Текст книги " Закат и падение Римской Империи. Том 6"

Автор книги: Эдвард (Эдуард ) Гиббон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ЗАКАТ и ПАДЕНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Том VI

В этом томе Э. Гиббон продолжает воссоздание масштабного полотна европейской истории VII—XI вв., показывая те события и исторические тенденции, которые определили дальнейшее развитие международных отношений и внутренней истории европейских государств на ближайшие несколько сот лет, – арабские завоевания, крестовые походы, набеги норманнов на Южную Европу и образование там норманнского королевства, появление на исторической арене турок-сельджуков. Особое внимание он уделяет истории славян и Руси.

ГЛАВА LI

Завоевание Персии, Сирии, Египта, Африки и Испании арабами или сарацинами. – Могущество халифов или преемников Мухаммеда. – Положение христиан и пр. под их управлением. 632-1149 г.н.э.

Происшедший в Аравии переворот не изменил характера арабов; смерть Мухаммеда послужила сигналом для независимости, и скороспелое здание его могущества и религии пошатнулось в своих основаниях. Только немногочисленная и преданная кучка его первых последователей внимала его красноречивой проповеди и разделяла с ним его невзгоды; она состояла частью из тех, кто бежал вместе с пророком, когда его стали притеснять в Мекке, частью из тех, кто принимал его в Медине, когда он был изгнанником. А постоянно разраставшиеся массы людей, признававших его за своего царя и пророка, или были принуждены преклоняться перед волей победителя, или были увлечены блеском его фортуны. Политеистов приводило в замешательство несложное понятие о едином и невидимом Боге, а гордость христиан и иудеев неохотно выносила иго такого законодателя, который был такой же смертный, как они сами, и был их современником. В них еще не успела окрепнуть привычка к новым верованиям и к покорности, и многие из новообращенных сожалели или о почтенной древности Моисеева закона, или об обрядах и мистериях католической церкви, или об идолах, жертвоприношениях и веселых празднествах своих языческих предков. Противоположные интересы и наследственные распри арабских племен еще не заглохли в системе единства и субординации, и варвары неохотно подчинялись самым мягким и самым благотворным законам, сдерживавшим их страсти или нарушавшим их обычаи. Они против воли подчинились религиозным предписаниям Корана: воздержанию от вина, соблюдению поста Рамадана и ежедневному повторению пяти молитв, а поступавшие в мединскую казну подаяния и десятинный сбор только по своему названию отличались от постоянной и унизительной уплаты податей. Пример Мухаммеда возбудил дух фанатизма или самозванства, и некоторые из его соперников осмелились еще при жизни пророка подражать его образу действий и не признавать его власти. Первый халиф, стоявший во главе беглецов и союзников, должен был ограничиваться владычеством над Меккой, Мединой и Тэт-Таифом, а курейшиты, быть может, восстановили бы идолов Каабы, если бы их легкомыслие не было вовремя сдержано следующим укором: “Жители Мекки, неужели, принявши после всех религию ислама, вы прежде всех от нее откажетесь?” Поощрив мусульман полагаться на помощь Бога и его апостола, Абу Бакр решился энергически напасть на мятежников и тем предупредить их соединение. Женщин и детей он безопасно укрыл в горных пещерах; его воины, выступившие в походе под одиннадцатью знаменами, повсюду наводили страх, а появление военной силы вновь оживило и укрепило преданность правоверных. Нетвердые в своих верованиях племена со смиренным раскаянием подчинились необходимости молиться, поститься и раздавать милостыню, а после нескольких военных успехов и строгих взысканий самые отважные вероотступники пали ниц перед мечом Господа и Халида. В плодородной провинции Йемене между Красным морем и Персидским заливом, в одном городе, ни в чем не уступавшем самой Медине, могущественный вождь, по имени Мусайлима, присвоил себе роль пророка, а племя Ханифа стало внимать его голосу. Его слава привлекла к нему какую-то пророчицу; эти любимцы Небес пренебрегли всеми приличиями и на словах, и в делах и провели несколько дней в мистическом и любовном общении. Одно туманное изречение из его Корана, или книги, дошло до нас, а возгордившийся своей миссией Мусайлима соблаговолил предложить Мухаммеду раздел мира. Мухаммед с презрением отвечал на это предложение, но быстрые успехи самозванца возбудили опасения в его преемнике; сорок тысяч мусульман собрались под знаменем Халида, и существование их религии было поставлено в зависимость от исхода решительной битвы. В первом сражении они были отражены с потерей тысячи двухсот человек; но искусство и стойкость их вождя одержали верх; за свое поражение они отомстили умерщвлением десяти тысяч неверных, и самого Мусайлиму один эфиопский раб пронзил тем самым дротиком, которым был смертельно ранен дядя Мухаммеда. Принадлежавшие к различным арабским племенам бунтовщики, оставшись без вождя или без связывавшей их общей цели, были скоро подавлены могуществом и дисциплиной возникавшей монархии, и вся нация снова стала исповедывать религию Корана и привязалась к ней прочнее прежнего. Честолюбие халифов скоро доставило беспокойному нраву сарацинов поле для деятельности; их мужество сосредоточилось на ведении священной войны, а их энтузиазм одинаково усиливался и от препятствий, и от побед.

Быстрые завоевания сарацинов, естественно, наводят на предположение, что первые халифы лично предводительствовали армиями правоверных и искали в передовых рядах венца мучеников. Абу Бакр, Омар и Осман действительно выказали свое мужество в то время, как пророк подвергался гонениям, и в то время, как он одерживал победы, а их личная уверенность в том, что их ожидает рай, должна была внушать им презрение к удовольствиям и к опасностям здешнего мира. Но они вступали на престол в преклонных летах или в зрелом возрасте и считали внутренние заботы о религии и о справедливости за самые важные обязанности монарха. За исключением присутствия Омара при осаде Иерусалима, их самыми дальними экспедициями были частые благочестивые странствования из Медины в Мекку, и они спокойно выслушивали известия о победах в то время, как молились или произносили проповеди у гробницы пророка. Их строгий и воздержанный образ жизни был плодом добродетелей или привычек, а их горделивая простота оскорбляла тщеславную пышность земных царей. Когда Абу Бакр принял звание халифа, он приказал своей дочери Айше сделать аккуратную опись своего наследственного достояния для того, чтобы можно было ясно видеть, разбогатеет он или обеднеет на службе государству. Он считал себя вправе получать жалованье в размере трех золотых монет и требовать содержания для одного верблюда и для одного черного раба; но каждую неделю по пятницам он раздавал остаток от своих собственных и от казенных денег сначала самым достойным из мусульман, а затем самым бедным из них. Когда он умер, все его богатство, состоявшее из грубой одежды и пяти золотых монет, было передано его преемнику, который со вздохом выразил сожаление о том, что не будет способен подражать такому удивительному образцу. Однако воздержность и смирение Омара ни в чем не уступали добродетелям Абу Бакра: его пища состояла из ячменного хлеба или фиников; он пил одну воду; он произносил проповеди в одежде, которая была изорвана или протерта в двенадцати местах, а персидский сатрап, приехавший засвидетельствовать свое уважение к завоевателю, нашел его спящим вместе с нищими на ступенях мединской мечети. Бережливость есть источник щедрости, и увеличение доходов дало Омару возможность назначать справедливое и постоянное вознаграждение за прошлые и за настоящие заслуги правоверных. Не заботясь о своем собственном содержании, он назначил дяде пророка Аббасу первую, и самую значительную, пенсию в двадцать пять тысяч драхм, или серебряных монет. Каждому из престарелых воинов, участвовавших в Бедерском сражении, было назначено по пяти тысяч драхм, а последний, и самый ничтожный, из товарищей Мухаммеда был награжден ежегодным доходом в три тысячи серебряных монет. Одна тысяча монет была наградой ветеранам, участвовавшим в первых сражениях с греками и персами, а остальные награды, постепенно уменьшавшиеся до пятидесяти серебряных монет, были назначены соразмерно с заслугами и со старшинством Омаровых солдат. В его царствование и в царствование его предместника завоеватели Востока были верными слугами Бога и народа; все государственные доходы шли на удовлетворение нужд мирного и военного времени; благоразумное сочетание справедливости и великодушия поддерживало дисциплину сарацинов, и благодаря редкому счастью халифы соединяли распорядительность и энергию деспотизма с теми принципами равенства и бережливости, которые лежат в основе республиканской формы правления. Геройское мужество Али и безупречное благоразумие Муавии возбуждали между их подданными соревнование, а те личные достоинства арабов, которые развивались в школе внутренних раздоров, были с большею пользою употреблены на распространение религии и владычества пророка. Царствовавшие вслед за тем представители рода Омейядов, живя в Дамаске среди дворцовой неги и пышности, не отличались ни дарованиями государственных людей, ни добродетелями святых. Тем не менее к подножию их трона беспрестанно складывалась добыча, собранная с неизвестных им народов, и постоянное возрастание арабского могущества должно быть приписано скорей воодушевлению нации, чем искусству ее вождей. Впрочем, значительной долей своих успехов они были обязаны слабости своих врагов. Рождение Мухаммеда удачно совпало с тем периодом времени, когда и персы, и римляне, и европейские варвары выродились и страдали от внутренней неурядицы; империя Траяна или даже империя Константина или Карла Великого отразила бы нападение невежественных сарацинов и поток фанатизма исчез бы без шума в песках Аравии.

В победоносные времена римской республики сенат сосредоточивал усилия своих консулов и легионов на одной войне и старался совершенно раздавить первого врага, прежде чем вступать в борьбу со вторым. Такими трусливыми политическими принципами арабские халифы пренебрегали из великодушия или из энтузиазма. Они нападали с одинаковой энергией и с одинаковым успехом и на преемников Августа, и на преемников Артаксеркса, и две соперничавшие между собою монархии одновременно сделались жертвами врага, которого они так давно привыкли презирать. В десять лет Омарова управления сарацины подчинили его власти тридцать шесть тысяч городов, или замков, разрушили четыре тысячи церквей, или храмов, принадлежавших неверным, и соорудили тысячу четыреста мечетей для исповедывания религии Мухаммеда. Через сто лет после бегства пророка из Мекки завоевания и владычество его преемников простирались от Индии до Атлантического океана, охватывая различные и отдаленные провинции, которые можно подвести под общие названия I) Персии, II) Сирии, III) Египта, IV) Африки и V) Испании. Я буду придерживаться этого разделения при описании стольких достопамятных событий; об отдаленных и менее интересных завоеваниях на Востоке я буду говорить лишь мимоходом, а более подробно буду говорить о тех странах, которые входили в состав Римской империи. Впрочем, чтоб извинить недостатки моего труда, я должен предъявить основательную жалобу на неясность и неудовлетворительность тех писателей, которые были моими руководителями. Греки, которые так многоречивы, когда заняты полемикой, не давали себе труда прославлять триумфы своих врагов. По прошествии ста лет невежества первые летописи мусульман были составлены большей частью по преданиям . Между многочисленными произведениями арабской и персидской литературы наши переводчики выбирали неудовлетворительные очерки, написанные в более поздние времена. Азиаты никогда не были знакомы ни с умением писать историю, ни с тем, что составляет отличительное достоинство исторических произведений; они не имеют понятия о законах критики, а принадлежащие к тому же периоду времени наши монашеские хроники можно сравнить с их самыми популярными произведениями, которые никогда не оживляются ни духом философии, ни духом свободы. Восточная библиотека одного француза могла бы просветить самого ученого из восточных муфтиев, и арабы, быть может, не найдут ни у одного из своих историков такого ясного и подробного описания их собственных подвигов, какое будет изложено на следующих страницах.

I. В первый год царствования первого халифа его наместник Халид, прозванный Мечом Божиим и бичом неверных, дошел до берегов Евфрата и завладел городами Анбаром и Хирой. Одно племя оседлых арабов поселилось на окраинах пустыни, к западу от развалин Вавилона, и город Хира сделался резиденцией целого ряда королей, принявших христианскую веру и царствовавших в течение с лишком шестисот лет под сенью персидского трона. Последний из Мунзиров был разбит Халидом и лишился жизни; его сын был отправлен пленником в Медину; его аристократия преклонилась перед преемником пророка; народ соблазнился примером и успехами своих соотечественников, и первым плодом внешнего завоевания была принятая халифом уплата ежегодной дани в семьдесят тысяч золотых монет. И сами халифы, и даже их историки были поражены этими признаками ожидавшего их в будущем величия. “В том же году, – говорит Эль-мацин, – Халид выдержал несколько славных сражений; он истребил огромное число неверных и победоносным мусульманам досталась неисчислимая добыча”. Но непобедимый Халид скоро был оттуда вызван для ведения войны с Сирией; вторжение в персидские владения было возложено на менее деятельных или менее осмотрительных вождей; сарацины были с потерями отражены при переправе через Евфрат, и хотя они наказали магов, осмелившихся их преследовать, их уцелевшие воины ограничились тем, что бродили по вавилонской степи.

Персы, из негодования и страха, на минуту прекратили свои внутренние распри. По единогласному приговору духовенства и знати, их царица Азермидухт была низложена, – это был шестой из тех узурпаторов, которые возвышались и падали в течение трех или четырех лет, истекших со смерти Хосрова и с отступления Ираклия. Ее корона была возложена на голову Хосроева внука Иездигера, и та же самая эра, которая совпадает с астрономическим периодом, служит напоминанием о падении династии Сасанидов и религии Зороастра. Молодость и неопытность царя, которому было только пятнадцать лет, заставили его уклониться от личного участия в опасной борьбе; царское знамя было отдано в руки одного из его генералов, по имени Рустама, а к тридцатитысячной регулярной персидской армии присоединились, – на самом деле или только по слухам, – подданные или союзники великого царя в таком числе, что она разрослась до ста двадцати тысяч человек. Мусульмане, увеличившие свои военные силы с двенадцати до тридцати тысяч, раскинули свой лагерь на равнинах Кадисии, а в их рядах хотя и было менее людей, но было более солдат, чем в неповоротливых скопищах неверных. Здесь я должен сделать одно замечание, которое придется часто повторять: что атака арабов не походила на атаку греков и римлян, так как она не заключалась в натиске сплоченной массы пехоты: их военные силы состояли преимущественно из кавалерии и стрелков из лука, и сражение, много раз прерывавшееся и много раз возобновлявшееся единоборством и легкими стычками, могло продолжаться несколько дней без всякого решительного результата. Различные периоды битвы при Кадисии были отличены особыми названиями. Первый период был назван днем помощи вследствие благовременного прибытия сирийцев. День потрясения был так назван, вероятно, вследствие смятения, возникшего в одной из состязавшихся между собою армий, а может быть, и в них обеих. Третьему периоду, во время которого произошла ночная суматоха, было дано причудливое название ночи рева вследствие того, что в течение ее раздавались дикие крики, походившие на рев самых свирепых зверей. Утром следующего дня решилась судьба Персии и кстати налетевший вихрь нагнал облака пыли в лица неверным. Звучание оружия долетело до палатки Рустама, который, не имея никакого сходства с древним героем того же имени, спокойно лежал в тени, наслаждаясь прохладой, среди лагерного обоза и навьюченных золотом и серебром верблюдов. Почуяв опасность, он вскочил со своего ложа, но был настигнут во время своего бегства одним отважным арабом, который поймал его за ногу, отрубил ему голову, воткнул ее на пику, и, возвратившись на поле сражения, посеял ужас и смятение в самых густых рядах персидской армии. Сарацины признаются, что потеряли семь тысяч пятьсот человек, и сражению при Кадисии не без основания дают эпитеты упорного и жестокого. Знамя монархии было захвачено арабами на поле битвы; оно состояло из кожаного фартука того кузнеца, который когда-то спас Персию; но эта эмблема геройства и бедности была покрыта и почти совершенно скрыта от глаз множеством драгоценных каменьев. После этой победы богатая провинция Ирак, или Ассирия, подчинилась халифу, а свою власть над завоеванными странами он поспешил упрочить основанием Басры – укрепленного города, постоянно господствовавшего над торговыми сообщениями и над мореплаванием персов. На расстоянии восьмидесяти миль от залива Евфрат и Тигр соединяют свои воды и образуют один широкий поток, который течет в прямолинейном направлении и который основательно называют рекою Арабов. Новое поселение было основано на западном берегу, на полдороге между местом слияния двух знаменитых рек и их устьями; первая колония состояла из восьмисот мусульман, но благодаря ее выгодному положению из нее скоро возникла пышная и многолюдная столица. Воздух там чистый и здоровый, несмотря на то, что климат чрезвычайно жаркий; окрестные луга покрыты пальмовыми деревьями и стадами рогатого скота, а одна из близлежащих долин славилась тем, что принадлежала к числу четырех райских садов Азии. При первых халифах юрисдикции этой арабской колонии были подчинены южные провинции Персии; город был освящен гробницами товарищей Мухаммеда и мучеников за веру, а европейские суда до сих пор посещают гавань Басры, как удобную стоянку, лежащую на торговом пути в Индию.

После поражения при Кадисии, перерезанная реками и каналами местность могла бы представить непреодолимую преграду для кавалерии победителей, а стрелы сарацинов не могли бы разрушить стен Ктесифона, или Мадаина, устоявших против римских осадных машин. Но спасавшиеся бегством персы пали духом вследствие уверенности, что их религии и их могуществу настал конец; самые сильные позиции были покинуты из вероломства или из трусости, а сам царь укрылся вместе с некоторыми членами своего семейства и вместе со своими сокровищами в Хольване, у подножия Мидийских гор. В третьем месяце после битвы наместник Омара Саид переправился через Тигр, не встретив никакого сопротивления; столица Персии была взята приступом, а беспорядочное сопротивление населения лишь усиливало ярость мусульман, восклицавших с религиозным исступленьем: “Вот белый дворец Хосрова; вот исполнение того, что обещал апостол Божий!” Полунагие степные хищники внезапно обогатились так, как не ожидали и как сами того не сознавали. В каждом из дворцовых апартаментов открывались новые сокровища, или искусно скрытые, или выставленные напоказ; золото и серебро, разнообразные одеяния и драгоценная мебель превосходили (говорит Абу-л-Фида) все, что могло быть создано фантазией или выражено каким-нибудь числом, а другой историк оценивает эти неслыханные и несметные богатства в баснословную сумму трех тысяч миллионов золотых монет. В некоторых мелочных, но интересных подробностях виден контраст между богатством и невежеством. В городе находились обширные запасы камфары, которая привозилась с отдаленных островов Индийского океана и употреблялась с примесью воска для освещения восточных дворцов. Не будучи знакомы ни с названием, ни со свойствами этого благовонного вещества, сарацины приняли его за соль, стали примешивать его к хлебу и были удивлены его горьким вкусом. Одна из комнат дворца была украшена шелковым ковром, в котором было шестьдесят локтей в длину и столько же в ширину; на нем был представлен рай или сад; вышивка из золота изображала цветы, фрукты и деревья, а драгоценные каменья изображали их цвета, и весь этот огромный квадрат был окружен пестрой каймой зеленого цвета. Арабский генерал убедил своих солдат отказаться от этой добычи в основательной надежде, что это великолепное произведение природы и искусства будет услаждать взоры халифа. Суровый Омар не обратил никакого внимания на художественные достоинства и царскую пышность этого ковра и разделил его между своими мединскими собратьями; рисунок утратил свою цельность, но ценность материала была так велика, что доля одного Али была продана за двадцать тысяч драхм. Мул, уносивший на своей спине корону Хосрова и его кирасу, его перевязь и браслеты, был захвачен во время преследования; эти великолепные трофеи были представлены вождю правоверных, и самые серьезные из его товарищей не могли воздержаться от улыбки при виде седой бороды, обросших волосами рук и неуклюжей фигуры ветерана, которого одели в эти доспехи великого царя. Вслед за разграблением Ктесифона жители стали покидать его, и он стал мало-помалу приходить в упадок. Сарацинам не нравились ни местный климат, ни положение города, и арабский главнокомандующий посоветовал Омару перенести столицу на западный берег Евфрата. Ассирийские города во все века строились легко и скоро и так же легко и скоро приходили в упадок. В этой стране нет ни камня, ни строевого леса, и самые прочные постройки возводятся из высушенного на солнце кирпича, а цементом служит для них добываемая на месте горная смола. Слово куфа значит жилище, построенное из хвороста и глины; но новой столице придавали важное значение многочисленность, богатство и мужество колонии ветеранов, а их склонность к бесчинствам выносили самые благоразумные из халифов, опасавшиеся вызвать восстание ста тысяч людей, способных владеть оружием. “Жители Куфы, – говорил Али, обращаясь к ним за помощью, – вы всегда отличались вашим мужеством. Вы побеждали персидского царя и разгоняли его войска, пока не вступили в обладание его наследственным достоянием”. Это блестящее завоевание было довершено победами при Джалуле и Нехавенде. После первого из этих поражений Иездигер бежал из Хольвана и скрыл свой стыд и свое отчаяние в тех самых горах Фарса, с которых Кир спустился вместе со своими товарищами, которые еще были в ту пору ему равными. Мужество нации пережило мужество монарха; среди гор, лежащих к югу от Экбатан или Хамадан, сто пятьдесят тысяч персов сделали третью, и окончательную, попытку отстоять свою религию и свою родину, и решительную победу при Нехавенде арабы назвали победой из побед. Если правда, что спасавшийся бегством персидский главнокомандующий был остановлен и взят в плен среди множества мулов и верблюдов, на которых были сложены запасы меда, то как бы ни казался ничтожным или странным этот факт, он объясняет нам, какие препятствия создавала для восточных армий привычка к роскоши.

В произведениях греческих и латинских писателей мы находим лишь неясные сведения о географии Персии; но самые знаменитые из ее городов, как кажется, были построены до нашествия арабов. Благодаря покорению Хамадана и Исфахана, Казвина, Тебриза, Рея, завоеватели мало-помалу приближались к берегам Каспийского моря, и меккские ораторы могли прославлять успехи и мужество правоверных, уже потерявших из виду Северную Медведицу и почти переступивших за пределы обитаемого мира. Снова повернув к западу, в направлении к римским владениям, они перешли через Тигр по Мосульскому мосту и в завоеванных ими провинциях Армении и Месопотамии обнялись со своими победоносными товарищами, принадлежавшими к сирийской армии. Когда они двинулись из Мадаинского дворца на восток, их военные успехи были и не менее быстры, и не менее обширны. Продвигаясь вперед вдоль берегов Тигра и Персидского залива, они проникли сквозь горные ущелья в долину Истахра или Персеполя и осквернили последнее святилище, остававшееся во власти магов. Внук Хосрова едва не был захвачен врасплох среди пошатнувшихся колонн и обезображенных фигур – этих печальных эмблем прошлой и тогдашней судьбы Персии; он торопливо бежал через Керманскую степь, обратился с просьбой о помощи к воинственным жителям Систана и нашел скромное убежище на границе тюркских и китайских владений. Но победоносная армия не знает усталости; арабы разделили свои силы для преследования трусливого врага, и халиф Осман обещал управление Хорасаном первому генералу, который проникнет в эту обширную и многолюдную страну, когда-то находившуюся во власти древних бактрийцев. Это условие было принято; эта награда была заслужена; знамя Мухаммеда было водружено на стенах Герата, Мерва и Балха, и счастливый вождь не останавливался и не отдыхал до тех пор, пока не напоил своих покрытых пеною коней водами Окса. Благодаря господствовавшей там анархии независимые начальники городов и укрепленных замков заключали отдельные капитуляции; условия устанавливались или предписывались сообразно с тем, что руководило действиями победителя – уважение, предусмотрительность или сострадание, и от одного изъявления покорности зависело различие между теми, кого причисляли к разряду друзей, и теми, кого причисляли к разряду рабов. Князь, или сатрап Ахваза и Суз, Хормузан был вынужден, после мужественной обороны, отдать и самого себя, и свои владения на произвол халифа, а происшедшее между ними свидание представляет верную картину арабских нравов. В присутствии Омара и по его приказанию с чванного варвара сняли вышитое золотом шелковое одеяние и усыпанную рубинами и изумрудом корону. “Сознаете ли вы теперь, – спросил победитель у своего раздетого пленника, – в чем заключается приговор Божий и какое различие между участью неверных и участью тех, кто изъявляет покорность?” “Увы, -отвечал Хормузан, – я сознаю это слишком глубоко. В дни нашего общего невежества мы сражались земным оружием, и моя нация одерживала верх. В ту пору Бог относился к борьбе безучастно; но с тех пор, как он принял вашу сторону, вы ниспровергли и наше владычество, и нашу религию”. Утомленный этим мучительным свиданием, перс стал жаловаться на невыносимую жажду, но обнаружил опасение, что его убьют в то время, как он будет пить воду. “Не робейте, – сказал халиф, – ваша жизнь не подвергнется никакой опасности, пока вы не выпьете эту воду”; хитрый сатрап поблагодарил за это обещание и мгновенно разбил сосуд с водой о землю. Омар хотел наказать его за такое плутовство, но окружающие напомнили о святости клятвы, а немедленное обращение Хормузана в магометанскую веру дало ему право не только на полное помилование, но и на ежегодную пенсию в две тысячи золотых монет. Чтоб ввести в Персии хорошее управление, была составлена опись народонаселения, рогатого скота и земных продуктов, и если бы этот документ, свидетельствовавший о заботливости халифов, дошел до нас, он был бы поучителен для философов всех веков.

В своем бегстве Иездигер проник по ту сторону Окса и достиг Яксарта – двух рек, хорошо известных и древним, и новым народам, и вытекающих из индийских гор в направлении к Каспийскому морю; он нашел гостеприимное убежище у Тархуна, владетеля плодородной провинции Ферганы на берегах Яксарта; жалобы и обещания падшего монарха растрогали и владетеля Самарканда, и тюркские племена Согдианы и Скифии, и он отправил посольство с поручением искать более прочной и более надежной дружбы китайского императора. Добродетельного Тай-цзуна, первого представителя династии Тан, можно по справедливости сравнивать с римскими Антонинами; его подданные наслаждались благоденствием и внутренним спокойствием, и его власти подчинялись сорок четыре орды живших в Татарии варваров. Гарнизоны, стоявшие в его пограничных городах Кашгаре, Хотане, имели частые сношения со своими соседями, жившими на берегах Яксарта и Окса; незадолго перед тем основанная персидская колония ввела в Китае астрономию магов, и Тай-цзун, быть может, был встревожен быстрыми успехами арабов и их опасным соседством. Влияние, а быть может и содействие, китайского правительства оживило надежды Иездигера и усердие огнепоклонников, и он возвратился назад с тюркской армией, чтоб отвоевать наследственное достояние своих предков. Счастливые мусульмане, не обнажая меча, сделались зрителями его гибели и смерти. Внуку Хосрова изменил один из его служителей, взбунтовавшиеся жители Мерва оскорбляли его, а варварские союзники напали на него, нанесли ему поражение и пустились за ним в погоню. Он достиг берегов реки и предлагал свои кольца и браслеты за то, чтоб его немедленно перевезли на другой берег в лодке мельника. Грубый мельник – или потому, что не понимал, в каком критическом положении находился царь, или потому, что не чувствовал сострадания к нему, отвечал, что его мельница приносит ему ежедневный доход в четыре драхмы серебра и что он прекратит свою работу только в том случае, если получит за это приличное вознаграждение. В этот момент колебаний и мешкотности последний царь из рода Сасанидов был настигнут и убит тюркской кавалерией на девятнадцатом году своего несчастного царствования. Его сын Пероз был почтительным клиентом китайского императора и принял должность начальника его гвардии, а поселившиеся в провинции Бухара персидские изгнанники долго поддерживали там религию магов. Его внук унаследовал царский титул; но после одной слабой и безуспешной попытки он возвратился в Китай и кончил жизнь в сианьском дворце. Мужская линия Сасанидов пресеклась; но происходившие от персидского царского рода пленницы поступили в рабыни или в жены победителей, и кровь этих знатных матерей облагородила род халифов и имамов.

После разрушения Персидской империи река Окс стала отделять владения сарацинов от владений тюрок. Предприимчивые арабы скоро перешагнули через эту узкую грань; губернаторы Хорасана стали расширять свои непрерывные нашествия, и один из их триумфов был украшен ботинкой, которую потеряла одна тюркская царица, торопливо спасавшаяся бегством через горы Бухары. Но окончательное завоевание и Трансоксианы, и Испании состоялось лишь в славное царствование бездеятельного Валида, а имя Кутейбы, погонщика верблюдов, свидетельствует о происхождении и личных достоинствах его наместника, совершившего эти завоевания. В то время как один из его помощников впервые водрузил магометанское знамя на берегах Инда, Кутейба подчинял владычеству пророка и халифа обширные страны, лежащие между Оксом, Яксартом и Каспийским морем. Неверные были обложены податью в два миллиона золотых монет; их идолы были или сожжены, или разбиты на куски; мусульманский вождь произнес проповедь в мечети Хорезма; после нескольких сражений тюркские орды были загнаны в степь, и китайский император стал искать дружбы победоносных арабов. Их трудолюбию можно в значительной мере приписать плодородие той провинции, которая носила в древности название Согдианы; но еще со времени владычества македонских царей местное население сознавало выгоды, доставляемые почвой и климатом, и пользовалось ими. До нашествия сарацинов Хорезм, Бухара и Самарканд были богаты и многолюдны под игом северных пастухов. Эти города были окружены двойными стенами, а внешние укрепления, при более обширной окружности, вмещали внутри себя окрестные поля и сады. Обоюдные нужды Индии и Европы удовлетворялись предприимчивостью согдийских торговцев, а неоценимое искусство превращать холст в писчую бумагу распространилось из Самаркандской мануфактуры по всему западу.