Текст книги "Мир приключений 1956 г.№ 2"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

Соавторы: Лазарь Лагин,Матвей Ройзман,Анатоль Имерманис,Гунар Цирулис,Николай Москвин,Яков Волчек,Георгий Кубанский,В. Виткович,О. Эрберг,Евгений Симонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 75 страниц)

Поблагодарив Корневу, он отправился с ее заключением докладывать Градову. Тот прочитал и сказал:

– Эти улики имеют решающее значение, если их сопоставить с другими. Получилась цепь замкнутых улик, которая крепко спаяна. И ни одно звено не может быть из нее вынуто. Опровергнутое вами алиби Комарова дает основание думать, что у него было время для совершения преступления; батистовый платочек, положенный в кармашек подкинутой юбки, доказывает, что он знал, где находится убитая; разбросанная одежда Комаровой говорит о том, что он стремился к ускорению и окончанию следствия. И наконец, кровь определенной группы на спортивном костюме Комарова. Теперь мы имеем право заявить, что именно Комаров убил свою жену, прикрывшись, как щитом, бывшим романом Ольги с Румянцевым. Разумеется, нам еще неизвестно, с какой целью он это сделал. И тут, капитан, предстоит еще большая работа. Несомненно, прокурор утвердит нашу просьбу о заключении Комарова под стражу. Я сам поеду в прокуратуру. Пришлите мне дело.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – ответил Мозарин и повернулся к двери.

– Постойте! – остановил его Градов. – А почему вы молчите о записке в лиловом пакете? Или вы уже всё решили?

– Я подозреваю, что ее писал Румянцев, – ответил Мозарин. – Скоро будет готова экспертиза. Конечно, эта записка никак не вяжется со всеми нашими выводами.

– То есть вы считаете, что художник причастен к преступлению?

– По совести, улики против него – кроме записки – очень незначительны. Он ревновал Комарову, хотел увезти на Кавказ, иногда, отчаявшись, говорил, что покончит с собой.

– Ну это громкие слова, и только слова… Да, улики мелкие и разрозненные, рассчитанные на простофиль.

– Кроме того, у Румянцева есть алиби. Известна каждая его минута в тот вечер. Хотя после “алиби” Комарова я буду сомневаться в любом алиби.

– Мой учитель полковник Аниканов утверждал: “Сомнение всегда помогает следователю”, – сказал Градов, что-то быстро записывая в своем календарике. – Вам полезно запомнить одну истину, капитан: убивает тот, у кого есть на это причины. Но помните: и тот, кто способен убить!

Зазвонил телефон, Градов взял трубку. Говорил старик Мартынов с завода. Он узнал, что нашли Ольгу Комарову, и спрашивал, установили ли, кто лишил ее жизни. Градов твердо ответил, что преступник известен и с ним поступят так, как это требует закон.

– Ну хоть бы слово дочка кому-нибудь сказала! – с печалью проговорил старый рабочий. – Разве мы допустили бы ее до этого? Бедная наша Олюшка…

Положив трубку, полковник сообщил Мозарину, что утром звонил Комаров, разговаривал повышенным тоном и требовал, чтобы его приняли. Градов для виду записал номер телефона тренера и обещал его вызвать.

– Смотрел ваши письма и запросы о Комарове, – в заключение сказал полковник Мозарину. – К ним надо приложить фотографию тренера. Для военных учреждений это важно, а для родственников – тем более!

9

Старичок почерковед, сличив красно-синие линии в книжке и на записке, установил, что они тождественны по окраске и размеру. Микроскопическое исследование бумаги также показало их тождественность. Наконец, почерк на записке имеет ряд характерных признаков: слабое напряжение руки, извилистые нижние окончания штрихов, резко выраженную угловатость овалов. Теми же признаками отличался и почерк Румянцева.

