Текст книги "Сын Наполеона"

Автор книги: Эдмон Лепеллетье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Видение

Графиня Наполеон Камерата, используя все возможности проникнуть к герцогу Рейхштадтскому, решилась на смелое предприятие.

Она приметила молодого человека, Альберта Вейса, который часто приходил в трактир «Роза», поскольку ухаживал за дочерью трактирщика. Остановив его однажды, графиня спросила, правда ли, что он вхож в замок Шенбрунн.

Альберт Вейс ответил, что он столяр и сейчас занят на работах внутри замка, таким образом, может входить туда в любое время. И добавил, что работа у него временная. Он надеется жениться на дочери трактирщика Мюллера, красавице Эльзе. Тогда бросит столярничать и станет управлять трактиром. Но, к несчастью, есть одно условие, от которого зависит его будущее. Чтобы получить руку девушки, нужно стать привратником, то есть потеснить своих соперников Фридриха Блюма и Карла Линдера, так как они тоже добиваются у суперинтенданта этого места и ухаживают за Эльзой.

Графиня пообещала Альберту Вейсу помочь в получении желаемой должности, если он согласится содействовать ее планам. Она попросила его облегчить ей проникновение в замок, чтобы ее никто не увидел, и добавила, что он не только получит плату, но определенно добьется назначения, к которому стремится.

Счастливый, что сможет переиграть своих соперников и получить должность, позволяющую ему стать супругом Эльзы, Альберт Вейс ни в чем не видел препятствий и был уверен, что ему не составит труда удовлетворить просьбу графини. У него как раз сегодня работы в парке – на одной из аллей, выходящих к воротам. Он назначил графине встречу слева от привратницкой, возле дверцы в стене, говоря, что она будет открыта. Ей останется только идти прямо, пока не встретит его. Он-то и проведет ее в замок.

Графиня поблагодарила молодого столяра и заверила, что будет точна. Вечером, в условленное время, она оказалась около маленькой дверцы, которая действительно была открыта, прошла в указанном направлении и увидела Альберта, работающего или делающего вид, что прибивает какие-то доски.

Графиня набросила широкую накидку и осталась без головного убора. Столяр вздрогнул, увидев ее и не сразу признав. Она сняла парик, который обычно носила, открыв довольно коротко подстриженные волосы. Мужская прическа подчеркивала энергичный профиль и сильные и решительные черты лица.

Под накидкой графиня, казалось, прятала какой-то предмет. Вместе с Вейсом они отправились к апартаментам герцога Рейхштадтского. Недалеко от них она попрощалась с проводником, попросив его оставить приоткрытой дверь, через которую только что вошла.

Альберт Вейс, нисколько не обеспокоенный тем, что собирается делать эта искательница приключений во дворце, думал лишь как напомнить графине о ее обещании. Вдруг она сама, подтверждая, что ничего не забыла, сказала ему:

– Молчите и помогите мне! Обещаю, вы получите место привратника.

Это заверение поддержало соискателя руки прекрасной Эльзы, однако теперь он задался мыслью: что случится, если во дворце обнаружат эту женщину со стрижеными волосами? Вдруг суперинтендант начнет расследование, чтобы узнать, как она могла попасть во дворец? И что тогда станется с ним?

Оставшись одна, графиня сбросила накидку. Оказалось, что она была одета как Наполеон I: зеленый сюртук, белый жилет, белые штаны и чулки, открытые туфли. Под мышкой спрятана традиционная треуголка, которую она водрузила на голову. Графиня смело подошла к двери, за которой находился ничего не подозревавший герцог.

Она дважды легонько стукнула, оглядевшись предварительно, нет ли поблизости кого из слуг, и вошла в комнату, где, удобно расположившись в кресле, сын Наполеона читал книгу.

Графиня, прикрыв за собой дверь, остановилась неподалеку от знаменитого кузена и стала ждать.

