Текст книги "Сказки"

Автор книги: Эдуар Рене Лефевр де Лабулэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

II. Первое путешествие капитана

Мне было двенадцать лет, и я был в Марселе, моём родном городе, когда меня взяли юнгой на купеческий бриг „Прекрасная Эмилия“. Мы везли в Сенегал те голубые ткани, которые зовутся гвинейской кисеёй, и должны были привезти назад золотого песку и слоновой кости. В первые пятнадцать дней наше плавание не было особенно интересно, и если я что помню, так разве пинки, которыми угощали меня без счёта для того, чтобы образовать мой характер и снабдить меня умом, как говорили на бриге. На третьей неделе мы подошли к берегам Андалузии и однажды вечером кинули якорь в некотором расстоянии от Альмерии. Когда стемнело, лейтенант брига взял ружьё и стал забавляться, стреляя ласточек, которых, однако, я не видал, так как солнце уже село давно. Случайно на берегу явилось тоже несколько охотников, которые ходили взад и вперёд и с не меньшим упрямством несколько раз выстрелили по невидимой дичи. Сию же минуту спустили на воду шлюпку, не спустили, а скорее бросили меня в неё и заставили принимать и укладывать тюки, которые подавались с судна; затем поставили паруса и без шума направились к берегу. Я решительно недоумевал, к чему устроили эту прогулку в беззвёздную ночь, но юнга не рассуждает много. Он слушается без слова. Иначе берегись ударов.

Шлюпка пристала на пустынном берегу, далеко от альмерийского порта. Лейтенант, начальствовавший нами, стал свистать, и скоро я услыхал шаги людей и лошадей. Тюки выгрузили, навьючили их на лошадей, ослов и мулов, бывших там очень кстати, и затем лейтенант, отдав приказание матросам ждать до рассвета, уехал, приказав мне ехать с ним. Меня посадили на мула меж двух корзин, и вот мы поехали, но неизвестно куда.

Через час заметили огонёк и направились на него. Чей-то голос крикнул: „Кто идёт?“– ему отвечали: „Старинные“.

Отворили дверь, и мы вошли в трактир, в котором были люди с физиономиями не очень-то добрых христиан. Это были, как я скоро узнал, цыгане и контрабандисты. Мы занимались запрещённой торговлей, за которую можно было попасть на галеры. Согласия моего на это не спрашивали.

Лейтенант вместе с цыганами вошёл в низкую залу, которую заперли, а меня оставили со старухой, готовившей ужин: это была самая безобразная колдунья, какую только я видел. Она взяла меня под руку, вытаращила на меня глаза, и я невольно задрожал. Когда старуха осмотрела меня достаточно, она заговорила со мной. Я очень удивился, услыхав её лепетанье, похожее на марсельское наречие, Она обвязала меня сальной тряпкой, посадила рядом с собой на камышовую циновку и, бросив мне цыплёнка, приказала его ощипать.

Юнга должен знать всё, если не хочет, чтобы его побили. Я принялся щипать перья внимательно, подражая старухе, которая делала то же самое. Время от времени она строила приятные улыбки, желая ободрить меня, и всякий раз при этом показывала единственное сокровище, оставшееся у неё во рту, – три жёлтые и изломанные зуба. Когда цыплята были ощипаны, надо было искрошить лук и очистить чеснок. Я сделал всё это самым лучшим манером, не столько из дружбы, сколько из страха перед старухой.

– Довольны ли вы, бабушка? – спросил я, когда все приготовления были окончены.

– Да, мой сын, – сказала она, – Ты добрый мальчик, и я хочу тебя вознаградить. Дай-ка руку.

Она взяла мою руку, повернула её и стала глядеть расположение линий на ладони, точно собралась погадать.

– Довольно, бабушка! – сказал я, отдёргивая руку. – Я христианин и не верю в это.

