Текст книги "Приключения 1976"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Пётр Проскурин,Сергей Плеханов,Октем Эминов,Иван Сибирцев,Григорий Стан,Константин Тенякшев,3иновий Шейнис,Олег Туманов,Анатолий Шавкута,Борис Ресков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

– Ошиблись, почтенный, – сказал Аскар-Нияз. – Я не жандарм. Я солдат и привык драться в открытую.

– Вы слуга ислама! И не забывайте, что я и подобные мне мусульмане создаем казну, из которой вам выплачивают пособие.

Аскар-Нияз с подчеркнутым почтением наклонил кудрявую седеющую голову.

– Простите, – сказал он, – я позабыл, что явился в эту благословенную страну в рваных штанах – это единственное, что я унес с собой с нашей дорогой родины. – Голос его неожиданно зазвенел. – А вы, кажется, тоже запамятовали, почтеннейший, что я и такие же дурни, как я, умирали за пулеметами, пока вы перебирались через границу со своими гаремами и мешками, набитыми золотом! А сейчас вы мне отсыпаете оттуда полдесятка монет и требуете, чтобы я ваши руки целовал!

– Вай-бой! – с подчеркнутым огорчением воскликнул Мирахмедбай. – Вы как красавица: от взгляда вспыхиваете. – Он присел рядом с Аскар-Ниязом и примирительно дотронулся пальцами до его правой руки. – Слуга мой, дурень, обалдел от страха, – сказал он. – Но все-таки он слышал, как вы стреляли в похитителя. Почему же не попали? – Он опять посмотрел на руку Аскар-Нияза.

Аскар-Нияз усмехнулся.

– А вы догадливы.

– Догадаться нетрудно: кому неизвестно, что вы муху на лету сшибаете? Так кто же вам помешал?

– Я изложил его приметы в полицейском протоколе, – сухо ответил Аскар-Нияз. – Он среднего роста, судя по голосу – не старый.

Мирахмедбай поджал губы.

– Я все-таки спрошу еще кое о чем, – произнес он недобро. – Я спрошу с вас как со своего служащего. На это я, надеюсь, имею право? И учтите, что вы сами своим поведением вынудили меня призвать вас к ответу.

– За что? – В голосе Аскар-Нияза звучало недоверие. – За что и к какому ответу можете призвать меня вы?

Мирахмедбай сбросил последнюю маску. Он открыл затрещавший ящик, порылся в бумагах и наконец протянул один листок Аскар-Ниязу.

– Вот почитайте, только повнимательней, – сказал он, потрясая листком, – Эту справку я получил от своего поставщика Абдурашида давно, но скрывал ее от вас, Думал, как всегда, все сам улажу, но теперь – хватит!

Аскар-Нияз равнодушно пробежал глазами традиционные строки приветствий, и вдруг лицо его стало напряженно-тревожным. Вот что было написано дальше: «Каракуль, сданный мне вашим поверенным, господином юзбаши Аскар-Ниязом, скупленный им, по его словам, у крестьян Пограничного уезда, оказался на одну треть гнилым, что и подтверждено прилагаемой мною запиской, составленной, как вы убедитесь, лицами полномочными, сведущими и уважаемыми…» Ниже значилась цифра «900», обведенная красным карандашом, – сумма убытков.

– Не может этого быть… – растерянно произнес! Аскар-Нияз.

– В каждом тюке имеется купчая ведомость с вашей росписью, дражайший. На каждой шкурке – ваше клеймо! – не скрывая злобного торжества, сказал Мирахмедбай. – Два тюка Абдурашид прислал в качестве доказательства. Вот и полюбуйтесь. – Мирахмедбай извлек откуда-то снизу шкурку, растянул ее на руках и брезгливо сморщился: шкурка расползлась. – Это ваше клеймо, если не ошибаюсь? – он швырнул шкурку Аскар-Ниязу.

Аскар-Нияз не взглянул на каракуль.

– Я рассчитаюсь, – сказал он тихо и встал. – Постараюсь как можно скорей.

– Могу вам помочь добрым советом. – Мирахмедбай тоже поднялся. – Найдите мальчишку…

– Что он вам всем дался? Вы хоть мне об этом можете сказать?

– Нет, – жестко ответил Мирахмедбай. – Заслужите, чтобы вас посвящали в дела преданных ревнителей веры, борцов за отчизну.

Аскар-Нияз бросил на Мирахмедбая взгляд, полный ненависти.

