Текст книги "Приключения 1976"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Пётр Проскурин,Сергей Плеханов,Октем Эминов,Иван Сибирцев,Григорий Стан,Константин Тенякшев,3иновий Шейнис,Олег Туманов,Анатолий Шавкута,Борис Ресков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

11

Ермаков, докладывая в райотдел о добровольном признании Григория Самойлова, остался верен своему красочному стилю и охарактеризовал Олега Лихарева такими словами: «Телосложение атлетическое, шатен, лицо овальное, глаза светлые, манеры сдержанные, интеллигентные, одевается со вкусом, начитан, спиртное употребляет в меру, склонен к романтике, в разговорах осторожен, предпочитает общество интеллигентных людей. В Москве Лихарев безумно любит девушку, но не может соединиться с ней, так как не имеет средств, чтобы приобрести квартиру».

Владимир Усман подчеркнул эту фразу и с горечью сказал:

– Очень уважительная причина, чтобы красть золото… Эх, Олег Лихарев, шатен с овальным лицом и сдержанными интеллигентными манерами…

«Посылка в тюбике с зубной пастой, – читал Усман, – которую Самойлов отвез Куделько в Москву, была второй. Первую – поролонового медвежонка с зашитыми в него самородками – увезла по тому же адресу московская студентка Таня. Третью посылку – в батарейке электрофонарика – Самойлов по поручению Лихарева отправил от своего имени бандеролью в адрес Куделько.

Любимая девушка Лихарева – Гапичева Лидия Ивановна – работает или учится в МГУ. Ее муж…»

– Любимая девушка с мужем и ребенком. – Владимир усмехнулся, встал с места и, выглянув в коридор, пригласил: – Входите, Самойлов.

Самойлов остановился в дверях, понуро втянув голову в плечи, точно ожидая удара. Но сидевший за столом молодой человек испытующе посмотрел на него из-под очков и спросил сочувственно:

– Что же ты, Самойлов, не шел к нам так долго? Почему сразу не принес этот тюбик с начинкой?

– Я очень симпатизировал Олегу Лихареву, – ответил Самойлов, тяжело усаживаясь на предложенный Усманом стул. – Я считал Олега своим лучшим и единственным другом…

– Считал? – повторил Усман. – А теперь?

Самойлов молчал долго. Потом глухо сказал:

– Теперь не знаю. Не знаю, как после этого смотреть в глаза людям. Не знаю, как после разговора с Ермаковым, с вами посмотрю в глаза Олегу. И жить с таким грузом тяжело, и Олега жаль. В общем, не знаю. Взгляд Усмана за очками совсем погрустнел, но голос прозвучал строго:

– А Лихарев пожалел? Тебя, товарищей, с которыми он работал? Любовь эту свою несчастную пожалел? Квартира им, видите ли, нужна! Значит, воруй, да? Хорошо, Григорий, что ты нашел в себе силы прийти с повинной. И душу себе облегчил и участь. За хищение золота – наказание очень строгое. А ты фактически соучастник Лихарева.

«Соучастник», – Самойлов повторил про себя давно уже мелькавшее в его раздумьях слово, но все-таки возразил не без вызова:

– Ну, не приди я к вам добровольно, вы не знали бы ни участников, ни соучастников. А может. быть, и вообще бы не нашли никого. Олег сработал чисто. Не хватились же до сих пор…

– Не обольщайся, Григорий, – сказал Усман. – не набивай себе цену. Мы знали о краже самородков, твоей бандероли. Больше тебе скажу, подозревали именно Лихарева. И собрали бы улики без твоей помощи. Но если ты действительно готов нам помочь, то к тебе есть просьба: напиши Лихареву спокойное, дружеское письмо, расспроси, что он собирается делать в ближайшее время. О нашей встрече с тобой, понятно, ему ни слова. Ответ Лихарева покажешь нам.

Самойлов долго не отвечал. Снова ударили морозы, и стекло было затянуто плотной ледяной пленкой. Потом сказал устало:

– Напишу.

