Текст книги "Мир приключений 1956 г.№ 2"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

Соавторы: Лазарь Лагин,Матвей Ройзман,Анатоль Имерманис,Гунар Цирулис,Николай Москвин,Яков Волчек,Георгий Кубанский,В. Виткович,О. Эрберг,Евгений Симонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 75 страниц)

ШЛЮПКА ИДЕТ В ПЛАВНИ…

Весть о большом побеге заключенных захватила Романа Петровича, Анастасию Григорьевну и Христю врасплох. Они уже приготовились к отъезду, когда неожиданно получили записку:

“Сегодня, на рассвете, заключенные опрокинули конвой и разбежались. Рассеялись в окрестностях города. Идут обыски. Будьте настороже. Записку уничтожьте”.

Подписи под запиской не было. Да ее и не нужно было. Почерк был знакомый – крупный, с сильным нажимом. Так писал Аким Семенович.

Обитатели дома “мамаши” притаились за опущенными занавесками.

По улице шли слухи противоречивые и непонятные. К Анастасии Григорьевне забежала соседка. Ахая и причитая, она рассказала, что в тюрьме взбунтовались все арестанты, перебили охрану и разбежались кто куда. Час спустя та же соседка прибежала снова и сбивчивым шепотком сообщила: арестованные пытались бежать, но их всех перестреляли, до единого. Из путаных рассказов можно было понять лишь одно: произошло нечто серьезное, взбаламутившее весь город. За рекой контрразведчики шарили в камышах и кустарниках. На дорогах они останавливали прохожих, проверяли документы, обыскивали подводы. На улицах появились патрули. Раза два прошли они и мимо дома Анастасии Григорьевны.

Уже под вечер заглянул к ней один из партийных товарищей. Его прислали взять бинты и медикаменты из приготовленного для партизан запаса. От него узнали, что комитет послал своих людей разыскивать беглецов. Пока нашли двенадцать человек, из них трое ранены. Сергей был убит шагах в пятидесяти от дороги. Многие из беглецов, наверно, уже добрались до окрестных станиц и хуторов, а быть может, направились пешим ходом в плавни. О Гриньке посетитель ничего не знал. Кто-то из беглецов поминал о каком-то мальчике. Но куда тот делся…

В доме волновались всё больше. Поездка отложена. О них словно забыли. Христя, еле сдерживая бурлящее в нем нетерпение, посматривал из-за занавесок на улицу. Анастасия Григорьевна неизвестно зачем и для кого убирала комнату…

– Роман! – позвал Христя, не отходивший от окна, и молча кивнул головой на прохожего, медленно идущего по улице.

Роман Петрович выглянул в окно. Издали по пушистым седым волосам и черной с медным колпачком трубке он узнал Акима Семеновича и выбежал во двор.

Аким Семенович прошел мимо калитки, Все так же неторопливо он остановился и принялся выколачивать трубку о забор.

Роман Петрович подошел и увидел в щели записку. Молча взял ее.

Аким Семенович пошел дальше все той же развалистой, неторопливой походкой старого человека, которому некуда спешить.

В доме возвращения Романа Петровича ждали с нетерпением.

“К десяти часам вечера, – прочел он, – выходите к Черным Сваям. Дорогу знает Христя. Идите без вещей. Записку уничтожьте”.

– Все-таки едем! – тихо произнесла “мамаша” и задумалась.

Черные Сваи!.. Много лет назад какой-то купец выстроил рыбную приемку не внутри бухты, где расположен город, а на открытом берегу.

В кипучие дни путины рыбаки, вместо того чтобы гнать шаланды в городскую бухту, огибать длинную отмель, выдающуюся далеко в море, охотно сдавали улов по дешевке на близком к месту промысла открытом берегу. Слишком дорог был каждый час в горячее время хода рыбы.

Росли барыши скупщика, росла и жадность. Рассчитываясь с рыбаками, он постоянно обвешивал их, обсчитывал. А зимой, когда мороз сковал у берегов мелкое море, приемка вспыхнула. Пока прискакали из города пожарные, от пристани и склада остались только сваи. Этот низменный берег, заваленный гниющими водорослями, в серых кружевах морской пены, не посещали ни горожане, ни станичники. Не заглядывали сюда и рыбаки. Лишь морские ветры привольно гуляли здесь, теребили редкий камыш и гнали длинные, плоские волны на такой же плоский и скучный берег…

– Роман! Как же с Гринькой-то? – вырвалось у Анастасии Григорьевны. – У него, кроме нас с тобой, ни одной души знакомой нет в городе. Пропадет парнишка!

