Текст книги "Сын Наполеона"

Автор книги: Эдмон Лепеллетье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Любовный напиток

Герцог Рейхштадтский был удивлен и обеспокоен, не найдя Лизбет в урочный час в комнате, где вот уже некоторое время они обычно встречались. Приют влюбленные нашли совсем рядом с замком Шенбрунн, в трактире «Роза», куда тайно, сговорившись с одним из претендентов на руку дочери доброго трактирщика, проникал герцог.

Молодой теолог, близко сойдясь с Францем, дал ему ключ, чтобы незаметно входить и выходить. Он рассчитывал, таким образом послужив любовным делам герцога Рейхштадтского, навсегда захлопнуть божественные трактаты и прочие опусы, сменить сутану и четки на замшевые штаны и охотничий нож привратника. Благодаря таинственному покровителю он скорее добьется места, о котором мечтал будущий тесть.

Герцог ждал уже долго. Лизбет не приходила. Заболела? Может, ее задержали во дворце? А может, она не в настроении, если только не почувствовала охлаждения к нему…

Герцог вернулся во дворец Шенбрунн весьма огорченным. По дороге сорвал раздражение на бедняге теологе, который в очередной раз клянчил у него место привратника, – рявкнул ему, что, мол, недосуг сейчас заниматься ходатайствами. Парень отстал от него, сильно расстроившись, а тут его совсем доконала сцена, которую он застал при возвращении на постоялый двор: Карл Линдер, столяр, склонился к Эльзе, ощипывающей петуха, и что-то шептал ей на ухо. Девушка, не оставляя работы, хихикала и была явно довольна.

Весь вечер герцог, обычно пребывавший в меланхолии, рвал и метал. Слуги не знали, что и думать, а его камердинер даже взял на себя смелость предупредить дворцового врача, который вскоре был тут как тут, вроде бы случайно проходил мимо.

– Да ничего у меня не болит, совершенно ничего, доктор! – Герцог никак не мог от него отделаться.

– Знаете ли, у вас жар, – заключил мастер лечебных дел, взяв герцога за запястье и нащупав его пульс. – Ложитесь и выпейте успокоительного, я вам сейчас пропишу. Вы носитесь по лесу, промочили ноги – трава, мокрая от росы… Немедленно лечиться, Ваше Высочество! Мне, знаете ли, поручено следить за вашим здоровьем. Но я впервые вижу такого несговорчивого больного!

– Не болен я! Я здоров, здоров, доктор! – взвился герцог. – Ладно, чтобы доставить вам удовольствие, ложусь спать и выпью ваше лекарство.

На следующий день здоровехонький герцог проснулся еще более озабоченным поведением Лизбет. Что же случилось? Явно случилось, но что, хотелось бы ему знать?

Самым ужасным было то, что без сопровождения он не мог никуда улизнуть. Утро – не ночь.

Герцог решил потерпеть до обеда. Едва с обедом было покончено, он взял книгу и, как всегда, одетый студентом, с фуражкой на голове, отправился гулять под высокими деревьями Шенбрунна. Скоро его скрыла густая листва.

Обычно, дойдя до круглой поляны, он резко поворачивал, крался вдоль стены до маленькой дверцы, от которой у него был ключ, открывал ее и оказывался вне замка. Затем шел к аллее, выходящей к трактиру «Роза», добирался до лестницы во дворе, и, если его случайно замечали, он давал понять, что идет к Фридриху, другом которого считался.

На этот раз, прокравшись вдоль стены парка до аллеи, ведущей к трактиру, он пошел не обычным путем, а по узкой тропинке добрался до пригорода и переправился через реку.

Франц шел по городу, счастливый оттого, что его никто не узнавал. Он смотрел по сторонам и видел, как горожане, закончив работу, направлялись к пивным и кафе, чтобы предаться дополнительному десерту – кофе со взбитыми сливками, удивительно вкусному. В «ресторациях», развлекая клиентов, сидящих под деревьями, звучала музыка. Кареты доставляли элегантные пары в театр. Герцогу легко дышалось среди веселой и беззаботной толпы. Люди скинули с себя заботы дня и не думали ни о чем, кроме приятного времяпрепровождения.