– Ты глупо делаешь, мой сын, я б тебе могла много чего рассказать; хоть я бедна и стара, но принадлежу к народу, знающему всё. Мы, цыгане, слышим голоса, которые от вас ускользают, мы говорим со зверьми, птицами и рыбами.

– Значит, – сказал я, – вы знаете, бабушка, историю о несчастье цыплёнка, которого я только что ощипал?

– Нет, – промолвила старуха, – мне некогда было его слушать, а если хочешь, я расскажу тебе историю его брата. Ты увидишь, что рано или поздно каждый наказывается своими же грехами и что неблагодарный никогда не избежит кары.

Она выговорила последние слова таким мрачным голосом, что я задрожал. Затем она начала следующую сказку.

III. История Кукуреку [10]10
  Эта история, очень популярная в Испании рассказана очень мило в одном из лучших романов Фернандо Кабаллеро, La Gaviota ou la Mouette.


[Закрыть]

Однажды была прекрасная курица, которая барыней жила на заднем дворе богатого фермера; она была окружена большим се-: мейством, кудахтавшим вокруг неё, и никто из детей не орал громче всех и не вырывал скорее всех зёрен из материнского клюва, как один маленький, уродливый и безобразный цыплёнок. Это был именно тот, которого мать любила больше всех. Уж так созданы матери; их фавориты всегда самые некрасивые. Этот уродец имел один глаз, одну лапку и одно крыло. Можно было подумать, что Соломон на Кукуреку (так звали этого дурного цыплёнка) осуществил свой памятный суд и разрезал цыплёнка надвое своей волшебной шпагой. Когда вы кривы, одноглазы и хромоноги – самое лучшее для вас быть скромным, но наш кастильский гордец Кукуреку, напротив того, был горделивей своего отца, который имел чудные шпоры и был таким любезным, храбрым и вежливым петухом, какого вы не встретите от Бургоса до Мадрида, Кукуреку воображал себя каким-то фениксом красоты и грации и по целым часам любовался на себя, смотрясь в канавку с водой. Если один из братьев, бывало, нечаянно толкнёт его, Кукуреку сейчас же подымет брань, называя брата завистливым и ревнивым, и готов был на драку, рискуя своим единственным глазом; если курицы кудахтали при нём, он говорил, что это они кудахтают с досады, оттого что он не удостаивает их своим взглядом.

Однажды, когда тщеславие залезло к нему в голову сильнее обыкновенного, он сказал матери:

– Послушайте, маменька: Испания мне надоела, я отправлюсь в Рим. Мне хочется видеть папу и кардиналов!

– Что ты выдумал, дитя моё? – закричала бедная курица. – Кто вложил тебе в голову такую глупость? Никогда никто из нашего семейства не выходил из своей страны, и так как мы составляем гордость нашей расы, мы можем для доказательства показать нашу генеалогию. Где ты найдёшь такой задний двор, такой белый, выкрашенный извёсткой курятник, такие шелковичные деревья, где можно укрыться от дождя, такой великолепный навоз, такие черви и зёрна, рассеянные повсюду, таких добрых братьев и трёх собак, которые защищают тебя от лисицы? Неужели ты думаешь, что в Риме ты не пожалеешь об изобилии и спокойствии подобной жизни?

Кукуреку приподнял своё единственное крыло с видом пренебрежения и сказал:

– Маменька, вы добрая женщина; всё ведь хорошо для того, кто никогда не оставлял своей навозной кучи, но я, слава Богу, настолько умён, что хорошо вижу, что мои братья не имеют в голове решительно никаких идей, а мои двоюродные – настоящие олухи. Мои способности глохнут в этой дыре. Я хочу посмотреть на свет и составить себе состояние.

– Но, сын мой, – перебила мать-курица. – Разве ты никогда не видел себя в лужице? Разве не знаешь, что у тебя не хватает глаза, лапки и крыла? Чтобы составить себе состояние, надо обладать глазами лисицы, лапами паука и крыльями коршуна. Только что ты уйдёшь отсюда, ты погиб!