Герцог вдруг поднял голову и увидел ее. Он растерянно дернулся и поднес руку ко лбу. Перед ним явилось видение его отца, портрет, который он столько раз разглядывал с любовью и нежностью. Он отшатнулся, решив, что сходит с ума, затем поинтересовался:

– Кто вы и по какому праву на вас этот костюм?

Разум подсказывал ему, что перед ним переодетый человек. Он знал, что призраки бывают только в легендах, и никогда не верил в привидения. Герцог собрался позвонить, убежденный, что его кто-то так зло разыгрывает, но графиня остановила его:

– Погодите, принц! Я ваша кузина – графиня Наполеон Камерата. Я надела этот костюм, который должен воскресить в вас приятные воспоминания. Хотя вы и были совсем малы, но, конечно же, не забыли того, кто его носил. Позвольте объяснить вам все.

– К чему, мадам, этот дешевый фарс? – спросил герцог. – Если вы не дадите мне удовлетворительного объяснения, предупреждаю, я позову охрану и воздам по справедливости за подобный маскарад.

– Нет, дорогой кузен, мой принц, не надо охраны! То, что я хочу вам сказать, требует строжайшей секретности…

Я прибыла из Венеции, чтобы напомнить вам не только о нашем родстве, но и о вашем знаменитом происхождении…

– Я не нуждаюсь, мадам, в том, чтобы мне напоминали, чей я сын. Перейдем к делу. С нетерпением жду ваших объяснений!

– Хорошо, принц. Это переодевание задумано было лишь для того, чтобы поразить вас, напомнить, кто умер там, на острове Святой Елены, чтобы спросить у вас, не задумывались ли вы о мести, не готовы ли к великой роли, которую вам суждено сыграть как сыну и наследнику Наполеона?

– Возможно, мадам, у меня есть такие мысли, – сухо сказал герцог, – но нет ни малейшего желания быть с вами откровенным. Вы моя кузина, как утверждаете, я и вправду слышал ваше имя. Но вам не следовало так наряжаться, чтобы напомнить мне отца, память о котором, уж поверьте, я храню в своем сердце!

– Ваш отец, дорогой кузен, – сказала графиня с силой, – если бы он сам явился сюда вместо меня, если бы мог говорить с вами, то сказал бы, что вам не должно оставаться в этом дворце, вас ждут во Франции, друзья уже готовы отвезти вас туда, что весь народ будет радоваться вам, что вы ради себя самого, ради памяти о своем отце должны пойти по его славным стопам, показать себя достойным наследником Наполеона. Вам, дорогой кузен, предстоит исполнить великий долг перед французским народом. Вы его император, так идите править!

Герцог слегка пожал плечами:

– Предполагаю, мадам, – сказал он, – что вы действуете под влиянием временного безумия, что я вполне могу простить, однако не желаю вас больше слушать, уходите!

– Так вы считаете меня сумасшедшей?! – яростно выпалила графиня. – Потому что я заставила вас устыдиться вашего безразличия к наследованию империи, которая вам принадлежит? Сумасшедшей, потому что я заявляю, будто французы всеми мыслями стремятся в Вену, чтобы напомнить вам о чаяниях этой страны, которой столько лет управлял ваш отец?!

Нет, кузен, я не сумасшедшая! Я верю в династию Наполеона. Но раз вы стали австрийцем, раз ничто не отзывается у вас в сердце при имени вашего отца, при воспоминании о Франции, вы правы, я не должна более носить этот костюм, в таком случае годящийся лишь для маскарада! Ничего больше не осталось от того, что было Наполеоном, я вижу, к несчастью, что великий человек умер, не оставив потомков!..

Прощайте, кузен! Для меня вы мертвы и больше меня никогда не увидите. Разве что в день, когда жизнь начнет покидать вас, вы, может быть, произнесете слова раскаяния и захотите завещать кому-то, носящему ваше имя, корону, которую вы не пожелали принять, империю, которую вы покинули… Прощайте.

И прежде чем герцог пришел в себя от удивления, графиня Камерата ринулась к лестнице. Укрывшись накидкой, она без помех добралась до дверцы в парк, оставленной открытой, промчалась по тропинке, ведущей к трактиру «Роза», той самой, по которой герцог столько раз ходил на свидания с Лизбет.

