Текст книги "Мир приключений 1956 г.№ 2"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

Соавторы: Лазарь Лагин,Матвей Ройзман,Анатоль Имерманис,Гунар Цирулис,Николай Москвин,Яков Волчек,Георгий Кубанский,В. Виткович,О. Эрберг,Евгений Симонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 75 страниц)

Глава третья
“ША” ЛУЧШЕ “КА”. ПАВЕЛИЧЕВ1

На следующий день Лиза распорядилась: пусть сегодня мама остается дома, занимается хозяйством, а она сама сходит в адресное бюро.

…В прохладной, со сводчатым потолком комнате Лиза увидела несколько человек, сидящих за общими и отдельными столами. Она прошла вдоль желтого барьера – к кому же обратиться? Барьер привел ее к сухощавой молодой женщине, которая подняла на нее большие темные глаза. Тут, оказывается, и можно было узнать. Женщина быстро нашла и любезно сообщила: такой Шувалов не проживает в городе. Тогда Лиза спросила о выбывших. С благосклонной улыбкой, как о чем-то общеизвестном, женщина ответила, что о выбывших бюро справок не дает.

– Ну что вы! – изумилась Лиза. – Почему же?

– Не даем.

– Но почему, раз надо?

В голосе Лизы было недовольство, и женщина кивнула на розовощекого старичка в парусиновом костюме, который сидел у окна за отдельным столом.

– Пройдите к Филиппу Степановичу.

Подняв толстый барьерный брус, Лиза прошла. Но Филипп Степанович тоже сказал, что о выбывших сведений не дают. На кончике его носа держались странные очки – из половинок стекол. Лиза таких не видела еще.

– Для этого, милая девушка, надо поднимать архивы, – наставительно сказал старичок, с уважением произнося слово “поднимать”.

Лиза, разглядывая диковинные очки, видела его умные, добрые глаза. Да, добрые – почему же он отказывает?

– Так поднимите, – простодушно сказала она. И, решив, что та сухощавая женщина и этот хилый старичок могут не справиться с тяжестью, добавила: – Я могу вам помочь. Я сильная…

По комнате прошел смешок, Лиза покраснела, но тем смелее, настойчивее стала смотреть на старичка. Тот, добро улыбаясь, объяснил, что такое “поднимать архив”: все дело в труде и во времени, а ведь есть еще текущая работа…

Ах, вот как! У нее такое дело, а им некогда!.. Сжав губы, покрутив поясок на клетчатом платье, она обвела взглядом комнату: нет ли тут еще какого-нибудь начальника поглавнее? Но нет, – склонившись над столами, сидели девушки, один юноша, в углу – красивая пожилая женщина, курящая папиросу. Не зная канцелярских законоположений, Лиза все же догадалась: и эта не начальник – красавица работала за общим столом…

Лиза вдруг подсела к ближайшей от нее пухленькой белесой девушке.

– Скажите, – негромко спросила она, – есть у вас комсомольская организация?

– Ну конечно.

– А кто комсорг?

Девушка направила ее в соседнюю, небольшую комнату с длинным столом посередине. Тут Лиза нашла приземистого паренька с пышными волосами. Она рассказала ему, что ей нужно и почему. Он в раздумье подергал кончик своего острого носа.

– Хорошо, конечно, что у вас “ша”, а не “ка”, – сказал он. – Пойдемте.

Он оставил ее за барьером и направился к старичку в парусиновом костюме. Между ними начался неслышный, но, видимо, немирный разговор, так как комсорг хотя и держался почтительно, но что-то упрямо твердил, ероша волосы. Он вернулся к Лизе, покрасневший, но улыбающийся, – он даже чуть подмигнул ей. Лиза поняла, что этот крепыш отвоевал ее дело у парусинового старичка.

– Вы, товарищ Шувалова, погуляйте полчасика, – сказал он уже официально, без всяких улыбок, – а мы этим займемся. Хорошо, что у вас “ша”… Катя! – окликнул он белесую девушку. – Пойдем-ка со мной в архив!

Лиза вышла на улицу, думая: почему “ша” лучше “ка”?

Было около одиннадцати часов утра. Трамваи и автобусы, развезя всех на работу, шли уже полупустые.

На одном трамвайном вагоне Лиза прочла: “Ул. 1 Мая—Левый берег—Плотина”.