…Полковник Константин Прокопьевич Кудрявин внимательно читал донесение из далекого таежного района:

«Лихарев Олег Вадимович, 1946 года рождения, житель города Москвы, работал в прошлом году в старательской артели на речке Светлой, неоднократно похищал драгоценный металл. Как стало нам известно, Лихарев похитил самородки общим весом более ста сорока граммов. На письмо гражданина Самойлова о его планах Лихарев ответил, что в предстоящий старательский сезон он снова приедет в наш район и, как мы предполагаем, возобновит свои преступные действия. Однако в настоящее время задержание Лихарева считаем преждевременным, так как не имеем данных о преступных связях Лихарева в Москве, о каналах сбыта похищенного золота. Кроме того, по предположениям явившегося к нам с повинной гражданина Самойлова Г. А., Лихарев имеет преступные связи на территории района. Эти вопросы нуждаются в детальной отработке. Направляем на ваше рассмотрение план первоначальных оперативно-розыскных мероприятий по изобличению Лихарева…»

Константин Прокопьевич снял очки, болезненно поморщился, потер веки. После давнего фронтового ранения читать трудно: правый глаз быстро устает, начинает ныть, а читать начальнику ОБХСС приходится много.

Уже восемь лет возглавлял Кудрявин этот отдел в Красноярском УВД, но сообщение из тайги о краже золота было первым в его практике. Опасное преступление. Дело тут вовсе не в размерах похищенного. Полковник снова и снова перечитывал донесение. Когда-то на купеческих приисках лихие старатели почитали высшим шиком непременно утаить часть добычи от хозяйских надсмотрщиков, надуть толстосума, обвести его вокруг пальца. В глазах своих товарищей такой «фартовый» ловкач не только не считался преступником, но был предметом зависти и восхищения. Иное дело украсть у артели. Здесь суд был скорым и грозным, и тотчас же следовала жестокая кара. Но кражи золота у хозяина были такой же старательской традицией, как необъятные плисовые шаровары или хмельная гульба после добычливого сезона… Те времена вместе с бутарами, вашгертами, придорожными кабаками и купеческим куражом давно канули в Лету. Так неужели Олег Лихарев живет во власти старых привычек?

Кудрявин опять надел очки, стал читать предложения товарищей из таежного района.

«Проверить возможную причастность к сбыту и хранению похищенного Лихаревым золота Гапичевой и Куделько. Обеспечить надежную информацию на случай внезапного отъезда Лихарева из района. В этом случае принять экстренные меры к задержанию Лихарева».

Что же, все профессионально правильно. Товарищи в райотделе детально продумали план операции под кодовым названием «Добытчик», и уже сейчас можно с уверенностью сказать, что «добычей» Лихарева станут горе, запоздалый стыд и долгие годы в колонии. Константин Прокопьевич взял ручку и размашисто написал в углу документа:

«Утверждаю…»

Отныне Олег Лихарев надолго занял мысли полковника Кудрявина.

12

Олег, не подозревая о том, что в Сибири о нем вспоминает и думает так много людей, летел из Москвы в Красноярск. Казалось, самолет шел строго на границе времени. Наверное, где-то далеко в стратосфере все-таки есть эта невидимая с земли граница времени – линия встречи, противостояния света и мглы. За иллюминаторами по одному борту царила ночь. Глухая, провально-черная. А в иллюминаторах другого борта в рассветных лучах теплились, розовели пушистые облака…

Олег знал: самолет движется навстречу солнцу. Но все время смотрел в иллюминаторы, за которыми была ночь. Ведь там оставалась Лида.

Грузовик, в кузове которого Олег проделал длинный путь от районного центра до поселка Красногвардейского, остановился у крыльца приискового управления. Олег перемахнул через борт, радуясь тому, что наконец-то у цели, кончилась многочасовая тряска по скверной дороге и под ногами не дрожащее металлическое днище, а твердая земля.