– Матушка, – отвечал на это Кукуреку, – когда курица высидит утёнка, она всегда боится, когда утёнок бежит к воде. Вы ведь вовсе меня не знаете!.. Моё назначение иметь успех, благодаря моему уму и талантам. Мне необходимо общество, которое способно удивляться моей особе. Моё место не здесь, посреди мелких людей.

Когда курица увидела, что все убеждения напрасны, она сказала Кукуреку:

– Сын мой. Выслушай по крайности последние советы матери. Если ты будешь в Риме, берегись проходить возле церкви св. Петра. Там не жалуют петухов, особенно если они поют. Избегай тоже некоторых особ, которых зовут поварами и поварёнками; ты их узнаешь по белым колпакам, по подвязанным передникам и по ножам, которые они носят сбоку. Это патентованные разбойники; они охотятся за нами беспощадно и режут нам шеи, не давая даже времени произнесть: „Помилуй мя, боже!“ Ну теперь, моё дитя, – прибавила она, приподнимая лапку, – получи моё благословение, и да спасёт тебя св, Яков. Это покровитель странников.

Кукуреку сделал вид, что не заметил слёзы на глазах у матери; он тоже весьма мало беспокоился и об отце, который между тем расставил против ветра гребешок и, казалось, звал сына. Вовсе не думая о тех, кого оставлял, неблагодарный Кукуреку выскочил в полуоткрытую дверь и только что почувствовал себя вне дома, замахал крылом и, приветствуя свою свободу, три раза пропел: кукуреку, кукуреку, кукуреку!

Подпрыгивая, наполовину летая, побежал он через поле и скоро достиг ручейка, который был высушен солнцем. Между тем посредине песка текла полоска воды, но такая маленькая, что пара упавших листьев остановила её течение.

Когда ручеёк заметил путешественника, то сказал ему:

– Мой друг, ты видишь мою слабость. Я не в силах освободиться от этих листьев, которые загородили мне дорогу, и не могу повернуть в другую сторону, так как я очень изнурён. Одним ударом клюва ты можешь возвратить мне жизнь. Я не способен быть неблагодарным, и если ты поможешь мне, то можешь рассчитывать на мою признательность, в первый же день дождя, когда небесная вода мне возвратит силу.

– Ты шутишь, что ли? – крикнул Кукуреку. – Разве я похож на чистильщика канав? Обращайся-ка к людям твоего сорта! – прибавил он и перескочил своей единственной лапкой через полоску воды.

– Ты вспомнишь обо мне! – шепнула водица, но шепнула таким слабым голосом, что гордец не слыхал.

Немного дальше наш петушок заметил ветер. Он был запыхавшись и, выбившись из сил, лежал на земле.

– Добрый Кукуреку! – сказал он. – Помоги мне; здесь внизу следует помогать друг другу. Ты видишь, куда меня забросил дневной жар, меня, который, в другое время, вырывает оливковые деревья и вздымает моря, теперь я убит жаром. Меня усыпил запах роз, с которыми я играл, и вот теперь я почти без чувств лежу на земле. Если бы ты меня приподнял дюйма на два от земли твоим клювом и помахал бы на меня немножко крылом, у меня хватило бы силы подняться вон до тех белых облаков, которые погнал один из моих же братьев. Там я получу от моего семейства помощь, и эта помощь позволит мне просуществовать до того времени, как я получу наследство от первого урагана.

– Князь! – отвечал злой Кукуреку, – Ваше превосходительство несколько раз разыгрывало со мной весьма нехорошие штучки. Ещё не прошло восьми дней, как ваше сиятельство изволило забавляться, раздувая пером мой хвост и покрыв меня стыдом перед лицом всех наций. Терпение, мой достойный друг! И до насмешников дошла очередь. Весьма полезно дать им предостережение, чтоб заставить их уважать известные особы, которые по рождению, уму и красоте должны быть вне насмешек какого-нибудь дурака.