Плотина!

Да, отца нет в городе, теперь уж она и сама это понимает, но что он был тут, был на плотине, она видела своими глазами. Но когда? Бюро может ответить, до марта сорок четвертого года или после этого марта. Если после, можно надеяться, что жив. Он не тут, не в Завьяловске, но где-то есть, можно найти…

Лиза прочла все афиши, которые были вокруг адресного бюро, потом посидела в чахлом скверике напротив. Рядом, на перекрестке, стояла круглая, стеклянная наверху будка с милиционером, который переводил светофор. Девочка, перебиравшая недалеко от Лизы пыльный песок, спросила у старушки на скамейке:

– Зачем милиционера посадили в стеклянную банку?

“Им весело!” – подумала Лиза, хотя никто не улыбнулся на слова девочки.

Около сквера тоже оказались афиши. Лиза, поднявшись с лавочки, пошла их читать. По дороге попалась парикмахерская с овалами дешевых зеркал у входа. Лиза посмотрела в одно из них. “Неужели в таком виде была в бюро?” Каштановая прядь спустилась чуть не на щеку, и верхняя пуговка на клетчатом платье была расстегнута. Она незаметно привела себя в порядок.

В бюро вошла с щемящим чувством: “До марта или после марта?”

Захаров – так звали комсорга – вышел к ней с каким-то бланком в руках, и Лиза, скосив глаза, стала внимательно всматриваться в этот бланк.

– Мы просмотрели выбывших, – сказал он, – за этот год, за прошлый, за позапрошлый и так далее, до сорок третьего, до немцев. Шувалова Михаила Михайловича нет. Не был…

– Ну как не был! Мы же его видели!

И она повторила комсоргу то, что говорила раньше. Говоря, она теперь разглядела бланк в его руках, – оказывается, это была та бумажка, на которой Захаров записал с ее слов сведения об отце: имя, отчество, год рождения… А она-то думала!..

– Я понимаю, – сказал Захаров, – но вот так… Мы с Катей на совесть искали.

У Лизы подступили слезы. Она так надеялась…

– Чего же вы говорили, – Лиза смотрела в пол, голос срывался, – чего же вы говорили, что хорошо, что “ша”, а не “ка”?

Захаров не понял, вытянул губы в трубочку, подергал кончик носа.

– Ах, это! – Он улыбнулся про себя и, подойдя, тихо обнял Лизу. – Так это просто о том, что легче найти фамилию на “ша”, чем на “ка”. Ведь на “ка” столько фамилий, ужас! А на “ша” совсем мало…

2

Выйдя на улицу, Лиза постояла на тротуаре. Куда же теперь? “Так же, как вчера с мамой…” Обидно было и то, что дома она как бы обещала принести сведения. Возвращаться домой не хотелось, но и идти было некуда…

Показался трамвай № 6 с надписью: “Ул. 1 Мая—Левый берег—Плотина”. Лиза, помедлив, пошла к остановке. Она толком не знала зачем, – не стоит же он там, не ждет ее! Но у плотины было несомненное – там его видели.

Трамвай шел долго, особенно по последней длинной улице, выходящей к берегу. Были видны строящиеся и недавно построенные дома – она слышала, что во время войны гитлеровцы, убегая, взорвали все крупные здания. До сих пор то там, то здесь виднелись пустые коробки домов, затянутые заборами. “При нем заборов, наверное, еще не было… Впрочем, после сегодняшнего какое же “при нем”! Лиза отвернулась от трамвайного окна и стала думать о том, что она напишет Варе. Это ведь Варя первая сказала: “Можно найти”. А тут вот и следа нет…

Трамвай приехал на круг и, пробежав половину его, остановился. Все пассажиры вышли, разбрелись, вагон постоял, подумал и, скрежеща на закругленных рельсах, ушел обратно. Лиза осталась одна в каком-то полугороде, полуполе. Улица и дома кончились, а поле еще не начиналось. Под жарким солнцем лежала выгоревшая, местами вытоптанная трава, на которой в разных местах виднелись крутые мотки ржавой проволоки, неповоротливые, грубо сколоченные катушки от кабеля, доски, бревна, рваные куски железобетона. Над всем этим в воздухе стоял какой-то неумолчный глухой шум.

