Текст книги "Приключения 1976"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Пётр Проскурин,Сергей Плеханов,Октем Эминов,Иван Сибирцев,Григорий Стан,Константин Тенякшев,3иновий Шейнис,Олег Туманов,Анатолий Шавкута,Борис Ресков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

XX

В туркменских кишлаках, прежде чем затеять той, устраивают за день-два генеш – совет старейшин и самых уважаемых людей. Сюда приглашаются также те, кто будет обслуживать гостей на тое. Комнаты в доме Най-мираба, празднично убранные, были сейчас в распоряжении собравшихся на генеш.

Хозяин тоя Най-мираб часто выглядывал из окна – он ожидал прихода Хаиткулы и его товарищей. Они вошли в калитку в точно назначенное время. Не увидев среди них Ачилова, мираб обиженно спросил:

– Мы с Палтой Ачиловичем как будто не ссорились, или он нездоров?

Когда Хаиткулы ответил, что он уехал в Керки к семье, хозяин добродушно закивал:

– А, это дело хорошее. Перво-наперво семья, а все остальное потом.

Усадив пришедших на почетные места, Най-мираб представил их собравшимся:

– Пиримкулы-милисе свой человек. А этот молодой человек – ашхабадский следователь Хаиткулы Мовлямбердыевич, который раскрыл уголовное дело десятилетней давности, может, слышали?

Конечно, о том, что ведется следствие и что Худайберды вот уже несколько дней находится под стражей, было известно всем. Но кто именно руководит расследованием, знал не каждый. Так как люди относились к этому факту неодинаково, множество глаз смотрело на Хаиткулы с разным выражением: дружески, холодно, отчужденно.

Инспектор почувствовал себя неловко, но, не показывая вида, принялся пить чай. «Вот сейчас посыплются вопросы». И действительно, грузный старик в красном шелковом халате подал голос:

– Послушай, сынок, мы люди сельские, в законах не смыслим. Но я слышал, власти прощают того, кто десять лет скрывался и не попал в руки правосудия, – аксакал вопросительно посмотрел на следователя.

– Нет, яшулы, это неверно. Закон не может оставлять безнаказанным преступника только потому, что он доказал свою ловкость, скрываясь десять лет.

Старик одобрительно кивнул.

Другой аксакал, медленно оглядев всех собравшихся, снял шапку и положил ее себе на колени:

– А теперь поговорим о завтрашнем деле.

Обсуждение затянулось дотемна: выяснили, кто сможет прийти, кто будет копать очаги для котлов, кто займется дровами, кто будет готовить. После угощения народ стал расходиться с пожеланиями мира и благополучия семейству Най-мираба.

Среди прочих должны были прийти на помощь Пиримкулы Абдуллаев, Салаетдин, а также комсомольцы, которых парторганизация колхоза отрядила в помощь следствию.

* * *

Едва Хаиткулы переступил порог номера, как затрезвонил телефон. Сняв трубку, инспектор услышал голос Палты Ачиловича:

– Коллега, вы еще не собираетесь отходить ко сну?

– Пока нет, – Хаиткулы взглянул на часы. – Еще не так поздно.

– Я тоже так думаю. Надо обсудить кое-какие вопросы… Звоню вам из прокуратуры – полдня просидел у себя в кабинете, все ломал голову над этим Ялкабовым. Ходил в тюрьму, говорил с ним… Короче, я теперь разделяю ваше мнение о его невиновности. И вот почему…

– Кстати, Палта Ачилович, – прервал его инспектор, – как он себя чувствует в заключении? Вы хоть объяснили ему, что больше не подозреваете его?

– Не только объяснил, – усмехнулся Ачилов. – Я освободил его из-под стражи и велел ехать домой…

– Что?! – вскричал Хаиткулы. – Когда это было?!

– Не очень давно, но, думаю, он мог уже добраться в Сурху, – растерянно отвечал следователь.

– Палта Ачилович, Худайберды не должен попасть в поселок! Задержите его всеми возможными средствами! Я сию минуту тоже лечу ему наперехват. Все объясню потом, – и, бросив трубку, Хаиткулы выбежал из гостиницы.

Он ворвался к Пиримкулы Абдуллаеву, который было прилег на кошму с газетой в руках:

– Где мотоцикл?! Срочно еду в Керки.

– Зачем одному на ночь глядя? Вдвоем сподручней, – с этими словами старый милиционер встал а, надев френч и сапоги, отправился во двор к мотоциклу.

XXI

Худайберды сильно оброс, пока сидел в КПЗ. Поэтому он не решился приехать домой в таком виде и, прежде чем идти на автостанцию, завернул в парикмахерскую.

Очередь была небольшая, но каждый клиент подолгу сидел у единственного мастера, пока не обсудит с ним все новости. Так что Худайберды потерял на ожидание своей очереди больше часа. Когда наконец он уселся в кресло, старик парикмахер шутливо посетовал:

– Э, братец, если все наши клиенты будут отращивать такую щетину, нам придется помирать с голоду…

– В наше время никто с голоду не умер, – в тон ему ответил Худайберды. – А если у тебя слишком хороший аппетит, то придется менять профессию.

– Легко тебе говорить, земляк, – с улыбкой вздохнул мастер. – В моем возрасте менять профессию – все равно что беззубому кость обгрызать.

Худайберды весело смотрел в зеркало, радуясь неожиданной свободе, покою, установившемуся на душе. Вдруг лицо его побледнело, весь он обмяк: в зеркале отразились сурхинский участковый и молодой следователь. Хаиткулы жестами показал Ялкабову, что он может добриться, и уселся на один из стульев.

Когда они втроем вышли из парикмахерской, первое, что увидел Худайберды, была милицейская машина. Он безропотно влез в открытую дверь и тяжко вздохнул на заднем сиденье.

Хаиткулы, усевшись рядом, взял его за плечо:

– Не хмурься. Ничего страшного не случилось. Никто не собирается тебя судить… Но, прошу тебя, в интересах следствия… не езди домой еще три дня. Надо, чтобы настоящий преступник ни о чем не подозревал.

Ялкабов доверчиво взглянул на инспектора:

– Я согласен… Мне тоже хочется, чтобы убийцу нашли. Я поеду к дяде в Джиликуль.

– Куда угодно. Но никто не должен знать, что тебя освободили.

Велев Салаетдину отвезти Ялкабова на автостанцию, следователи отправились ужинать к Палте Ачиловичу.

Когда немного подкрепились и жена Ачилова подала чай, Хаиткулы откинулся на подушку и начал:

– Итак, в последнее время мы вели следствие как бы раздельно, по двум направлениям – вы занимались Ялкабовым, а я… Но теперь, кажется, осталась только одна версия.

– Так, земляк, – кивнул Ачилов.

– Одна дорога привела нас к глухой стене, о которую мы стукнулись лбами, а другая – свободна для нас. Теперь я кое-что сообщу вам… Но для полноты картины недостает еще самой малости, и поэтому я сегодня же вылечу в Ашхабад, а завтра-послезавтра вернусь.

– Тогда вам надо поторопиться, – сказал Палта Ачилович. – Последний самолет в десять.

– У нас еще полчаса, – взглянув на часы, ответил Хаиткулы.

И все оставшееся время он выкладывал коллеге результаты своих поисков за последние дни. Проводив его до двери, Ачилов положил ему на плечо руку и сказал:

– Это прекрасная операция, Хаиткулы Мовлямбердыевич; вы настоящий Шерлок Холмс. Без кавычек.

XXII

Наутро, когда Хаиткулы пришел в министерство, Ходжа Назаров был в мрачном настроении. Ему вспомнился вчерашний неприятный разговор с женой, и он никак не мог сосредоточиться на текущих делах.

– А, дорогой наш сыщик! Как делишки? – узнав вошедшего инспектора, расплылся в улыбке Назаров.

– Осталось побеседовать с одним человеком, неким Лопбыкулы Таррыховым, и можно брать убийцу.