После этого Кукуреку напыжился, три раза крикнул своим осиплым голосом: кукуреку, кукуреку, кукуреку! – и гордо пошёл своей дорогой.

На сжатом поле лежали только что вырванные жнецами дурные травы, и дымок выходил из кучи куколи и шпажника. Кукуреку подошёл, желая помародёрствовать, и увидел крошечное пламя, которое охватило зелёные стебли, но зажечь их не могло.

– Мой добрый друг! – закричало пламя пришедшему. – Ты пришёл вовремя спасти мою жизнь: без питания я умираю. Я не знаю, где веселится мой двоюродный братец ветер; принеси ко мне несколько сухих соломинок, чтоб мне оживиться. Ты поможешь признательной особе.

„Подожди-ка, – подумал Кукуреку, – я тебе услужу по твоим заслугам. Кто тебя, наглого, послал ко мне!“

И вот цыпленок вскочил на кучу сырой травы и так крепко придатвил её к земле, что пламя перестало шуметь, и дым больше не показывался. После этого господин Кукуреку, по обыкновению, пропел три раза: кукуреку, кукуреку, кукуреку! – и потом взмахнул крылом, точно он совершил подвиг Амадиса.

Вечно прыгая и кудахтая, Кукареку пришёл наконец и в Рим; все дороги приводят туда. Только что он вошёл в город, он прямо побежал к большому собору св. Петра. Он не думал его рассматривать, а немедленно поместился против главных ворот и, несмотря на то, что среди колоннады он казался не больше мухи, Кукуреку приподнялся на своей шпоре, стал петь: кукуреку, кукуреку, кукуреку! – единственно только для того, чтоб раздражить святого и не послушать свою мать.

Он не успел ещё кончить, как швейцар из папской гвардии услыхал пение, схватил наглеца и потащил домой, чтоб сделать из него ужин.

– Вот, – сказал он, показывая Кукуреку своей хозяйке. – Дай-ка мне скорей кипятку, чтобы ощипать этого исповедника.

– Помилуйте, помилуйте, госпожа вода! – закричал Кукуреку. – Добрал, сладкая, красивая вода! Лучшая в мире вещь, не обвари меня!

– А ты жалел меня, когда я тебя упрашивала, неблагодарный! – отвечала вода, кипевшая от гнева.

В один миг она облила его сверху донизу и не оставила ни одной пушинки на его теле.

Тогда швейцар взял несчастного цыплёнка и насадил его на вертел.

– Огонь! Не жги меня! – закричал Кукуреку. – Отец света, брат солнца, родственник бриллианта, побереги несчастного! Останови свою горячность, смягчи своё пламя, не жарь меня!

– А ты жалел меня, когда я тебя умолял, неблагодарный! – отвечал огонь, сверкавший от злости.

И одним взмахом пламени он сделал из Кукуреку кусочек угля.

Когда швейцар заметил, что жаркое его в таком печальном положении, он взял цыплёнка за ногу и выкинул в окно; ветер подхватил его и бросил на навозную кучу.

– Ветер! – шептал Кукуреку, ещё дышавший. – Добрый зефир и покровитель, я раскаялся в моих глупых поступках, позволь мне успокоиться на родной навозной куче.

– Успокоиться? – загудел ветер. – Подожди, я тебе покажу, как я обращаюсь с неблагодарными.

И одним порывом он так высоко подбросил цыплёнка на воздух, что Кукуреку, падая, упал на колокольню. Там его-то и ждали. Собственноручно пригвоздили Кукуреку на самый высокий шпиц в Риме. Кукуреку и теперь показывают путешественникам. Несмотря на то, что он стал высоко, его всякий презирает, потому что он поворачивается все стороны при малейшем ветре. Он сухой, чёрный, без перьев, вымоченный дождём. Его теперь зовут не Кукуреку, а флюгаркой. Таким-то образом ему воздаётся и ещё воздастся за его тщеславие, заносчивость, а главное, за его злость.