Она влетела в трактир, как фурия, отчаявшаяся, злая. Сорвав с себя одежду Наполеона, графиня облачилась в пеньюар. Вдруг в дверь громко постучали. Она открыла. На пороге стояли пять или шесть человек, и один из них, с бумагой в руке, спросил:

– Графиня Наполеон Камерата?

– Да. Что вам от меня нужно?

– Я старший инспектор имперской полиции, у меня приказ на ваш арест. Прошу следовать за мной!..

Воля народа

Войска отдавали последние почести генералу кавалерии Зигенталю. Было холодно. Церемонию прервало неожиданное происшествие.

Герцог Рейхштадтский находился во главе своего полка. Когда он начал отдавать приказание, голос вдруг отказал ему, лицо побледнело. Один из офицеров заметил, что герцог едва держится в седле и свалился бы на землю, если бы его вовремя не поддержали.

Его Высочество привезли во дворец с уже начавшимся жаром. Личный врач, доктор Мальфатти, распорядился уложить герцога в постель и определил состояние больного в целом очень плохим, поскольку жар вызван упадком сил и угасанием, причину которых он понять не может. Врачи собрались на консилиум и сделали вывод, что здоровье герцога сильно подорвано, его органы расстроены, главным образом грудь и внутренности, и нужно опасаться дальнейшего ухудшения и осложнений.

Изучили образ жизни герцога и признали, что охота, длительные прогулки, военные экзерсисы, которым он предавался с такой страстью, не соответствовали его силам. Резкие движения послужили причиной болезни и ослабления больного.

– Думаю, – говорил доктор Мальфатти своим коллегам, приглашенным для консультации, – что в этом молодом человеке есть некое начало, толкающее его к сумасбродству, так что рассуждения и предосторожности были напрасны против неизбежности, к которой оно его привело.

Несчастный герцог был уже приговорен. Никто не мог догадаться о причине болезни, поразившей его, о яде в крови. Разрушение организма было лишь вопросом времени. Ни один врач не посчитал бы себя вправе отвечать за его жизнь.

Когда прошел первый приступ лихорадки, охватившей его в день похорон, непосредственная опасность миновала, врачи рекомендовали ему быть очень осторожным, не выходить часто и без сопровождения, особенно по вечерам. В результате этих мер, к которым его вынудила болезнь, он оказался под большим наблюдением, чем когда-либо, и несколько недель не виделся с Лизбет.

Ему было трудно связаться с ней, герцог не осмеливался спросить о юной чтице у персонала дворца. Беспокойство за девушку ухудшало его состояние. Он говорил себе:

– Лизбет, наверное, думает, что я забыл ее. Конечно, она уверена в моих чувствах к ней, но когда встретиться мешают обстоятельства, срабатывает воображение, в одиночестве и тоске рождаются химеры, являются страхи, вокруг себя видишь только одни несчастья. Мне обязательно нужно как-то передать Лизбет, что я хочу ее видеть. Я должен объяснить, почему не могу встретиться с ней и она ничего не знает обо мне.

Герцог справедливо опасался, что в Вене понятия не имели о его болезни. Врачам был отдан приказ не разглашать диагноз. Для всех он простудился во время похорон генерала, а затем отправился с инспекцией войск в Тироль. Чистый горный воздух поможет ему восстановить силы. Эти сведения, повторяемые персоналом дворца, опубликованные в газетах, определенно должны были достичь тех, кто его знал. Лизбет, в первую очередь, должно было прийти в голову: почему она не получает от него писем? Может быть, она приходила к Фридриху в трактир «Роза», чтобы узнать о нем?

Герцогу Рейхштадтскому как-то после обеда удалось ускользнуть из дворца в сопровождении лишь одного слуги. Он направился к трактиру, но вместо Фридриха нашел молодого человека, также увлеченного дочерью трактирщика, прекрасной Эльзой. Это был Карл Линдер, один из претендентов на руку девушки и наследство трактирщика Мюллера.