– Убийцу? Да вы ведь уже его арестовали…

– Мы арестовали другого, но наши подозрения не подтвердились. Теперь настоящий преступник у нас в руках. Завтра кончаем дело.

– Отлично! – Назаров вышел из-за стола и, взяв Хаиткулы за плечи, усадил его в кресло. – Вы исправили мою ошибку… Молодец! Теперь можно оставить дело местным органам милиции и прокуратуры.

– Нет, я должен довести дело до конца, – твердо ответил Хаиткулы. – С генералом согласовано.

– Ну что ж, прекрасно, – согласился Назаров. – Вы поддержали авторитет отдела. Мы работаем в коллективе, и всякая удача одного – удача для отдела.

Через час Хаиткулы вместе с другом Аннамаммедом был уже в исправительно-трудовой колонии. Конвоир привел Таррыхова в кабинет начальника колонии, где расположились следователи.

Лопбыкулы исподлобья кинул взгляд на Хаиткулы и сразу узнал его.

Хаиткулы предложил заключенному сесть и сразу перешел к делу.

– Один ваш знакомый написал вам письмо. Но он не знал, что вы в колонии, и послал его на дом. Я приехал зачитать вам несколько строк из этого письма, представляющих, так сказать, взаимный интерес. Вот послушайте: «Лопбыкулы-хан, как здоровье? Как успехи по работе? Здесь все по-старому, кроме одной неприятной вещи… Беда, кажется, обошла нас стороной, но на всякий случай будь осторожнее на язык… Мы оба связаны одной веревочкой. Одинаково виноваты и тот, кто сделал дело, и тот, кто не сообщил об этом…» Что вы на это скажете?

Невозмутимость Таррыхова как рукой сняло:

– Врет он, врет! Я виноват, что промолчал, но я… я от него зависел. Он когда-то был завмагом, а я продавцом, ну, кое-какие грехи за мной были… Он убил, он… А я не виноват ни в чем, просто я боялся его…

XXIII

Най-мираб заканчивал приготовления к тою – ямы для очагов были уже вырыты, бараны зарезаны и разделаны. Оставалось только накрыть столы и расставить посуду. Най-мираб распорядился начать варить шурпу и плов.

Скоро должны были прийти первые гости, и в их числе Веллек-ага со своими домочадцами, дочь которого – Корпе – была виновницей сегодняшнего тоя. А женихом – племянник Най-мираба. Приятно мирабу породниться с родом Веллек-ага. Скромную, трудолюбивую дочку воспитал он. Ради большого дела ничего не жалко.

Най-мираб расхаживал по двору в стеганом халате и подкручивал свои вислые усы.

Он вошел в дом и, со вздохом присев на кошму, сказал:

– Ну-ка, старуха, подай мне чаю – что-то жарко сегодня.

В эту минуту дверь отворилась, и на пороге вырос участковый Абдуллаев. Най-мираб, решив, что капитан решил пораньше прийти на той, с широкой улыбкой указал ему место возле себя:

– Садись, земляк, попьем чайку, поболтаем, пока никого нет.

– В другой раз поболтаем, – ответил участковый. – Сегодня, видишь ли, Хаиткулы Мовлямбердыевич и Палта Ачилович уезжают. Я тоже поеду с ними. Вот мы и заскочили с тобой попрощаться… Они сейчас придут из машины.

Най-мираб огорченно покачал головой:

– Что за спешка, Пиримкулы-хан? Посидели бы на тое, а завтра утром отправились.

В дверях появились Хаиткулы, Ачилов и Салаетдин. Най-мираб встал и поспешил им навстречу, приговаривая:

– Не понимаю, куда так торопитесь. Самые желанные гости – и уезжают. Почему не подождать еще день?!

– Ничего не поделаешь – работа прежде всего, – ответил за всех Хаиткулы.

– Ну тогда на прощание хоть чайку попейте да закусите чем бог послал.

– Чаю – это можно. А потом и в машину…

Най-мираб усадил рядом с собой Палту Ачиловича и Хаиткулы. Налив всем гостям чаю и подвинув сахар и сласти, спросил:

– Так что, конец следствию?