IV. Цыганка

Когда окончилась сказка, старуха понесла ужин лейтенанту и его друзьям; я ей в этом помогал, и на мою долю пришлось поставить на стол два козьих меха, полнёшеньких вином. После этого мы с цыганкой вернулись в кухню и закусили в свою очередь.

Прошло несколько времени после нашего ужина, и я дружелюбно разговаривал со старой хозяйкой, как вдруг в столовой послышался шум, проклятия и ругательства. Скоро вышел лейтенант; в руках у него был топор, который обыкновенно он носил за поясом, и этим топором лейтенант грозил своим собеседникам; каждый из них имел ко ножу, вполовину прикрытому рукою. Ссора вышла из-за счетов. Один из контрабандистов держал в руках мешок с пиастрами и не хотел его отдать. Жадность и пьяное состояние не давали им понять друг друга.

Интереснее всего было то, что они пришли просить старуху решить спорный опрос. Она имела на этих людей большое влияние благодаря, конечно, своей репутации как колдуньи; её презирали, но боялись, Цыганка выслушала все перекрёстные крики, потом стала на пальцах считать тюки и пиастры и объявила, что лейтенант не прав.

– Несчастная! – крякнул он, – Ты мне заплатишь за эту кучку воров.

Он взмахнул топором, Я бросился вперёд остановить его руку и получил удар, который оставил меня с изувеченным мизинцем на остальные дни моей жизни. Это был первый урок, поданный опытом; он поселил во мне на всю жизнь отвращение к пьянству.

Взбешённый, что не попал, лейтенант свалил меня ударом ногн на землю и снова бросился на старуху, но вдруг остановился, поднёс руки к животу, вынул из него длинный окровавленный нож, крикнул, что умирает, и упал.

На эту ужасную сцену потребовалось меньше времени, чем на рассказ о ней. Вокруг мертвеца стала тишина. Потом скоро возобновились крики, но теперь говорили на языке, мне непонятном, на языке цыган. Один из контрабандистов показывал на мешок с пиастрами, другой схватил меня за шиворот, словно собираясь меня удавить, третий тащил меня за руку к себе.

Среди этого шума старуха подходила от одного к другому и, прикладывая руки к голове, кричала громче всей толпы; потом, взяв меня за руку, она показывала мой окровавленный и почти отрубленный мизинец. Я начинал понимать. Очевидно, некоторые из контрабандистов хотели воспользоваться случаем и, желая дёшево приобрести всё то, что мы им привезли, предлагали удержать деньги и избавиться от меня. Я должен был заплатить жизнью за то, что невольно попал в дурное общество. Это был ещё урок; он мне стоил дорого, но зато пригодился потом.

По счастию для меня старуха одержала верх.

Моим защитником стал один сильный плут. Его фигура, вполне достойная виселицы, резко выделялась среди этих милых людей. Он меня придвинул к себе вместе с цыганкой и, держа в руках топор лейтенанта, сказал: речь, которую я не понимал, но из которой я не проронил ни слова; я бы её мог перевести так: „Этот ребёнок спас жизнь моей матери, и я его беру под свою защиту. Первый, кто его тронет, будет убит!“

Только подобное красноречие могло спасти мою жизнь. Через четверть часа после всей этой суматохи мою рану перевязали порохом и водкой и посадили меня на мула; сбоку около меня была корзина с мешком пиастров, а напротив большой мешок, который висел по обе стороны. Меня провожал один цыган, мой спаситель, имевший в руках по пистолету.

Когда мы подъехали к берегу, мой проводник позвал капитана, бывшего в шлюпке, и имел с ним на берегу долгий и живой разговор. После этого он меня поцеловал, отдал деньги и сказал: „Руми [11]11
  Этим именем зовут друг друга цыгане.


