355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эдвард (Эдуард ) Гиббон » Закат и падение Римской Империи. Том 6 » Текст книги (страница 11)
Закат и падение Римской Империи. Том 6
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:59

Текст книги " Закат и падение Римской Империи. Том 6"


Автор книги: Эдвард (Эдуард ) Гиббон


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Но для богатства провинций и для доходов государственной казны служили источником обильные продукты торговой и промышленной предприимчивости, и мы усматриваем некоторые признаки либеральной политики в том законе, который освобождал от всяких личных налогов пелопоннесских моряков и рабочих, занимавшихся выделкой пергамента и пурпура. Под эти названия, как кажется, подходила выделка полотна, шерсти и в особенности шелка: из этих видов промышленной деятельности два первых процветали со времен Гомера, а последний возник, как кажется, еще в царствование Юстиниана. Они были в ходу в Коринфе, Фивах и Аргосе и доставляли пропитание и занятие многочисленным рабочим; в них участвовали и мужчины, и женщины, и дети сообразно с возрастом и физическими силами каждого, и если многие из этих рабочих принадлежали к числу домашних рабов, зато те, которые руководили этими рабочими и пользовались барышами, принадлежали к разряду людей свободных и знатных. Подарки, присланные богатою и щедрою пелопоннесскою матроной ее приемышу, императору Василию, без сомнения, были продуктом греческих мануфактур. Даниэлис подарила ему ковер из тонкой шерсти, на котором были изображены крапины павлиньего хвоста и который был так велик, что им устлали весь пол новой церкви, воздвигнутой во имя Христа, Михаила Архангела и пророка Илии. Сверх того, она подарила ему шестьсот кусков шелковых и полотняных материй, предназначенных для разнообразного употребления и носивших различные названия; шелковые материи были окрашены в тирскую краску и украшены вышивками; полотно было так тонко, что целый его кусок, свернутый в трубку, мог уместиться внутри трости. Один сицилийский историк, описывая произведения греческих мануфактур, определяет их ценность соразмерно с весом и достоинством шелка, с плотностью ткани, с красотою цветов и с изяществом вышивок. Обыкновенные ткани были в одну нить, в две и в три; но выделывались и более прочные и более дорогие ткани в шесть нитей. Между цветами упомянутый писатель хвалит с натянутым красноречием огненный отблеск алой краски и более мягкий отблеск зеленой краски. Вышивки делались или шелком, или золотом; более простые украшения, состоявшие из окружающих материю кайм, представляли искусственное подражание цветам; одеяния, которые изготовлялись для дворца или для алтарей, нередко блестели драгоценными каменьями, а очертания изображенных на них фигур состояли из восточного жемчуга. До двенадцатого столетия Греция была единственная христианская страна, обладавшая теми насекомыми, которых сама природа научила приготовлять материал для этой изящной роскоши, и такими рабочими, которые умели обрабатывать этот материал. Но арабы благодаря своей ловкости и усиленным стараниям похитили эту тайну; и восточные и западные халифы считали за личное для себя унижение необходимость обращаться к неверным за материями для своей мебели и для своей одежды, и два испанских города, Альмерия и Лиссабон, стали славиться выделкой шелковых материй, их употреблением и даже вывозом за границу. Норманны ввели это производство в Сицилии, а тем, что Роджер перенес туда это искусство, он дал своей победе такой отпечаток, какого не имеют однообразные и бесплодные войны всех веков. После разграбления Коринфа, Афин и Фив его наместник увез с собою захваченных в плен ткачей и мастеровых обоего пола; это был трофей, столько же славный для его повелителя, сколько оскорбительный для греческого императора. Король Сицилии понял цену этого подарка и при возвращении пленников удержал лишь тех фивских и коринфских мастеровых обоего пола, которые, по словам византийского историка, работали на своего варварского повелителя точно так, как в старину работали на Дария эретрияне. Для этой трудолюбивой колонии было воздвигнуто рядом с палермским дворцом великолепное здание, а ее искусство распространили ее дети и ученики, так что она была в состоянии удовлетворять постоянно возраставший на Западе спрос. Упадок этой промышленности в Сицилии следует приписать внутренним смутам и соперничеству итальянских городов. В 1314 году из всех итальянских республик одна Лукка пользовалась этой доходной монополией. Внутренний переворот разогнал мастеровых, которые удалились во Флоренцию, в Болонью, Венецию, Милан и даже в страны, лежащие по ту строну Альп, и через тринадцать лет после этого события моденский статут предписывает разведение тутовых деревьев и вводит налог на шелк-сырец. Климат северных стран менее благоприятен для разведения шелковичных червей, но французские и английские фабрики получают свой сырец из Италии и из Китая.