Кроме того, сообщалось в заключении научно-технического отдела, на одном из чистых листов записной книжки художника эксперт Корнева, пользуясь лупой, обнаружила бесцветный вдавленный текст – “Пусть и Комаров поплачет”, который оттиснулся от нажима карандашом в то время, как эти слова писались на верхней страничке. Этот текст она выявила особым фотографическим способом. При записной книжке находился химический фиолетовый карандаш, которым написали несколько строк. Эти строки и записку Корнева последовательно смачивала азотной, уксусной, серной кислотами и наблюдала одну и ту же реакцию. Химический состав карандаша Румянцева и автора записки совпадают.

Прочтя этот обличительный документ, Мозарин задумался: как мог художник, здравомыслящий человек, так открыто наводить на собственные следы? Может быть, он писал это в состоянии исступления? Или, что казалось невероятным, решил взять вину на себя? Но с какой стати? Это была тайна, которая требовала раскрытия. Иначе невозможно спокойно и уверенно продолжать следствие. Размышления капитана прервал телефонный звонок. Из бюро пропусков сообщили, что два раза приходил Румянцев и дважды Мозарин не отвечал на телефонный звонок. Сейчас гражданин Румянцев явился в третий раз. Капитан велел его пропустить.

Румянцев очень изменился: он осунулся, под глазами синели круги, лицо обросло жесткой бородой.

– Вы по поводу записной книжки? – спросил Мозарин.

– Нет, она мне не нужна, – тихо ответил Румянцев.

– Скажите, пожалуйста, – продолжал капитан, – вы не писали на отдельном листке этой книжки фразу: “Пусть и Комаров поплачет”?

– “Пусть и Комаров поплачет”? – переспросил художник и наморщил лоб. – Ах да, писал. А почему вас это интересует?

– Будьте любезны раньше ответить на мой вопрос.

– Пожалуйста! Это было в первый месяц замужества Оли. Она ни на шаг не отходила от мужа, даже редко выходила из комнаты. Нечего и говорить, что делалось со мною. От ревности и обиды я озлобился, поглупел и… нарисовал злой рисунок: Оля в образе легкомысленной дамочки бежит в раскрытые объятия какого-то человека, а в сторонке, не видя этого, стоит Комаров. В эти дни я минутами ненавидел Ольгу, она казалась мне ветреной, легко меняющей дружбу. Ненавидел Комарова… На тумбочке лежала записная книжка. Я взял ее и во всю страницу написал эти слова, злорадствуя и мысленно желая, чтобы Ольга обманула Комарова. Теперь я сознаю, как это было глупо… и мелко… даже подло… Дайте-ка мне книжку! – Румянцев протянул руку.

– Погодите! – остановил его капитан. – Кто видел эту запись в вашей книжке?

– Думаю, никто. Я послал рисунок Оле, под которым позже написал: “Пусть и Комаров поплачет”!

– А кто, кроме Комаровой, видел ваш рисунок?

– Мужу она не показывала.

– Это вам точно известно?

– Ну конечно. Иначе Петр не промолчал бы. А вот тетка Оли видела шарж. Я помню, она еще встретила меня на улице и стала бранить: как я смел издеваться над чистой любовью ее племянницы!

– Кто заходил в вашу комнату, когда вас не было дома?

– Соседка, Анна Ильинична. Этой зимой и Комаров.

– А он-то почему заходил?

– Когда я жил с ним, еще до его женитьбы, мы сложились и купили комод. В своих ящиках он хранил спортивные вещи. После женитьбы он не унес их к себе, иногда заходил даже в мое отсутствие, чтобы взять из комода ту или иную вещь.

– Где находилась записная книжка?

– Она все время лежала в комоде. Я ею не пользовался. Она очень толстая. Ее неудобно носить в кармане.

– Я вынужден оставить записную книжку у себя, – сказал Мозарин. – Она приобщается к делу.

– Пожалуйста, – ответил Румянцев и тихо добавил: – Я сегодня видел Олю. У меня сердце разрывается, поверьте… Вам известно, кто этот… этот зверь?

– Да!

– И он сознался? – еще тише спросил Румянцев.

– Нет еще!