Роман Петрович только вздохнул в ответ.

Время тянулось тягостно. За окнами смеркалось. Подходил час отъезда. Но никто не решался напомнить о нем первым.

Легкий стук калитки сорвал всех с места и бросил к окну. По двору быстро прокатился какой-то странный комок. Тихо раскрылась дверь… и все увидели Гриньку. Вернее, догадались, что это он.

Узнать мальчугана было нелегко. Поиски одежды на берегу были безуспешны. Отчаявшийся Гринька подобрал возле пристани старую рогожу и завернулся в нее. Он походил сейчас на бумажный фунтик, поставленный хвостиком вверх.

– Гринька! – опомнилась “мамаша”. – Живой!

Мальчуган смущенно переступил с ноги на ногу.

– Дайте чего-нибудь надеть, – попросил он. – У меня… ни рубашки, ни брюк. Одна рогожа!

Анастасия Григорьевна подбежала к нему, обняла его вместе с рогожей:

– Сыночек ты мой! Цел!.. Живехонек!

Еще раз выручил старый семейный сундук. Нашлись в нем и брюки, и рубашка, и даже теплый пиджак – в дорогу. Пахнущую соленой рыбой рогожу сунули в печку.

– Ишь ты! – удивленно присматривался Христя к Гриньке. – Грозен! Красный мститель!

Гринька его не слышал. Он переоделся и, сидя за столом, уплетал остатки пирога с тыквой, запивая его желтым топленым молоком.

Анастасия Григорьевна стояла возле него с крынкой в руке.

Гринька откинулся на спинку стула и, улыбаясь, похлопал себя кулаком по животу:

– Ого-го! Набарабанился!

Христя поднялся первым.

– Пора! – сказал он и кивнул на будильник.

За ним заторопились и остальные. В последний раз осмотрели они комнату. И странно – почему-то теперь, после появления Гриньки, исчезло тягостное настроение. Как будто все тут только и ждали этого мальчонку в рогоже, свернутой фунтиком. Роману Петровичу и Христе передалось оживление “мамаши”.

С появлением Гриньки поездка в Ростов обрела для нее еще и второе серьезное значение. Анастасия Григорьевна решила: нужно сохранить мальчонку, пока она не сможет передать его с рук на руки отцу. А кто сможет лучше нее позаботиться о мальчике? Не раз она говорила Роману Петровичу о Гриньке: “Это не такой паренек, чтобы по базарам бегать. Ему семья нужна!” Слушая ее, Роман Петрович прекрасно понимал, что дело тут не только в Гриньке, но и в материнском сердце “мамаши”.

…Они вышли со двора попарно. Впереди – Роман Петрович и Христя, за ними – “мамаша” с Гринькой. Лампу в доме оставили непогашенной, только прикрутили фитиль. Придет время, выгорит керосин – сама погаснет.

Посмотрели в последний раз на тускло святящиеся окна. Прислушались к шуму ветерка в саду.

– Пошли! – сказал Роман Петрович. Шли они темной, окраинной улочкой. Изредка освещенное окно вырывало из тьмы клочок мощенного кирпичом тротуара. А дальше становилось еще темнее, непрогляднее. Опасливо обходили беглецов редкие прохожие. За последнее время в городе участились грабежи. Люди боялись нарваться на бандитов.

За городом белели в темноте зыбкие полосы тумана. Но Христя вел маленькую группу уверенно. Ровно к условленному времени они вышли к Черным Сваям. В темноте они скорее угадали, чем увидели, торчащие из воды обугленные столбы. Спокойная вода лоснилась, казалась густой и маслянистой, как нефть. Вдалеке, где кончалась бесконечно длинная отмель, мигал одинокий маяк. Вспыхнет яркий белый глазок, бросит на воду искрящуюся дорожку и закроется…

Скоро на море появился тусклый огонек. За ним проступили еле приметные в темноте очертания косого паруса.

– “Чайка”! – сказал Христя. – Прогулочная шлюпка. С парусом.

Он знал все городские лодки. Первым забрался в “Чайку” Гринька.

– А-а! – встретил его знакомый голос. – Старый приятель!