Но все же и тут была жизнь. Когда Лиза прошла немного вперед, за высокой и тяжелой кабельной катушкой объявился голубенький киоск с газированной водой. Белесенькая, Лизиных лет девушка, истомленная жарой и духотой в своем тесном фанерном домике, налила ей воды и сказала:

– Шум слышите? Вот на него и идите. Не заблудитесь.

Лиза прошла с полкилометра и вдруг в просвете между деревьями увидала необычайное. Широкая река и белая, высокая, зубчатая дуга, преграждающая воду. Она напомнила Лизе полукруглый гребень, который девочки носят в волосах, но гигантский – от берега до берега. Не волосы, а воду прочесывал этот гребень – белые, в пене и брызгах, каскады, пробиваясь сквозь зубья, падали в реку. У левых, ближе к тому берегу, каскадов держалось в воздухе что-то многоцветное, мерцающее на солнце, словно зарождение радуги.

Она пошла дальше. Домики и сады на берегу скрыли от нее плотину, и когда она, пройдя эти домики, вышла на спускающуюся к берегу дорогу, по которой ехали грузовики и шел народ, плотины – могучей зубчатой дуги – уже не было. Было просто продолжение дороги, идущей из города и перешагивающей, как мост, реку.

Она вместе с другими пешеходами двинулась по этой дороге, решив, что дойдет до того берега и вернется обратно.

Лиза шла по проезжей части плотины – по ребру гребня, настолько широкому, что могли разъехаться два грузовика, да еще и место для пешеходов оставалось. То там, то здесь велись еще какие-то работы: женщины в брезентовых штанах и куртках укладывали металлические прутья с загнутыми концами, короткотелые грузовики, наклонив железный кузов, сваливали жидкий бетон, свистели краны…

Лиза вдруг увидела ограду на плотине и тихо к ней подошла… Да, вот она, чугунная решетка в виде перекрещенных колосьев. Но где именно был отец? Ограда тянулась бесконечно, до того берега. Она пошла вдоль нее. Колосья шли за колосьями, одинаковые, неотличимые. Она остановилась и посмотрела за ограду. Далеко внизу, в шумной, наполненной брызгами пропасти, неслась кипящая белая пена.

Каскады падающей воды, которые она видела с берега, были у нее под ногами невидимы, и только белая пена, разделенная на равные части покойной, темной водой, показывала, где они находятся.

“Куда же он тут мог спускаться? – подумала она. – В воду? Но там была какая-то черная комната…”

У нее потемнело в глазах, и она отвернулась. Постояла и пошла обратно. Чугунные колосья на решетке опять перекрещивались, неотличимые, один за одним, без конца – холодные и пустые.

Пересекая реку, шли крутые белые облака, а над ними в вышине недвижно стояли мелкие, перистые. Лиза представила эти перистые как поднявшиеся в бездонный верх нижние большие облака и почувствовала страшную, удивительную – отчего даже чуть кружилась голова – высоту голубого неба. Она посмотрела на землю. На берегу пламенел на солнце строящийся дом. Черная высокая стрела крана мерно и легко подавала тяжелые кубы кирпича. Лиза удивилась, что трос, на котором висел оранжевый куб, был тонок, почти невидим, – как он не оборвется от такой тяжести!

Пока она шла по плотине, все следила за краном. Он расторопно разносил свои кубы по всем уголкам стройки. Казалось, маленькая головка черной стрелы сверху заглядывает внутрь здания и видит, где и кому требуется кирпич.

Лиза не заметила, как прошла плотину. Дорога по плотине неуловимо перешла в шоссе.

У автобусной остановки стояла очередь, и это напомнило Лизе, что надо ехать обратно. Ехать обратно, ничего не узнав в бюро и увидев только чугунные колосья, о которых и без этого могло быть известно, что они существуют…

Около Лизы раздался смех, и она увидела, что все люди, стоящие в автобусной очереди, улыбаясь смотрят наверх. Там – черная, знакомая ей стрела крана, которая подавала большие и тяжелые кубы кирпича, сейчас несла на тросе голубой пузатый чайник, удобно прикрепленный, – надо было только набросить полукруглую ручку на толстый крюк блока. Из чайника выбивался парок, и вид у него был такой мирный и обыкновенный, будто он не в первый раз совершает это путешествие.

