Об опере Мурадели «Великая дружба» уже давно стало историей. Но мало кто помнит, что была и оперетта Сигизмунда Каца (по прозвищу Зига) с таким же названием, быстро сошедшая со сцены. Едва ли кто-нибудь вспомнит ее содержание: речь там шла о дружбе в одном селе украинца и еврея. Зато все помнят прекрасную песню:

 
Как у дуба старого
Над лесной, криницею
Кони бьют копытами
Гривой шелестя
Ехали, мы ехали
Селами, станицами
В конницу Буденного
Ехали служить.
 

* * *

«Необыкновенный концерт» Сергея Образцова долгие годы украшал афишу Центрального театра кукол. Появился спектакль в первые послевоенные годы под дерзким названием «Обыкновенный концерт», как пародия на Московскую эстраду, которая в то время считалась образцом пошлости и когда хотели что-нибудь раскритиковать, говорили: «Ну, это дажене Мосэстрада». Все были легко узнаваемы: певица с пышным бюстом – Барсова, виолончелист – Ростропович, конферансье Апломбов – Гаркави, дети в коляске – выпускники школы Столярского, цыганский хор и ансамбль никогда не существовавшей Заполярной филармонии – заполонившие страну псевдоцыганские коллективы, состоявшие из одних евреев…

Не всем это понравилось, посыпались жалобы и Образцов сделал «хитрый» ход: добавил в название концерта частицу НЕ. Дескать, бывает, случается, но НЕ типично. Авторитет эстрады был спасен.

Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного» в войну, в Алма-Ате, где в эвакуации находилась Галина Уланова. По его просьбе она пробовалась на роль царицы Анастасии и всем очень понравилась. Но в это время она получила приглашение в Большой театр (из театра им. Кирова в Ленинграде), игнорировать которое она не решилась. Эйзенштейн очень горевал и все повторял: «Хочу Уланову! Хочу Уланову!».

Снимавшийся в фильме Михаил Жаров уговорил его снять в этой роли свою тогдашнюю жену Людмилу Целиковскую. Шла война, раздумывать и выбирать не было возможности и Эйзенштейн согласился, скрепя сердце: «Какое порочное лицо, – говорил он, – снимайте ее только в профиль».

Но «в профиль» не всегда получалось. Эта история имела неожиданное продолжение. Фильм был представлен на Сталинскую премию. Списки просматривал сам Сталин. Дойдя до фамилии Целиковской он сказал: «Царицы такими не бывают!».

И вычеркнул.

В своих воспоминаниях Раиса Азар пишет, что однажды, когда она находилась в гостях, позвонил Маяковский, и попросил о встрече. Ей не хотелось покидать компанию и она отказалась, сказав, что встретится с ним в следующий раз.