Гринька еле разглядел в темени долговязого тюремного старосту. Рядом со старостой громадной темной глыбой сидел матрос с подвешенной на бинте рукой. Остальных в темноте узнать не удалось.

Шлюпка была крепкая и просторная. Христя быстро проверил, хорошо ли закреплены мачта, парус. Роман Петрович сменил на руле Акима Семеновича. Анастасия Григорьевна с Гринькой устроились посередине лодки, под парусом.

Легко ступая по зыбкой шлюпке и на ходу пожимая руки товарищам, Аким Семенович выбрался на берег.

– На корме глядите в оба, – приговаривал он. – Там ящик с медикаментами. И другой – с продовольствием.

Аким Семенович помог оттолкнуть шлюпку от берега.

– Передайте хлопцам в плавнях, что мы ждем их!

Над головой Гриньки захлопал парус, важно надулся.

Шлюпка слегка накренилась и направилась в открытое море.

…Под носом лодки шипела вода. Изредка всплескивала о борт мелкая волна. Далекие городские огни появились из-за мыса и растаяли. Осталось от них еле приметное розовое зарево. Звезды нависли над морем – крупные, яркие, спелые. Казалось, дунет ветерок покрепче и отряхнет их в лениво колышущуюся воду.

Гринька пробрался на корму.

– Дядя Роман! – позвал он.

– Я здесь, Гриня.

Мальчуган подошел к нему, сел рядом.

– Мне в тюрьме тот… которого забрали со мной, говорил, что ты знаешь про мамку.

– Знаю, Гриня, – тихо ответил Роман Петрович. – Знаю.

Он достал из кармана серебряное кольцо и протянул его мальчику:

– Узнаешь?

Гринька взял кольцо и, не отвечая на вопрос, срывающимся голосом спросил:

– Что с мамкой?

– Слушай, Гриня, – Роман Петрович говорил осторожно, подбирая слова, – это кольцо мать поручила тебе передать отцу. Обязательно. Поедешь в Советскую Россию, вместе с Анастасией Григорьевной… Там помогут разыскать твоего батьку. А сперва поживете в Ростове. Кольцо не теряй, помни мамкин наказ…

– А сама она? – еле шевеля непослушными губами, спросил Гринька, уже угадывая ответ Романа Петровича. – Где она?

– Нет ее больше.

– Расстреляли?

– Умерла. От тифа.

В наступившей тишине Роман Петрович слышал лишь тяжелое, как у больного, дыхание мальчика да бульканье воды под днищем.

Гринька отошел от него и лег ничком на запасной парус. Он думал о погибшей матери. В последнюю минуту она помнила о нем, об отце. А вот сам Гринька все это время мало думал об отце. В горле у него рос какой-то ком, мешал дышать…

Осторожно ступая по непривычно шатким доскам, подошла к нему Анастасия Григорьевна. Опустилась возле него на парус и положила руку на вздрагивающее плечо мальчонки:

– Ты же большевик!

Гринька не смог ответить ей. Он и сам ещё не разобрался в охвативших его чувствах. Он лишь сейчас смутно понял, из какой беды выручили его люди, сидящие рядом в шлюпке: и дядя Роман, и Анастасия Петровна, и Христя…

Сам того не замечая, Гринька ткнулся лицом в колени “мамаши” и почувствовал, как ласковая, теплая рука легла на его голову.

…Небо на горизонте слегка окрасилось багрянцем. Из моря выглянула большая оранжевая луна, щедро рассыпала по морю золотые живые блестки. Шлюпка мягко покачивалась на растущих волнах. Христя повернул ее и поставил прямо по ветру. Захлюпала под бортом вода. Лодка пошла быстрее…

Луна поднялась и уже светила ярко, играла с волной, заливала серебристым светом упруго выгнувшийся парус, шлюпку, море. Вдалеке ровной черной полоской тянулся низменный кубанский берег.

Христя протянул к нему руку и сказал:

– Плавни начались.

Гринька всмотрелся туда, куда показала рука Христи. Неужели там, в сплошной темени, живут люди? И не только живут, но и воюют, держат в постоянном страхе тех, кого так ненавидел он, – белогвардейцев! Гриньке нестерпимо захотелось скорее попасть туда, к своим, к партизанам. С ними не страшны ни контрразведка, ни тюремные стены, ни вражеское оружие. Он, Гринька, мальчик из Советской России, будет таким же, как Роман Петрович, Сергей, Христя и черный матрос.