– Постойте, юзбаши! – Мирахмедбай пошел за ним вдогонку. – Успокойтесь. Мы оба погорячились. Вы сделаете следующее: вспомните, кто выбил из вашей руки пистолет, найдете Касыма, и я опять возьму вас на службу, а это досадное недоразумение с гнилым каракулем мы со временем уладим полюбовно.

Аскар-Нияз молчал.

– Я вам даю последнюю возможность. Не пренебрегайте ею, ибо сказано: когда сердишься – оставляй место для примирения. – Мирахмедбай сделал движение рукой к сердцу.

– И еще сказано, – откликнулся Аскар-Нияз, помолчав: – Когда тебя гладят по голове – остерегайся, чтоб не выкололи глаз.

– Две недели сроку, чтоб деньги были, – раздельно произнес Мирахмедбай. Глаза его расширились.

– Я постараюсь справиться раньше, – ответил Аскар-Нияз и носком сапога толкнул дверь.

Могучий человек мигом дотащил Андрея до дома Хюгеля. Особняк белел за чугунной оградой.

– Я не войду туда, – сказал Андрей.

– Будь мужчиной, урус, – шепотом упрекнул незнакомец. Он бесшумно отпер ключом высокие ворота. Три огромных пса бросились навстречу, но он прикрикнул, и собаки убрались в глубь двора.

– Вы слуга господина Хюгеля? – спросил Андрей и застонал, превозмогая боль в плече.

– Другу я раб, врагу – хозяин.

– Мне не хочется сейчас встречаться с господином Хюгелем.

Курд снял платок. Сплошь заросшее волосами лицо его казалось в темноте черной маской. Но голос его прозвучал ободряюще:

– Кошки нет дома, у мышей свадьба, – сказал он. И добавил: – Болтать будем потом, урус. А сейчас тебя надо лечить, не то горячку схватишь. Ну-ка, обопрись на меня покрепче!

Они прошли в вестибюль, оттуда по запутанным коридорам – в чулан. Здесь стоял сундук. Курд поднял крышку и щелкнул выключателем. Дна в сундуке не было: осветилась лестница, уходящая вниз.

– Я сойду первым, – сказал курд, – а ты, урус, будешь спускаться за мной. Я помогу.

Минуту спустя они оказались в небольшом помещении, застеленном паласами. У стен лежали толстые ковровые подушки, в углу стоял небольшой столик, на нем – кувшин с водой.

– Здесь можешь быть спокоен, – сказал курд. Черные глаза на его заросшем лице светились совсем по-Доброму. – Ни один скорпион сюда не заползет.

– А Хюгель?

– Это уж моя забота. Я скоро вернусь.

Он принес бинты, какие-то мази в глиняных горшочках, пиалу, накрытую лепешкой, и чайник. Осмотрев рану, смазав и перевязав ее, курд произнес удовлетворенно: – Хвала аллаху, не будет лишнего греха на мне. Ты будешь жить сто лет, урус! Отдохни и поешь. – Он собрался уходить.

– Нам нужно поговорить, – сказал Андрей.

– Успеем, – коротко заключил курд. – Беседуют с другом и любят женщину на здоровую голову.

Курд оказался прав. Утром Андрей почувствовал себя, лучше, хотя двигать рукой еще не мог. Он проснулся рано и долго сидел, опершись на подушки и прислушиваясь к тому, что происходит в доме.

Все было тихо: ни звука. Даже собак не было слышно.

Неожиданно крышка поднялась. Курд принес завтрак. На подносе стоял горячий чайник, рядом с ним на черном лаке блестел мокрый кружок – след от второго чайника. Курд поспешно стер его полотенцем.

– Как спал, урус? – спросил он.

– Хвала аллаху, недурно, – ответил Андрей по-курдски.

Шейх не удивился.

– Я давно знаю о тебе, урус, – сказал он, сохраняя на заросшем лице все то же выражение спокойного достоинства. – Говорят, ты – сын генерала Долматова.

– Вы знали генерала, шейх? – спросил Андрей.

– Будь трижды прокляты большевики! – зло выкрикнул шейх вместо ответа и вперил в Андрея взгляд угольно-черных глаз. – Ты – друг моего сына, – сказал он. – Газими любит тебя, я твой должник; ты спас моего сына от беды, а меня – от смерти: юзбаши Аскар-Нияз бьет без промаха даже в кромешной тьме. И его ты тоже закрыл своей грудью. Ты человек и мужчина. Я не спрашиваю, для чего ты вмешался в наши дела…

– Вы же знаете, как все получилось, – сказал Андрей. – Сын вам рассказал.