[Закрыть] за добро платит добром и за зло злом. Ни слова о том, что ты видел, иначе ты умрёшь!“ Я сел в шлюпку вместе с капитаном, который приказал бросить в угол мешок, принесённый двумя матросами. Когда мы вернулись на бриг, меня послали спать; я долго не мог заснуть, но усталость пересилила волнение. Когда я проснулся, уж был полдень. Я думал, что меня побьют, но узнал, что ещё не подымали якоря, потому что на бриге случилось несчастье. Лейтенант, сказали мне, внезапно умер от апоплексического удара, случившегося от чрезмерного употребления водки; в то же утро лейтенанта зашили в мешок, привязали в ноги ядро и бросили в море. Его смерть никого не опечалила; он был очень злой человек, и можно было воспользоваться его долей в экспедиции. Через час после этих похорон поставили паруса, и мы пошли, направляясь на Малагу и Гибралтар,

V. Сказки негров

Остальная часть путешествия прошла без особенных приключений. Уверенный в моей скромности, капитан обращался со мною дружески и, когда мы сошли на берег в Сен-Люи, в Сенегале он взял меня для своих услуг и оставил жить вместе с ним.

Во время пребывания моего в этой новой стране для того, чтоб чему-нибудь да научиться, я не пренебрегал ничем. Негры, окружавшие нас со всех сторон, говорили на языке, которому никто не потрудился выучиться. „Ведь это дикари“, – повторял мой капитан, и этим всё было сказано. Что же касается до меня, то я, шатаясь по улицам, скоро нашёл себе друзей между этими бедными неграми, которые очень добродушны и усердны. Частью, ломая их язык, частью разговорными знаками мы и кончали всегда тем, что понимали друг друга; я так часто говорил с ними о том, о другом, что скоро научился говорить на их языке, точно и меня Бог создал с кожей крота. „Кто отправляется в страну, не зная языка той страны, тот отправляется не в путешествие, а в школу“, – говорит пословица. Эта пословица справедлива, и я по опыту узнал, что негры смышлёны и остроумны не менее нашего.

Между теми, с которыми я чаще видался, был один портной; он любил поговорить и никогда не терял случая доказывать мне, что чёрные имеют больше ума, чем белые.

– Знаешь ли ты, – сказал он мне однажды, – как я женился?

– Нет, – отвечал я, – я знаю, что твоя жена одна из искусных работниц в Сен-Люи, но ты никогда не рассказывал мне, как ты её выбрал.

– Она меня выбрала, а не я её! – примолвил он, – Это одно тебе доказывает, сколько у наших женщин есть разума и смышлёности. Слушай-ка мой рассказ; он тебя заинтересует.

История портного

Один портной (эти бил мой будущий тесть) имел красавицу невесту-дочку; все молодые люди искали её руки за её красоту, Два соперника (одного ты знаешь!) пришли к красавице и сказали ей:

– Мы здесь из-за тебя!

– Что вам надо? – смеясь, отвечала она.

– Мы тебя любим, – заметили оба молодые люди, – и каждый из нас хочет на тебе жениться.

Красавица была благовоспитанная девушка: она позвала отца, который, выслушав двух претендентов, сказал им:

– Сегодня уже поздно; уходите и возвращайтесь завтра; вы узнаете, кто из вас двоих женится на дочери.

На другой день с рассветом оба молодые люди возвратились.

– Вот и мы! – крикнули они портному, – Помните, что вы обещали нам вчера?

– Подождите! – отвечал портной, – Я схоху на рынок купить кусок сукна; когда когда я его принесу, вы узнаете, чего я от вас требую.

Когда портной возвратился с рынка, он позвал свою дочь и, после ee прихода, сказал молодым людям:

– Мои сыновья! вас двое, а у меня одна дочь. Кому отдать, кому отказать? Вот штука сукна. Я из нее выкрою две одинаковые одежды, и каждый из вас должен сшить по одежде. Кто первый кончит, будет моим зятем.