Узнав герцога, Линдер почтительно поклонился и с непринужденностью в обращении, которую венские горожане усвоили со времен прогулок в народ Иосифа II, обратился к нему.

Молодой столяр спросил герцога, как он себя чувствует и полезна ли ему прогулка.

Герцог, поблагодарив, попросил стул и сел перед дверью в трактир, так как почувствовал, что устал. Он заговорил с Карлом Линдером о его работе и положении дел. Молодой человек чистосердечно и наивно отвечал ему, что хотел бы жениться на Эльзе и ждет только одного: места привратника при дворце.

Он умолял Его Высочество соизволить помочь ему. Одним словом тот мог решить его счастье.

Герцог ответил, улыбнувшись:

– Если бы зависело только от меня, то вы бы немедленно были назначены привратником дворца, поскольку я не из тех, кто мешает молодым людям любить, но, мой бедный друг, я уже почти что дал слово.

– Кому же? – спросил Карл, бледнея.

– У вас есть здесь, – продолжал герцог, – парень, которому не дается теология, но он стремится, как и вы, стать мужем Эльзы. Ему тоже нужно место привратника.

– Фридрих! – взволнованно воскликнул Карл.

– Он самый.

– Ваше Высочество его знает? Тогда у меня точно не будет этого места, – опечалился Карл.

– Не стоит отчаиваться, – ответил герцог. – Даже если у меня и есть некоторые обязательства перед Фридрихом и если я расположен выделить его, то не считаю справедливым, будто от решения суперинтенданта, дающего вам или ему должность, которой вы добиваетесь, может зависеть счастье или несчастье вас обоих. Я не буду вмешиваться в дела суперинтенданта, но если бы и вмешался, друг мой, то начал бы с того, что спросил мнение Эльзы.

Герцог умолк, затем, как бы почувствовав боль в груди, протянул руку в сторону сопровождавшего его слуги и приказал:

– Немедленно возвращайтесь в мой кабинет. Возьмите на столе маленький флакончик с желтой этикеткой и принесите сюда.

Слуга тотчас же ушел, и герцог остался наедине с Карлом.

– Вы же, друг мой, – попросил герцог, – в свою очередь окажите мне услугу.

– Всегда готов, Ваше Высочество!

В спешке написав несколько строк в своей записной книжке, герцог протянул вырванный листок молодому человеку:

– Отнесите записку по этому адресу. Идите и помните, привратники во дворце не из числа болтливых.

– Ваше Высочество может рассчитывать на меня, – с готовностью ответил Карл и тотчас умчался.

Уже должен был вернуться камердинер, и герцог собирался продолжить прогулку, как заметил в нескольких шагах от себя двух человек, которые низко поклонились ему и явно хотели подойти поближе.

Он спросил себя, кто бы это мог быть. Мелькнула мысль об убийцах или шпионах, но достаточно было одного взгляда, чтобы выбросить из головы это предположение.

Один из незнакомцев – просто гора какая-то, одетый в длинный редингот, в руках – тяжелая трость; другой – молодой, с решительным и бравым видом, лицо открытое. Создавалось впечатление, что они иностранцы.

Как только герцог ответил на их поклон, эти люди приблизились к нему, и тот, что повыше и постарше, быстро сказал:

– Ваше Высочество, мы французы: я – старый солдат вашего отца. Нельзя ли поговорить с вами часок без свидетелей? Мы прибыли к вам из Франции, с очень важным посланием.

Герцог подумал, что эти люди – те самые посланцы, о которых говорила сумасшедшая графиня Камерата. Стоит ли вообще разговаривать с ними? А почему нет, если есть большое желание узнать что-нибудь о Франции… и потом этот старый солдат служил его отцу: можно ли вот так резко оттолкнуть его?

Слуга возвращался, он был уже в нескольких шагах. Герцог подумал о свидании, которое назначил Лизбет, и решил, что можно бы определить тот же день и то же место для встречи с двумя посланцами.