– Ну, это не дело! – кто-то хмуро сказал за спиной Лизы. – Кран поднимает три тонны, а тут такая чепуха…

– Так там же, наверху, люди, надо им чаю попить. Сейчас же обеденный перерыв!

– А электроэнергия? – отозвался тот же наставительный голос.

Старик в белом картузе, стоявший перед Лизой, сказал, усмехаясь, ни на кого не глядя:

– Комики! Экономы наизнанку! Не люди же для механизмов, а механизмы для людей!

Чайник, перевалив через каменную кладку и сейчас весело поворачивая свои голубые бока, смело, но осмотрительно спускался на тонком тросе в чьи-то невидимые с земли руки.

Мимо Лизы промелькнуло что-то бело-бурое, вынеслось на мостовую, остановилось, и Лиза увидела человека в коричневой куртке и белых брюках, который, широко расставив ноги, впился одним глазом в какой-то серебристый сучковатый шар. Шар этот подергался вправо, влево и вот опустился, открыв молодое, чернобровое и крайне разочарованное лицо.

– Товарищ Павеличев! – невольно крикнула Лиза, сразу узнав вагонного попутчика.

Она почувствовала, что люди из автобусной очереди обернулись. Она смутилась и, чтобы уйти от смущения, побежала на мостовую. Павеличев подходил к ней, нахмурив брови, держа в опущенной руке свой сучковатый матово-серебристый шар.

– Прозевал! – сказал он, не здороваясь, все еще переживая неудачу. – Придется завтра покараулить. Хороший был бы кадр для оживления… Ну, как ваши успехи? Здравствуйте!

Лиза начала рассказывать о вчерашнем посещении отдела кадров, но тут же заметила, что глаза Павеличева за чем-то следят. Она посмотрела в ту же сторону и увидела, что кран теперь поднимает какое-то черное пальтецо. Было непонятно, для кого это, ведь стоял жаркий, с открытым солнцем полдень. Над ухом у Лизы стало что-то жужжать, и она обернулась. Павеличев уже замер в боевой позе оператора, расставив ноги, впившись глазом в свой шар, ничего и никого не слыша. Лиза рассмотрела аппарат – это был, пожалуй, не шар, а какой-то, наверно, тяжелый, судя по металлу, клубок из окуляров, объективов и ручек, внутри которого что-то, потрескивая, жужжало.

– Это, наверное, что-нибудь к чаю передают! – Он не отрывался от аппарата, и потому видна была только половина его лица, половина улыбки.

И в самом деле, на высоте пятого этажа пальтецо на легком ветерке чуть повернулось, и показался желтый батон хлеба, криво засунутый в карман.

– Здорово, что и небо в кадр попало! – блестя глазами, говорил Павеличев, когда они отошли от дома. – Вы смотрите, какое оно! Наверное, не понимаете? Облака-то на двух планах – внизу и наверху. Богатая штука! – похлопал он по футляру, висящему на ремне, куда скрылся сучковатый аппарат. – Ну, а дальше что? – спросил он Лизу. – На плотине вы были?

Лиза рассказала, как она сейчас была в адресном бюро, как надеялась.

– А на плотине я места не нашла, – добавила Лиза, понимая, о чем он спрашивал. – Там все одинаковое. Да если бы и нашла, то все равно…

– Как это место не найти, если кадр известен! – не слушая дальше, воскликнул Павеличев, останавливаясь и поднимая черные брови. Коричневая куртка его отливала на солнце красноватым, бросая теплый свет на загорелое и сейчас удивленное лицо. – Ведь не дух святой снимал, а оператор. А оператор всегда выбирает такую точку. Идемте-ка! Вернемся…

Лизе было приятно, что он так близко принял ее неудачу. Ей даже показалось, что найти место, где находился отец, очень важно для дальнейшего.

3

По дороге к плотине Павеличев рассказал, что на открытие шлюза он, как опасался в вагоне, не опоздал. Шлюз уже готов, но еще идут последние испытания, и дня через два, если ничего не изменится, будет торжественное открытие. А пока что Павеличев снимает по городу, бывает и там и здесь – это тоже войдет в фильм. Он рассказывал просто, как о чем-то будничном, и Лиза порадовалась: “Не хвалится. А ведь дело-то у него какое!”