Оба соперника взяли свою работу и приготовились шить на глазах у хозяина. Отец позвал дочь и сказал ей:

– Вот нитки; ты будешь готовить их для двух работников.

Дочь послушалась отца; она взяла клубок и села около молодых людей.

Но красавица была хитра. Отец не знал, кого мз двух она любит, молодые люди тоже этого не знали, но молодая девушка это знала, Портной вышел; молодая девушка приготовила нитки, молодые люди взялись за иголки и стали шить. Но тому, кого она любила, (ты понимаешь) красавица дала короткую нитку, а тому, кого не любила, дала длинную нитку. Каждый из них шил очень усердно: в одиннадцать часов работа была на половине, а в три часа пополудни мой друг, молодой человек с короткими нитками, кончил свой урок, тогда как другой ещё был далёк от конца.

Когда вошёл портной, победитель подал ему свою работу, соперник его всё ещё шил.

– Дети мои, – сказал отец, – я не хотел покровительствовать ни одному, ни другому и потому разделил сукно на две равные части и сказал вам: кто первый кончит, тот будет моим зятем. Хорошо ли вы меня поняли?

– Отец, – отвечали молодые люди, – мы поняли твои слова и согласились на испытание. То, что сделано, умно сделано.

Портной рассуждал так: кто кончит первый, тот, значит, лучший работник и, следовательно, лучше сумеет вести своё хозяйство. Он только не мог предвидеть, что дочь приготовит длинные нитки тому, кого не хотела иметь мужем. Хитрость решила испытание; красавица сама выбрала себе мужа.

– И теперь – прежде чем рассказывать мою историю красивым европейским дамам – спроси-ка у них, что бы они придумали на месте негритянки, и ты увидишь, что самая хитрая между ними станет в тупик.

Во время рассказа портного о своей женитьбе в комнату вошла его жена и работала, не говоря ни слова, точно этот рассказ вовсе до неё не касался.

– Дочери вашей страны не глупы! – сказал я ей, смеясь. – Мне кажется, они умнее своих мужей.

– А это потому, что мы от матерей получили хорошее воспитание, – отвечала она – Нас всех укачивали сказкой о ласочке.

– Расскажите-ка и мне, прошу вас. Я повезу эту сказку в Европу для того, чтобы ею воспользовалась моя будущая жена, когда я женюсь.

– Охотно, – сказала негритянки. – Вот эта история.

Ласочка (Belette) и её муж

Родила ласочка сына, потом позвала мужа и говорит;

– Поищи-ка мне любимые пелёнки и принеси сюда.

Муж выслушал жену и спросил:

– Какие такие пелёнки ты любишь?

А ласочка на это:

– Я хочу слоновую кожу.

Бедный муж остолбенел при таком требовании и спросил, не лишилась ли она случайно рассудка; вместо всякого ответа ласочка бросила ему на руки ребёнка и ушла. Она отыскала земляного червяка и сказала ему:

– Куманёк, моя землянка полна дёрну. Помоги-ка мне вскопать её.

Только что червяк обыскал землю, ласочка позвала курицу.

– Кумушка, – сказала она, – мой дёрн полон червяков; нам нужна ваша помощь.

Курица сейчас же побежала, скушала червяка и стала рыть землю.

Немножко далее ласочка встретила кота:

– Куманёк, – сказала она, – на моей землице есть курицы; можете распорядиться на этот счёт в моё отсутствие.

Через минуту кот съел курицу.

Пока кот пировал себе таким образом, ласочка сказала собаке:

– Хозяин! Неужели вы позволите коту владеть этим поместьем?

Собака в бешенстве побежала задушить кота, так как она вовсе не хотела, чтоб в этой стране был кроме неё иной хозяин.

Около этих мест проходил лев. Ласочка почтительно поклонилась ему и сказала:

– Ваше величество! Не подходите к этому полю; оно принадлежит собаке.

После этих слов лев, полный зависти, бросился на собаку и сожрал её.

Дошла очередь и до слона. Ласочка просила его защиты против льва, и слон, как покровитель, вошёл на землицу умолявшей его ласочки. Но он не знал её вероломства: она выкопала большую дыру и прикрыла её листьями. Слон упал в западню и при падении убился, а лев, боявшийся слона, убежал в лес.

Тогда ласочка содрала со слона кожу и, показывая её мужу, сказала:

– Я у тебя просила кожу слона. С Божьей помощью я достала и приношу её тебе.

Ласочкин муж не подозревал, что его жена была хитрее всех животных на земле; ещё меньше полагал он, чтоб барыня могла быть хитрее его. Он тогда это понял, и вот почему мы говорим теперь: он так же хитёр, как ласочка.

Тут и сказке конец.

Не одним только сказкам я научился у негров, я скоро узнал способы их торговли, их взгляды, привычки, нравственность, пословицы и извлёк пользу из их мудрости.

Например, эти добрые люди, которые так же, как и я, не умеют ни читать, ни писать, умеют, как индейцы и арабы, оставлять предметы в памяти своих детей, заставляя их отгадывать загадки; между этими загадками есть такие, которые по своей образовательности стоят другой толстой книги.

– Итак, – прибавил капитан, давая мне толчок по голове, что было большим выражением его дружбы, – отгадай-ка мне это:

– Скажи мне, кого я люблю, кто меня любит и кто всегда поступает по-моему?

– Твоя собака, капитан. Ты смотрел на неё, предлагая эту загадку.

– Браво, матрос! Пойдём дальше.

– Скажи мне: кого ты любишь немного, кто тебя любит много и кто делает всегда по-твоему?

Небойсь, молчишь. Это твоя мать, мой маленький человек. Ты думаешь, что она не всегда делает по-твоему, опыт покажет, что она всегда забывает о себе, лишь только тебя дело коснётся.

– Скажи мне, кто та, которую отец твой любит сильно, которая его тоже любит сильно и заставляет его всё делать по-своему?

– Никогда, капитан, не заставишь папашу сделать то, чего он не хочет. Мамаша это повторяет каждый день, но моя сестра дурно воспитана и всегда смеётся, когда мамаша говорит об этом.

– То-то и дело, что твоя сестра отгадала, мой матрос. Ах! Если б я имел дочь. Я б её сильно принуждал, чтобы она командовала мной с раннего утра до позднего вечера.

– Ну, остаётся ещё загадка! Кого любишь или не любишь, кто тебя любит или не любит, но кто заставляет тебя всегда плясать по своей дудке?

– Я не знаю, капитан.

– Ну, так спроси-ка об этом сегодня вечером у твоего папаши! – сказал, посмеиваясь, капитан.

Я не оставил совета без внимания и за обедом рассказал всё то, чему научился днём; негритянские сказки очень понравились моей матери; загадки имели полный успех, но когда я дошёл до последней, мой отец начал смеяться.

– Это не трудно отгадать, мой мальчик, я тебе сейчас скажу.

После этих слов мать взглянула на отца; я не знаю, что прочёл он в её глазах, но только он не докончил.

– Скажи мне, папаша, я хочу знать.

– Если вы не замолчите, – сказала мне мать строгим тоном, – я вас отошлю в сад без десерта.

– А! – сказал отец.

Это „а“ возвратило мне храбрость. Я ударил кулаком по столу; говори же наконец, папаша!

Мать сделала вид, что хочет встать, отец предупредил её, и через минуту я находился в саду, весь в слезах, с большим ломтем сухого хлеба в руках.

Вот каким образом я никогда не мог разгадать последнюю загадку. Если кто-нибудь искуснее меня, пусть отгадает, если нет – пусть отправляется в Сенегал. Быть может, жена портного разрешит вам то, чего я напрасно добивался от матери.