Он предложил им прийти на следующий день, в тот же час, в этот трактир и спросить Фридриха Блюма.

Герцог быстро попрощался с французами и, выпив для виду несколько капель мышьякового настоя, который ему принесли, взял под руку слугу и медленно направился в сторону Шенбрунна.

На следующий день он заявил, что находится в прекрасной форме и хотел бы нанести визит императору. В сопровождении врача и шталмейстера герцог направился в Хофбург.

Во дворце он изо всех сил старался показать, что хорошо себя чувствует, весел и доволен жизнью. Он расточал улыбки и приветствовал всех, с кем встречался и кто спрашивал его о здоровье, независимо от их положения при дворе.

Встреча с дедом была очень сердечной. От Франца-Иосифа скрывали, насколько серьезно болен внук. Старый император, услышав о простуде, добродушно сказал:

– Мальчик взрослеет! В его возрасте у меня часто бывали лихорадка и ломота в суставах. Со временем это пройдет.

Император Австрии не имел ни малейшего представления о медленной смерти, которая притаилась в его внуке.

Распрощавшись с дедом, герцог Рейхштадтский выразил желание пройтись по галереям дворца, говоря, что он давно тут не был и совсем недурно пропитаться духом императорского дома. Нечего и говорить, зачем ему понадобилось «пропитаться духом». Конечно же, его интересовала только юная чтица. Но напрасно он переходил из зала в зал, веля открывать двери апартаментов, спрашивая о той или иной картине или мебели, расположение которых ему хотелось бы вспомнить. Лизбет не было нигде.

Он не осмеливался спросить о ней, сердце жгли зловещие предчувствия. Пора было возвращаться в Шенбрунн. Вдруг он вспомнил о назначенном в трактире «Роза» свидании с двумя французами.

Безрассудно, конечно, одному, без сопровождения, отправляться на подобную встречу, тем не менее герцог решился. Шталмейстер и врач отстали от него, когда он вошел к деду, так как предполагали, что он возвратится в сопровождении офицера дворцовой охраны. Слава Богу, от этого-то он быстро избавился. Один и свободен, чего же еще надо!

Он добрался до знакомой аллеи в парке, ведущей к дому Фридриха Блюма, и нашел его в коридоре, будто тот стоял на часах.

– Ваше Высочество, – сказал он, – два иностранца ожидают вас, утверждая, что вы назначили им встречу. Я не хотел оставлять их одних.

– И правильно сделал, – похвалил его герцог, – оставайся у двери. Если вдруг ты мне понадобишься, я позову тебя.

Герцог Рейхпггадтский вошел. Ждавшие его поднялись и почтительно поклонились. Он пригласил гостей в соседнюю комнату. Ему не хотелось, чтобы их с Лизбет гнездышко было занято. Ведь может статься, что девушка, получив записку, которую он отправил с Карлом Линдером, все же не пропустит назначенного свидания.

Французы представились герцогу.

Это были Ла Виолет и Андре.

Каждый в свою очередь рассказал, что вследствие событий, которые только что произошли в Париже, победивший народ более или менее смирится с наместничеством герцога Орлеанского и, возможно, с временным его повышением до конституционного монарха. Таким образом, перед сыном Наполеона открывается возможность сыграть свою роль и занять подобающее ему место. Речь шла о том, чтобы вернуться во Францию, заявить о себе, представиться французам и предложить возродить наполеоновские традиции. Памяти о его отце, блеске его славы будет достаточно, чтобы уничтожить буржуазного представителя Луи-Филиппа. Весь народ станет приветствовать Наполеона II.