– О, кого я вижу! Олег Вадимович! – радостно воскликнул бородач в аккуратном темно-синем ватнике и зимней лохматой шапке. «Кажется, Рыскин Демьян Антонович», – с трудом припомнил его Лихарев. А Рыскин подошел к нему, уважительно, двумя лопатистыми ладонями пожал руку Олегу и, хотя был много старше его, почтительно поприветствовал: – Здравствуйте, Олег Вадимович. С благополучным прибытием. Снова, значит, решили навестить нас.

– Хочу еще сезон помыть золотишко, – сказал Олег с натянутой улыбкой. – Поработаю, посмотрю, да, может быть, останусь насовсем. – Он никогда не думал оставаться здесь и был удивлен: почему вдруг заговорил об этом. Но продолжал восторженно: – Места хорошие, заработки тоже.

Демьян Антонович подхватил с воодушевлением:

– Места у нас богатейшие, раздольные. Душе не тесно. Имеется все, что требуется для жизни. После войны мог бы осесть в городе. А я как погоны снял, так сюда. Тут я всеми своими корнями, до последнего вздоха…

Олег, чтобы прервать совсем неинтересный для него разговор, спросил нетерпеливо:

– Ну, что тут новенького у вас?

– Да вроде бы все как было. Готовимся к промывочному сезону. Артель вот сколачиваем. На Светлой еще много старых отвалов. Вас возьмем в артель с дорогой душой. Или вы, может, решили на промышленную добычу?

– Нет, в артель. Опять вместе станем стараться, – сказал Олег, радусь тому, что его в артель возьмут с дорогой душой. А значит, верят. И спросил, чтобы только не молчать, ради приличия: – Все тут живы, здоровы?

– Все в полном порядке, – сказал Рыскин. – Хотя дружок-то ваш… Или слыхали уже?

– Какой дружок? – настороженно переспросил Лихарев.

– Костылев…

Внутренне напрягаясь: неужели Костылев арестован? – Олег с улыбкой предположил:

– А что с ним приключится? Разве что ногу сломал спьяну или женился снова? – И сразу пожалел о сказанном: надо было просто равнодушно заметить: какой, мол, он мне дружок. И все. Пусть бы Рыскин рассказывал дальше. А так получилось, что признал дружбу с Костылевым. И неизвестно, чем обернется для него это признание.

– Нет, хуже, – возразил, нахмурясь, Рыскин. – Наложил руки на себя. Застрелился. Еще в декабре… – Замолк и добавил испуганно: – Ой, Олег Вадимович, побледнели вы шибко…

Олег испытал сейчас то двойственное чувство, какое возникает у суеверных людей, когда, направляясь по важному делу, они встречают на пути черную кошку или женщину с пустыми ведрами. Хочется повернуть назад, но этого сделать нельзя. Нелепо и противно поддаться страху и невозможно побороть в себе страх.

«Может быть, вернуться в Москву, пока еще не поздно?» – подумал Олег. И вдруг остро резануло воспоминание, которое он заглушал в себе последние дни.

Перед отлетом-из Москвы в аэропорту его разыскала Катя, молоденькая жена Гриши Самойлова, и торопливо рассказала:

– Гриша перед уходом в армию заглянул домой. Мы ему устроили проводины. Гриша выпил и сказал мне: Лихаревым Олегом очень интересуется Ермаков. И посмотрел на меня так внимательно. Я не поняла ничего, но, думаю, надо передать Олегу. Может, для тебя это важно.

– Ермаков? – переспросил Олег и наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Какой Ермаков? – Отгоняя мрачные мысли, пожал плечами: – Мало ли Ермаковых на свете!..

А сейчас, оглушенный известием о страшной кончине Витьки Костылева, мысленно примеряя к себе его изломанную судьбу, он вспомнил: Ермаков – это участковый инспектор милиции. Неужели Самойлов намекал жене именно на этого Ермакова?