– Простите! – пробормотал художник, судорожно дернулся и еле слышно произнес: – Можно идти?

Мозарин подписал пропуск. Художник пошел, еле передвигая ноги, спохватился, что забыл шапку. Взяв ее, он вторично сказал: “Простите!” – и вышел из комнаты.

Опять у Мозарина осталось то же впечатление, что и после первого допроса Румянцева: свидетель странно вел себя, может быть, утаивал важные для следствия показания. Капитан послал повестку тетке Ольги Комаровой, просил ее явиться завтра утром.

Мозарин пошел было в столовую Управления, но вспомнил об утреннем телефонном разговоре с матерью и сказал Байковой, что съездит домой.

Часа через два, возвращаясь в троллейбусе на службу, капитан снова и снова обдумывал, как провести допрос Комарова. Прежде всего это будет психологическая разведка. Она покажет, как воспримет тренер тот или иной вопрос, как он владеет собой и умеет ли вовремя найтись. Это подскажет, как вести допрос дальше. Главное – не давать волю своим чувствам, вовремя сдержать себя. И, пожалуй, надо притвориться простодушным и доверчивым: пусть Комаров думает, что Мозарин – молодой, неопытный следователь. Пусть Комаров вволю лжет, не надо ему мешать. Именно ложные показания и изобличат его.

Капитан набрал номер телефона, который дал ему Градов, и вызвал тренера. Тот сказал, что немедленно выезжает, и добавил, что его могли бы пригласить и раньше. Мозарин по его вызывающему тону почувствовал: преступник будет держать себя нагло.

Комаров, войдя в комнату, снял меховую куртку, бросил на стул, положил сверху кепи и сел. Он был в спортивном костюме из синей байки. Мозарин заметил, что шаровары потерты и на локтях заплаты. Значит, он умышленно надел этот костюм!

– Я прежде всего вынужден протестовать! – внушительно сказал Комаров. – Вы нашли мою жену, товарищ Мозарин! Вы были обязаны в первую очередь известить меня, меня!

– Я послал вам повестку, – спокойно ответил капитан, – но оказалось, что вы уехали в больницу.

– Хотел уехать. А вот сижу, работаю. Просвета не вижу. И потом, разве вы, специалисты своего дела, не могли разыскать меня?

– У нас тоже много работы, гражданин Комаров. Но, конечно, так или иначе – мы вручили бы вам повестку.

– Ну хорошо, – продолжал тренер, меняя тон. – А виновный, надеюсь, арестован?

“Вот как! Сразу берет быка за рога”, – подумал Мозарин и уверенно объявил:

– Сегодня возьмем преступника под стражу.

– Прошу извинения, товарищ Мозарин. Как ваше имя, отчество? – Комаров заметно оживился.

– Михаил Дмитриевич, – ответил капитан.

– А вы, Михаил Дмитриевич, не скажете мне имя этого негодяя? Это не человек в коричневой шубе?

– Не имею права оглашать сведения, Петр Иванович, – ответил Мозарин, – но обещаю: вы первый узнаете, кто убийца вашей жены.

– А все-таки, Михаил Дмитриевич, затянули вы с его арестом.

– Нет, Петр Иванович! Дело очень сложное, надо иметь крепкие доказательства

– А вы их не имели?

– Теперь все доказательства налицо, но… не выяснены кое-какие мелочи, а ведь надо все выяснить до конца. Сообщаю это вам доверительно.

“Кажется, понемножку успокаивается”, – подумал капитан.

– Разумеется! – подхватил тренер, кладя руки на колени. – Может быть, я помешал вам своим приходом? Ведь вам, – он почти усмехнулся, – надо выяснить кое-какие мелочи…

– Нет, что вы, Петр Иванович, – возразил Мозарин. – Наоборот, я думаю воспользоваться тем, что вы пришли.

– Сделайте одолжение, Михаил Дмитриевич.

Капитан медлил, постукивая пальцами по столу. Боясь расстроить тренера, он мягко спросил:

– Вы могли бы опознать одежду вашей жены?

– Да. А что?

Мозарин встал, подошел к шкафу, достал коричневую юбку Ольги Комаровой и положил ее на стол.

– Можете удостоверить, что это ее вещь?

Тренер посмотрел на юбку, пощупал материю и пожал плечами.

– Я помню, что полтора года назад жена шила себе костюм из такого материала. Но это материал очень ходовой. Фасон тоже обычный. Право, не знаю, как и ответить на ваш вопрос. Точно подтвердить, что эта юбка моей жены, не могу. – Он легким движением положил ее на место. – А где вы ее взяли?

“Играет неплохо”, – подумал капитан и вслух сказал:

– На территории Покровского-Стрешнева.

– И больше там никаких вещей не нашли?

– А разве там должны быть и другие вещи? – быстро спросил Мозарин и поглядел в глаза Комарову.

– Не понимаю вашего вопроса, Михаил Дмитриевич, – учтиво ответил Комаров, смотря в глаза капитану. – Может быть, другие вещи я мог бы опознать точнее.

– Я хотел сказать, – пояснил офицер, – разве в Покровском-Стрешневе часто разбрасывают вещи?

– Ну откуда мне знать, Михаил Дмитриевич! – проговорил тренер, успокаиваясь. – Я ведь по горло занят спортом, гимнастикой…

– Погодите, – остановил его Мозарин, как будто что-то припоминая, – там нашли еще один предмет.

Капитан снова подошел к шкафу, вынул батистовый платочек и, не сводя глаз с Комарова, положил его на стол. Тренер взял платочек в руки, посмотрел на метку. Лицо его было спокойно.

– Это платок моей жены, – сказал он.

– Где она его носила, Петр Иванович?

– По большей части в нагрудном кармашке жакетки. Вот так, Михаил Дмитриевич! – И тренер сунул платочек в кармашек своей спортивной куртки.

– А зачем вы положили этот платочек в карман юбки? – спросил капитан тем же тоном.

– Я?! – воскликнул Комаров, настораживаясь. – Положил?

– А кто же, по-вашему? – строго спросил офицер и чуточку подался вперед. – Кто?

– Оля положила. Она шла к тетке в поселок. Был мороз. Она надела беличью шубу и не жакет, а вязаную кофточку. Уходя, взяла этот платок из кармана жакетки. Положила в карман юбки. Так я полагаю…

– Но этот платочек пропал из вашего шкафа как раз после исчезновения вашей жены.

– Чепуха!

– Нет, не чепуха. Комаров! – проговорил Мозарин. – Не чепуха! – Он снова быстро подошел к шкафу, вынул оттуда шлем и спортивные шаровары Комарова. – Ведь вы не станете отрицать, что это ваши вещи?

– Нет, не стану, – ответил тренер. – Я носил их полтора года назад. А с тех пор ношу костюм, который вы видите на мне.

– В этом костюме, а не в том, какой надет на вас, вы отправились в клуб имени Калинина?

– Нет! – почти закричал Комаров.

– Вы просили Анну Ильиничну этот костюм выстирать?

– Нет! – уже закричал тренер и тут же поправился: – Да. Просил. Он слежался в шкафу. Я хотел его подарить школьным ребятам.

– Неправду говорите! – резко сказал капитан, чувствуя, что преступник вот-вот сдастся. – Вы просили его выстирать потому, что на нем была кровь.

– Кровь? – переспросил Комаров и, как бы защищаясь, поднял руки. – Это моя кровь! Я в нем четыре года ездил на лыжах, на коньках. Не раз падал и разбивался.

Мозарин выхватил из ящика стола анализ пятен на спортивном костюме и шлеме Комарова, положил его перед тренером.

– Разбивались вы, а на костюме кровь вашей жены!

– Кровь Оли? – Комаров, потеряв самообладание, театрально схватился за голову. – Товарищ Мозарин! А не мог ли кто-нибудь, когда я ушел с женой, воспользоваться моим костюмом? Мы не запирали шкафа, а комнату всегда оставляли открытой.

– Комаров, вы плохо играете! – решительно произнес Мозарин, поднял трубку с рычага и, набрав номер комендатуры, вызвал к себе дежурного. Потом достал из папки ордер на задержание тренера и положил его на стол.

– Это возмутительно! – закричал Комаров, прочитав ордер. – Я не мог этого сделать! Я был в РОНО, в клубе, на лыжной…

– Где и сколько времени вы были, все точно проверено! – перебил его капитан. – Вы могли успеть это сделать.

– Нет! – снова закричал тренер. – Нет!.. – ударил он себя кулаком в грудь.

– Уведите задержанного! – приказал Мозарин возникшему в дверях дежурному.

…Только одна фраза Комарова осталась в памяти капитана: кто-то мог надеть его спортивный костюм, лежавший в шкафу. Без сомнения, тренер намекал на Румянцева. Но мог ли художник переодеться и догнать Ольгу Комарову? Правда, она заходила к своей подруге Кате Новиковой, но Катя и соседка Полина Ивановна видели Ольгу не с художником, а с человеком в коричневой шубе…

Докладывая Градову о заключении под стражу Комарова, Мозарин не стал подробно останавливаться на этом заявлении тренера, а решил предварительно все продумать сам. Зная, что предыдущую ночь капитан провел на службе, Градов предложил ему после допроса поехать домой и отдохнуть.

…Поздней ночью Румянцев позвонил полковнику Градову из телефонной будки бюро пропусков и попросил принять его по неотложному вопросу. Полковник предложил художнику прийти утром к Мозарину, но Румянцев настаивал на своем. Градов приказал выдать ему пропуск. Через несколько минут художник вошел в кабинет. Он тяжело дышал, глаза его бегали из стороны в сторону.

– Я совсем измучился, товарищ полковник! – сдавленным голосом проговорил он. – Я больше не могу! Я должен сознаться…

10

Румянцев положил шапку на стол, сунул в нее свой пропуск и тяжело опустился в кресло. Теперь при свете настольной лампы полковник заметил, что лицо Румянцева залито нездоровой бледностью. Темно-синяя жилка как бы вздыхала под кожей на его виске.

По тому, как художник говорил, – словно книгу читал, без лишних слов, – Градов понял: Румянцев долго носил в себе что-то и не может больше молчать. Не было оснований сомневаться в том, что он говорил правду, одну правду.

…Случилось это за день до отъезда Комарова в командировку, рассказывал он. Художник приготовил очередной рисунок для газеты, пошел на станцию, но по дороге вспомнил, что забыл выключить электрическую плитку. Он повернул обратно. Открыв дверь и войдя в коридор, он услыхал громкие голоса. Ольга говорила Комарову: “Или сам пойди и расскажи все о Семене Семеновиче, или я пойду и заявлю, что он – темная личность!” Комаров закричал: “Ты хочешь погубить меня!” До слуха художника донесся шум сдвигаемой мебели, потом крик Ольги. Румянцев рванул ручку двери и вбежал в комнату. Заламывая руки молодой женщине, разъяренный Комаров кричал, что убьет ее, если она посмеет хоть слово сказать о Семене Семеновиче. Едва тренер увидел Румянцева, как бросился на него и схватил за горло. “Подслушиваешь? – орал он. – Хочешь засадить меня, а себе взять Олю?!” У художника помутилось в глазах – он захрипел, но Ольга, собрав все силы, стала звать на помощь. Тогда тренер отпустил Румянцева.

– А соседка спала? – спросил Градов.

– Нет, она была в гостях.

– Вы говорите, что это случилось накануне отъезда Комарова в командировку? А точнее?

– Третьего декабря, вечером, между девятью и десятью часами, – ответил художник и, высказывая мучившую его догадку, прибавил: – А на следующий день к вечеру Оля пошла в поселок и не вернулась.

– Почему вы раньше ничего не сказали нам?

– Я думал, верил, что Оля жива. Может быть, решила удрать от Комарова, уехать куда-нибудь и оттуда написать товарищу Мартынову.

– Как же она могла уехать, не предупредив никого? Ни на службе, ни тетку, ни вас?

– Меня она предупредила. Утром четвертого декабря я встретил ее на кухне. Там никого не было. У Оли глаза опухли от слез. Я стал утешать ее. Она сказала, что ошиблась в Комарове и ее долг заявить о нем. Она объяснила, что вечером якобы пойдет к тетке, а на самом деле свернет на станцию, сядет в поезд и уедет к подруге. Оттуда она напишет обо всем подробное письмо товарищу Мартынову.

– Она сказала вам, к какой подруге поедет?

– Нет. Я спрашивал ее об этом. Она ответила, что хочет все сделать сама, как подобает комсомолке, и не желает, чтобы ей мешали.

– И вы не предполагали, что она может передумать?

– Нет, – ответил художник, покачивая головой. – Нет! Вечером четвертого декабря, у ворот нашего дома, она рассталась с Комаровым и со мной, пошла в поселок к тетке. Я побежал за ней, догнал ее. Я хотел проводить Олю – она наотрез отказалась. Сказала, что только отдаст Кате стенную газету и пойдет на станцию. В руках у нее был чемоданчик. Я догадался, что она собирается погостить у подруги, а потом поедет в Свердловск на состязания.

Румянцев посмотрел на полковника и с грустью произнес:

– Поверьте, товарищ Градов, я любил Олю и до последнего дня надеялся, что увижу ее.

Слезы брызнули из его глаз.

– А ваш разговор с Ольгой на кухне не мог подслушать ее муж? – спросил полковник.

– Не думаю. Он в это время вынимал газеты из почтового ящика. Но он хорошо понимал, что Оля не побоится его угроз и все равно ему несдобровать. Я только удивляюсь, почему Комаров не расправился и со мной. Ведь он знал: если с Олей что-нибудь случится, я не буду молчать.

– С его стороны была такая попытка, – ответил Градов, чувствуя, что нервы художника напряжены до крайности. – Сейчас не стоит об этом говорить… Скажите, вы не спрашивали у Комаровой, кто такой Семен Семенович?

– Нет. Все произошло слишком быстро.

– И раньше ничего не слыхали от нее или от Комарова об этом человеке?

– Нет, никогда.

– Еще один вопрос: где вы познакомились с Комаровым?

– На катке. Мы с Ольгой часто ходили на каток. Комаров – хороший фигурист. Через нее он попал в дом Марьи Максимовны. Потом освободилась комната в нашем доме. Я сказал ему об этом. И он сумел получить ордер на нее, взявшись преподавать физическую культуру в школах Покровского-Стрешнева.

– Теперь вы понимаете, как осторожно надо знакомиться с людьми, а тем более сближаться с ними?

– Да! Это мне урок на всю жизнь! – тихо проговорил Румянцев и опустил голову. – Я утаил от следствия все, что вам рассказал. Теперь поступайте со мной по закону.

Румянцев поднялся с кресла.

– Вы вот говорите: ждали, что Ольга Комарова вернется, потому и молчали, – сказал полковник и, выйдя из-за стола, подошел к Румянцеву. – А мне думается, тут есть еще одна причина: вас связывали с Комаровым приятельские отношения. Но когда Оля открыла вам глаза на него, вы обязаны были заявить нам об этом.

Румянцев прижал руку к груди, порываясь что-то сказать, но Градов продолжал:

– Не беспокойтесь! Никто в такой момент не подумал бы, что вы мстите ему за то, что он “отбил” у вас девушку, или за то, что вы продолжаете ее любить, а она не уходит от него. Из-за мелкого самолюбия вы медлили разоблачить преступника! Понимаете вы, что это значит и к чему эго привело!

Градов вернулся к столу, взял пропуск из шапки художника.

– Вас оправдывает только то, что вы хоть с некоторым опозданием, но все же исправили свою ошибку. Ступайте домой, гражданин Румянцев, и работайте!

Полковник подписал пропуск.

Художник долго стоял, изумленно глядя на Градова, потом закрыл ладонью глаза – ему было стыдно до боли в сердце. Наконец он взял со стола шапку и пропуск.

– До свиданья! – тихо сказал он и, повернувшись, пошел.

Приоткрыв дверь, он остановился и проговорил:

– Спасибо вам, товарищ Градов…

Утром полковник рассказал Мозарину о заявлении Румянцева и приказал начать самые тщательные поиски “Семена Семеновича”. По мнению Градова, этот человек имел близкое отношение к Комарову, что-то преступное их связывало. Боялся ли тренер, что тот знает какие-нибудь его старые делишки? Или хотел извлечь из этой дружбы материальную выгоду? Или они сообща задумали совершить преступление?

Внезапный поворот в следствии не застал Мозарина врасплох. Он теперь знал среду, в которой жили тренер и его жена. Наверное, этот “человек в коричневой шубе” не часто появлялся у Комаровых, иначе Румянцев знал бы его. Мозарин решил прежде всего поговорить о знакомствах Комарова в спортивном обществе.

Председатель общества – высокий, полнокровный южанин, доброжелательный, горячий, знаток спорта и ярый патриот своего спортивного флага – радушно встретил Мозарина.

– Прошу, дорогой, садитесь, будьте гостем! – приговаривал он. – Комаров, знаете ли, меня удивил. Вежливый человек, манеры хорошие… Аккуратный, костюм всегда выутюжен, пробор как по линеечке. Работал он неплохо. Как тренер по гимнастике имеет хорошие показатели. Из-за квартиры преподавал где-то в школе. Мы разрешили это совместительство. Гимнаст – не скажу, что блестящий, но перворазрядник. Шел на мастера и мог получить это звание. Неплохой общественник. И веселиться умел – замечательные тосты знал! За деньгами никогда не гнался. Это и побудило нас выставить его кандидатуру для поездки вторым тренером за границу. И вдруг эта кошмарная история! Вы представляете себе, товарищ Мозарин, наше возмущение? Мы же прекрасно знали его жену. Она замечательная фигуристка! Мы хотели, чтобы она выступала за нас…

Мозарин стал расспрашивать председателя о спортсменах общества. Тот назвал фамилии чемпионов и чемпионок, уверял, что его спортсмены возьмут первые места в беге на тысячу и пятьсот метров, в велосипедных гонках. Потом намекнул, что футбольная команда общества готовится занять призовое место.

– Я не пророк, дорогой, но мы покажем класс!

Капитан поинтересовался, кого из спортсменов, близких к Комарову, зовут Семеном Семеновичем. Подумав, председатель сказал, что в центральном обществе вообще нет ни одного Семена Семеновича. Но все же он вызвал к себе начальника отдела кадров, который вспомнил, что в прошлом году некий Семен Семенович служил в бухгалтерии. Капитан объяснил, что его интересуют все Семены Семеновичи, имеющие отношение к спортивному обществу. Начальник отдела кадров обещал просмотреть списки спортсменов.

Мозарин вернулся в Уголовный розыск, где его уже ждала Ольгина тетка. Он рассказал Марье Максимовне, кто задержан по обвинению в убийстве ее племянницы. Это так взволновало женщину, что она несколько секунд не могла вымолвить ни слова. Она ведь была уверена, что потрясенный горем Комаров захворал и слег в больницу. Тетка собиралась вместе с родителями Ольги, приехавшими на похороны дочери, навестить его в больнице.

Мозарин, кстати, спросил, не видела ли она рисунка Румянцева с надписью “Пусть и Комаров поплачет”. Тетка вспомнила, как возмущалась рисунком, отобрала его у Ольги и отнесла домой. Она хотела сжечь его, да он понравился старшему сыну, и тот спрятал его где-то у себя. Никому из посторонних этот рисунок она не показывала. И Комаров его никогда не видел.

Мозарин спросил, не говорила ли ей когда-нибудь Ольга о некоем Семене Семеновиче. Марья Максимовна о таком не слышала. Капитан просил ее просмотреть дома письма и записки Ольги. Тетка обещала это сделать, а о Семене Семеновиче поспрошает у родителей племянницы. Марья Максимовна советовала капитану заглянуть в ящик туалетного столика, где Ольга хранила под ключом старые письма, открытки, фотографии.

Мозарин понимал, что Комаров многое уничтожил утром пятого декабря, перед отъездом в командировку. Но все же стоит еще раз тщательно обыскать комнату Комаровых.

Зайдя в кабинет к Градову, Мозарин увидел Акима Ивановича Мартынова.

Старый рабочий, опираясь на палку, сидел рядом с полковником на кожаном диване и со скорбью говорил:

– Ведь что досадно, товарищ Градов: этот Комаров приходил с Ольгой в наш клуб, мы разговаривали с ним, руку ему пожимали. Ну как его распознать? Как?

– Трудно, Аким Иванович! – ответил полковник. – Но мы точно знаем, что Комарова собиралась просить вас о помощи.

– “Собиралась”!.. – с горечью повторил старик и покачал головой. – Да если бы я знал, у себя бы ее приютил, ни на шаг не отпускал бы. Да что там говорить!..

И он поник головой.

Мозарин доложил о своем намерении произвести вторичный обыск у Комарова. Полковник согласился.

– Это ваш ученик, товарищ Градов? – спросил Мартынов.

– Начинал работать у меня, – ответил полковник и представил капитана.

– Молодые! – сказал Мартынов. – Всё норовят сами.

– С характером! Между прочим, Аким Иванович, это неплохо. Конечно, если есть подготовка… – И полковник обратился к Мозарину: – Вот товарищ Мартынов говорит, что Комарова рассказывала ему о Семене Семеновиче.

– Разрешите спросить товарища Мартынова?

– Спрашивайте…

Молодой офицер придвинул к дивану кресло и сел против Акима Ивановича. Старик откашлялся и поправил очки.

– Не говорила ли вам Ольга, кто такой этот Семен Семенович? Или вы каким-нибудь образом сами об этом догадались?

– Он – приезжий, – ответил Мартынов. – Оля так и сказала: “Пока его не было, все шло хорошо. Приехал – каждую ночь Петя где-то шатается и крупно играет в карты”.

– Она была уверена, что они вместе проводят время?

– Не знаю. Но, думаю, этот тренер не так много зарабатывал, чтобы каждую ночь где-то играть, да еще крупно. Во всяком случае, это началось с приездом Семена Семеновича.

– Значит, тот имел деньги? Но за что он давал их Комарову?

– Это мы разрешим только с помощью Комарова и самого Семена Семеновича, – вставил полковник.

– А вы не помните, товарищ Мартынов, – спросил Мозарин, – когда у вас с Комаровой зашел разговор о Семене Семеновиче?

– Помню. В прошлом году, зимой. Уже после Нового года.

– А когда Комаров перестал уходить по ночам?

– В Международный женский день он был у нас в клубе. Я спросил дочку: “Ну как он теперь?” Она ответила: “Успокоился как будто”.

– Капитан, из этого не следует, что в марте Семен Семенович уехал, – сказал Градов. – Могло случиться, что у него иссякли деньги, но он остался. Или по какой-либо иной причине Комаров перестал картежничать по ночам. Может, перед состязаниями соблюдал режим?

– Я не с этой целью спросил, товарищ полковник, – объяснил Мозарин. – Меня интересовало, откуда взялись большие деньги? Даже месяц игры в карты, если только не выигрывать подряд, требует солидного денежного резерва. Откуда они у Семена Семеновича, если предположить, что у Комарова завелись деньги с его появлением?

Мозарин встал.

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Ступайте!

Через несколько минут комиссар Турбаев подписал ордер на обыск в комнате Комарова. Вместе с двумя оперативными сотрудниками Мозарин отправился в Покровское-Стрешнево.