Андре заявил, что как студент он знает умонастроения молодежи в учебных заведениях и большая часть образованного населения Парижа считает необходимым возродить бонапартистскую партию и представить вооруженную Республику, победоносную Республику. И добавил, что в вентах, в которых он принимает участие, герцогу обеспечено большое количество сторонников. Карбонарии располагают значительными силами, особенно в гарнизонах. Если бы он открыто появился в таких французских городах как Гренобль, Безансон или Страсбург, на его выбор, ему не только бы открыли ворота и приветствовали его, но к нему бы еще примкнул солидный контингент солдат, а потом и единодушно присоединилась вся армия. Достаточно двум полкам, будь то в Гренобле или Страсбурге, высказаться за него, как все, кто носит оружие во Франции, бросятся к Наполеону II. Извлекут из сундуков бережно хранимые старые патронташи и орлы.

Ла Виолет гарантировал герцогу Рейхштадтскому поддержку старых солдат его отца, кто еще способен драться. Все те, кто пострадал от сурового режима Реставрации, все те, кто ненавидел монархию Бурбонов, все те, кто взял в руки оружие во время трех славных дней Июля, встанут за него и дадут материальную и моральную поддержку, достаточную, чтобы опрокинуть временный и плохо укрепленный трон Луи-Филиппа.

Герцог внимательно выслушал предложение. Он поблагодарил смелых французов, которые, не побоявшись австрийской полиции, такой бдительной, смогли добраться до него и представить доказательства преданности его сторонников во Франции. Однако добавил, что очень сожалеет, ибо они напрасно подвергали себя такому риску. Он более чем кто-либо уважает славу и традиции своего отца, боготворит знаменитого воина, о котором вспоминает с нежностью. Помнит, как тот поцеловал его в последний раз перед походом в Россию. Он любил отца, от него долго скрывали его историю, но теперь он знает ее всю. Знает, при каких обстоятельствах Наполеон, дав народу гарантию дополнительного акта, был вынужден отречься, бежать, прибыть в Англию, которую считал лояльной.

Герцог объяснил, что не хочет влезать в авантюру, в которой Наполеон потерпел поражение. Хватит ли у него авторитета, чтобы победить сопротивление Палаты депутатов? Как ему противостоять давлению общественного мнения, уже благоприятного по отношению к герцогу Орлеанскому, в котором видят лучшего из республиканцев? Какие ресурсы в людских силах и деньгах мог бы он положить на чашу весов против тех, кому финансисты, политики, генералы, дипломаты доверили корону и судьбу Франции? Он присутствовал на приеме маршала Мезона, посла Франции. Он смог поговорить с его окружением и узнал, что, несомненно, во Франции устали от Бурбонов, но совершенно новая конституционная монархия еще не породила ни раздражающего сравнения, ни обвинений, ни враждебности. Он считает себя, конечно, выразителем идей своего отца, а потому не намерен начинать гражданскую войну во Франции.

Страна едва оправилась от страшных потрясений Июльской революции. Вправе ли он принести ей новые разногласия, ненависть, борьбу? Если бы отец был здесь, он наверняка заставил его отказаться от этого временного предприятия, которое привело бы к роковому концу.

– Не предлагали ли ему, господа, – заметил герцог с горечью, – сбежать из этой ужасной тюрьмы на острове Святой Елены, где англичане издевались над ним? Он не захотел вернуть трон, вновь взбаламутив Францию и всю Европу. Вам хорошо известно, что он отказался. Он счел за лучшее продлить свои мучения, чем развязать гражданскую войну во Франции, и пожертвовал жизнью, отказавшись от любого плана побега…

– Да, я знаю об этом, Ваше Высочество, – сказал Ла Виолет, – так как был на Святой Елене, я даже один из тех…

Он не смог закончить.

Герцог Рейхштадтский с чувством сжал ему руки, переспросил:

– Вы были на Святой Елене? Вы видели моего отца?

– Да, я имел эту честь и эту радость, и малыш, вот этот, тоже, Ваше Высочество.

– Как, этот молодой человек? – удивленно спросил герцог, с любопытством глядя на Андре.

Тот быстро извлек из кармана небольшой предмет:

– Ваше Высочество, я был тогда лишь ребенком, но тоже имел счастье встретиться с великим Наполеоном. Он даже дал мне поручение к вам.

– Ко мне?