– Да, Най-мираб, следствие закончено. Правда, мы ошиблись сначала, заподозрив и арестовав Худайберды Ялкабова… Бекджана убил другой.

Най-мираб резко повернулся к Хаиткулы:

– Кто же он?

– Вы знаете его… Этого человека зовут Най-мираб.

Вислоусый оцепенел. Пиримкулы Абдуллаев поднялся со своего места и, достав из кармана наручники, строго сказал:

– А ну, руки!

Най-мираб, зачарованно глядя на блестящие обручи наручников, медленно протянул руки. Щелкнули замки, и Салаетдин с участковым повели старика к машине.

Хаиткулы вышел на двор и махнул сидевшим в другой машине людям в штатском. Затем поставил у ворот постового и повел подошедших экспертов в сад.

– Начинайте, – сказал он двум молодым людям и показал на землю между раскидистых старых яблонь.

Молодые люди взялись за лопаты, и вскоре возле прямоугольной ямы вырос холмик свежей земли.

– Осторожней, – предупредил инспектор, когда работавшие углубились на полметра.

Скоро лопата одного из копавших ударилась обо что-то, и Хаиткулы сказал:

– Вылезайте, теперь очередь специалистов.

Двое экспертов соскочили в яму и тщательно стали убирать землю вокруг показавшейся бедренной кости человека.

Маленький юркий фотограф забегал то с той, то с другой стороны могилы и щелкал аппаратом, один из экспертов делал обмеры скелета, второй записывал в блокнот результаты.

Понадобилось около трех часов, чтобы закончить работу. Было уже темно, когда машины, освещая дорогу фарами, тронулись в путь. Их провожала возбужденная толпа, в которой Хаиткулы заметил Веллек-ага и Марал. Он велел остановиться и, подозвав девушку, сказал:

– Марал, не волнуйся так сильно, я вижу, у тебя глаза заплаканы… Не надо, пойди лучше успокой родителей и сестру… Завтра я вернусь и все расскажу. Жди меня в парке в час.

XXIV

На следующее утро в кабинете начальника Керкинской милиции сидели трое: за письменным столом – хозяин кабинета, в глубоком кожаном кресле Палта Ачилович, на диване поодаль – ашхабадский инспектор. Они обсуждали последние дела, которые местным органам следовало завершить по отъезде Хаиткулы. Когда все было обговорено, Ачилов спросил:

– Ну что, пусть приведут Най-мираба?

– Конечно, – в один голос сказали начальник милиции и, Хаиткулы,

Через несколько минут конвоир ввел в кабинет ссутулившегося, почерневшего убийцу. Видимо, он провел бессонную ночь – под глазами у него висели мешки, которых раньше Хаиткулы не замечал.

Инспектор заговорил первым:

– Мы вызвали вас не для допроса. Допросы будут потом. А так как я завтра улетаю в Ашхабад, мне хотелось бы рассказать вам, каким образом мы вели следствие и как наконец добрались до вас. Вам, наверное, будет интересно узнать об этом?

Най-мираб мрачно кивнул.

– Итак, в начале следствия в центре нашего внимания был Довлетгельды Довханов – кое-что наводило нас на мысль, что виновником смерти Бекджана мог быть он… Но такое подозрение вскоре отпало, да, кроме того, появился более достоверный «кандидат в убийцы» – Худайберды Ялкабов. Кстати, за два дня до вас он сидел в той же камере, где сегодня ночевали вы. И знаете почему мы его заподозрили – он подделал надпись на фотографии Бекджана, подаренной им вашей дочери. Кроме того, он попросил зарезать барана не своего соседа, а того именно мясника, с которым возвращался с вечеринки Бекджан. Худайберды утверждал, что у соседа рука тяжелая, и это оказалось правдой. Он утверждал, что подделал фотографию со страху, и это тоже правда. Но самое главное – у Худайберды была действительная причина желать смерти Бекджана: Назли любила этого паренька и потому не стала женой Ялкабова…