– Да, – сказал шейх. – Газими здесь. Я знал, что он живет у торговца Султанбека. Моему старшему, Рашиди, пришлось уплатить жизнью за то, чтобы я об этом узнал. – Шейх помрачнел, но голос его вскоре вновь обрел твердость. – Мне казалось, эти проклятые не пронюхали, что Газими мой наследник, я ждал до поры, не хотел навлекать на него подозрения, а, выходит, им давно все было известно.

– Понимаю, – сказал Андрей. – Им надо было сделать Газими своим человеком. Потом убрать вас, и тогда единственный оставшийся в живых курдский вождь стал бы покорным исполнителем их воли.

– Ты все знаешь, урус, – задумчиво произнес курд. – И даже не скрываешь этого… – Он помолчал, потом снова поднял на Андрея свои проницательные глаза. – Но того, кто много знает, стараются убрать. Ты не боишься, что я убью тебя?

– Нет, – сказал Андрей. – Ваш кинжал разит врагов.

– И то правда, – произнес задумчиво шейх. – Хитер ты, урус.

– Незачем мне хитрить с вами, – сказал Андрей. – И не все я понимаю. Как случилось, что вы, могучий вождь, стали слугой у немца?

– Зачем тебе это знать?

– Вдруг судьба сведет нас опять?

– Да, – сказал шейх. – Ты прав. Тот, кто открыл коран, должен прочитать молитву. Слушай, урус!

Восемь лет назад ты был сосунком и, наверное, не помнишь, что как раз в то время курды опять поднялись против притеснителей. Нас разбили. Шесть лет прятался я в горах, перебирался от одного верного человека к другому, и все же шахские ищейки добрались и до меня. Они хотели убить меня, потому что понимали: если я кликну клич, мой народ снова пойдет за мной. – Шейх вдруг прервал себя: – Я слишком много рассказываю тебе, урус.

– Я спросил не любопытства ради, – откликнулся Андрей. – Может, я сумею вам помочь.

– Кому?

– Вам. Курдам.

Шейх гордо усмехнулся.

– Кем бы ты ни был, урус, ты не наместник аллаха. Ладно, слушай, как было с немцем.

Теперь я знаю, что он меня нарочно искал и нашел-таки! А тогда я думал, что в горы его занесла блажь: там, у крестьян, много всяких старых черепков, а он скупает их. Такое у него занятие – для посторонних. Я говорю тебе об этом прямо, потому что не сомневаюсь, ты знаешь, кто такой Хюгель, а играть по-бабьи в прятки я не привык… Да, так вот, стужа была невиданная. Я с несколькими своими людьми прятался в пещере, но мы замерзли, изголодались и решили спуститься на ночь в селение. Я отправился к мулле.

Едва согрелся под одеялом, как мулла растолкал меня. Лица не было на нем от страха. «Твоих людей схватили, – сказал он. – Беги!»

Я выскочил на улицу, услышал выстрелы, крики, конь мой валялся на земле с перерезанным горлом. Я кинулся в темноту, навстречу ударили из винтовок. И тут кто-то тихо окликнул меня сзади: «Эй, иди-ка сюда. Я – твой друг».

За деревьями был спрятан автомобиль.

Жандармы долго гнались за нами, но дорога пошла в гору, кони отстали, и мы скрылись.

Спаситель мой привез меня в город, вот в этот благословенный дом.

«Только идя рядом с великой Германией, курды станут свободны» – это он сказал мне в первый же день.

Он частенько напоминает об этом, но я и сам полагаю, что другого пути для нас пока нет. Немцы и англичане, я думаю, скоро схватятся, и немцы победят. Хюгель дает мне свои газеты, и я понемногу разбираю, о чем в них пишут. Гитлер быстро создает могучую армию. Немцы верят ему, идут за ним. У англичан подобного и в помине нет.

– Немцы ли, англичане ли – для вас какая разница? – вставил Андрей.

– Ты не глуп, урус. Значит, должен понять, что такое – сыграть на противоречиях. Пока немцы – враги англичанам, они нас поддержат.

– Но ведь не вы им нужны. Не курды, не ваша свобода. Им нужна нефть и граница с Советской Россией.

– Опять ты прав! – Шейх хлопнул Андрея по колену. – Но немцы пока далеко, а англичане уже здесь. Нас из английских винтовок убивают. Они умеют делать винтовки.

– А у немцев лучшие в мире цепи, – сказал Андрей. – Их выковывают из золингенской стали.

Шейх долго молчал.

– Теперь и ты знаешь, кто я, – сказал он. – Ты и немец… Да… А больше никто. Они думали, как начнут новый газават против большевиков, так и пошлют курдов, чтоб вместо них умирали. А Газими как знамя был им нужен.

– Да, – произнес Андрей. – Все у них хитро продумано.

– Ладно! – Шейх снова хлопнул Андрея по колену. – Чем больше воды, тем лучше для мельницы. Поправляйся, урус, и помни: когда я узнал, что ты защитил моего сына, я поклялся тебе бахтом.[4]4
  У курдов клятва «бахтом» – обещание спасти человека от смерти.


[Закрыть] Но я верю: ты не употребишь во зло то, что узнал обо мне и сыне. Не то…

Андрей потрогал повязку на плече.

– Не то – кинжал войдет на ладонь левее? – спросил он.

– С тобой легко разговаривать, – сказал шейх.

– Вам клятвы нужны? – спросил Андрей. – Что ж: пусть и род мой рассеется по ветру! Только для меня не в клятве сила.

– А в чем?

– В вере.

Шейх долго смотрел на Андрея.

– Я уйду ночью, – сказал Андрей. – И не тревожьтесь: я вас не выдам.

– Оставайся, пока поправишься, – сказал шейх. – Искать тебя здесь не станут.

– Там сейчас туго приходится одному человеку.

– Юзбаши твоему? – спросил шейх. – Дурень он: и большевиков ненавидит, и своих не жалует. Вот они его и мучают. – Он покачал головой. – Уходить тебе можно не раньше пятницы.

– Тогда вот что… – начал Андрей.

– Говори, урус.

– По соседству с вами живут русские. Антоновы. Художник с дочерью.

– Фрейлейн Ася? – Шейх наклонил голову.

– Да. Я буду благодарен, если вы сообщите ей, что я жив.

– Хорошо, – сказал шейх и быстро поднялся наверх.

Прошло около часу. Андрей забылся: усталость и потеря крови давали себя знать. Легкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Он приподнялся, широко раскрыв глаза. Рядом была Ася.

– Ну и ну! – только и произнес Андрей.

– Вам больно? – спросила Ася, указав на его плечо.

– Проходит.

– Я осмотрю и перевяжу как следует, – решительно сказала Ася. Она достала из сумочки бинты и лекарства.

– Не надо, – сказал Андрей. – Я рад, что вы здесь. Посидите рядом.

– Нет! – возразила Ася, быстро сняла повязку и поднесла поближе лампу. – Чем он вас лечит? – воскликнула она удивленно. Глаза ее смотрели на Андрея участливо и радостно. – Чудесные снадобья у этих туземцев, рана уже заживает, – сказала она и спросила, вздохнув: – Что же это вы натворили, Андрей Дмитриевич? А!

Он улыбался.

– Теперь даже князь Синяев усомнится.

– В чем?

– В том, что вы красный. Разве стал бы большевик ни за что ни про что впутываться в эту историю с мальчишкой?

– Вы хорошо знаете большевиков, Асенька, – сказал Андрей и усмехнулся, скривив, как всегда, угол рта. – Вы читали в тутошних газетах о комиссарах в кожаных штанах – как они на кострах зажаривали дворянских младенцев.

Впервые Ася посмотрела прямо в лицо ему.

– Боже! – воскликнула она. – Почему это у вас – человеческий взгляд? У вас, а не у князя Синяева, не у Терского – интеллигента и сноба?

– Не забывайте, Асенька: я – генеральских кровей.

– Я, кажется, тоже начинаю этому верить.

– А кто еще?

– Поручик Аскар-Нияз – прежде всех. Слышали бы вы, как спорил с ним из-за этого князь Синяев! Он даже клятву с поручика взял.

– Какую?

– Сейчас я могу рассказать. Все равно это звучит смешно: поручик поклялся, что если он ошибся в вас, то собственноручно вас убьет.

– Задушит? – спросил Андрей. – Или отрубит голову, как здесь принято?

– Не шутите этим, – Ася вздохнула. – Вы не представляете, сколько ужасов произошло здесь, у меня на глазах…

– Чего мне бояться? – спросил Андрей. – Я радиотехник, коплю деньги, чтобы перебраться в Париж. Ну, вступился за мальчика, которого едва не погубили злые люди. Предположим, меня по тутошним законам за это должны наказать. Ну и пусть! – И попросил. – Пощадите меня сегодня, Асенька. Давайте поговорим о более приятном.

У дома Мирахмедбая Андрея ожидал жандарм. Это был молодой учтивый человек в каракулевой феске. Он предполагал, что, увидев его, Андрей бросится в сторону, и сделал предупредительное движение рукой, но Андрей двинулся прямо на жандарма и спросил:

– Я нужен вам?

– Не мне, – ответил жандарм. Он хотел отвернуть лацкан, но Андрей отмахнулся.

В большой комнате сидел в кресле офицер.

– Господин Долматов! – произнес он. – Рад, что вы нашлись. – Он поднял от бумаг лицо с твердыми бронзовыми щеками.

– Мы уже встречались, – сказал Андрей. – Приветствую вас! Но не понимаю, почему меня пригласили сюда, в жандармерию, а не в полицию? – спросил Андрей.

– Любопытно, что вы сами предполагаете?

– Я думаю, речь пойдет об этой печальной истории с мальчиком, моим помощником.

– Да, это очень прискорбно, – согласился офицер.

– Я ранен в правое плечо, но убийца хотел всадить мне нож под левую лопатку. Счастье мое – я вовремя повернулся.

– И кого же вы увидели?

– Лицо убийцы было закрыто белой повязкой, а папаха надвинута почти на глаза…

– Прямо как в страшном романе, – чуть усмехаясь, сказал офицер и бросил четки на стол. – Довольно играть в жмурки, господин Долматов! Где вы провели ночь? Кто оказал вам помощь?

– Вот об этом, господин офицер, я не скажу.

Офицер гмыкнул:

– Дама! – произнес он с вызовом. – Кодекс аристократической чести велит вам молчать. Но я помогу вам Кое-что понять. – Офицер позвонил и приказал вошедшему помощнику: – Поручика Аскар-Нияза – сюда!

Аскар-Нияз подал правую руку и поморщился, когда Андрей пожал ее.

– У вас болит рука? – спросил Андрей.

Аскар-Нияз буркнул что-то неопределенное.

– Какого черта всем вам – от грязного купчика до жандармерии дался этот сопливый мальчишка Касым? – спросил он.

– Вынужден напомнить, господин юзбаши, что здесь спрашиваю я. Лишь из уважения к сану вашего отца я отвечу. Произошло ритуальное похищение. Город, вся страна возмущены. Вот! – Офицер потряс пачкой газет. Он прочитал вслух один заголовок: – «Мусульманский отрок в лапах у неверных!» Мы обязаны принять меры и успокоить народ. Мальчишка должен быть найден! – Офицер пристукнул по газетам ладонью. – Вот вы показали, – обратился он к Аскар-Ниязу, – что кто-то вышиб из вашей руки пистолет. Я спрошу еще раз у вас! теперь в присутствии господина Долматова: кто?

– Я говорил однажды: высокий худой человек.

– Лицо его было закрыто белой чалмой?

– Может, темной, – ответил Аскар-Нияз. – Я стоял к нему спиной. Мог и не разглядеть.

– Почему спиной?

– Я говорил: впереди, в темноте, прятался тот самый верзила, который уволок мальчишку. Я искал его, чтобы застрелить, но меня сзади стукнули по руке. – Аскар-Нияз сердился. – Сто раз я повторял это!

– Так, – сказал офицер, помассировал свои литые щеки и посмотрел на Андрея. – А что делал в это время господин Долматов? Только не говорите, ради бога, что после того, как вы проводили юзбаши Аскар-Нияза и мальчика, вы легли в постель и уснули сном праведника!

– Именно так я и поступил бы, если бы знал, что мое времяпрепровождение заинтересует жандармерию, – ответил Андрей. – Но меня дома не было. Это все, что я вам могу сказать.

Офицер изобразил на лице недоумение.

– Если человек ведет себя по-человечески, а не по-скотски, то уже одно это вызывает подозрение, – пояснил Аскар-Нияз.

– Ох, юзбаши, юзбаши… – офицер вздохнул. – Во всем вы орел, а зрение у вас, извините, куриное.

Аскар-Нияз вскочил. Андрей попросил его:

– Сядьте, поручик. – Он обратился к офицеру: – Я требую, чтобы мне сообщили определенно, в чем меня обвиняют.

– Хорошо! – голос офицера зазвенел. – Андрей Долматов! Вы обвиняетесь в том, что в ночь на третье ноября совершили нападение на юзбаши Аскар-Нияза, сидящего сейчас напротив вас, и вместе со своими, пока еще не найденными, сообщниками похитили в неизвестных целях мусульманского мальчика по имени Кязим, которого по-узбекски называют Касым. На основании этого обвинения я беру вас под арест. А вы, юзбаши, можете быть свободны. Только распишитесь вот здесь.