Олег съежился, глубже запахнул куртку, но каждой клеточкой тела, каждым нервом ощущал на себе чьи-то пристальные взгляды, пронзительный ветер, клокотавший над поселковой улицей, и разлитую в воздухе промозглую предвесеннюю сырь.

Первым его желанием было немедленно вскочить с завалинки, на которой он притулился, остановить попутную машину и незамеченным ускользнуть отсюда в Москву или куда-нибудь еще дальше. Но это значило бы навеки потерять Лиду. Немыслимо явиться к Лиде и сказать: «Я провалился, я боюсь ареста, я должен скрыться. Я не могу сдержать слово, которое дал тебе. Я болтун и слабак». И если это действительно тот Ермаков, то… далеко ли он, Олег, сумеет отъехать отсюда?

А впрочем, почему он празднует такого труса? Ведь Ермаков мог спрашивать и потому, что Лихарев был другом Костылева. Это же знали все. Ну конечно же, Ермаков интересовался им из-за Костылева. Простая мысль, а все меняет резко. И как не пришла она ему в голову раньше…

Олег с облегчением осмотрелся. Поселковая улица, как всегда, была почти безлюдной. Только ребятишки на просохшей проталинке гоняли мяч. В стороне стояли и беседовали две женщины с коромыслами на плечах. Ведра у них были полными…

И тут Олег вспомнил пьяную исповедь Костылева. И почувствовал, как в кончиках пальцев закололи ледяные иголочки. Виктор сам сказал: «Что случится со мной, туда пойдешь ты. Все будет твоим». Значит, теперь Олег имеет право воспользоваться завещанием Виктора. Выходит, что самоубийство Костылева ему на благо вдвойне.

Эта мысль окончательно успокоила Олега. Он решительно поднялся по ступенькам крыльца приискового управления, безмятежно улыбнулся инспектору отдела кадров и сказал самым искренним тоном:

– Вернулся вот к вам снова. Прошу поставить меня опять на старательскую добычу. Если можно, то, пожалуйста, снова мониторщиком на речку Светлую. Только есть просьба – подберите ко мне в смену самого дисциплинированного бульдозериста. Такого, чтобы не допускал ни прогулов, ни загулов, я привык работать на совесть, с душой. И хочу, чтобы рядом работал надежный человек.

13

– Ну как, Владимир Михайлович, наш подшефный?..

Этим вопросом Зенин начинал теперь каждую утреннюю беседу с лейтенантом Шемякиным.

– Ничего нового, Григорий Иванович, – ответил Шемякин и подумал: «Ничего нового. Так было и вчера, и позавчера, и неделю назад…» – Я уже докладывал вам, за все время, с 18 апреля, что Лихарев здесь, он единственный раз нарушил обычный маршрут. Побывал на кладбище, на могиле Костылева. Постоял, помолчал минут десять и вернулся. В остальном живет как по графику. Выходит из общежития, без задержки отправляется на гидроустановку. Обедает на рабочем месте. Возвращается в поселок, заходит иногда в столовую, иногда в магазин. И сразу же в общежитие. Каждый день в одно и то же время, минута в минуту. Часы проверять можно.

– Друзей не завел?

– Ни друзей, ни врагов. Никого. Один как перст. И вообще, Григорий Иванович… – Шемякин замялся и договорил недоумевающе: – И вообще, или этот Лихарев хитрее нас всех, вместе взятых, или уж слишком он непохож на похитителя золота. Очень строгих правил человек. Вот Костылев… Там все было ясно. Забулдыга. А этот… праведник.