Лизе никто еще не поручал важного дела – комсомольская работа по школе, конечно, в счет идти не могла. А тут вот человек на три—четыре года старше ее, и уже такое поручение! Это же на весь свет! Завьяловскую гидростанцию и шлюз все знают, за ними следят, и вот на это посылается Павеличев…

Подойдя к плотине, Павеличев не пошел на нее, а, посматривая в ее сторону, уверенно взял влево по берегу. У нагроможденных кусков рваного бетона он остановился. Глядя на плотину, прищурился, потом, будто смотря во что-то, поднес две ладони к глазам.

– Пошли! – скомандовал он и, обняв одной рукой тяжелый футляр, висящий на ремне, скользя по выгоревшей траве, стал спускаться к воде.

Его уверенность передалась и Лизе. Она оправила свое темно-синее в белую клетку платье и, придерживая его у колен, тотчас стала спускаться следом, даже заспешила, будто Павеличев ей сейчас покажет что-то очень важное. Черные туфли на резиновой подошве при спуске скользили по траве, и она чуть даже присела, чтобы не упасть. “Мог бы дать руку”, – подумала она. И как только подумала, Павеличев обернулся:

– Держитесь-ка! – И, взяв Лизину несмело протянутую руку, поднял ее, как обычно делают при спуске, на уровень лица, точно собирался танцевать кадриль. Пятясь боком, он взглянул на девушку, порозовевшую, смотрящую себе под ноги. – Слушайте, а как вас зовут? Ехали вместе, а я вот не помню…

– Лиза, – сказала она, взглянув на него. – А вас? – спросила она, опять смотря под ноги и обходя блестевшую, как лыжня, полоску на траве, по которой только что съехала нога Павеличева.

– Меня легко запомнить: Павел. Павел Павеличев… Ну, сразу! Бегом!

Крутизна кончилась, и ноги, которые приходилось сдерживать, теперь сами побежали и вынесли на прибрежный песок. Павеличев выпустил руку Лизы и, не оборачиваясь, словно был он тут один, молча и медленно пошел к плотине. По дороге он опять, будто смотря во что-то, прикладывал две ладони к глазам, отступал вправо – коричневая куртка его мелькала среди кустарника, влево – к самой воде.

Лиза шла в отдалении, шла тихо, словно производился какой-то опыт и она боялась помешать. На заднем кармане белых брюк Павеличева, заметила она, пуговка висела на одной ниточке, и под мышкой в куртке было чуть распорото по шву. Так хотелось – просто руки сами просились – это пришить и зашить, но она понимала, что для деловых людей, приехавших из Москвы снимать Завьяловский шлюз, это пустяки, лишнее…

– Ну, пожалуйста! – окликнул ее Павел. – Вот!

Лиза быстро подошла.

– Примерно отсюда оператор снимал, – сказал он, поднося к ее глазам вынутый уже из футляра аппарат. – Смотрите сюда!..

Она плотно прижала глаз к серьезному, с острым блеском стеклу и вдруг с поразительной ясностью увидала то, что она видела весной на экране. Ну все то – два звена решетки из чугунных колосьев, за ней бетонный четырехгранный выступ, который, как бы пронизывая дорогу и решетку, шел вниз, к воде, напоминая обычный мостовой бык. Сразу под решеткой и дорогой был виден в брызгах и пене водослив. Вот водослива тогда там не было – отец спускался в какую-то комнату, а не в воду.

Павеличев точно угадал ее недоумение.

– Смотрите правее, между двумя бычками! – сказал он, стараясь плотно, недвижно держать аппарат.

“Так они называются не быками, а бычками! – подумала Лиза, смотря на бетонные выступы. – Это, наверное, потому, что они поменьше мостовых и их много”.

Но что же там, направо? Да, тут нет воды – бетонная стена между двумя бычками, не загороженная водосливом, отвесно опускается от решетки к реке. Вот тут, наверное, был подвал, черная комната. Но где же сейчас она?

В стекле косо пронеслось небо, мелькнула вода, и все пропало. Павеличев, полагая, что Лиза уже насмотрелась, опустил аппарат. Лиза же подумала: “Устал держать свою тяжелую штуку”, – и не решилась попросить снова навести ее на плотину.