Я. Волчек
ПРОВОДНИК СРС
Повесть

ЗНАКОМСТВО В ГОРАХ

Летом 1953 года мне довелось принять участие в туристском походе по Армении. Мы шли через Баргушатский хребет. На подступах к вершине горы Капуджих я сильно натер себе ногу и стал тяжелой обузой для моих спутников.

Наша маленькая группа – две женщины и трое мужчин, включая и меня, – посовещавшись, решила сделать привал на склоне горы. Тут нам повезло. Ева Жамкочян, ереванская студентка, разглядела среди каменных нагромождений нечто похожее на домик. Это было грубое строение из камней, с крышей, которая вот-вот могла обвалиться, без окон, с круглой дырой вместо входа. Такие будки обычно складывают чабаны, перегоняющие летом колхозный скот на альпийские пастбища. Мы осмотрели будку. Пол в ней, по счастью, был устлан прошлогодней соломой. Мы решили тут заночевать.

Капуджих – неприятная гора. Ее обдувают назойливые ветры. Сначала это даже нравится – утомленное лицо отдыхает, кожа легко дышит, – потом начинает надоедать, раздражать. Ловишь себя на том, что хочется пойти и закрыть какую-то ненужную форточку; закроешь ее – и наступит успокоение. Но ветер дует и дует. На той высоте, куда мы забрались, все кажется серым, даже снег, лежащий кое-где на камнях. И подумать только, что еще сегодня утром мы, изнывая от жары, дружно ругали пылающее в небе солнце и отдыхали в тени зеленых деревьев…

Неподалеку от кочевья на камнях лежала зола. Видимо, тут чабаны жгли свои костры. Нашлась полуобгоревшая коряга. Семен Мостовой, одесский моряк, неофициальный начальник нашего похода, расколол ее ледорубом, подложил соломки и с одной спички запалил костер. На такие вещи он был мастер.

Из Еревана мы тащили с собой в мешке железный треножник и солдатский котелок. Москвичка Галина Забережная установила треножник над костром, наполнила котелок снегом и принялась открывать банку какао.

– Ну, больному болеть и поправляться, – приказал Мостовой, – девушкам варить целебный напиток, под названием “какао”, а мужчинам, которые не раскисли и не свалились, – настоящим мужчинам! – им заготовлять топливо для предстоящего ночлега.

Настоящих мужчин теперь у нас осталось только двое: сам Мостовой и Эль-Хан, маленький азербайджанец из Баку, инженер по профессии. Настоящие мужчины торжественно пожали друг другу руки, и пошли искать хворост.

И вот я лежу на соломе, покрывшись бушлатом Семена Мостового, смотрю, как язычок пламени огибает котелок, ползет все выше и выше по его закопченной стенке и наконец, изогнувшись, заглядывает в котелок сверху, почти окунается в кипящую жидкость, и думаю: “Что ж это наши девушки не следят? Какао будет пахнуть дымом…”

Вероятно, я задремал.

– Костя, проснитесь! – говорила Галя, легонько подталкивая меня своим дорожным посохом. – Разве вы не чуете, как замечательно пахнет какао?

Меня одолевал сон. Я хотел пробормотать: “Чую, чую!” – и не успел. За каменной стеной будки внезапно прозвучал незнакомый хриплый бас:

– Замечательно, замечательно пахнет какао!

Встречи в горах не всегда бывают приятными. Кажется тебе, что ты пришел на край света и камни тут лежат недвижно с той самой поры, как их нагромоздили доисторические землетрясения, и вдруг – человек… Много существует рассказов об опасных встречах в горах…

Я подкатился поближе к выходу. Перед костром, спиной ко мне, стоял незнакомец в обтрепанном лыжном костюме. Хорошо были видны его ноги – одна в старом ботинке с шипами, другая – без обуви, в грязной мешковине, перетянутой бечевкой от щиколотки до колена. Он повернулся – стала видна густая, всклокоченная борода такого же серого цвета, как снег, лежащий на камнях.

– Эге-гей! – крикнул он. – Сюда, ко мне! Здесь варят какао!

– Эге-гей! Иду, иду! – ответил другой голос.