– Праведник, – хмуро сказал Зенин, потом достал из ящика стола бумагу, протянул ее Шемякину: – Почитай. Ответ наших московских коллег на запрос о Куделько. Товарищи дают ему самую положительную характеристику. Серьезный, работящий человек, студент физико-технического института. До призыва в армию, правда, любил пошуметь. Но демобилизовался и остепенился. Работает, учится. Не только в спекуляции золотом, но и вообще ни в чем предосудительном не замечен. Отношения с Лихаревым не установлены. А это, – подполковник достал из стола другие бумаги, – ответ на наш запрос о Гапичевой. Тоже очень спокойный ответ. Так что, Владимир Михайлович, о Лихареве нужны факты. Показания Самойлова – это очень важно, но все-таки их маловато…

Шемякин отправился на попутной машине в поселок Красногвардейский.

В тайге каждый человек на виду, и не успел Шемякин добраться до речки Светлой, старатели уже знали: в артель прибыл сотрудник милиции. Шемякин понимал, что его приезд не является тайной, и решил это досадное обстоятельство обратить в свою пользу. Лейтенанту было интересно, как Лихарев воспримет его появление, не сдадут ли у него нервы, не выдаст ли чем-нибудь себя…

Но было похоже, что Лихарев вообще не заметил его. Продолжал работать, как работал, даже не покосился ни разу в сторону Шемякина.

Владимир Михайлович тоже повернулся к нему спиной, потолковал с рабочими, потом отвел в сторону механика.

– Все в порядке у вас? – спросил Шемякин.

– Да вроде бы все в ажуре, – сказал механик. – Съемки металла соответствуют среднему коэффициенту содержания золота в отвалах.

– Это хорошо. Впрочем, так и должно быть. Старатели у вас в основном коренные таежники. Новичков немного. Да и те уже с опытом и тоже не какие-нибудь халтурщики. Вон Лихарев. Городской, кажется. А к тайге привык, работает, не разгибаясь, от гудка до гудка. Механик тоже посмотрел на мониторщика, кивнул утвердительно:

– Лихарев минутки не потратит напрасно. И не позволит потратить никому. Сами знаете. У нас в тайге бывает: подгулял человек, является на смену с похмелья… Лихарев и сам всегда трезвый, и от других требует того же. Чуть заметит, что от бульдозериста припахивает спиртным, сейчас требует снять с машины. Мне, говорит, в смене нужен человек с ясной головой. И вообще дотошный этот Лихарев. Интересуется геологией, и историей добычи в наших краях, и сколько металла получаем за одну съемку с артельной колоды…

– И вы отвечали ему? – спросил Шемякин настороженно.

– Зачем же отвечать? – вопросом на вопрос ответил механик обиженно. – Не первый год работаю, знаю, что такое производственная тайна. Уклонился я от ответа. Но приятно то, что человек он пытливый и к делу подходит основательно…

14

– Товарищ подполковник, разрешите войти? – Усман приоткрыл дверь в кабинет начальника райотдела.

– Входи, входи, Владимир Леопольдович, – радушно пригласил Зенин. – Может быть, и ты нам сообщишь что-нибудь интересное. Мы с Владимиром Михайловичем, – подполковник кивнул на Шемякина, сидевшего у стола, – как раз решаем разные психологические ребусы, которые нам загадывает Лихарев. Ведет себя тише воды, но в то же время проявляет редкостную любознательность и к геологии, и к добыче. Я, грешным делом, опасаюсь, не слишком ли мы зашифровали наше внимание к нему. А он, чувствуя себя в полной безопасности, видимо, надумал взять разом всю колоду. Чего, мол, стесняться в своем отечестве! Он же считает нас лопухами… – Зенин сощурился, ожидая от Усмана шутливого ответа.

Но Усман сказал без улыбки;

– Вчера Лихарев переехал из общежития на квартиру к бульдозеристу Мищенко.

– Что так? – удивился Шемякин. – Ведь на частной квартире дороже, чем в общежитии. А Лихарев деньги любит и считать умеет.