Но тут вы сами помогли Худайберды избавиться от наших подозрений. Вы написали анонимку, в которой советовали не упустить его. Мне стало ясно, что есть человек, который по какой-то причине желает устранения Худайберды, а может быть, хочет навести нас на ложный след. Первым, кто пришел мне на ум, были вы: у вас имелись основания желать зла Ялкабову, который опозорил вас, «выгнав» Назли. Когда я поговорил после этого с вами и не услышал ни слова осуждения в его адрес, я еще больше укрепился в своем подозрении: как бы ни был добр человек, он все-таки должен чувствовать обиду, хотя бы и необоснованную, на того, кто явился причиной его позора. Да и сам тон вашего самобичевания показался мне неискренним… А потом Пиримкулы Абдуллаевич подтвердил мою догадку, установив ваше авторство по почерку, хотя вы и накорябали письмо левой рукой.

Вы сказали тогда, что не знали о любви вашей дочери к кому-либо. Но через день после этого я долго говорил с Назли по телефону, и она сказала мне, что вы не только знали о ее любви к Бекджану, но и силой заставили выйти замуж за нелюбимого человека. Итак, мне стало ясно, что у Бекджана был еще один враг – скрытый, отец любимой им девушки.

Тот факт, что по дороге домой Бекджан должен был идти мимо вашего дома, еще больше укрепил мои подозрения.

Когда было принято решение об аресте Ялкабова, я настоял, чтобы мы превратили арест в маленькое представление, а для этого провели Худайберды под конвоем по поселку. Вас я вызвал в гостиницу немного раньше и из окна наблюдал за вашей реакцией: сначала испуг при виде машины с зарешеченным окошком, а потом – радость при виде арестованного Ялкабова. Это почти полностью уверило меня в том, что истинный преступник – вы.

Тот факт, что старик дежурный в гостинице оказался вашим родичем и по вашей просьбе постоянно подслушивал наши разговоры, выяснился позже и ничего уже не менял. Нам нужны были точные доказательства. Они нашлись бы, может быть, но не так скоро, если бы вы опять не поспешили на помощь: вы послали письмо Таррыхову, заклиная его молчать…

Таррыхов-то все и рассказал: и то, как вы зазвали Бекджана во двор, и то, как подпаивали его водкой, и то, как зачем-то увели его в сад. Таррыхова вы напоили заранее – вы знали по опыту работы с ним его слабоволие и то, что под хмельком он на все согласен. Вы убили Бекджана, а потом позвали Лопбыкулы и с его помощью закопали тело. Таррыхов согласился молчать, так как вы могли шантажировать его, зная многочисленные случаи его мелких покраж со склада и из магазина. А потом вы помогли ему перебраться в Ашхабад… Но память у него оказалась хорошая – Лопбыкулы даже точно указал нам место захоронения Бекджана.

Пока Хаиткулы говорил, Най-мираб сидел, обхватив голову руками, и мерно раскачивался. Не сказал он ни слова и тогда, когда следователь умолк. Вошел милиционер и жестом приказал мирабу идти из кабинета. Старик, еще сильнее сутулясь, шаркая ногами, пошел к двери.

* * *

Полчаса спустя Хаиткулы мчался на мотоцикле в Сурху. Он думал о том, что не раз еще ему предстоит ехать этой степной дорогой – уже не по делам следствия, а в гости к Веллек-ага и тете Хаджат. Ехать вместе с Марал.

Перевод с туркменского С. ПЛЕХАНОВА

РАССКАЗЫ

Анатолий ШАВКУТА
Коля Большой и Коля Маленький

Коля Большой работал когда-то поваром. Он был молод, хотел увидеть другие края. Наскучила ему его работа, решил он уйти на монтаж.

Сила у Коли была богатырская.

Невозможно, конечно, поверить, но вдвоем со слесарем Димой Маликом он двенадцатидюймовую трубу на плечах переносил. Причем Коля сначала укладывал один конец трубы на плечо Диме Малику и лишь затем шел к другому концу, лежащему на земле, и поднимал его. Все так и ахали: метр трубы весит сорок пять килограммов, а в длину она шесть-семь метров. Попробуй ее подними!