– Место это то, но подвала, куда папа спускался, никакого нет! – медленно сказала она, смотря на освещенную боковым светом плотину. Она искала глазами то место, которое она видела через стекло, и не находила его: и звенья ограды и бычки однообразно повторялись. – Я к тому говорю, – продолжала она, – что если нет этого подвала, значит, тут что-то переделали. Значит, оператор снимал не недавно. Да даже не это! Ведь про папу никто не знает… Ну, пошли! – добавила она, поправляя поясок на платье. – Я вас, наверное, задержала?

– Нет, ничего. Подвала, конечно, нет. Но это другое…

Павел только сейчас понял, что у них разное было: она шла к следам отца, а он – просто так, из пустого молодечества, искал операторскую точку. Он и нашел ее, удивил народ, а Лизе надо было больше…

Они поднялись по берегу. Жаркий воздух, который не чувствовался у реки, сейчас пахнул им в лицо. Облака, и верхние и нижние, разошлись, оголив солнце, желтоватую от зноя голубизну неба. От скрюченных тавровых балок шел жар, и трава рядом с балками казалась еще более сухой и темной, чем вокруг.

– Мы вот что сделаем, – сказал Павеличев, когда они подошли к автобусной остановке.

Широкие брови его были озабоченно сведены, и в глазах проглядывало выражение не то вины, не то участия.

“Не собирается ли он меня успокаивать, как маленькую? – Очень нужно!” – подумала Лиза, но все же ей приятно было это “мы” и “сделаем”.

Павеличев стал говорить о том, что ни отдел кадров, ни адресное бюро еще ничего не значат. Может быть, ее отец был тут в короткой командировке и не прописывался. “Я сам так ездил в Калугу, – уверенно выставил он такой довод, – а потом у военных, я слышал, вообще свой учет”.

Лиза понимала: да, успокаивает. Как это отдел и бюро не имеют значения! Но слушала, ибо всегда слушают человека, который пробуждает надежду. Но что же еще предпринять? Видно было, что тут Павеличев затруднялся, и Лизе было неудобно, что посторонний человек должен что-то придумывать для нее.

– Надо, по-моему, людей расспрашивать, – несмело сказал он.

Это было наивно. Каких людей? Вероятно, на лице Лизы он заметил недоверие и поспешил сказать: тех людей, которые давно работают на строительстве. А для этого он зайдет в отдел кадров. И, чтобы уж совсем убедить девушку, он из большого кармана на куртке вынул блокнот и записал сведения о Михаиле Михайловиче и местный Лизин адрес. Это и в самом деле как-то убедило Лизу. Может быть, этому помог широкий блокнот и особенный карман на куртке – большой, квадратный, с пуговкой в виде черного шарика. “Деловые люди!” – подумала Лиза. Но было и неловко: у него шлюз, дело, а она ему еще свои хлопоты…

Когда она пришла домой, соседка, живущая в квартире через площадку, передала ей ключ. Лиза знала, что дядя Сева на работе, – значит, это мама ушла и оставила ключ. Тогда должна быть записка от нее. На угловом столе, где находился письменный прибор, была открыта чернильница и лежал лист бумаги с начатым словом “Ли…”. Видимо, мать раздумала оставлять записку. Вид бумаги и открытой чернильницы напомнил Лизе, что надо написать Варе. Она села к столу, отложила “Ли” и взяла чистый лист. Но тут послышались шаги, и вошла Софья Васильевна с Витей.

Бросив кепку на стул, Витя вытащил из-под дивана какую-то кривую, с намотанной веревкой палку и убежал во двор. Софья Васильевна, снимая на пороге комнаты шляпу и пыльник, выжидательно и как-то строго поглядывала на дочь.

– Ну, что в бюро? – спросила она.

– Ничего нет. Ни сейчас, ни раньше. Ты была на плотине?

– Была. – Софья Васильевна усмехнулась. – Не усидела.

В голосе, в котором Лиза знала все интонации, слышалась какая-то досада. “Наверное, как я, пришла на плотину – пусто, и все”, – подумала Лиза.

– И ты была? – Со снятым пыльником Софья Васильевна все стояла на пороге комнаты.

– И я была. Но у меня лучше, – сказала Лиза уверенно. – Одного человека встретила, он поможет. Во всяком случае, обещал… – Она подошла, взяла из рук матери пыльник и отнесла его в переднюю. – Ну, входи. Сейчас расскажу. Павеличева встретила. Помнишь, с которым в вагоне ехали? Ну, который молоко из бутылки пил. Теперь он важный – шлюз будет снимать…