– Вчера к нему пожаловала гостья, Лидия Ивановна Гапичева, – рассказывал Усман. – Лихарев представляет ее всем как свою невесту. Место за собой в общежитии оставил, коменданту Прохоровой сказал, что Гапичева пробудет здесь до 22–23 июля. Любопытно, что Лихарев недавно буквально клянчил у одной женщины пятьдесят рублей, разжалобил ее: мол, в Москве больна мать, а у него совершенно нет денег…

– Это не у той женщины, – спросил Шемякин, – у которой он опорки старых валенок выпросил, чтобы носить вместо комнатных туфель? Лихарев вообще любит казаться бедненьким…

– Любит, – подтвердил Усман. – Но для Гапичевой у него неограниченный кредит. Перевел ей в Крым крупную сумму. И сама Гапичева хвалилась коменданту Прохоровой, что все расходы он принял на свой счет. А Лихарев сразу же стал добиваться у коменданта, где можно купить шкурки соболей. Так что ходить в опорках ему нет нужды.

Шемякин недоумевающе пожал плечами:

– Мне этот Лихарев уже сниться стал. Кажется, все знаю про него. Когда ложится спать, когда просыпается, что берет на обед. Перед кем и как прикидывается нищим, зарабатывая почти четыреста рублей в месяц. И все-таки не знаю о нем самого главного: ворует он сейчас золото или нет?..

– Приезд невесты, – перебил его Зенин, – может существенно повлиять на весь ход операции. Гапичева могла приехать к нему, так сказать, по зову чувства, и тут действительно наше дело – сторона, но могла и в качестве сверхнадежного курьера для перевозки похищенного. Так что, пока Гапичева здесь, не спускать с нее глаз. Я предупрежу наш аэропорт, чтобы сообщили об отъезде Гапичевой. Придется осмотреть ее багаж. Поставлю в известность управление, после отъезда Гапичевой из района надо не упускать ее из виду ни в Красноярске, ни в Москве… До 22 июля в нашем распоряжении остается 25 дней. Пусть Лихарев и Гапичева проведут их вместе… перед долгой разлукой. – Зенин усмехнулся. – Я думаю, что Гапичева все же возьмет с собой золото. И в день ее отъезда мы закончим операцию «Добытчик»…

Но за пять дней до назначенного срока в кабинете подполковника Зенина раздался телефонный звонок. Григорий Иванович поднял трубку и, едва услыхав голос Владимира Усмана, понял: стряслось недоброе…

– Григорий Иванович, интересующая нас особа покинула район.,

– Что? – Зенин вскочил с места. – А он?..

– Здесь, – Усман помолчал, ожидая новых вопросов, и продолжал с горечью: – Произошла случайность, которой не мог предусмотреть никто…

…В этот вечер Павел Мищенко, в доме которого снимали комнату Лихарев и Гапичева, вернулся с работы позже обычного и навеселе. Мария встретила мужа упреками. Перебранка затянулась далеко за полночь. Мария разрыдалась и убежала на кухню. Павел Мищенко насколько протрезвев, окликнул жену, но ответа не было. Встревоженный, Павел сам отправился на кухню. Мария, скорчившись, сидела на полу, тихо стонала, на синих губах выступила пена…

Взгляд Павла задержался на бутылке уксусной эссенции, Бутылка была наполовину опорожнена…

Не помня себя Павел выбежал из кухни, забарабанил кулаками в дверь комнаты, где жили квартиранты.

– Олег! Помоги! Отравилась Мария!

– Что там еще! – раздался недовольный, заспанный голос Лидии Ивановны. – Ну и окружение у тебя, Олег, то грызутся, то травятся… – Она помолчала и договорила совсем презрительно: – То из обрезов в себя…

– Ну что ты, Лидочка! – умоляюще ответил Олег, но сразу сорвался и продолжал резко: – Какие есть! Выбирать и брезговать не приходится. Цель оправдывает средства…

Он вышел к Павлу, помог ему разжать губы Марии, насильно влил ей в рот молоко. Потом сбегал за дежурным фельдшером, уговорил хозяйку отправиться в больницу. И все время думал, удастся ли задержать Лиду хотя бы еще на несколько дней. И понимал: надеяться не на что, она, конечно же, уедет немедленно.