Пятаки Коля гнул без усилия. Возьмет пятак, положит его между указательным и безымянным пальцами, большим пальцем надавит – погнется пятак, прижмет– пятак вдвое сложится. Как будто фольгу Коля гнет, так легко у него получается.

Колю Маленького он из драки вытащил.

Собственно, и драки-то никакой не было. Четверо на одного. Какая это драка?

Коля в драку вмещался и защитил Колю Маленького. Так они познакомились.

С виду они были несхожи. Коля Большой плечист, лицом кругл, добродушен. Коля Маленький худ, порывист, фигура как у подростка.

Работали они на одном заводе и даже один и тот же цех строили, только в разных бригадах были. Коля Маленький в командировку сюда приехал – денег подзаработать, родителям помочь: их в семье пятеро было, он самый старший. Коля Большой так просто сюда заехал – никогда он в Татарии не был, вот и приехал ее посмотреть: места пугачевские, вольные.

Пошел Коля Большой к коменданту, поговорил, попросил убедительно, и перевели Колю Маленького к нему в комнату: комната была свободной, ребята в командировку уехали. Стали они вместе жить, зимние вечера коротать.

Неожиданное событие произошло в конце марта во время подъема стотонной нефтеперегонной колонны, в котором Коля Большой принимал участие.

Коля работал в бригаде такелажников, устанавливающей на разных высотных отметках тяжеловесные аппараты. Это была ответственная и даже опасная работа, и Коля Большой в глубине души гордился своим участием в ней. К опасности он привык. Да и никогда с ним ничего не случалось. То ли бригадир был опытным, то ли прораб и начальство повыше толковые, но только никогда у них на участке никаких происшествий не было.

Вообще-то случаются иногда на монтаже аварии. То упадет где-нибудь каркас дымовой трубы высотою в сто метров и весом более чем в триста тонн, то громадная ректификационная колонна завалится – бригадир от усердия расчалку перетянет. Страшное дело такая авария. Металл с размаху вбивается в землю, корежится, мнется, закручивается в узел. Срывается с места и с грохотом бьется о стенки колонны начинка – тарелки, желоба, трубы… Гнется толстая сталь обечаек. Падают мачты…

Такелажники бригады, в которой работал Коля Большой, старались как можно больше узнать о причинах аварий. Может быть, это помогало им избежать чужих ошибок. А может быть, то, что для каждого подъема заранее составлялось подробнейшее описание работ: что и когда, в какой последовательности каждый должен делать. Во всяком случае, срывов у них еще не было.

Подъем колонны они начали готовить задолго. Дело это небыстрое. Сам подъем, может быть, до часа отнимет, а подготовка к нему – неделю. Все тут надо учесть: и колонну правильно выложить, чтобы подтаскивать потом не пришлось, и длину полиспастов выверить, и трос осмотреть, чтобы целым был, без единой царапины.

Лебедки на ходу проверили, тормоза отладили. Блоки смазали. Якоря в землю поглубже закопали, бетонными плитами сверху как следует пригрузили… Словом, сделали все на совесть, как и нужно в такой работе.

Подъем назначили на пятницу.

Колонна лежала черная на белом снегу, огромная, длинная, как ракета – из тех, что провозят по Красной площади в день парада, разве что больше ее раза в три или четыре. У днища ее стояли трубоукладчики, готовые подхватить ее и понести вперед к месту установки. У верха, там, где завязаны были толстые многократно сплетенные тросы, стояли стометровые мачты – им предстояло принять на себя основную тяжесть подъема.

Днище колонны прилегало вплотную к стене соседнего цеха: тесно было на стройке, и колонну едва-едва уместили, придвинув к стене почти без зазора. Позже, при подъеме, колонна отойдет от стены. Она пойдет вперед и вверх, как самолет на последних метрах взлетной полосы. Вверх ее тянут мачты; вперед подают трубоукладчики.

Последние приказания раздались. Последний осмотр механизмов и приспособлений произвели.