Вот он уже в пригороде Асперн, где все еще жила мать Лизбет. Единственная надежда – через нее узнать, что с девушкой. «В крайнем случае, – думал Франц, – можно отправить госпожу Ландсдорф во дворец за новостями».

Волнуясь, вбежал он по лестнице этого скромного дома, где впервые встретился с Лизбет. Герцог вспоминал начало их дружбы, волнение девушки, неуверенность, которая охватила его в первый день, когда он оказался в ее обществе. Прошлое промелькнуло перед ним, одновременно такое близкое и такое далекое. Он сказал себе с горечью: его положение, ранг, имя были препятствием спокойному счастью, которое уже отведал и которым хотел наслаждаться еще. С тревогой и тоской он думал о том, что придет момент, когда все это резко оборвется.

Сможет ли он когда-нибудь чувствовать себя свободно? Позволит ли судьба продолжать любить тайно, без чьего-либо ведома, девушку, по положению такую далекую от него самого? «Разумеется, – думал он, – полицию невозможно долго водить за нос, они наверняка в курсе, хотя, нужно отдать им должное, видимо, потому что в моем поведении нет ничего такого, что могло бы угрожать государству, они создают для меня видимость спокойной жизни.

Сколько времени они будут терпеть? А может, уже все закончилось? Да еще Лизбет пропала, а она еще не пропустила ни одного свидания. Нас окружают враги. За бедной девочкой так же шпионят, как и за мной.

До сих пор канцлер закрывал глаза на мои похождения. Неужели, когда пришло настоящее счастье, он решится вдруг все поломать? Его не должно беспокоить это, здесь не замешана политика.

Какое зло причиняем мы, любя друг друга? Каким честолюбивым планам мешает наша любовь? Меня держат в стороне от всех политических дел. Никакие страсти двора не проникают в мои апартаменты, похожие на золоченую клетку. Меня держат в неведении обо всем, и только вчера, случайно, я узнал во время приема посла Франции о важных событиях, произошедших в Париже.

Что для меня революция? Отзвук далекого грома. Мне хочется жить вдали от бурь. Я молод, но как же я устал! Почему мне нельзя жить просто, спокойно, неприметно, тем более меня заставили забыть, что я сын Наполеона?

Они, даже мертвого, боятся отца! Может быть, они так же боятся и меня, того, кто представляет собой лишь его жалкую тень! И из-за этого они ударят по несчастному ребенку, единственным преступлением которого в их глазах является преданность мне? Они отстраняют от меня всех, кто мог бы ободрить меня, придать мне смелости, зажечь пламя в моем сердце, которое равнодушно ко всему, за исключением Лизбет. Они хотят моего одиночества?» И в горькой безнадежности герцог прошептал:

– Господи! Какой же я несчастный! Какое тяжелое бремя имени я ношу! Почему небу не угодно было, чтобы я родился в простой семье? Почему я на самом деле не тот, кого любит Лизбет, не студент Франц, чиновник в секретариате эрцгерцога? Однако мне нужно знать, что происходит. Если Лизбет угрожает несчастье, я не буду сидеть сложа руки, я начну действовать, ведь во мне дремлют силы моего отца. Я им покажу! Я как-никак сын Наполеона!

И тогда держитесь, канцлер и все мои враги, которых я угадываю во всех придворных, окружающих трон, если только они захотели разлучить меня с моей дорогой Лизбет! Если они осмелились, ибо они способны на все, друзья Меттерниха, состоящие на службе у англичан, палачей моего отца… Они жизнью своей поплатятся за нее, и ничто не остановит мою месть!

Возбужденный и злой, герцог стремительно влетел к вдове полковника Ландсдорфа.

Мать Лизбет была дома, спокойно сидела за пяльцами и вышивала.

Она давно уже догадывалась об отношениях ее дочери и этого приятного молодого человека и, увидев его одного, испугалась:

– Господин Франц! Что-то с Лизбет?