Я принужден еще раз пожалеть о том, что неясные и скудные письменные памятники того времени не дают мне возможности с точностью определить размер налогов, государственных доходов и денежных средств греческой империи. Из всех провинций, как европейских, так и азиатских, реки золота и серебра постоянно текли в императорское казнохранилище. Оттого что некоторые ветви были отсечены от пня, значение Константинополя увеличилось, и принципы деспотизма сузили государство до размеров столицы, столицу до размеров дворца, а весь дворец олицетворили в особе монарха. Еврейский путешественник, объезжавший Восток в двенадцатом столетии, был поражен при виде богатств Византии. “Здесь, – говорит Вениамин Тудельский, – в этой царице городов, ежегодно складываются доходы со всей греческой империи, а высокие башни наполняются драгоценными запасами шелка, пурпура и золота. Константинополь, как рассказывают, ежедневно уплачивает своему государю по двадцати тысяч золотых монет, которые собираются с лавок, трактиров и рынков, с приезжающих в столицу и морем, и сухим путем купцов персидских и египетских, русских и венгерских, итальянских и испанских”, без сомнения, очень весок во всем, что касается денег; но так как триста шестьдесят пять дней дали бы ежегодный доход с лишком в семь миллионов фунт, стерлингов, то я полагаю, что следовало бы исключить, по меньшей мере, многочисленные праздники греческого календаря. Сокровища, накопленные Феодорой и Василием Вторым, дают нам блестящее, хотя и не совсем ясное понятие об их доходах и денежных средствах. Перед тем, чтобы удалиться в монастырь, мать Михаила попыталась сдержать или вывести наружу расточительность своего неблагодарного сына, и с этой целью составили откровенный и верный отчет о доставшихся ему по наследству богатствах; эти богатства состояли из ста девяти тысяч фунтов золота и трехсот тысяч фунтов серебра, которые представляли плод и ее собственной бережливости, и бережливости ее покойного супруга. Василий славился столько же своей скупостью, сколько своей храбростью и счастием; он выплачивал своим победоносным армиям жалованье и выдавал им денежные награды, не трогая тех двухсот тысяч фунтов золота (почти восьми миллионов фунтов стерлингов), которые он схоронил в подземных кладовых своего дворца. Политика нашего времени не одобряет ни в теории, ни на практике такого накопления денег, и мы более склонны судить о богатстве народов по тому, в какой мере они пользуются и злоупотребляют государственными займами. Впрочем, старинного принципа до сих пор придерживаются один монарх, который страшен для своих врагов, и одна республика, которая пользуется уважением своих союзников; и этот монарх, и эта республика достигли своих целей: первый – военного могущества, а вторая – внутреннего спокойствия.

Что бы ни тратилось на удовлетворение ежедневных государственных нужд и что бы ни откладывалось на удовлетворение этих нужд в будущем, главным и самым священным долгом считалось покрытие расходов на пышность и на удовольствие императора, а размер этих расходов вполне зависел от его произвола. Образ жизни константинопольских монархов был очень далек от естественной простоты; тем не менее, когда наступала хорошая погода, они, по личному влечению или по установившемуся обыкновению, удалялись от столичной копоти и суматохи и отправлялись подышать чистым воздухом. Они с искренним или с притворным удовольствием присутствовали на деревенских празднествах по случаю сбора винограда; они употребляли свой досуг на занятия охотой и на более спокойные занятия рыбной ловлей, а в летнюю жару укрывались в тени от солнечных лучей и наслаждались освежающей близостью моря. Берега и острова Азии и Европы были усеяны их великолепными виллами; но они наполняли свои сады не теми скромными произведениями искусства, которые как будто стараются укрыться от человеческих глаз и только украсят созданный природою ландшафт, а мраморными сооружениями, выставлявшими напоказ богатство хозяина и искусство архитектора. Путем наследства и конфискаций константинопольские монархи сделались собственниками в столице и в предместиях множества великолепных зданий, из числа которых двенадцать были заняты министрами; но большой дворец, бывший постоянной резиденцией императора, находился в течение одиннадцати столетий на одном и том же месте между ипподромом, Софийским собором и садами, которые спускались множеством террас до берегов Пропонтиды. Это здание было первоначально построено Константином, старавшимся подражать древним римским постройкам или даже превзойти их; постоянные улучшения, которые делались его преемниками, были задуманы с целью соперничать с чудесами древнего мира, и в десятом столетии византийский дворец возбуждал удивление, по меньшей мере между латинами, тем, что бесспорно превосходил все другие дворцы своей прочностью, своими размерами и своим великолепием. Но труды и сокровища стольких веков произвели обширную и беспорядочную груду построек; каждое отдельное здание носило на себе отпечаток своего времени и вкусов своего основателя, а недостаток свободного места мог служить оправданием для тех императоров, которые, быть может не без тайного удовольствия, разрушали постройки своих предшественников. Бережливость императора Феофила давала лишь более широкий простор роскоши и великолепию его домашней жизни. Один из его послов, пользовавшийся его особым расположением и удивлявший даже Аббассидов своим высокомерием и своею щедростью, привез ему модель дворца, только что построенного багдадским халифом на берегу Тигра. Эта модель тотчас сделалась предметом подражания и была превзойдена; рядом с новыми сооружениями Феофила были разведены сады и были построены пять церквей, между которыми одна отличалась своими огромными размерами и своей красотой; над ней возвышались три купола; ее кровлю, сделанную из позолоченной бронзы, поддерживали колонны из итальянского мрамора, а ее стены были обложены мраморами различных цветов. Пятнадцать колонн из фригийского мрамора поддерживали построенный перед входом в церковь полукруглый портик, который имел внешнюю форму греческой сигмы и носил это название; общему характеру здания соответствовала и постройка подземных сводов. Сквер перед сигмой был украшен фонтаном, а края бассейна были обложены серебряными плитами. В начале каждого сезона этот бассейн наполняли вместо воды самыми вкусными фруктами, которые предоставлялись черни для забавы монарха. Он наслаждался этим шумным зрелищем с блестевшего золотом и драгоценными каменьями трона, поставленного на возвышении, к которому вела мраморная лестница. Внизу трона помещались офицеры его гвардии, должностные лица и вожди партий цирка; народ занимал нижние ступени, а находившееся перед троном пространство наполняли группы танцовщиков, певцов и пантомимов. Вокруг сквера возвышались здания судебной палаты и арсенала и различные заведения, предназначавшиеся или для деловых занятий, или для удовольствий; там же находилась и пурпуровая комната, получившая свое название от того, что в ней сама императрица ежегодно раздавала красные и пурпуровые одеяния. Длинный ряд апартаментов был приспособлен к различным временам года и украшен мрамором и порфиром, произведениями живописи и скульптуры, мозаиками и огромным количеством золота, серебра и драгоценных каменьев. На его фантастическое великолепие было потрачено искусство и терпение лучших художников, какие были в то время; но тонкий вкус афинян пренебрег бы этими неизящными и дорогими произведениями, в числе которых находились: золотое дерево, между листьями и ветвями которого укрывалось множество искусственных птиц, подражавших настоящему птичьему пению, и два льва, сделанные из цельного золота в натуральную величину, которые ворочали глазами и рычали, как настоящие львы. Преемники Феофила, принадлежавшие к династиями Василия и Комнина, также старались оставить какие-нибудь памятники своего царствования, и та часть дворца, которая считалась самой роскошной и самой величественной, получила от них почетное название золотого триклиниума. Богатые и знатные греки старались, с приличною скромностью, подражать своему государю, и когда они проезжали верхом по улицам в своих шелковых и украшенных вышивками одеяниях, мальчишки принимали их за царей. Пелопоннесская матрона, покровительство которой подготовило Василия Македонянина к его блестящей будущности, задумала – из сердечной привязанности или из тщеславия посетить своего приемыша в самом центре его величия. Вследствие своих преклонных лет или вследствие привычки ни в чем себя не стеснять Даниэлис не захотела утомлять себя ездой на лошадях или в экипаже, и на всем протяжении в пятьсот миль, отделяющем Патрасе от Константинополя, ее носилки или постель несли на своих плечах десять сильных рабов; а так как они часто сменялись, то для этой службы был назначен отряд из отборных трехсот человек. Василий принял ее в византийском дворце с сыновним уважением и с царскими почестями, и каков бы ни был источник ее богатства, привезенные ею подарки не были недостойны императорского величия. Я уже упоминал о подаренных ею изящных полотняных, шелковых и шерстяных материях, которые были продуктом пелопоннесских мануфактур; но самым приятным из ее подарков были триста красивых юношей, между которыми сто были евнухи, “так как ей не было безвестно, – говорит историк, – что дворцовая атмосфера еще более благоприятна для таких насекомых, чем молочная ферма для летних мушек”. Она еще при жизни распределила большую часть своих пелопоннесских поместий и по завещанию назначила своим единственным наследником Васильева сына Льва. После выдачи назначенных по завещанию сумм император присоединил к своим поместьям восемьдесят вилл, или ферм, а три тысячи принадлежавших Даниэлис рабов получили от своего нового господина свободу и были переселены на итальянский берег, где образовали особую колонию. По богатству этой женщины, принадлежавшей к числу подданных императора, мы можем составить себе понятие о богатстве и роскоши самих императоров. Наслаждения, доставляемые богатством частным людям, конечно, вставлены в более узкие рамки; но как бы они ни были велики или ничтожны, ими пользуется более невинно и более безопасно тот, кто тратит на них свое собственное состояние, нежели тот, кто распоряжается общественным достоянием.

При деспотической форме правления, ставящей на один уровень людей и знатного, и низкого происхождения, монарх есть единственный источник почетных отличий и как на службе при дворе, так и в государственной службе, официальное положение каждого зависит от тех титулов и должностей, которые он раздает и отнимает по своему личному произволу. В течение с лишком тысячи лет, протекших со времен Веспасиана до царствования Алексея Комнина, Цезарь был вторым лицом в империи или по меньшей мере, считался вторым по своему рангу, между тем как высший титул Августа более щедро раздавался сыновьям и братьям царствующего монарха. Хитрый Алексей из желания не нарушать обещания, данного своему могущественному соправителю, мужу своей сестры, а уклониться от его исполнения, и из желания наградить своего брата Исаака за преданность, не создавая себе равного, придумал новое звание, более высокое, чем звание Цезаря. Благодаря гибкости греческого языка он соединил в одно слово названия Августа и императора (sebastos и autocrator), и из этого соединения вышел звучный титул Севастократора. Этот Севастократор был поставлен выше Цезаря на верхней ступени трона; его имя произносилось в публичных приветствиях, и он отличался от монарха только головным убором и обувью. Один император мог носить пурпуровые или красные полусапожки и диадему или корону, употребление которой было заимствовано от персидских царей. Это была высокая, в форме пирамиды, шерстяная или шелковая шапка, почти вся усеянная жемчугом и драгоценным каменьями; горизонтальный обод и две золотые дуги образовывали корону; на верхушке, в том месте, где сходились эти дуги, находился шар или крест, а по обеим сторонам висели нитки или завязки из жемчуга. Севастократор и Цезарь носили вместо красных полусапожек зеленые, а на их коронах не было верхней покрышки, и они были менее густо усеяны драгоценными каменьями. Кроме того, фантазия Алексея создала титулы Паниперсеваста и Протосеваста, которые были ниже титула Цезаря, но по своему благозвучию и значению могли быть приятны для греческого слуха. Они означали превосходство и первенство над безыскусственным названием Августа, а этот священный и первоначальный титул римских монархов был унижен до того, что императоры стали раздавать его своим родственникам и придворным. Дочь Алексея восхищается такой удачно придуманной градацией надежд и отличий; но умение выдумывать новые слова доступно для самых ограниченных умов, и высокомерные преемники Алексея могли без большого труда обогащать этот лексикон тщеславия. Своим любимым сыновьям и братьям они давали более надменное название господ, или деспотов, которому были присвоены новые внешние украшения и прерогативы и которое давало право занимать место непосредственно вслед за особой самого императора. Эти пять титулов: 1) Деспот, 2) Севастократор, 3) Цезарь, 4) Пантиперсеваст, 5) Протосеваст обыкновенно раздавались только принцам его крови; они были эманациями его величия; но так как они не налагали никаких постоянных обязанностей, то их существование было бесплодно, а их значение непрочно.

Но во всех монархиях сущность правительственной власти распределяется между министрами, которые заведуют дворцом и финансами, флотом и армией. Только титулы этих министров изменяются, так что графы и префекты, преторы и квесторы с течением времени утратили свое прежнее значение, между тем как их подчиненные достигли высших государственных должностей.

1. В монархии, где все возводится к особе государя, самым важным ведомством считается то, на которое возложена забота о дворцовом церемониале. Куропалату, игравшего столь блестящую роль во времена Юстиниана, заменил протовестиар, обязанности которого первоначально ограничивались надзором за гардеробом. Впоследствии его ведомству были подчинены многочисленные служители, удовлетворявшие требования пышности и роскоши, и он стал присутствовать с серебряным жезлом в руке на публичных и частных аудиенциях.

2. В старинной системе, введенной Константином, названием логофетов, или счетоводов, обозначали сборщиков податей; высшие чиновники по этой части назывались логофетами государственных иму-ществ, почт, армии, личной императорской казны и государственного казначейства, а великого логофета, этого верховного блюстителя законов и хранителя государственных сокровищ, сравнивали с канцлерами латинских империй. Под его надзором находилась вся светская администрация, и в этих трудах ему помогали его подчиненные – городской епарх, или префект, главный секретарь и хранители государственной печати, архивов и красных или пурпуровых чернил, предназначенных для священной подписи одного императора. Сановник, вводивший иностранных послов и служивший для них переводчиком, носил названия великого чиауса и драгомана, которые были турецкого происхождения и до сих пор в употреблении при Оттоманской Порте.

3. Дворцовые служители, несмотря на свое низкое название, мало-помалу возвысились от обязанностей телохранителей до звания генералов; военные фемы восточные и западные, и легионы как европейские, так и азиатские нередко разделялись между несколькими начальниками, пока верховная и безусловная власть над всеми сухопутными силами не была вверена главному служителю. Обязанности протостратора первоначально заключались в том, что он помогал императору садиться на коня; потом он стал заменять главного служителя во время похода, и его заведованию были поручены конюшни, кавалерия, царская охота и соколиный двор. Стратопедарх был лагерным верховным судьей; протоспафарий командовал телохранителями; констабл, великий этериарх и аколит были начальниками франков, варваров и варангов или англичан – тех иноземных наемников, которые в эпоху упадка национального мужества составляли главную силу византийских армий.

4. Морские силы находились под начальством великого герцога; в его отсутствие они подчинялись великому друнгарию флота, а этого последнего заменял эмир, или адмирал; этот титул был сарацинского происхождения, но вошел во все новейшие европейские языки. Из этих должностных лиц и из множества других, перечисление которых было бы бесцельно, состояла гражданская и военная иерархия. На то, чтобы установить их почетное положение и жалованье, их форменную одежду и титулы, их взаимные поклоны и первенство ранга было потрачено более усиленного труда, чем нужно для составления конституции свободного народа, и этот кодекс был доведен почти до совершенства, когда все это химерическое здание, служившее памятником высокомерия и раболепия, было навсегда погребено под развалинами империи.

Самые высокие из тех титулов и самые смиренные из тех поз, с которыми благочестие обращается к Верховному Существу, употреблялись из лести и из страха в обращении к таким существам, у которых такая же натура, как у всякого из нас. Обыкновение поклоняться императорам, падая перед ними, и целуя их ноги, было заимствовано Диоклетианом от персидского раболепия; но оно сохранилось и совершенствовалось до последних времен греческой монархии. Только за исключением воскресных дней, когда оно откладывалось в сторону для соблюдения религиозной пышности, такого унизительного поклонения требовали от всякого, кто допускался в присутствие императора, – и от принцев, носивших диадему и пурпуровую мантию, и от послов, приезжавших в качестве представителей своих независимых монархов, халифов азиатских, египетских или испанских, королей Франции и Италии, и латинских императоров Древнего Рима. Кремонский епископ Лиутпранд вел себя в деловых переговорах с мужеством франка и с достоинством Оттонова представителя. Однако его искренность не дозволила ему умолчать о том унижении, которое он вынес на своей первой аудиенции. Когда он приблизился к трону, сидевшие на золотом дереве птицы начали петь, а это пение сопровождалось рычанием двух золотых львов. Лиутпранд был вынужден, вместе с двумя своими товарищами, преклонить колена и пасть ниц, и он три раза прикоснулся лбом к полу. Затем он встал на ноги, но в этот короткий промежуток времени трон был поднят при помощи особой машины от пола к потолку; император появился в новом и еще более блестящем одеянии, и аудиенция окончилась среди надменного и величественного безмолвия. В своем добросовестном и интересном рассказе кремонский епископ описывает те церемонии византийского двора, которые до сих пор соблюдаются в Оттоманской Порте и которых еще придерживались в прошедшем столетии великие князья Московии или России. После продолжительного переезда частию морем, частию сухим путем из Венеции в Константинополь посол остановился у Золотых Ворот и дожидался там прибытия особых чиновников, которые проводили его до гостеприимного дворца, приготовленного для его приема; но этот дворец оказался тюрьмой, и его недоверчивые сторожа не дозволяли послу вступать ни в какие сношения ни с чужеземцами, ни с туземцами. На своей первой аудиенции он предложил императору подарки от своего государя, состоявшие из рабов, из золотых ваз и из дорогих лат. Произведенная в его присутствии выдача жалованья офицерам и солдатам выставила перед его глазами богатства империи; он был приглашен к императорскому столу, за которым послы различных наций были рассажены соответственно тому уважению или тому презрению, которое они внушали грекам; в знак особой милости император посылал со своего собственного стола кушанья, которых он отведал, а своим фаворитам он раздавал парадные одежды. Каждый день, утром и вечером, его гражданские и военные служители являлись во дворец для исполнения своих обязанностей; их труд вознаграждался взглядом или улыбкой их повелителя, а свою волю он выражал или легким наклонением головы, или каким-нибудь знаком; но в его присутствии безмолвствовало и преклонялось всякое земное величие. Каждый мог его видеть, когда он совершал свои обычные или экстраординарные торжественные шествия по улицам столицы, а так как придуманные политикой обряды находились в связи с обрядами религиозными, то он посещал главные церкви в праздники, установленные греческим календарем. Накануне этих процессий глашатаи объявили во всеобщее сведение об этом милостивом или благочестивом намерении монарха. Улицы чистились и приводились в порядок: мостовую усыпали цветами, в окнах и на балконах выставляли самые дорогие домашние украшения, золотую и серебряную посуду и шелковые занавеси, а строгая дисциплина удерживала чернь от бесчинств и от шумного говора. Шествие открывали военные чины во главе войск; за ними следовала длинная вереница гражданских чиновников и министров; особу императора охраняли его евнухи и дворцовые служители, а при входе в церковь его торжественно встречал патриарх со всем духовенством. Радостные приветствия не выражались грубыми голосами народной толпы и не зависели от ее произвола. Члены партий цирка синей и зеленой размещались группами на самых удобных местах, а когда-то потрясавшая столицу их яростная борьба мало-помалу перешла в соперничество из-за раболепия. И та, и другая сторона, как бы в ответе одна другой, повторяли мелодию, прославлявшую императора; их поэты и музыканты управляли хором, а припевом для каждой мелодии служили пожелания долголетия и победы. Одними и теми же приветствиями оглашались и зала аудиенций, и зала банкета, и церковь, и, как бы в доказательство беспредельности императорской власти, они повторялись на языках латинском, готском, персидском, французском и даже английском теми наемниками, которые были действительными или подставными представителями тех народов. Эту науку придворного этикета и лести Константин Порфирородный изложил в полном напыщенности и пустословия волюме, а тщеславие его преемников могло обогащать этот сборник обширными дополнениями. Однако одна минута спокойного размышления должна бы была навести их на мысль, что одни и те же приветствия раздавались во все царствования, каковы бы ни были личные достоинства императора, а те из них, которые возвысились до престола из положения частных людей, могли бы припомнить, что в ту минуту, когда они сами всех громче и всех усерднее славили своего предшественника, они завидовали его фортуне или замышляли покушение на его жизнь.

Северные монархи, царствовавшие над теми народами, у которых, как говорит Константин, не было ни чести, ни доброго имени, старались породниться с Цезарями или вступлением в брак с одной из принцесс императорской крови, или выдачей своих дочерей за одного из римских принцев. В своих наставлениях сыну престарелый монарх разоблачает тайные правила, придуманные политикой и высокомерием, и указывает самые благовидные мотивы для отказа в таких дерзких и неблагоразумных предложениях. Каждое животное, говорит осторожный император, ищет для себя самку между животными одной с ним породы, а человеческий род разделяется на различные племена вследствие различий языка, религии и нравов. Благоразумное старание сохранить чистоту рода поддерживает гармонию и в общественной жизни и в семейной, а примесь чужой крови порождает беспорядок и раздоры. Так всегда думали и так всегда поступали мудрые римляне; их законодательство воспрещало браки между гражданами и иностранцами; во времена свободы и доблестей сенатор отверг бы с пренебрежением предложение выдать свою дочь за царя; слава Марка Антония была занятна его браком с Египтянкой, а общее порицание принудило императора Тита отослать Беренику, несмотря на то, что ни он, ни она не желали разлучаться. В подкрепление этого вечного запрета делалась ссылка на вымышленную санкцию великого Константина. Послам различных наций, и в особенности тех наций, которые не перешли в христианство, формально давали знать, что такие необычайные брачные союзы запрещены основателем церкви и столицы. Этот неизменный закон был надписан на алтаре св. Софии, и было объявлено, что тот нечестивый монарх, который запятнает императорское достоинство позором, будет отлучен от мирского и церковного общения с римлянами. Если бы какой-нибудь лукавец познакомил послов с византийской историей, они могли бы указать на три достопамятных нарушения этого вымышленного закона – на бракосочетание Льва или, верней, его отца Константина Четвертого, с дочерью хазарского хана, на свадьбу внучки Романа с болгарским принцем и на брачный союз французской или итальянской принцессы Берты с сыном самого Константина Порфирородного, юным Романом. На эти возражения были приготовлены три ответа, разъяснявшие недоразумение и охранявшие обязательную силу закона.

I. Бракосочетание Константина Копронима признавалось за преступление. Этот родившийся в Исаврии еретик, осквернивший купель и объявивший войну святым иконам, действительно взял в жены дочь варвара. Но этим нечестивым брачным союзом он преисполнил меру своих беззаконий и навлек на себя порицания церкви и потомства.

II. На Романа нельзя ссылаться как на законного императора; он был плебей и узурпатор; он не был знаком с законами монархии и не дорожил ее честью. Отец невесты сын Романа Христофор, занимал между принцами третьестепенное место и был в одно и то же время и подданным, и сообщником своего преступного отца. Болгары были искренние и набожные христиане, и от заключения этого неестественного брака зависели безопасность империи и освобождение нескольких тысяч пленников. Тем не менее никакие посторонние соображения не могли освободить от обязанности подчиняться закону Константина; и духовенство, и сенат, и народ порицали поведение Романа, и как при своей жизни, так и после своей смерти он считался виновником публичного позора.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю