Текст книги "Каллиграф"
Автор книги: Эдвард Докс
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
– М-м-м-м.
– Единственная буква, которая неизбежно требует движения наперерез этому направлению, – X. При анализе не попадающих в основное направление точек и штрихов других букв вы обнаружите, что возможны компромиссы. Но при встрече с буквой X вы обязаны идти на конфронтацию – даже если пишете стремительно, как это сейчас принято.
Она медленно кивнула:
– Наверное, странно все время думать о буквах.
– В некотором роде, да. – Я на мгновение задумался. – Ближайшая аналогия, которую я могу найти для обычного человека, это игра в «скрэббл». Вы знаете, какое чувство возникает, когда достаешь из мешочка очередную букву: у вас устанавливаются с ней персональные отношения. Вы думаете: «Отлично, это Р», или: «О, черт, опять A!» – вы больше не размышляете о слове как о базовом элементе речи, вы сосредоточены на буквах. Вы смотрите на свои X, Q и прочие буквы, вы начинаете анализировать весь алфавит, и каждая буква становится для вас личностью. У них появляется свой характер. Не случайно лучшие каллиграфы – китайцы, они понимают такие тонкие различия.
В этот момент принесли кофе – превосходно сваренный, горячий и крепкий.
Рой Младший ждал нас снаружи, метрах в ста от входа в ресторан. Он стоял, опираясь на колесо немного потрепанного отцовского «мерседеса», бейсболка была низко надвинута на лоб. Полночь еще не пробило, и лондонская ночь медленно подкрадывалась по улицам, прижимаясь к стенам домов, как заправский кокаинист. Мы оба были расслаблены – не по-настоящему пьяные, но слегка под хмельком. В любом случае, я хотел избежать ужасного ощущения, которое обычно возникает в эти несколько секунд после окончания ужина, на выходе из ресторана, особенно при первом свидании мужчины и женщины. Что делать? Вопрос стремительно раздувается, как воздушный шар, и повисает в воздухе. Предложить еще немного выпить? Если да, то где? И до какой степени? Взять такси для дамы? И надеяться, что она пригласит присоединиться к ней? Согласиться на это? К вам едем или ко мне? Или сразу договориться о следующей встрече и изящно откланяться? Поблагодарить ее за очаровательную компанию и предоставить ей самой добираться домой, как она поступает каждый вечер? Попытаться поцеловать ее? У любителя немало причин для паники.
Я заранее решил, что предложу поехать домой на такси (у нас не было географических оснований отвергать такой вариант), естественно, если у Мадлен не появится желание продолжить вечеринку – в этом случае я точно знал, куда мы отправимся, и Рою тоже это было известно. Моей главной заботой было договориться о третьем свидании, и я планировал сделать это по дороге домой. А после того, как это дело будет сделано, я собирался быстренько взлететь на свою верхотуру, опять-таки если у нее не будет других идей. А если они будут…
Но она не допустила возникновения неловкости и опередила меня, предложив поехать домой. После чего, немного порассуждав о колебаниях тарифов муниципального такси, я подозвал Роя, сопроводив его появление замечанием о том, как нам повезло, что такси нашлось так скоро, и мы поехали.
Где-то на полпути, среди мерцающих огней и бурного потока машин, она снова заговорила:
– Помните, я говорила о джазе?
И я сказал:
– Да.
И она сказала:
– Так вот, есть одна группа, которая выступает раз в несколько недель в «Шепердс Буш Эмпайр». [66]66
Знаменитый концертный зал в Лондоне.
[Закрыть]Они играют джаз-фанк, и в газетах пишут, что это здорово. Не хотите сходить со мной и взглянуть на них, если я точно узнаю, когда они выступают?
И я сказал:
– Да, конечно, хочу.
И тогда она сказала:
– Круто, это же свидание.
Через десять минут стремительной езды Рой затормозил перед домом 61 по Бломфилд-роуд, и Мадлен наклонилась и положила ладонь на мою руку.
– Спасибо за прекрасный вечер. Вы уверены, что такси возьмете на себя?
– Само собой.
– Ладно. И перезвоните мне в ближайшее время.
– Обязательно. Может, сходим куда-нибудь на следующей неделе?
– Да, конечно, – она помедлила. – Пока. Увидимся.
– Пока.
Она вышла из машины, и я смотрел, как она возится с замком. Потом она исчезла в темноте, и зеленая входная дверь ее дома захлопнулась.
Несколько секунд мы молчали, затем Рой Младший неторопливо обернулся и снял кепку. Он мотнул головой и присвистнул:
– Заебись, Джаз. Просто заебись.
Я откинулся назад и глубоко вздохнул, истощенный усилиями не думать о ней именно в этом ключе. – Я знаю, Рой. Я знаю.
– Джаз, приятель, я тебе вот что скажу, как мужчина мужчине. Я просто ревную. Я думал, что твоя Люси – это нечто особенное, но черт меня побери…
– Тебе не пришлось смотреть на нее целый вечер, Рой. Я тебе говорил: это меня просто убивает, – я провел рукой по волосам. – Давай лучше отъедем за угол. Незачем ей видеть, что мы неизвестно зачем торчим у нее под окнами.
Он внимательно взглянул на меня:
– Я знаю, ты разбираешься в девочках, Джаз, и я тебя уважаю, приятель. Я знаю, ты сам знаешь, что делаешь, но, мать твою… Вот с этой ты можешь быть счастлив.
– Думаешь, мне надо было попробовать пойти к ней? Я боюсь перегнуть палку.
– Нет, приятель. Это же первое свидание. Лучше немного подождать, – он двинулся с места.
– Думаешь? – (Зачем я задавал такие вопросы Рою? Но такая эмоциональная перегрузка требовала разрядки.)
– Джаз… она ведь только что сама тебя пригласила, разве нет? Перезвоните мне в ближайшее время? Билеты на двоих? Девочки не напрягаются так, если их кто-то не напряг… Сам знаешь, что я имею в виду.
– Это точно.
– Она у тебя в кармане. Хладнокровней. Все получится.
– Ты прав.
– Но, говорю тебе: Джаз, приятель, остановись. Это тебе мой совет. Завязывай, пора тебе остепениться. И не упускай ее из виду. Потому что вы оба будете довольны результатом.
13. Песня
– Я полная задница. Серьезно, дамы и господа, это так. Мамочка ненавидела меня, и папочка тоже. И друзей у меня нет – разве что у кого-то сил не хватает меня выгнать. Когда я иду по улице, даже фонарные столбы шепчут: «Пошел вон…»
Катер, ужин, комедия в клубе: добро пожаловать на свидание номер три. Как говорится – решающий матч. Время: конец мая, пятница, вскоре после половины одиннадцатого. Место: уютный, прокуренный подвал с низкими сводами во «Фробишере» – отличном старом пабе в дурацком Белсайз-Парке, самом скучном среди лондонских arrondissement [68]68
Район города (фр.).
[Закрыть].На сцене только что начался последний акт и появился человек, которому мы, публика, заплатившая деньги за билеты, теперь восхищенно внимаем: это был Вернон Балдеж и Его Потрясающая Трескотня!
– …Говорят, кто в день по яблоку съедает – к себе врача не подпускает. Почему бы сразу не прогнать их взашей, безо всяких яблок? Если вы будете им все время что-то давать, они заведут привычку приходить снова и снова… Нет, серьезно: ведь жениться пока не перестали, верно? Двадцать лет назад мы все думали именно так: игра в брак окончена. «В чем смысл?» – спрашивали мы все. Но вы мне вот что скажите: чего вы еще хотите? Черные, белые, богатые или бедные, – чего хотят все эти мальчишки и девчонки в глубине души? Жениться или выйти замуж. Но этого мало: они хотят заполучить все по полной программе – церковь, священник, конфетти и прекрасное белое платье… О, разве она не прелесть какая хорошенькая? А где заказывали букет? Медовый месяц на Сейшелах. Квартира в Бэлхэме… [69]69
Дорогой район на юго-западе Лондона.
[Закрыть]Я знаю, сэр, я знаю – не надо смотреть на меня с таким отвращением… Нет, но только серьезно: я не понимаю, почему мы обязаны делать свадебные подарки? Правда, не понимаю. Эти парочки – счастливчики. Не то что мы все – одиночки-неудачники. Если вы меня спросите, все вокруг идет совершенно неправильно. Если два человека каким-то образом договорились между собой и обрели любовь и счастье, а также взаимное удовлетворение и регулярный, обоюдно приятный секс, значит, самое меньшее, что они могут сделать: купить своим бедным, одиноким ублюдкам-гостям каждому по чертову тостеру!
Кто-то – скорее всего, его промоутер – громко выкрикнул из заднего ряда:
– Так держать, Верн!
Я осознаю: есть люди, которые способны заключить, что мой выбор места для свидания, после которого предполагался финальный coup [70]70
Любовное свидание (фр.).
[Закрыть],был чересчур déclassé [71]71
Низкого пошиба (фр.).
[Закрыть],и потому я получил в итоге именно то, чего заслуживал. Не случайно ведь (бормочут восьмидесятилетние старцы) такое количество комедийных клубов расположено под лестницами и в подвалах. Концертный зал в Вене – это да, или балет в Санкт-Петербурге, или, может быть, неизбежная венецианская гондола, – неужели все это не стало бы лучшей прелюдией к великому акту половой любви?
На что я должен ответить: увы, нет. Мы живем во времена высоких фарсов и низких комедий; наши картинные галереи, как и парламент, переполнены отбросами, а протестные настроения сегодняшней молодежи выражаются, по большей части, в том, чтобы заказать капуччино без шоколадной крошки. В наши дни путь, который напрямик ведет к двери в спальню, скорее всего, будет найден в результате веселого вечера, проведенного в баре, в тепле и комфорте, в интимной обстановке, причем потенциальные любовники будут одеты в заурядные поношенные джинсы и старые добрые пиджаки. Мир перевернулся вверх тормашками… При всем моем сожалении, боюсь, современное соблазнение связано уже не с песнями или сонетами; оно ассоциируется со смехом и забвением. Плюс к этому, после возни, которой заканчивается уединенный ужин, цыпочки обычно предпочитают, чтобы при следующей встрече вы хотя бы сделали вид, что все в порядке.
После чудесной прогулки по вечернему Лондону – по Эбби-роуд и квазипасторальным прелестям парка Сент-Джонс-Вуд – мы заняли свои места в углу зала: достаточно близко, чтобы наблюдать все нюансы комических гримас и жестов, но на таком расстоянии, чтобы никому не пришло в голову пытаться вовлечь нас в происходящее. Позади нас находился ряд из четырех кресел: две пары, которые (судя по тому, что они ошибочно считали беседой) были клинически одержимы темой школьных успехов и способностей к обучению своих отпрысков. Перед нами располагалась мощная стена из пяти женщин (всем сильно за пятьдесят), пришедших повеселиться и уверенно погрузившихся в крепкий сон – каждая втайне надеялась, что соседка разбудит ее в нужный момент, чтобы она успела сказать, что представление «оказалось именно таким хорошим, как и говорили». За исключением нескольких скороспелых семнадцатилетних девочек – несомненно, предназначенные к закланию девственницы, живущие по соседству, – аудитория состояла по преимуществу из мужчин и женщин от двадцати до сорока лет: красноглазых рабов зарплаты со всего Лондона, которые надеются пролить бальзам на раны от своих цепей.
Помещение было прокуренным и тесным: деревянные полы, белый потолок, собрание грубоватых стульев, скамеек и табуретов, стоявших аккуратными рядами, по мере появления публики постепенно нарушавшимися. Позади находился крошечный бар, полностью экипированный всем необходимым но использовавшийся, вероятно, лишь в те вечера, когда здесь показывали комедии. Но изюминкой этого места были плакаты, которыми были завешаны все стены: мужчины, с удивленными лицами выглядывавшие из люков; женщины, хладнокровно прикуривавшие сигареты не с того конца; мужчины с иронично сверкающими зубами; женщины с высунутыми языками, в платках в горошек; несколько известных комиков, снятых под таким углом, что головы их казались огромными, а ноги – совсем маленькими; еще какие-то личности, облаченные в эксцентричные костюмы, с криво наклеенными усами – «Доминик Кейк-Мауф в роли Понтера Баварского!», «Денни Мов в шоу "Монологи Мак-Мова"! (Вы нигде не найдете представления веселее!)», «Фил Хилл! Больше внезапности, чем при взрыве», «Придурки в космосе!».
Первая половина прошла сносно. Не слишком смешно – но и не сказать, что совсем не смешно. Проблемы начались с появлением парня с полицейской дубинкой. Потом вышла женщина с велосипедом и плоскими гэгами по поводу менструации, шоколада и того, что мужчины не способны делать больше одного дела одновременно. (А как же лежать на диване и болтать, сестренка? Всегда пожалуйста.) После этого была весьма забавная сценка между мужчиной и женщиной, построенная как серия шуточных интервью-розыгрышей – полиция, работа, телевидение и прочие темы. И наконец, чтобы обозначить антракт, на сцену поднялся находчивый конферансье. Пока он вещал, я спокойно потягивал пиво, а Мадлен отважно мешала его с водкой и тоником. На ней были джинсы, сидевшие низко на бедрах, облегающая футболка и короткая джинсовая куртка, которая не подходила к остальному.
– Отлично, дамы и… господа, – заявил конферансье, завершая свою речь, – эта игра состоит из двух таймов, и сейчас у нас перерыв. А перерыв означает три вещи: первое – я нахожусь за кулисами и доступен для занятий сексом, если это потребуется кому-нибудь из дам; второе – вы все можете пойти и чего-нибудь выпить; третье – те из вас, кто не намочил штаны со смеху, могут сейчас сходить в туалет. Это касается и вас, сэр.
– Что ты думаешь об этом? – спросил я Мадлен, когда все потянулись к бару.
– Девушка была хороша. Очень смешно. Думаю, сценка с интервью тоже забавная, особенно когда они начали путать и мешать все тексты. – Она улыбнулась, а потом подняла руку и вытащила из уголка моего глаза ресницу, из-за которой я все время моргал. – Вот и все.
– Хочешь еще водки с тоником? – спросил я.
– Мне две порции – а то предыдущий стакан закончился в самой середине представления. А сколько частей во втором действии?
– Два. Энди Шэнди, джентльмен-денди. И Вернон Балдеж и Его Потрясающая Трескотня!
Она усмехнулась.
Пока я был в баре, а потом возвращался к нашим местам – «Извините, простите, позвольте пройти» – и пока я ждал возвращения Мадлен из туалета, я чувствовал себя расслабленно, комфортно и – да, да – уверенно.Такой уверенности я давно уже не испытывал.
Появилось и кое-что еще. С самого начала я постарался изгнать все мысли об обнаженной Мадлен на задворки разума, чтобы они не отвлекали меня от сложной системы взаимоотношений, которая складывалась между нами. Но теперь я обнаружил, что все больше и больше думаю о форме ее обнаженного тела, парящего как ангел в глубинах моего сознания, – и за это мое высокомерное безрассудство и самомнение боги наслали на меня грозу.
Мадлен вернулась из дамской комнаты. Я протянул ей один из бокалов. Мы немного поговорили. Затем, как раз в самом конце антракта, она взглянула на меня, как будто внезапно решилась:
– Джаспер, я могу задать тебе один вопрос?
– Да… безусловно.
– Есть мужчина, который мне по-настоящему нравится. Но я не знаю, как он ко мне относится. А ты так хорошо разбираешься в отношениях между мужчинами и женщинами, и поэтому мне интересно узнать твое мнение… насчет того, что он думает обо мне. Ну, понимаешь, нравлюсь ли я ему. Мы встречались всего пару раз, но с ним было действительно очень весело и хорошо.
(Дурак, заносчивый дурак, даже в этот момент я считал, что она говорила обо мне.)А она тем временем продолжала:
– Я не знаю даже, думает ли он обо мне. Но как бы то ни было, если я организую ужин, ты можешь прийти и посмотреть на него? Для меня это очень важно. Он славный парень. Его зовут Фил.
– В любом случае, – произнес Вернон, подводя итог вечера, – даже если я пустой, болтливый тип и все меня ненавидят, я, по крайней мере, ни на кого не злюсь. С другой стороны, мой младший брат – вот тот настоящий ублюдок. Когда мы оба были маленькими и наши родители все время пытались бросить нас в лесу, я всегда ему говорил: «Ты не забыл бросать камешки, Мел?» И он всегда отвечал: «Нет, Верной, не забыл». И вот однажды я заметил, что он не бросает камешки, и я отстал от родителей и подошел к тому месту, где застрял Мелвин, и прошептал: «Мелвин, ты что делаешь? Где камешки? Как мы найдем дорогу обратно?», а Мелвин только посмотрел на меня своими поросячьими глазками – у него, правда, были совершенно поросячьи глазки – и заявил: «Я устал от камней, так что теперь я бросаю хлебные крошки, Берн». А я ему говорю: «Но, Мелвин, посмотри: птицы клюют хлеб, и след исчезает, теперь мы потеряемся в лесу навсегда, холодные, голодные и одинокие». И знаете, что этот маленький ублюдок ответил мне? Он сказал: «Эй, Берн, расслабься. Я отравил хлеб. Мы сможем найти дорогу по дохлым птицам».
С этими словами Верной Балдеж вытянул вверх руку с мокрой серебристой дохлой треской, подмигнул и покинул сцену.
Все дальнейшее было крайне оскорбительным. Но, в конце концов, в этой жизни мы часто чувству ем себя обиженными. Больше об этом мне нечего сказать, кроме второй строфы «Песни»:
14. Алхимия любви
Кто далее меня проник в любви рудник,
Быть может, счастья и нашел родник,
А я любил, сказать о том пытался,
Но до разгадки тайны не добрался,
И я почти уже старик!
Все это ложь пустая!..
А разве эликсир алхимики нашли?
У колб и у реторт возясь в пыли,
Они всегда найти бывают рады
Лекарства новые и ароматы.
Так жнут влюбленные негаснущих услад,
Но им ниспослан в дар лишь летней ночи хлад. [73]73
Перевод Б. Томашевского.
[Закрыть]
В действительности «Песня» обернулась всего лишь разминкой. А вот «Алхимия любви» – да, это именно то, что я называю настоящим произведением. К чертям оскорбление. Долой вражду и затаенную злобу. Как насчет горечи и отвращения? Ритм стихотворения похож на стук отбойного молотка: «А я любил, сказать о том пытался…» Любовь как рудник без сокровищ. Женщины как рудники без сокровищ. Груды шлака, пустые шахты, истощенные пласты. Мужчины, как слепые шахтеры, роют тоннели, хотя все слухи о таящейся где-то жиле давно опровергнуты. Или мужчины как алхимики, копошащиеся в темноте над скверно пахнущими сосудами дурачащие сами себя мечтой о философском камне. А все, что вы получаете, – это напоминающую о зиме (то есть дьявольски холодную) летнюю (то есть слишком короткую) ночь. И это еще если тебе повезет, приятель.
Глубокий вдох.
К этому времени вы должны уже были понять что я человек справедливый – человек, стремящийся видеть только хорошее во всем и во всех. Если, в ходе моего рассказа, люди или события представали перед вами заслуживающими насмешки, вы все же могли заметить, как я поспешно отступал в сторону, пожимал плечами и подчеркивал вежливо и задумчиво, что в жизни всякое случается. «Все человечество – радость моя», – звучал хорал Баха, и я был счастлив подпевать ему. Но даже святой Джаспер Терпеливый имеет свои пределы. Даже я порой оказываюсь у самых границ отчаяния, пусть не часто, но все же… Даже я должен выбросить сигарету в комок перекати-поля, поднять с земли выбеленную солнцем палку, подбросить ее и пойти туда, куда она укажет…
…Итак, перейдем к тому ужину из ужинов. Я прибыл к Мадлен (а что еще я мог поделать?) примерно в семь тридцать пять, с опозданием на пять минут, но все же, как я надеялся, не слишком поздно, чтобы провести наедине с ней несколько драгоценных мгновений и на скорую руку залатать брешь в наших взаимоотношениях, а может быть, даже вбить клин между ней и ее галантным ухажером до его появления.