Посыпались мелкие камешки. По крутому склону горы к нашему костру размеренными прыжками спускался еще какой-то человек. Он стал рядом с первым и потянул носом воздух:

– Да, соблазнительно…

Этот – совсем молодой – выглядел получше: брезентовая куртка с капюшоном, который сейчас был откинут на плечи, брезентовые штаны, впрочем, очень затасканные, зато на ногах у него я разглядел новенькие, туго зашнурованные желтые ботинки. Прямо из магазина ботиночки!

– Такой запах на высоте в три тысячи метров над уровнем моря! – сказал тот, кто пришел первым. – С ума сойти можно!

– Угощать будут? – осторожно спросил второй.

– Кажется, не расположены.

Я высунул голову из будки:

– Кто вы такие, товарищи? Откуда вы здесь появились?

Бородатый и его спутник в брезентовой куртке повернулись в мою сторону, с любопытством уставились на меня. И я глядел на них. Глядел и старался понять, почему лицо этого бородатого казалось мне таким знакомым…

Снова покатились мелкие камешки. Семен Мостовой с охапкой сучьев появился на выступе скалы и спросил:

– Что тут у вас происходит?

Галя начала говорить, что вот явились какие-то люди и что хотят – непонятно. Но Ева не дала ей закончить. До сих пор она сидела тихо – похоже было, что испугалась. Теперь, осмелев, подступила к бородатому.

– Эти люди хотят отнять у нас какао! – крикнула она.

Мы все засмеялись.

Человек в брезентовой куртке встряхнул светловолосой головой, улыбнулся всем своим добрым лицом – толстыми губами, чуть выпуклыми глазами, каждой морщинкой – и тронул спутника за плечо:

– Как бы нам, Сергей Вартанович, в конце концов, не пришлось убегать отсюда! – и сел на камень, протянув ноги к костру.

С горки спрыгнул маленький Эль-Хан – он опоздал к началу нашего разговора, – всмотрелся в лица незваных гостей и торжественно провозгласил:

– Товарищи, среди вас находится профессор Сергей Вартанович Малунц!

В ту же секунду я понял, откуда знаю бородатого. Ну да, профессор Малунц! Я же был на его лекциях. Мне рассказывали о нем: крупный ученый, превосходный спортсмен, остроумный тамада за праздничным столом. Этого человека на все хватало.

Через пять минут мы все мирно сидели вокруг костра и пили какао из невыносимо горячих кружек. Сверху падал мелкий снежок и таял в солдатском котелке. Ветер дул не переставая и сгонял огонь к одному боку костра.

– Да здравствует походная алюминиевая кружка! – говорил Сергей Вартанович. – Вот мы сейчас нальем в эти кружечки напиток погорячее вашего какао! – И он попросил своего спутника – того звали Андреем – принести рюкзаки, которые были ими оставлены где-то на горе.

Андрей мягко улыбнулся, сказал: “Сейчас!” – и полез на гору.

“Вероятно, они давнишние знакомые”, – подумал я.

– Скажите, Сергей Вартанович, этот Андрей – он ваш сослуживец?

– С чего вы взяли? Впервые его вижу.

И профессор Малунц стал рассказывать нам, как он попал в эти края. Оказывается, совершил восхождение с группой альпинистов, дважды сваливался в пропасть, весь обтрепался. На склоне Капуджиха он встретил Андрея, познакомились и продолжали путь вместе.

– И вот мы шли, – говорил Сергей Вартанович, – и развлекались тем, что старались побольше угадать друг о друге. Представьте, этот человек положил меня на обе лопатки. “Вы, говорит, ученый, вернее всего – геолог или физик”. И еще множество всяких подробностей. А я, седая борода, не смог ничего угадать. Бился, бился – даже профессию не узнал!

Тут мы все посмотрели на Андрея, который ловко спускался по склону, неся в одной руке два дорожных мешка. Лицо у него было крупное, угловатое – выдавались скулы, надбровные дуги. Эта угловатость и создавала, видимо, впечатление мужественности. В общем, обыкновенное лицо, если не считать глаз – чуть выпуклых, серых, очень спокойных. Все его движения на этот раз показались мне неторопливыми, и, пожалуй, вкрадчивыми.

– Вы, конечно, раньше знали или видели Сергея Вартановича? – спросил Андрея Эль-Хан, когда из рюкзака была вытащена бутылочка юбилейного коньяка и мы все получили полагающуюся порцию.

– Да нет, не видел.

– Как же вы угадали, кто он?