– Нет, матушка, насколько мне известно, – ответил герцог. – Только я беспокоюсь за нее, так как давно не видел и не знаю, что с ней. Я и пришел сюда, полагая, что вы сможете если не ободрить меня, то хотя бы немного успокоить. Не больна ли она?

– Нет-нет! Наш сосед, англичанин, сэр Уильям Бэтхерст, говорил мне, что видел ее вчера во дворце после приема в честь французского посла, если я правильно поняла.

– Не можете ли вы, матушка, сообщить ей, что я удивлен ее молчанием и хотел бы знать, что случилось?

Вдова подумала, затем сказала очень серьезно:

– Мне не трудно выполнить ваше поручение, господин Франц. Вы очень обеспокоены. Впрочем, кажется, это ничем не оправданно, так как если вы не видели Лизбет, значит, ее скорее всего задержали на службе. Однако я бы хотела получить некоторые разъяснения о ваших отношениях с моей дочерью. Они длятся уже давно, тем не менее Лизбет отказывается говорить об этом.

Герцог кивнул, несколько смущенный строгим тоном вдовы.

– Раз вы пришли сюда, – вновь заговорила мать Лизбет, – то, думаю, наступило время для решительного и откровенного разговора…

– Говорите, матушка, я слушаю вас, – проговорил Франц, все больше волнуясь.

– Когда вы явились к нам случайно, я и моя дочь… мы были тронуты вашей готовностью быть нам полезным и испытывали большую признательности за все, что вы сделали для нас после этой встречи.

Моя дочь обязана вам своей достойной должностью, так как это пребывание при дворе. Всю свою жизнь я буду вашей должницей, потому что благодаря вам смогла добиться справедливости и получить часть пенсии, на которую имела право.

Напоминая вам о ваших благодеяниях, я только подтверждаю истину и в то же время уверяю, что с нашей стороны не было никакой задней мысли, никакого расчета, когда мы приняли ваше благородное вмешательство…

Герцог кивнул.

Госпожа Ландсдорф вновь заговорила дрожащим от волнения голосом:

– Обстоятельства сложились так, что Лизбет и вы сблизились, чего я не предвидела и что произошло помимо моей воли… Я не порицаю мою дочь и вас. Вы оба молоды, ваши сердца устремились навстречу друг другу…

Вас не занимало, что тогда происходило со мной… Мои страхи, печаль, даже стыд, нисколько не заботили вас… быть может, вы не ведали, что я страдала за вас и из-за вас… Вы были полностью поглощены страстью…

Теперь вы оба свободны – как от моей власти, так и от моего надзора. Я не виню вас и не жалуюсь. Я знаю, что моя дочь счастлива, а вы честны и добры… Никто не в силах был помешать тому, что произошло, ни вы, ни я. Я лишь хочу задать один вопрос… Мне нужен ответ.

– Спрашивайте, матушка… я постараюсь ответить!

– Так вот! Если вы любите Лизбет и она любит вас, если вы оба, похоже, желаете продолжать эту связь, как будто счастливую, почему вы не сделаете ее благопристойной, открытой, приличной и достойной уважения для вас двоих и для меня?

Госпожа Ландсдорф помедлила, ожидая, что молодой человек прервет ее.

Однако герцог молчал, оставаясь неподвижным и не сводя с нее глаз. Он, казалось, так ни о чем и не догадывался.

Мать Лизбет продолжила уже суше и с раздражением:

– Вы до сих пор ничего не поняли, не правда ли? У вас скромное положение, не знаю уж, какое жалованье вы получаете на своем месте, ни его важности, ни отношений со служащими дворца, но все же мне кажется, вы равны с моей дочерью. Когда вы занимались нашими бедами, то узнали, что наша семья благородна и, несмотря на бедность, дочь полковника может без стеснения и без того, чтобы муж краснел за нее, стать женой почтенного служащего при эрцгерцоге, кем вы, похоже, являетесь. Франц, почему вы не женитесь на Лизбет?..