Домофон зажужжал, и я поспешил войти, торопливо поднимаясь по ступенькам к квартире Мадлен, перед дверью я замер на мгновение, прислушиваясь к ее шагам. Она приветствовала меня на пороге, с обнаженными руками и в фартуке, на котором было наискосок написано Chat Noir [74]74
Черный кот (фр.).
[Закрыть].
– Привет, Джаспер, – она улыбнулась, подставила мне для поцелуя щеку, а затем вторую. – Осторожнее, у меня на руках сидр и мед! Заходи.
Я невольно замешкался, чувствуя, как сгибается спина под невидимым грузом.
– Остальные уже здесь, – сообщила она приглушенным голосом.
Черт побери, подумал я. Я полагал, что, когда говорят «семь тридцать», подразумевают «восемь». Как это делают все благовоспитанные европейцы.
– Проходи. Что это?
– Я купил тебе кое-что очень неплохое.
– Что именно?
– «Жигонда» девяносто восьмого года. Его надо открыть прямо сейчас. – Я проследовал за ней по короткому коридору: с обеих сторон полосатые оштукатуренные стены в процессе незавершенного ремонта, электрические провода, свисающие там и тут, налево открытая дверь, сквозь которую я успел заметить стоящую вертикально картонную коробку и старомодный будильник рядом с лежащим прямо на полу двуспальным матрасом. Именно так я представлял себе спальню наемного убийцы.
– Это ягненком пахнет?
– Ягненком, ягненком, – бросила она через плечо, продолжая идти к двери в конце коридора. Квартира в основном располагалась в задней части дома, там она расширялась и занимала весь этаж. Она действительно была очень просторной. В комнате, на еще одном ящике, перед стеклянной дверью стоял переносной телевизор, единственный простой стул был накрыт коричневым одеялом, к противоположной стене была прислонена дизайнерская доска с образцами обоев, пирамида коробок и банок обернута старыми простынями. Эта часть квартиры переходила, скажем так, в обеденную зону, где находился тщательно убранный и освещенный свечами деревянный стол, за которым виднелась только что отремонтированная и сияющая чистотой открытая кухня в терракотовых тонах. За столом сидели двое. Когда мы вошли, они обернулись.
– Рейч, Фил, – это Джаспер.
– Привет, – я кивнул, очень вежливо. – Извините, что немного опоздал.
– О, не беспокойтесь, я сама только что пришла, – заверила меня Рейчел в неожиданно игривой манере.
– А я пришел пораньше, чтобы протянуть Мэдди руку помощи, – это произнес Фил, который встал, чтобы пожать мне руку.
– Джаспер, боюсь, нам придется весь вечер просидеть за столом, потому что… ну, на самом деле, больше сесть некуда. Мой стул – вон тот, поближе к плите, – это, естественно, сказала Мэдди (Мэдди!),доставая из холодильника бутылку белого вина. – Чего бы тебе хотелось? Можешь выпить бокал великолепного белого вина, которое принес Фил, или я налью тебе водки с тоником, или ты предпочитаешь начать с чего-то другого?
– Белое вино – это звучит заманчиво, – лицо у меня было радостное, а душа корчилась от боли. Я сел на предложенное мне место – напротив Рейчел, заметил я, – и приготовился принять крестные муки.
– Извини за беспорядок, – судя по ее тону, Мадлен, как всегда, особого смущения не испытывала. Она протянула мне бокал. – Такое ощущение, что каждое дело отнимает бездну времени.
– Слушай, ну я же предлагал позвать кого-нибудь на выходные, – жизнерадостно сообщил Фил. – Ты могла бы сменить обстановку, развлечься немного.
Я украдкой бросил взгляд на Мадлен. Она склонилась над раковиной, вытирая руки кухонным полотенцем с выражением «Кстати, а почему бы и нет» на лице. Под фартуком на ней был мужской белый жилет.
Рейчел вступила в разговор:
– Ты такая храбрая, Мэд, что взялась за все это. Когда я нашла свою квартиру, я и пальцем ни к чему не притронулась. Пришлось мне вызвать работяг, они пришли и все сделали. И все равно этот ремонт обернулся настоящим кошмаром.Все, что могло сломаться, ломалось, ремонт длился целую вечность,и ни один рабочий у меня дольше недели не продержался. За исключением двух маляров: эти были просто зайчики.
– Я сама берусь только за простые задачи – в основном, декораторские. Всю серьезную работу, скажем, установку душа и ванны, и все прочее, – Мэд (Мэд!)жестом обвела кухню, – делают профессионалы. Электрика, сантехника, укладка плитки, подключение газа – все это выше моего понимания.
Я сделал глоток вина на пробу: илистое «Пиногри» с заросших тростником полей какого-то осушенного итальянского болота.
Рейчел настаивала на своем:
– Но, Мэд, все-таки дело постепенно продвигается. По телефону мне показалось, что ты нас приглашаешь в совершенно разбомбленнуюквартиру. И хотя ты такая душка, я все равно никак не думала, что все будет так замечательно. И патио отличное.
– Да, пожалуй, – Мадлен рассмеялась вежливо, но почти без сарказма. – За исключением дверей патио, которые совсем сгнили, и еще того, что необходимо полностью сменить электропроводку, заново все отштукатурить, перебрать камин, купить мебель, сделать ванную… А так все, считай, закончено. Но все равно ты очень добра, Рейч. И я рада, что наконец пригласила кого-то сюда – это напоминает мне, что какой-то прогресс все-таки есть.
Мне стало ясно, что я попал в ловушку. Это было ужасно. Званые вечера и в лучшие времена нагоняли на меня тоску, но когда за столом сидят всего четыре человека, двое из них по определению не способны сказать ничего интересного, а хозяйка невероятно привлекательна, и все, что я хочу, – это остаться с ней наедине, а вместо этого она усаживает меня так, чтобы я ухаживал за другой женщиной, пока она флиртует с другим мужчиной, в таком случае, честное слово, ощущаешь, что лежишь на самом дне глубокой ямы, напоровшись на ржавые пики безжалостного чувства юмора, свойственного этой жизни. Бели Мадлен (или Мэдди, или Мэд) положила глаз на другого, что ж – каковы бы ни были мои чувства к ней, мой долг ясен: я не должен беспокоить ее или отравлять воздух своими страданиями; лучше всего для нее будет, если я тихо удалюсь в сторонку. Я должен лежать там, куда упал, и учтиво ждать смерти. Это все, что мне остается делать. Но как жестоко было с ее стороны так поступить со мной… как жестоко.
– А что мы слушаем? – поинтересовался я, обращаясь к Мадлен, которая в этот момент добавляла в салат нечто, напоминающее листья фиалки.
– Это трио Оскара Питерсона – песня называется «Для меня ты выглядишь хорошо» – это живая версия из Чикаго. Или нет, извини, эта запись была сделана в Новом Орлеане? Я не уверена. Какой номер песни, Фил?
– М-м-м… Подожди… Трек шесть.
Ненавижу слово «трек».
– Да, я так и думала: это Чикаго.
– Слушай, а там что-то для меня хорошо пахнет, – заявила Рейчел.
– Скоро будет готово, честное слово, – заверила Мадлен. – Я все неправильно рассчитала и приготовила другие блюда чересчур быстро. Ты занимаешься джазом, Фил?
– Нет, мы много работаем с джаз-фанком, а со старьем почти совсем нет. Оно плохо поддается синхронизации – в конце концов, приходится просто накладывать звук сверху, вот и все.
– Позор! Лучше джаза ничего нет.
Я неохотно отпил еще глоток вина.
– А ты что, диджей?
Фил рассмеялся:
– Да нет. Бывает, подрабатываю в баре на Олд-стрит, когда свободен. А вообще у меня полный рабочий день.
– Могу я тебе помочь, Мэдди? – спросила Рейчел. – Я чувствую себя такойвиноватой, оттого что вот так сижу и смотрю, как ты хлопочешь. А эта штука пахнет обалденно.
– Можешь порезать вон ту буханку хлеба, это будет просто здорово. – Мадлен сосредоточилась на приготовлении еды. – В общем, все готово.
– И чем ты занимаешься днем? – спросил я у Фила самым доброжелательным тоном.
– Я своего рода спецсоветник – при правительстве.
Я осторожно поставил бокал на стол:
– Понятно. А по каким вопросам? То есть в какой области ты даешь советы?
– Европа.
– Звучит масштабно и актуально. И интересно. И много времени ты там проводишь?
– Где?
– В Европе: во Франции, Германии…
Он фыркнул:
– Я часто езжу в Брюссель, иногда на другие саммиты. Но, знаешь, как бывает с этой работой – отдыхать хочется от нее подальше. Так что последние два лета я провел на Маврикии и в Таиланде. Но в этом году планирую поехать с компанией в Италию. Мне нужно побольше времени проводить в Евросоюзе. О, да, конечно, я еще иногда делаю короткие перерывы: езжу на «Евростаре» в Париж. Это сплошное удовольствие. А ты?
– Я жил там десять лет.
– Где?
– В Европе: во Франции, в Германии, немного в Италии…
– Жил там?
– Да. Я учился в школе в Германии – и во Франции. – Я самым непринужденным образом пожал плечами, словно болтал с лучшим другом. – Наверное, здорово участвовать в принятии решений.
– Это так. Сейчас трудные времена, но я рад, что являюсь частью… проекта. Думаю, мы отчетливо видим различия… и делаем нечто важное… когда это требуется.
– Ясно. – Воздух вокруг постепенно исчезал, вот-вот произойдет выброс антивещества. Впервые в жизни я подумал, что мне нужен ингалятор. – Извини, я на секунду, – я встал, голова у меня кружилась. – Мадлен, – я отчаянно напирал на гласные, – ничего, если я разолью красное вино в бокалы? Я имею в виду: ведь еда уже практически готова? – На итальянском, – подумал я, – гласных было бы четыре: Маддалена.
По крайней мере, еда была хорошая. Мадлен отлично приготовила салаты – правильное соотношение ингредиентов позволяло вкусу каждого раскрыться в полной мере, и ни один из них не был загнан в угол листьями фиалки или раздавлен козьим сыром; а часто недооцениваемая заправка скорее поддерживала общую вкусовую гамму, чем забивала ее. И еще я заметил: Мадлен относится к числу тех кто очень тщательно раскладывает продукты в своей тарелке; она решительно отбросила в сторону листья салата-латука, отодвинула помидор, как будто расчищала дорогу для того, что ей, очевидно, нравилось больше всего: сыра «Фета» и оливок. И, учитывая эти ее вкусы, я слегка удивился, что в салате оливок было не так уж много – ее способность подавлять собственные желания и подчиняться вкусам других о многом говорила, потому что большинство людей готовит еду, ориентируясь исключительно на свой вкус.
Ягненок тоже был приготовлен почти идеально, хотя, если бы мы были одни и мне бы представился подходящий случай, я бы поддержал идею использования побегов розмарина: метод прокалывания мяса перед запеканием острыми металлическими шампурами, а затем заполнение образовавшихся отверстий вышеупомянутой травкой представляется мне более надежным и эффективным, чем расчет на капризы вложенного внутрь bouquet gam [75]75
Специально подобранный букет трав, который кладут в кастрюлю или внутрь крупного куска мяса, чтобы придать блюду изысканный аромат, традиционный метод французской кулинарии.
[Закрыть]. Мед и сидр, безусловно, были на месте, и я чуть было не восстал со своего смертного ложа при появлении пастернака, который в последнюю минуту добавил пикантности лимонному соусу. Однако радость моя длилась недолго, и к тому времени, когда Мадлен подала мороженое, даже мой верный и тайный союзник, бутылка «Жигонды», оказалась исчерпанной.
Рейчел произнесла нечто вроде:
– Я не понимаю, как получать доход с акций без фиксированного дивиденда.
Фил произнес нечто вроде:
– Всем в рекламном агентстве нравятся творчески настроенные ребята – они настоящие анархисты – но, что до меня, я больше доверяю тем, кто умеет все планировать. Именно у таких людей рождаются стоящие идеи.
Рейчел произнесла нечто вроде:
– Я определенноголосую за Дэнни – у него поразительный голос, и он такой милый. Просто обалдеть!