– А ничего особенного, – серьезно сказал Андрей. – Такая у меня профессия.

Я заметил, что он очень внимательно выслушивает собеседника, не перебивает и отвечает, только подумав.

Мы все налетели на него. Ну как же можно по внешнему облику человека догадаться о роде его занятий?

Андрей улыбнулся.

– Как не угадать? – мягко проговорил он. – Человек в летах, а по горам ходит легко; человек интеллигентный, знающий, притом все время камни рассматривает… Надо иметь наблюдательность – и все поймешь. А моя профессия – она требует наблюдательности.

– Вот-вот, все его профессия, о чем ни заговори! – насмешливо заметил профессор Малунц. – Я ему комплимент: “Вы хорошо по горам ходите!” А он опять свое, что это, мол, надо для успеха в его профессии.

– И надо!

– Разносторонняя у вас профессия.

– Да хотите – откроюсь?

– Нет уж, извините! Игра так игра. Я и сам угадаю. Похоже, дорогой товарищ, что вы пограничник.

– Хорошая работа, – уважительно сказал Андрей, – только, к сожалению, не моя.

Сергей Вартанович принялся сыпать вопросами:

– Педагог? Астроном? Музыкант? Инженер? Моряк?

Семен Мостовой кашлянул и нравоучительно сказал:

– Если вы встретите человека, который может в вашем присутствии сделать вот так… – он поставил на свою широченную ладонь двухпудовый рюкзак и, вытянув руку, покачал его в воздухе, – то вот тогда смело говорите: это одесский моряк! И вообще знайте: какая рука – такой человек. Дай-ка мне, дружок, твою лапку!

Андрей опять подумал немного, встряхнул светлыми волосами и протянул Мостовому ладонь.

– Ого-о! Солидная рука. Молодец! Ну, посмотрим, как умеешь терпеть.

И они стали жать друг другу руки. Через минуту наш начальник, изменившись в лице, проговорил:

– Дело, как видно, идет на ничью…

Андрей чуть заметно улыбнулся.

– Крепкая ручка! – признал Мостовой.

– Хоть я и не моряк, но опять-таки это принадлежность профессии.

– Цирковой борец, что ли?

– Промах! – усмехнулся Андрей.

Мы все приняли участие в этом угадывании.

– Преподаватель физкультуры? – спросила Галя.

– Нет, он доктор! – крикнул Эль-Хан. – Ему знакомы все секреты сохранения силы и здоровья!

– Колхозник? – попытал счастья и я. – Геолог? Географ-путешественник?

Андрей отрицательно покачал головой.

– Вы работник искусства! – выпалила Ева. – Человек искусства, артист. Вы так хорошо пугали нас, когда пришли сюда просить какао…

– К сожалению, нет, не артист, – подумав, проговорил Андрей. – Но иногда, впрочем, приходится и к этому применяться.

…В горах быстро темнеет. Гуще стал воздух, еще ниже спустилось небо, и сразу наступила ночь.

Холодные крупные звезды выползли на небо. Никогда до этого не видел я таких крупных звезд! Сперва их было мало, не с каждой минутой становилось все больше и больше. Искры, подгоняемые ветром, взлетали кверху. Я лежал на подстилке у костра, и мне хотелось думать, что искры, долетев до неба, не гаснут – превращаются в звезды…

У костра время течет незаметно. Все сгруппировались вокруг Сергея Вартановича. Только Ева и Андрей беседовали в стороне о чем-то.

Я подполз ближе к ним и услышал, что Андрей говорит по-армянски. Это было так странно: совершенно русское лицо – и трудно произносимые армянские слова, с необычным для русского человека обилием согласных звуков! Ева слушала и заливисто смеялась.

Я отполз на прежнее место. Мне рядом с ними делать было нечего.

Начальник похода скомандовал “отбой”.

Ночь была трудная. В непривычной обстановке все спали плохо. То и дело кто-нибудь выползал из каменной будки, чтобы погреться у костра. Утром, едва рассвело, Семен Мостовой крикнул:

– Кончай ночевать!

Наши спутницы разложили еду на двух мохнатых полотенцах, разлили по кружкам какао – семь кружек, по числу людей, – но, когда начали завтракать, одна кружка оказалась лишней.

– Позвольте, – удивилась Галя, – кто это не пьет какао?

Стали считать. Выяснилось, что у костра нет Андрея.

– Эй, профессия, отзовись! – кричал Семен Мостовой, взобравшись на большой камень.

Мы тоже ходили по скалам и звали Андрея.

– Не иначе, как подмерз ночью и пошел вперед, а сейчас ждет нас где-нибудь на пути, – сказал наш начальник и распорядился готовиться к выступлению.

Но тут произошла непредвиденная заминка. Все уже были готовы, а я никак не мог найти своих башмаков. Поставил их на камень возле будки и хорошо помнил, куда именно поставил, а теперь их не было.

– Одну минуту, – укоризненно сказал Эль-Хан. – Как же можно быть таким забывчивым! Вы их вовсе не туда поставили. – И он снял с плоской крыши будки новенькие желтые ботинки.

– Это не моя обувь.

– Как так – не ваша?

– Конечно, не его! – закричал профессор Малунц. – Не заставляйте человека присваивать себе чужое имущество. Под присягой свидетельствую, что это ботинки Андрея!

Все столпились вокруг пары желтых башмаков. Большинством голосов было установлено, что они действительно принадлежат Андрею.

– Позвольте! – возмутилась Галя. – Это какая-то глупость. Ведь Андрей не мог уйти босиком!

– Да все ясно! – Сергей Вартанович усмехнулся. – Это еще, понимаете ли, продолжается игра в загадки-разгадки: ““Угадай-ка”, “угадай-ка” – интересная игра!” Он где-то здесь и радуется, что мы не можем его найти.

Такое объяснение на секунду показалось нам правдоподобным, и мы уже готовы были возобновить поиски. Разумнее нас всех оказалась Ева.

– Какие же вы недогадливые! – проговорила она с сожалением. – Разве трудно понять, что эти желтые и совсем новые ботинки оставлены взамен тех черных и старых, которые пропали?

Так оно и было. Вот где оказалась разгадка! Я вспомнил, что вечером Андрей, осмотрев мою опухшую ногу, сказал: “Посвободнее обувь надеть, только и всего”. Потом он спросил, какой номер ботинок я ношу. И вот оставил мне свои ботинки, которые были ему немного велики, а сам ушел, чтобы избежать моих благодарственных излияний. Вот это парень!

И я стал надевать желтые башмаки, а товарищи торопили меня:

– Не копайся! Надо догнать Андрея. Он ждет нас где-нибудь на дороге и мерзнет, бедняга!

Больше всех волновалась Ева…

Ботинки пришлись впору. Я сразу почувствовал себя хорошо. Все вещи уже были собраны. Вдруг Ева замахала дорожным посохом и закричала:

– Волк! Волк!

Мы увидели, что снизу по горной тропинке бежит огромный серый зверь – лобастый, с настороженными острыми ушами и опущенным хвостом.

Сергей Вартанович знал все обо всем. Он сказал:

– Только бешеный волк может мчаться так безбоязненно прямо на людей. Зверя нельзя подпускать близко.

И он схватил наш котелок и швырнул его на тропинку.

Ева, зажмурив глаза, бросила туда же свой посох. Маленький Эль-Хан взял камень и мужественно пошел навстречу волку.

– Э, кто там хулиганит? – закричал снизу незнакомый голос.

И мы все застыли в недоумении.

Тем временем зверь выскочил прямо к нашему костру – молчаливый, свирепый, с шерстью, поднятой дыбом на загривке. Я первый увидел широкий черный ошейник на желтой шерсти.

– Собака! – крикнул я.

– Конечно, собака, – спокойно сказал Сергей Вартанович. – Волк никогда не пойдет на костер.

Ева крикнула:

– Брысь!

Неудивительно, что мы приняли эту собаку за волка – она была действительно очень крупная, но не серая, как показалось нам вначале, а чепрачная: черная с блеском спина, ярко-рыжая грудь и оранжевого цвета лапы. Глаза, окруженные светлыми пятнами, похожими на очки, смотрели на нас без страха – со спокойной враждебностью. Уши, по струночке вытянутые кверху, все время шевелились, ловя каждый звук. Острая морда с высунутым языком и белыми клыками могла напугать кого угодно: пасть то и дело открывалась и закрывалась.

– Карай! – крикнул голос снизу. – Ко мне!

Пес осторожно потянул воздух и вдруг, пригнув голову к земле, стелющейся, неслышной рысью обежал всю нашу стоянку. Он явно чего-то искал здесь и не мог найти.

Семен Мостовой презрительно фыркнул:

– Мы его за серьезного зверя приняли, а он – Бобик из подворотни!

– Какой Бобик? – возмутился Эль-Хан. – Какой это Бобик? Ты, Семен, гляди хорошенько. Это служебная собака.

Пес обошел испуганную Еву, равнодушно пробежал мимо Мостового, который на всякий случай угрожающе выставил вперед посох. Возле меня пес остановился. Он уставился, на меня немигающими злыми глазами и тревожно трижды пролаял.

– Зверюга, – удивился я, – что это с тобой?

Поведение животных, если его не понимаешь, внушает тревогу. Вдруг этот пес ни с того ни с сего начнет кусаться? Мало ли что может прийти ему в голову! Я решил тихонько отойти в сторону, но пес грозно зарычал, обрекая меня на неподвижность. Его черный мокрый нос все время вздрагивал, шевелился. Он обнюхал мои башмаки и заскулил.

– Что это он? – спросил я жалобно.

– Он приказывает тебе стоять на месте, – глубокомысленно объяснил Эль-Хан.

– Это я и сам понимаю!

Семен Мостовой захохотал:

– Как видно, служебный Бобик нашел-таки преступника!

В это время к нашему костру подбежал запыхавшийся милиционер, худощавый и стройный парень, которому только форменная фуражка и темная гимнастерка придавали некоторую солидность. Он крикнул:

– Не бойтесь, граждане!

– Страха нет в моей душе, товарищ милиционер, – сказал Эль-Хан, – страха нет, поскольку этот пес атакует не меня, а всего лишь моего соседа.

– Ерунда! – Милиционер оглядывал нас всех поочередно и делал это так, словно фотографировал глазами: подержит одного человека несколько секунд под прицелом и отворачивается к следующему. – Никого он не атакует…

– Но вы все же уберите его куда-нибудь подальше, – попросил Сергей Вартанович.

– Карай, сидеть!

Пес послушно сел, не спуская с меня непримиримо враждебных глаз.

– На кого он лаял?

– На меня, – сконфуженно признался я.

– Он еще молодой пес, мы пользуемся каждым случаем, чтоб его подучить, – сказал милиционер, держа меня под прицелом своих внимательных черных глаз. – Может быть, вы замахнулись на него?

– Замахнулся! Мне еще жизнь не надоела.

Милиционер, наконец, отвел от меня глаза и зорко оглядел нашу стоянку.

– Вы не видели здесь человека в брезентовом костюме?

Сергей Вартанович нахмурился и сказал, что такой человек здесь недавно был, но ночью ушел, оставил одному из нас свою обувь, а чужую надел.

– Ага! – с торжеством воскликнул милиционер. – Тогда ошибки нет: Карай лаял на эти ботинки… А сам, вы говорите, надел чужую обувь? Хитро сделано! Другая обувь – другой запах. – Он прицепил к ошейнику собаки длинный поводок. – Не волнуйтесь, товарищи! Чьи ботинки унес тот человек?

– Мои, – сказал я, отстраняясь, потому что пес стал чересчур внимательно меня обнюхивать и рычать при этом. – Но вы объясните, пожалуйста, что случилось?

– Ищем одно лицо, – нехотя проговорил милиционер. И спросил, склонившись к собаке: – Найдем, Карай?

Пес отрывисто залаял. Это прозвучало как ответ: “Найдем”.

– Вперед, Карай!

Собака рванулась на тропинку, милиционер побежал за ней. Минуту спустя они скрылись за выступом скалы.

Мы в недоумении смотрели друг на друга. Сергей Вартанович выпятил свои толстые губы. Это означало, что он напряженно думает. В его деятельном уме, очевидно, рождалась какая-то догадка, которая должна была нам все объяснить. Эль-Хан пыхтел и пожимал плечами, он ничего не мог понять.

– Ну, – заговорил Семен Мостовой голосом мудреца, презирающего тупость окружающих, – теперь я могу вам раскрыть профессию этого Андрея и могу объяснить, для чего ему нужны сильные руки и особенно быстрые ноги… В горах наш профессор Сергей Вартанович познакомился с жуликом, а может, этот человек еще и похуже, чем простой жулик. И профессор дал обвести себя вокруг пальца. Привел жулика сюда, к нам. Мы не обворованы только потому, что этого темного человека преследуют, и он торопился скрыться.