Загнанный в угол, герцог не мог отделаться неопределенным обещанием. Будь он студентом, не задумываясь, женился бы на Лизбет. Ему не хватало смелости открыть, почему эрцгерцогу, внуку императора Австрии, наследнику империи, нельзя было жениться на дочери простого полковника. Он опустил голову и молчал.

– Почему вы не отвечаете мне, господин Франц? – спросила вдова, чувствуя себя оскорбленной. – Вас обижает мое требование, оно вам кажется чрезмерным? Может быть, вы видели в этой связи всего лишь развлечение? По вашему мнению, мы недостойны вас? Или вы убедили себя, что для вас это только легкая влюбленность? Лизбет никогда не была откровенна со мной на эту тему! Она любит вас и ничего не видит, кроме своей любви. Она счастлива, когда видится с вами, и довольна своей судьбой, потому что вы говорите ей, что любите ее. Она ничего не требует и ничего не ждет. Поверьте, не она поручила мне это ходатайство!

Я мать и говорю так, как должна говорить мать. И поскольку ваше молчание – весьма красноречивый ответ, признаюсь, что мне не хватит сил рассказать Лизбет о нашем разговоре… Да нет же! Я не смогу сказать ей. А я-то надеялась… Простите меня, я давно уже была готова к этому, и все равно вы разбиваете мне сердце… Я буду вам очень благодарна, если вы оставите меня одну… Мне нужно собраться с силами… Должно быть, я никогда не дождусь, что моя дочь когда-нибудь выйдет замуж за мужчину, которого она любит, и перед ней откроется достойное и надежное будущее.

Госпожа Ландсдорф явно не хотела продолжать этот мучительный разговор.

– Не огорчайтесь так, матушка, – взволнованно проговорил герцог. – Я понимаю ваши материнские страхи. Мне тоже не безразлично будущее Лизбет. Ваше предложение мне очень нравится. К несчастью, я не могу прямо сейчас дать вам ответ, которого вы ожидаете. Не обвиняйте меня! Не думайте, что мне все равно!

Да, я люблю вашу дочь, и моим самым большим желанием было бы объявить перед всеми ее своей женой, но я не волен в поступках… У меня ведь есть семья, родственники… я не могу не считаться с ними. Я скован всем этим больше, чем вы можете себе представить. Цепи, сковывающие меня, очень крепкие, и никакая сила не может их разорвать.

Не требуйте от меня большего! Я не могу дать вам других объяснений, кроме того, что я не свободен…

– Великий Боже! Вы женаты?!

– Нет, клянусь вам, нет. Но тем не менее моя свобода ограничена… Дайте мне время… хотя бы один день. По крайней мере вы узнаете причину, по которой не может произойти то, о чем вы говорили… Вы поймете, я в этом не сомневаюсь, и посочувствуете мне. Не тревожьтесь, и особенно, прошу вас, не беспокойте и не путайте Лизбет!

– Я прекрасно понимаю, что сын должен исполнять волю отца. Мне не известно, кто ваши близкие. Вы никогда не говорили о них, как не говорили им о нас. В мои намерения не входит силой принуждать вас к браку. Если верить вам, он невозможен по семейным соображениям. Однако дайте мне слово, что попытаетесь объяснить все вашим родителям и убедить их дать разрешение на брак с той, которая достойна вашей любви! Можете ли вы пообещать это?

Герцог некоторое время помедлил, не желая лишать мать своей возлюбленной последней надежды, и наконец ответил:

– Обещаю вам, что при первой же возможности поговорю с родственниками и сделаю все, что будет в моих силах, чтобы заставить их признать мою дорогую Лизбет… А сейчас, матушка, умоляю, пойдите во дворец и скажите вашей дочери, что я жду ее здесь. Если вы пожелаете, мы продолжим разговор, так как я хочу, чтобы она знала ваше мнение по этому поводу.

– Нет, господин Франц, не говорите ничего моей дочери. Пусть все останется между нами, ибо бедное дитя очень испугалось бы, подумав, что своим вмешательством я разрушила ее счастье. Я пойду во дворец, коль вы просите, но для меня это очень мучительно! Однако я чувствую, что вы, как мне кажется, очень обеспокоены ее отсутствием. В другой раз, прошу вас, увольте меня от столь неприятной миссии!

Госпожа Ландсдорф, чопорно присев перед герцогом, набросила накидку и пошла за дочерью.

Скоро пришла Лизбет, одна, без матери. Выполнив свою миссию, та быстро ушла. Выходя из дворца, она прикладывала к глазам платок, вытирая долго сдерживаемые слезы, которые градом катились по щекам.

Герцог попытался обнять девушку и узнать, почему ее так долго не было. Лизбет отводила взгляд, старалась не смотреть на него, уворачивалась от поцелуев, не решаясь заговорить.

Когда мать пришла за ней, девушка ничего не сказала. Не хватало еще, чтобы госпожа Ландсдорф узнала страшную тайну. Лизбет не была готова к расспросам, переживая острую боль оттого, что Франц, секретарь эрцгерцога, оказался не кем иным, как внуком императора. Известие о пропасти, разделяющей молодых людей, могло убить мать. Хотя та и не говорила об этом открыто, но достаточно прозрачно намекала на надежду, которой тешила себя, – однажды Лизбет станет женой Франца.

Сказать матери о высоком положении своего любовника означало убить ее. Девушка решила молчать (пусть все идет как идет), отказаться от свиданий с Францем, возбудив в нем подозрения, самой спровоцировать ссору, вслед за которой порвать отношения. Таким образом, она хранила молчание и, чтобы не расстраивать мать, согласилась пойти домой, где ее ждал Франц.

Однако в его присутствии она не сдержалась и разразилась рыданиями. Лизбет не могла успокоиться. Студент в черной куртке и фуражке – что из того? Он представал перед ее взором во всем великолепии своего рангами августейшего родства, каким был в тронном зале во время церемонии. Она все еще любила Франца и убеждала себя, что не смогла бы любить в нем эрцгерцога. Они были как небо и земля!

Соскучившийся по ней герцог прижимал девушку к груди, целовал, спрашивал, что случилось, – все напрасно. Лизбет молчала, и в этом молчании было что-то тревожное. Она отвечала лишь «да» или «нет», отворачиваясь и не поднимая головы.

Когда уже, наверное, в двадцатый раз герцог спросил, любит ли она, и привлек к себе Лизбет, рука его наткнулась на странный предмет у нее за корсажем. Франц удивился:

– Что это ты там прячешь? Любовное письмо?

Девушка резко качнула головой и снова расплакалась. Какое нелепое обвинение! Как он может сомневаться в ней? Разве не понимает, что она любит только его? Зачем он наказывает ее подозрением?

И поскольку герцог настаивал, стремясь узнать, на что наткнулась его рука, она быстро расстегнула корсаж и вытащила оттуда флакончик.

Это был любовный напиток, который сэр Уильям Бэтхерст взял в лавке Мелхиседека, роковая и опасная покупка, сделанная у Лидии.

Сэр Уильям Бэтхерст, после того как вывел подавленную, совершенно обессилевшую, не способную слова промолвить девушку из дипломатического зала, где показал ей любовника рядом с императором на троне, проводил Лизбет в ее комнату, окружив заботой и вниманием. Для девушки он уже стал верным и преданным другом.

Бэтхерст стал приходить к ней каждый день в качестве наперсника и советчика. Он пустил в ход весь свой изворотливый ум, чтобы утешить ее, нашептывая ей обнадеживающие советы, затем, как бы в шутку, заговорил об удивительных возможностях некоторых знахарей, которые продают эликсиры, вызывающие любовь. Девушка ничего не знала об этом. Неужели действительно есть любовные напитки? Бэтхерст утверждал, что сила у этих замечательных напитков невероятная, и добавил вскользь, что у него имеется одно из таких любовных зелий, привезенное с Востока знакомым, тоже английским дипломатом. Ну и, конечно же, показал ей флакончик от Мелхиседека.

Лизбет с любопытством взяла его, а сэр Бэтхерст, заметив, что его ожидают неотложные дела, поспешил откланяться, сказав на прощанье:

– Пусть это чудо останется пока у вас. Почему бы, кстати, не испытать его магическую силу? Тут нет ничего опасного. Дайте его тому, кого любите… только весь флакончик. Сами увидите, что его чувства к вам… сохранятся навечно. Никогда уже он не сможет полюбить другую женщину, будет принадлежать лишь вам, телом и душой! Любовному эликсиру ничего не стоит заставить сердца биться в унисон…

Лизбет хотела было возразить, что вряд ли любовный напиток способен помочь в ее положении, однако, поразмыслив, решила оставить флакон у себя. Оставила – и забыла о нем.

Направляясь домой, где ее ждал Франц, Лизбет машинально засунула флакончик за корсаж, скорее, из опасений, что без присмотра с ним может что-то случиться. Дворец ведь – большой проходной двор.

Итак, вопросы герцога об этом флакончике становились все настойчивее. Лизбет, не упоминая, естественно, сэра Уильяма Бэтхерста, так как тогда Франц мог сразу догадаться, что его тайна раскрыта, рассказала, что сей стеклянный сосуд содержит эликсир, который имеет магическое свойство и может заставить любить тех, кто не любит. С его помощью мимолетное увлечение перейдет в вечную любовь.

Герцог очень потешался над суеверием и доверчивостью девушки, которая, кажется, и впрямь верила в способности этого амулета. Выхватив флакончик у нее из рук, открыл и поднес к губам.

Прежде чем она успела что-нибудь сообразить, Франц проглотил половину содержимого и весело сказал:

– Несколько горьковато… но пить можно! Ну, моя дорогая Лизбет, теперь ты спокойна, надо думать? Благодаря магу, который дал тебе это причастие вечной любви, мы никогда не расстанемся и будем любить друг друга всегда… Теперь ты мне веришь, после того как я выпил чудодейственный эликсир? Только что же, я один буду вечно любить? Смотри-ка, тут еще половина флакона, как раз для тебя. Представляешь, что произойдет, если только один я буду страдать постоянством?

Не переставая смеяться, Франц притянул девушку к себе, поднес к ее губам горлышко флакона и заставил выпить остатки приворотного зелья. Затем, отбросив пустой флакон, наполовину шутя, наполовину серьезно, проговорил:

– Теперь, моя Лизбет, мы объединены навечно, не так ли? В наших сердцах пылает один и тот же пожар любви, который никто не в силах потушить!

Происшедшее совсем изменило мысли и чувства Лизбет. Она забылд об эрцгерцоге и вновь обрела Франца, ее Франца.

Так как за любовной размолвкой обычно следует примирение, они решили не изменять этому правилу и помчались в трактир «Роза». День был на исходе. Предупредительный теолог оставил дверь открытой, и в их комнате, где столько раз соединяли они сердца и тела, оба совершенно забыли обо всем. Он – о предложении жениться, сделанном матерью Лизбет, и своем замешательстве, так как не мог сознаться в причинах, мешающих ему сделать это; она – что Франц, вместо скромного служащего, которого она полюбила, оказался внуком императора, одним из возможных наследников австрийского престола.

Влюбленные отдались двойному опьянению чувств, оставив на потом размышления, заботы, страхи. Расставаясь, условились встретиться среди недели. Прием в честь маршала Мезона требовал присутствия герцога. После страстного поцелуя на прощанье герцог Рейхштадтский сказал Лизбет:

– Думаю, у нас не было никакой необходимости в эликсире. Но черт меня побери, если я не прав, – у этого зелья есть определенно прекрасное качество, ведь это оно помешало нам сегодня рассориться и способствовало такому чудесному примирению.

Сходи к этому знахарю, Лизбет, и передай, что его напиток дал нам не любовь, так как ничего – ведь правда же – не могло разрушить ее. Он дал то, что поддерживает и возбуждает любовь: уверенность в себе и надежду на совместное и счастливое будущее.