– Я утверждаю, что Касыма похитил не Долматов, а совсем другой человек! – Аскар-Нияз встал.

– Ценю ваше благородство, но оно ни к чему, – офицер опять улыбался.

– Я протестую! – сказал Андрей.

– Я тоже сожалею о случившемся, – произнес офицер. – Постарайтесь вспомнить, где вы были ночью, и все уладится. – Он приказал вошедшему солдату: – Уведите арестованного!

Вечером того же дня в гостиной у мадам Ланжу поручик Аскар-Нияз в стороне от всех пил горькую. Он был лохмат, мрачен, и никто не решался приблизиться к нему. За ломберным столом разыгрывали бесконечную партию в вист аристократические старички и старушки. Мадам Ланжу беседовала с герром Хюгелем. Они устроились у камина и разговаривали, наклонив головы близко друг к другу. Терский – он появился недавно – листал журнал и время от времени нехотя пытался вывести Владика Синяева из пьяного оцепенения.

Пришла Ася, и это встряхнуло всех. Она была обеспокоена. Это не укрылось ни от кого.

Владик икнул:

– У мадемуазель Антоновой имеются надежные и небескорыстные покровители.

Ася посмотрела на Владика сухими глазами.

– Спасибо, – сказала она. – Я полагала, меня уже невозможно оскорбить. Оказывается, это не так. – Ася направилась к двери, не обращая внимания на мадам Ланжу и Хюгеля, пытавшихся ее удержать, но на середину гостиной вышел, уверенно ступая ногами, обутыми в сапоги тонкой кожи, поручик Аскар-Нияз. Он осторожно остановил Асю, дотронувшись до ее локтя, и обратился к Владику:

– Извольте, князь, принести свои извинения мадемуазель Антоновой. Иначе вам придется иметь дело со мной.

Владик вскочил. Лицо его задергалось.

– Вы! – закричал он. – Какое право имеете вы, азиат и хам, требовать чего-то от меня, русского князя?! Пусть с вами имеют дело вшивые большевички! Я достаточно брезглив, чтобы общаться с вами.

– Вы по-скотски пьяны, и поэтому я пренебрегаю вашими оскорблениями, – сказал Аскар-Нияз, – но я все же заставлю вас встать на колени перед мадемуазель Асей. Вы сделаете это, или я вас побью.

– Хватит, господа! – Хюгель встал между ними. – Вы оба зашли слишком далеко. Перенесем на завтра выяснение ваших отношений.

– Нет! – Владик упрямо пристукнул ногой. – Сейчас. Мы еще посмотрим, кому перед кем придется встать на колени. Читайте. Только вслух. – Он сунул Аскар-Ниязу синий конверт. – И погромче, чтобы мадемуазель Асенька слышала каждое слово. – Он сел, не скрывая торжества, положив ногу на ногу.

– Дайте мне! – герр Хюгель поспешно протянул руку.

– Это не по-немецки, – сказал Аскар-Нияз. – Так что уж разрешите я сам как-нибудь. – Он поостыл, потому что успел пробежать глазами первые строки небольшого письма.

– Боже! Наверное, какая-нибудь гадость… Я уведу дам, – сказала Ланжу.

– Нет, – возразил Аскар-Нияз. – Это можно и даже необходимо послушать всем. – И он громко прочел:

«Город Ташкент.

Народному комиссару просвещения Узбекской республики.

Уважаемый гражданин комиссар!

Находясь за границей по личным причинам, не имеющим в данном случае значения, я узнал, что в июне 1914 года через Ташкент в Вену на международный аукцион были отправлены картины, написанные талантливым русским художником Алексеем Львовичем Антоновым, учеником Верещагина. Эти полотна назывались: «Закат в Бендер-шахе», «Озеро Урмия весной», «Долина Сефидруда».

Картины, по свидетельству специалистов того времени, представляют большую художественную ценность. Вначале Антонов А. Л. беспокоился о судьбе своих произведений, но впоследствии отчаялся их найти. Тем не менее, по собранным им сведениям, его работы находятся в запасниках Ташкентской картинной галереи и числятся в каталоге как произведения, написанные неизвестным художником.

Я с болью наблюдаю, в каком состоянии угнетенности находится в настоящее время большой художник. Если картины будут обнаружены и займут достойное место в экспозиции, это в буквальном смысле спасет талантливого русского живописца.

Понимаю, что имя мое ничего вам не скажет. Более того – вызовет недоверие, потому что я – сын царского генерала, репрессированного ЧК, перебежчик и пр. И все же, зная о бережном и уважительном отношении советских властей к культурным ценностям, я не сомневаюсь, что письмо мое будет принято со вниманием.

О результатах розыска убедительно прошу сообщить самому А. Л. Антонову, адрес которого указываю ниже.

Долматов Андрей Дмитриевич».

Наступило молчание.

– Ну-кась, что вы скажете теперь, господа? – пьяно выкрикнул Владик. – Что скажет дочь великого русского живописца? Впустили-таки в свой дом змею!

Терский торопливо переводил Хюгелю места, которые тот недопонял.

– Это подлинник? – спросил Аскар-Нияз.

– Еще бы! – Владик не скрывал торжества. – На нем значится личная подпись товарища большевичка Долматова, или не знаю уж, как там его назвать!

– Здесь штамп местной почты, – сказал Терский, рассматривая конверт. – Что ж, он совсем дурак: открытой почтой свои шифровки отправляет?

– Именно так! – Владик был в восторге. – Мадемуазель Асенька и ее достопочтенный папочка с его наследием интересуют месье Долматова так же, как меня – здоровье китайского императора. Долматов сознательно валяет дурачка и в своем стиле послал ЧК собранные сведения не таясь.

Мадам Ланжу умоляюще закатила глаза.

– Господа, господа! Миллион извинений, но это не тема для салона.

– Вполне согласен с вами, мадам, – герр Хюгель прикоснулся к ее ручке. – С появлением этого русского наше общество, к сожалению, расстроилось. Возникли: ссоры, появились ненужные и, простите за прямоту, князь, совершенно чуждые нам интересы. Для меня в Долматове важнее всего то, что он хорошо играет в теннис. А посему, – закончил герр Хюгель, – я передам это письмо на почту, где ему и надлежит быть; все мы, надеюсь, останемся довольны.

Терский подхватил Владика под мышки и с помощью герра Хюгеля доволок его до двери. Неимоверным усилием Владик оттолкнул обоих и пообещал с порога, запинаясь, но весьма решительно:

– Я вам докажу. Всем вам – неверные и невежды. Я сам пойду по следам этого оборотня, будь он трижды проклят. Вы все убедитесь, что он такой же генеральский отпрыск, как наша мадам Ланжу – орлеанская девственница…

С порога послышался голос, который всех заставил вскинуться.

– Добрый вечер, господа, – сказал Андрей Долматов. Никем не замечаемый, он уже давно стоял у двери. Правая рука его висела на свежей перевязи.

– Как… Как вам удалось… – пролепетала мадам Ланжу.

– Вас отпустили? – спросил Аскар-Нияз.

– К моему удивлению, очень быстро, – ответил Андрей. – И даже доставили сюда в казенном экипаже.

– Да хранит вас бог, – сказал Хюгель. – Но то, что вас отпустили, может обернуться для вас весьма худо. Мусульмане слепы и свирепы. – Он, словно извиняясь, посмотрел на Аскар-Нияза. – Я имею в виду – фанатичные мусульмане!

Мадам Ланжу часто-часто заморгала.

– Мне так неловко, дорогой Андре! Видит бог, как я сожалею, но уважаемый Мирахмедбай опечатал вашу комнату и запретил пускать вас в дом. Простите меня, но я всего лишь слабая женщина.

– Вы зря волнуетесь, мадам, – сказал Андрей, – Я ухожу. – Он толкнул ногой дверь.

– Я с вами, – сказал Аскар-Нияз и затянул ремень на френче.

– И я, – тихо произнесла Ася.

– Не делайте глупостей, фрейлейн. – Хюгель хотел задержать Асю, но она отстранила его.

Здоровой рукой Андрей пожал ее пальцы.

– Я же завороженный, Асенька, – сказал он так, чтобы слышала только она, решительно повернулся и попал в объятия Мирахмедбая.

– Хвала аллаху! – протрубил Мирахмедбай, вталкивая Андрея обратно в гостиную. – Возвращайтесь, садитесь и не помните зла, ибо сказано, что только шайтан живет без надежды на лучшее.

– Что случилось, почтенный? – спросил Аскар-Нияз.

– То, что должно было случиться, – ответил Мирахмедбай, садясь и отирая лицо и шею. – Мусульманский отрок Касым нашелся.

– Где мальчик? – спросил Хюгель. Он не смог скрыть изумления.

– В мечети Янги-Ай под опекой непорочного имама Азиз-ходжи. – Мирахмедбай воспользовался паузой, отдышался и сказал, доверительно наклонившись к Андрею и положив на его плечо свою руку, украшенную перстнями и кольцами: – Именно в эту святую обитель я и сам поместил бы бедного отрока, ежели бы вы, господин Долматов, так не упорствовали и не препятствовали мне. Вот за то и наказал вас аллах. Но ушедшее – как ночь. Будем жить без злобы. Вот ваши ключи.

Он торжественно протянул ключи Андрею.

– Боже! – воскликнула Ася. – Какое счастье!

– Откуда взялся мальчишка? – спросил Аскар-Нияз.

Мирахмедбай ответил не Аскар-Ниязу, а Хюгелю:

– Непорочный Азиз-ходжа направился к вечернему намазу и увидел во дворе мечети отрока Касыма, словно с небес сошедшего, живого и невредимого. Велик аллах.

Он помолчал и, глянув на Аскар-Нияза, добавил:

– Но убытки, которые я понес из-за гнилых смушек, прощать не собираюсь…

– Лучше бы напомнить мне об этом наедине, почтенный, – вспыхнул Аскар-Нияз.

Мирахмедбай молитвенно поднял руки, давая понять, что разговоры окончены, и скрылся.

Аскар-Нияз поднял покрасневшие глаза.

– Скотина, – сказал он по-узбекски, – грязная толстая скотина! – стукнул кулаком по столу и беспомощно посмотрел на Андрея. – Запутался я, – произнес он горько. – Тысяча гнилых смушек, и на каждой – мое клеймо. Облапошили меня! Как – не пойму! Я, конечно, не специалист по этому проклятому каракулю, но уж дерьмо от конфеты все-таки отличаю.

– Слушайте, поручик, – спросил Андрей, – вы не помните, при каких обстоятельствах сообщил вам Мирахмедбай об убытках?

– Да ничего особенного, – ответил Аскар-Нияз, – хотя погодите! – Лицо его из сосредоточенного едва ли не сразу стало свирепым. – Он предложил мне выход, шакал! – произнес Аскар-Нияз задыхаясь. – Предложил искупить мою вину перед исламом верной службой. Какой именно службой, не сказал, но сперва сунул мне под нос вонючую шкурку с моим клеймом. Это же шантаж! Как я сразу не понял!

– Тише! – предупредил Андрей, покосившись на мадам Ланжу. – Я не спрашиваю, чего от вас хотел добиться Мирахмедбай, меня это волнует мало. Но, несомненно, вас хотели запугать.

– Я убью его, – спокойно произнес Аскар-Нияз, – сейчас убью.

– Успеете, – Андрей остановил его, – если завтра найдут труп Мирахмедбая – это вашей чести не спасет.

Аскар-Нияз в бессильном бешенстве мотал головой. Внезапно его осенило:

– Значит, все это провокация? Значит, здоровые шкурки, принятые мной, должны сейчас лежать на пограничном складе у толстого Абдурашида? Так?

Хюгель поспешно запер гараж и прошел в дом. Шейх ожидал его в вестибюле. Он поклонился Хюгелю, сохраняя достоинство, хотя и видел, как негодует хозяин.

– Ты с ума сошел, – воскликнул Хюгель, усаживаясь в кресло. Он отстриг кончик у сигары; шейх поднес огонь. – Мальчишка в мечети. Я узнал об этом, но не от тебя узнал! Сперва ты скрыл от меня, своего друга, что этот Касым – твой младший сын. Затем – историю с похищением. Ты не дал мне знать ни о чем, хотя хорошо понимаешь, как интересует меня все, что связано с этим проклятым русским. Да и с узбеком-офицером – не меньше. Ты молчишь, Гариби, а я требую ответа, и ты хорошо знаешь, по какому праву я требую, чтобы ты был откровенен со мной, как с богом. Не бойся, не стану напоминать, что я спас тебя. Это было бы неблагородно. Я напомню тебе только, что здесь, на Востоке, я представитель фюрера и великой Германии. – Хюгель встал, с треском вытащил ящик из стола, извлек пакет, украшенный свастикой, обрезал краешек, достал плотный лист с машинописным текстом и протянул его шейху.

– Надеюсь, мои уроки не прошли даром, – произнес он небрежно, – немецкий ты разберешь? Я хочу, чтобы тебе стало стыдно: за доверие, заботу ты платишь изменой. Да-да! И не пяль на меня глаза! Сейчас ты будешь каяться. Держи!