У трактора, стоящего на страховке, шкворень железный затерялся – «палец», за который цепляется трос. Новый делать времени нет – резать металл, приваривать к нему ограничитель. А без страховки нельзя – вдруг якорь сорвет, поддерживать его придется. Мало ли что бывает?

Бригадир схватил лом, подбежал к Коле Большому.

– Коля, согни лом, пожалуйста!

Коля Большой взялся за лом, осмотрел его, взвесил, дощечку, нагнувшись, с земли поднял, приладил ее к колену, лом на нее положил, напружинился, потянул лом за концы на себя, колено вперед выставил, – лицо его покраснело, жилы на шее вздулись! – р-раз, и лом готов – согнулся под прямым углом, как будто таким его и сделали.

Бригадир схватил согнутый лом, трактористу его сунул: «Крепи за него трос!» – и дальше побежал: сигнальщиков расставлять, знаки сигналов в последний раз согласовывать.

Коля Большой трактористу помог – трос подтащил, конец его мертвым узлом завязал, лом в предназначенные для пальца отверстия вставил.

И вот затихли все перед подъемом, напряжение охватило такелажников. Бригадир стал на самом видном, открытом со всех сторон месте, постоял, крикнул что-то помощнику, на солнце посмотрел – не мешает ли оно кому видеть его, – улыбнулся и руку поднял: пошла, милая!

Заработали лебедки, моторы приняли на себя нагрузку, трос, вытягиваясь, заскрипел. Колонна дрогнула легонько, дернулась, оторвалась верхней своей частью от земли, трубоукладчики сзади ее подхватили.

– Пошла! Пошла! – закричали вокруг.

Сдвинулась она с места и вперед подалась. Верх ее приподнялся, днище отошло от стены.

– Стоп! – скомандовал бригадир и махнул рукавицей. Механизмы сбавили обороты, колонна замерла: самое время сейчас все проверить, потом будет поздно.

Коля Большой, посмотрев, как колонна сдвинулась, пошел было в цех, в дверь, проделанную в стене – воды захотел напиться. Он уже прошел мимо колонны, как вдруг увидел между днищем ее и стеной, от которой днище отошло при движении колонны, новенький нержавеющий ключ, оброненный, по-видимому, кем-то из такелажников.

«Заберут ключ, – подумал Коля. – Увидит кто и заберет. Жалко, ключ хороший, сносу ему не будет». Он зашел за днище и уже нагнулся ключ поднять, как вдруг колонна вздрогнула, мачты дернулись от страшного рывка, закричали вокруг люди, и колонна, осев и проехав назад с полметра, медленно-медленно, как стотонный гидравлический пресс, неумолимо и неотвратимо днищем своим пошла на Колю Большого.

Не сумел Коля Большой уклониться от опасности. Ему бы выскочить, выпрыгнуть из щели, пока еще была возможность, метра три всего-то и надо было пробежать назад до безопасного места, но он выставил сгоряча вперед руки, уперся ими в днище, спиною прижавшись к стене, и стал изо всех своих богатырских удесятерившихся сил давить на холодную сталь колонны, отталкивать ее и удерживать ее движение.

Сравнить ли силу человека и машины? Коля Большой был похож в этот миг на муравья, попавшего под башмак прохожего. Что значит его крохотная, хоть и чудесная, сила перед грубым этим башмаком, с неумолимой инерцией опускающимся на мостовую.

И как ни надеялся в последней своей сумасшедшей надежде Коля Большой удержать, остановить колонну, но и он, может быть, впервые в жизни почувствовал, что есть такая сила, против которой его сила ничего не значит.

Все меньше и меньше оставался просвет между днищем и стеною. Казалось, даже темно сделалось вокруг, а может быть, в глазах у него потемнело. Хотел он вывернуться, да не тут-то было – зажало его крепко. Изо всех сил дернулся Коля Большой в сторону, хрустнула рука, надломилась и повисла. От острой боли помутилось у него в глазах, голова закружилась, и он упал между шпалами, подложенными под колонну и сдвигающимися теперь назад при ее движении. Как будто между буферами двух сближающихся вагонов попал…

Коля Маленький в этот день работал неподалеку.

Едва начался подъем, он, как и все вокруг, оставил работу, но не стал наблюдать за подъемом издали, а пошел отчего-то к колонне. Что-то тревожило его и заставляло идти. Он поискал глазами Колю Большого, но не увидел его.

Гусеничный кран, стоящий впереди, мешал ему видеть. Он обошел его, спустился с пригорка и оказался совсем рядом с колонной – метрах в сорока от нее. Тревога его усилилась. Он вообще не любил подъемов, он не понимал в них ничего и от этого опасался их, но сейчас он испытывал какое-то безотчетное чувство беспокойства, непохожее на прежний страх подъемов. Это чувство заставляло его идти к колонне, тогда как страх, наоборот, увел бы его в безопасное место.

Мачты стояли уже совсем рядом – он уже вступил в опасную зону, и кто-то закричал ему громко: «Эй! Уйди оттуда! Там нельзя ходить!» – как вдруг мачты качнулись, высоко наверху со звоном лопнул трос боковой расчалки и упал, тяжело рассекая воздух, на рядом стоящие здания. Мачты зашатались, чертя в воздухе тяжелыми оголовками лихорадочные кривые, до звона натянулась уцелевшая вторая боковая расчалка, затрепетала.

– Майна! – изо всех сил закричал бригадир, сделал страшные глаза и замахал руками, поднимая их кверху и опуская вниз, как крылья. – Майна! Опускай!

Но он мог бы и не кричать так громко: все уже видели опасность и ждали его команды с нетерпением. Лебедки отпустили тормоза. Колонна рывком осела, дернулась и медленно-медленно пошла назад.

Бригадир отер рукавицей выступивший на лице пот.

– Человека придавило! – вдруг отчаянно закричали рядом с Колей Маленьким. Коля взглянул и увидел между стеной и днищем колонны человека с искаженным от боли лицом. Колонна уже наезжала на этого человека, и от смерти его спасало лишь то, что шпалы под колонной были раздвинуты и он лежал между ними, но и шпалы сдвигались и вот-вот должны были сдвинуться вовсе.

Так и сжался Коля Маленький, узнав в этом человеке друга. Все дрогнуло в нем, горячая волна ударила в голову, все заслонивши перед глазами, кроме одного: лица товарища, лежавшего под колонной.

В каком-то необъяснимом для самого себя, невероятном по силе и быстроте рывке протиснулся он в щель между днищем и стеною, схватил потерявшего сознание товарища за ворот брезентовой куртки, рванул его на себя, выдернул из сжимавшегося капкана и выволок наружу. Он и не думал в этот момент об опасности. Он действовал как бы в бессознании.

Колонна дрогнула в последний раз, подалась к стене, прижалась к ней, и шпалы под колонной сошлись намертво.

Но он не смотрел на колонну.

– Счас, Коля, счас! – шептал он торопливо и все старался уложить товарища поудобнее, фуфайку снял, под голову ему ее подсунул.

Тут уже и другие подбежали, машина появилась. Колю Большого наверх подняли, на брезент положили. Коля Маленький рядом сел, сломанную руку его держал и все говорил плача:

– Счас, Коля, счас! Больница тут рядом.

Но тот уж очнулся, румянец на щеках появился, глаза открылись.

Как Коля Маленький увидел, что Коля Большой в себя пришел, еще сильнее заплакал. Сидит, слезы по щекам размазывает, смеется и плачет одновременно. Так они и уехали.

Монтажники рассказывают, что Коля Большой недолго лежал в больнице. Еще и деревья не расцвели, когда они с Колей Маленьким к колонне пришли. Колонна уже была обвязана трубами и испытана и блестела теперь на солнце алюминиевыми листами изоляции – хоть в кино снимай: красавица!

Коля Большой постоял рядом с ней, посмотрел на нее, рукой потрогал. Потом обнял Колю Маленького, прижал его к себе, повернулся и с завода пошел.

Вскоре они уехали в Ярославль, да так там и остались.

Но до сих пор помнят о них в том управлении, где случилась эта история. А ведь многих забывают тотчас, как только уходит их поезд.