– Посмотрите на портрет, Ваше Высочество. Он дал мне, чтобы я… ведь вы мне вернете его?! показал вам и сказал, что он вас очень любил!

Герцог схватил табакерку, которую Наполеон дал юнге, встретившись с ним на тропинке в Лонгвуде.

Он поцеловал миниатюру, представлявшую императора в его бессмертном костюме, затем долго рассматривал черты великого человека, чья кровь текла в нем, и глаза наполнились слезами.

Герцог снова сжал руки Андре и Ла Виолета, спрашивая у них малейшие детали того, что они видели на Святой Елене, что они узнали, как в то время чувствовал себя отец, как он выглядел, и особенно, что говорил о нем.

Ла Виолет не мог в полной мере удовлетворить любопытство герцога, ибо, как он объяснил, его отношения с узником Наполеоном ограничились простым взглядом и поклоном. Недреманное око англичан мешало общению более тесному. Только Андре, которого Ла Виолет представил как внука одного из храбрейших маршалов империи Лефевра, герцога Данцигского, смог поговорить с Наполеоном. А тот, тронутый его юностью и благородством, сделал ему подарок в виде этого портрета, обмолвившись, что, быть может, однажды в Вене он увидит его сына и сможет поговорить с ним о нем…

Волнение герцога было очень сильным, настолько сильным, что сердце его билось как бешеное, перед глазами все поплыло и он приложил руку к груди, боясь, что она сейчас разорвется. А ему еще нужно было так много сказать им:

– Друзья мои, дорогие мои друзья, вы не можете себе представить, как счастлив я видеть вас и говорить с вами о моем отце. И именно потому, что я отдаю себе отчет в дружбе и признательности, которые испытываю к вам, мне нужно действовать быстро и решительно…

Вы не должны задерживаться здесь. О вашем присутствии скорее всего уже знают, и ничто не спасет, если вас арестуют и будут допрашивать. Вас ждет самое суровое наказание, предусмотренное австрийской полицией для тех, кто признан виновным в покушении на безопасность государства. Я буду бессилен защитить вас. Мое вмешательство только усугубит ваше положение и вызовет противоположную реакцию. Значит, вам нужно отправляться тотчас же. Обещайте покинуть Вену немедленно. Вы сделаете это?

– Ваше Высочество, мы должны выполнить свою миссию, – сказал Ла Виолет. – Мы знали, на что идем, когда отправлялись сюда. Для нас уже большое счастье, что мы смогли приблизиться к Вашему Высочеству. Мы останемся здесь, пока вы не примете окончательного решения.

– Оно принято, друзья мои. Я прошу вас еще раз и даже приказываю: покиньте Вену немедленно!

– Ваше Высочество, – сказал Андре, – мы обязаны привезти вас в Париж! Почему бы не ответить на желание тысяч французов, которые зовут Наполеона II в свои ряды?

– Раз вы настаиваете на четком и твердом ответе, который, быть может, принудит вас подчиниться мне и немедленно вернуться в вашу… в нашу страну, друзья мои, – вновь заговорил герцог, – хорошо! Я отвечаю вам откровенно и прямо: нет, я не последую за вами! Я люблю Францию, я хочу, чтобы она была счастлива. Я не чувствую себя способным взять силой трон, который уже занят. Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась кровь французов… Луи-Филипп I – французский король, выбранный народом. Если воля народа обратится против него и прикажет прийти мне, я приду… Сын Наполеона не может пренебречь волей народа, но нужно, чтобы народ заговорил… И приказал! Нет! Даже не подумайте клясться, что мое имя было предложено на народное голосование… Обо мне забыли… И не нужно заставлять французов вспоминать. Вы предлагаете мне завоевать трон, я предпочту, чтобы мне его дали… И еще, друзья мои, могу ли я попросить вас?.. Мой отец говорил вам, мсье, – он обратился к Андре, – что как только встретите меня, покажете портрет… Можно ли мне оставить его у себя?

– Ваше Высочество! – срывающимся голосом начал Андре. – Я хотел бы ценой своей жизни сохранить этот портрет, но мне кажется, что император давал мне его не без задней мысли. Он надеялся, что я оставлю его вам.

Храните же его, Ваше Высочество, и поскольку сейчас не хотите следовать за нами, может быть, глядя на этот портрет, вы однажды измените свое решение и вспомните о нас. Дайте только знать… И спаси нас Господь, чтобы не оказалось слишком поздно.

– Не нужно об этом, – возразил герцог, нахмурившись. – Признаюсь вам, как своим самым близким друзьям… Вам придется поверить этому. Даже если бы не было политических мотивов и гуманных резонов, которые не позволяют мне взять на себя роль авантюриста и проникнуть во Францию в качестве заговорщика, пусть даже для того чтобы победоносно войти в Тюильри, есть еще одна причина, которая заставляет меня отказаться… Эта причина… да разве вы не видите ее на моем лице, в моих чертах? – герцог сильно побледнел.

– Нет, Ваше Высочество, я ничего не вижу! – пробормотал Ла Виолет.

– Ну-ну! Мои дорогие соотечественники, мои дорогие друзья, должен вам сказать, что через несколько месяцев меня уже не будет. У меня в груди тлеет огонь, и совсем скоро вы узнаете, что сын Наполеона присоединился к своему славному отцу…

– Ваше Высочество, зачем эти жуткие предчувствия! Вы будете жить! Вы молоды, Франция ждет вас, надеется на вас! Вам нельзя падать духом. Такие мрачные мысли не пристали молодому человеку, сыну Наполеона!

– Я знаю, что говорю, друг мой, как знаю, что чувствую! Я не должен, стоя на пороге смерти, толкать Францию на новую революцию… Полагаю, что, отказываясь и оставаясь здесь, я лучше послужу нации, которую люблю и на земле которой, на берегу Сены, хотел быть похоронен мой отец… Довольно!

Еще раз говорю, пришел час нашего расставания. Что я могу сделать для вас?.. К несчастью, ничего. Вы отдали мне портрет отца и должны получить взамен другую реликвию…

У меня есть несколько строк, написанных отцом, которые были переданы мне очень давно моей гувернанткой, госпожой де Монтескье. Возьмите этот драгоценный лист, он послужит подтверждением для ваших друзей, что вы исполнили свою миссию и сделали все, что смогли…

Герцог вынул из бумажника старательно сложенное письмо, содержавшее наставление императора своему малолетнему сыну и бережно сохраненное госпожой Монтескье:

Хочу, чтобы мой сын, если он когда-нибудь будет у власти, правил бы только для народа и с народом. Хочу, чтобы, получив трон от меня как наследник по крови, он никогда не забывал, что только воля народа должна поддерживать его, и не делал ничего против воли народа.

НАПОЛЕОН

Наставление, которое он вписал почти теми же словами в свое завещание…

Герцог поднес письмо к губам, прежде чем расстаться с ним, и взволнованно сказал, протягивая его Андре.

– Это наставление, друзья мои, я доверяю вам, ибо считаю, что в данный момент воля народа состоит в том, чтобы я оставался в Вене… Скажите вашим друзьям, что хотя я остаюсь здесь, мое сердце и моя любовь – с ними. И еще скажите, что здесь, в этом дворце, наполненном воспоминаниями о моем отце, я думаю только о Франции, а также, что я склоняюсь перед волей народа… Он не выбрал меня! Быть может, еще не пришло время и не мне судьба уготовила возродить имя и династию Наполеона… Господа, мы должны ждать и не совершать насилия над народной волей, которую я предвижу и угадываю, но которой не могу приказывать. Долг сына Наполеона и всех тех, кто носит это славное имя, желать счастья Франции и уважать правительство, которое она себе выбрала. Наполеон I не захотел последовать за вами с острова Святой Елены из боязни прослыть авантюристом. Наполеон II тем более не последует за вами из Вены, чтобы не стать мятежником…

Желая смягчить суровость отказа, он пошутил, глядя на опечаленных французов и приглашая их тоже посмеяться над своей шуткой: