Текст книги "Сын Наполеона"

Автор книги: Эдмон Лепеллетье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Миниатюра

«Воробей» был готов к отплытию, загрузившись несколько дней назад.

Капитан Батлер объявил морским офицерам и купцам, собравшимся в джемстаунском отеле «Адмиралтейство», о своем намерении поднять паруса в ближайшее время и вновь увидеть Англию, зайдя все же в Пернамбуку, где нужно принять груз.

На борту корабля находились два негоцианта, немногословные, редко появляющиеся в отеле. Казалось, они торопились закончить какие-то дела в Капской провинции, прежде чем вернуться в Европу. Их вообще мало кто видел.

Естественно, возникали вопросы, почему оба джентльмена так редко появляются в обществе и почти не выходят из своей каюты, на что капитан Батлер невозмутимо отвечал: раз негоцианты заняты своими делами, то не теряют времени на развлечения. Они слишком поглощены увеличением прибыли. А потому спят и видят побыстрее покончить с формальностями, касающимися их торговых операций на Святой Елене, чтобы не задерживать отплытие.

– Можете мне поверить, – жаловался капитан Батлер группе офицеров, потягивая ромовый грог на веранде «Адмиралтейства», – никак не получается уговорить этих двух джентльменов совершить прогулку по острову и осмотреть его достопримечательности… Я имею в виду главную достопримечательность… Вы меня понимаете, джентльмены? – капитан Батлер окинул всех взглядом.

– Как я понял, – уточнил один из офицеров, лейтенант 55-го полка, – оба ваших пассажира даже не попытались увидеть генерала Бонапарта.

– На самом деле. И мысли об этом не было.

– Но это же первое, чего желают все прибывшие на остров.

– Эти не праздношатающиеся, сгорающие от любопытства… Однако, признаюсь, сам был бы не прочь до возвращения в Англию увидеть кончик носа или краешек шляпы знаменитого пленника, о котором столько говорят в Европе…

– Если хотите, – любезно предложил офицер, – я завтра в карауле в Лонгвуде… будьте в четыре часа пополудни на краю дороги, что ведет к «Пуншевой чаше дьявола», вы знаете, холм у Лонгвуда… Оттуда сможете как следует разглядеть Наполеона Бонапарта, в это время он совершает послеобеденную прогулку вокруг дома…

– Меня пропустят?..

– Вы пройдете через первый кордон часовых, я отдам распоряжение: это люди из моей роты. Но через второй вряд ли… Здесь нужен пропуск губернатора…

– Спасибо, мне достаточно издалека взглянуть на узника… Да! Могу ли я прихватить этих моих пассажиров?..

– Ради Бога…

– Думаю, они составят мне компанию. Да и вместе как-то приятнее. По дороге подкрепимся… Я прихвачу провизии и возьму юнгу, который добудет для нас родниковой воды… Настоящий пикник! Весьма обязан, лейтенант!.. Кружку грога? Это добрый ром, и по одной маловато…

– Да-да, – охотно согласился лейтенант, подставляя кружку. – Совсем забыл, – заметил он между глотками, – вам нужно уйти с линии часовых, окружающих Лонгвуд, до захода солнца, в противном случае можете получить из-за деревьев… Отдан приказ открывать огонь по любому, кто встретится близ Лонгвуд а после захода солнца…

– Спасибо за предупреждение, лейтенант, будем иметь в виду.

Капитан Батлер, в последний раз воздав должное восхитительному рому отеля «Адмиралтейство», вернулся на борт, не забыв сердечно пожать руку лейтенанту в знак благодарности за возможность прогуляться в Лонгвуд.

Элфинстоун и Ла Виолетт, «негоцианты», были тотчас же поставлены в известность о предполагаемом пикнике.

Невыразимая радость охватила их. Увидеть, хоть издалека, императора было их самым большим желанием. Из осторожности и в соответствии с советами, которые дали им знающие люди, они до сих пор старались не приближаться к дому императора. Но отплытие судна было уже назначено, и предложение лейтенанта придало им уверенности.

Итак, было решено, что на следующий день все трое отправятся в Лонгвуд.

Из осторожности они решили никого с собой не брать, кроме юнги, которого капитан Батлер с непостижимым упорством называл Нэдом, как и всех мальчишек, служивших у него юнгами. Он был похож в этом на обывателей, зовущих своих служанок Мариями. Мальчишка должен был нести провизию, бегать за водой и прислуживать им на привале где-нибудь под бананами по дороге в Лонгвуд.

Они выступили в путь с утра, по утренней прохладе, чтобы, преодолев скалистые склоны, оказаться на середине подъема к полудню и пообедать в тени.

Маленький Нэд тащился позади путников. Его нагрузили довольно тяжелой корзиной, такой, что у него подгибались ноги.

Ла Виолет, заметив, что ноша слишком тяжела для ребенка, предложил:

– Дай-ка мне, малыш, а то перебьешь по дороге все бутылки! – и взгромоздил тяжелую корзину на свои мощные плечи.

Начался подъем под жарким солнцем.

Остров Святой Елены представлял собой гряды высоких крутых гор, разделенных лощинами, узкими и глубокими. Повсюду лишь пропасти и вершины. Пик Дианы – самый высокий в массиве.

К счастью, в скалистой пустыне встречались оазисы – эти благодатные зеленые уголки с деревьями и цветами, где глаз отдыхал от тоскливой бесплодности. Плантейшн-Хаус, дом губернатора, дом семьи Белкоум, Сэнди-Бей и некоторые другие затененные и лесистые места придавали острову обитаемый вид.

Лонгвуд, где стоял дом Наполеона, бывшая летняя резиденция губернатора, гиблое место, раскинулся на высоком плато. Единственное растение, которое было здесь в изобилии, эвкалипт, давало мало тени. Равнина открывалась влажному юго-восточному ветру, виновнику нескончаемых туманов и частых дождей. Резкие перепады температуры, действуя на кровеносные сосуды, порождали заболевания печени и внутренних органов.

Хотя Лонгвуд, на первый взгляд, казался местностью благоприятной по причине высокого расположения, губернаторы Святой Елены, агенты Индийской компании, все те, для кого была предназначена летняя резиденция, не испытывали ни малейшего желания там жить.

Что до жителей острова, то они слишком хорошо знали о гибельном воздействии здешнего климата.

Англия, по-иезуитски тонко и изощренно, отправила Наполеона на этот проклятый остров, предписав ему проживание в Лонгвуде, самом вредном месте на всем острове.

Хадсону Лоу не было нужды думать о яде, который бы не оставил следа: пребывания в Лонгвуде было достаточно, чтобы освободить Англию от великого узника в самые короткие сроки. Впрочем, весь остров прямо-таки источал нездоровье. Из приходских книг известно, что мало кто жил здесь дольше сорока пяти лет. Хирург 66-го английского пехотного полка, расквартированного на Святой Елене, пришел к выводу: за один год от гепатита и дизентерии 2-й батальон 66-го полка потерял пятьдесят из шестисот тридцати солдат и вынужден был отправить в Европу семьдесят больных.

Ла Виолет и Элфинстоун, взбираясь с капитаном Батлером по скалистым склонам, ведущим к Лонгвуду, с унынием глядели на мрачный пейзаж, простиравшийся у них под ногами, где то там, то тут скалистые стены закрывали горизонт и преграждали доступ солнечному свету.

– Ну и ну, настоящая крепость! – воскликнул капитан.

– Скорее тюремный двор! – ответил Ла Виолет. – Да! Сдается мне, тяжко тут нашему императору! И сказать, что он не хочет покинуть вместе с нами эту дыру… Правда, из-за его сына… Любит он своего сына, а? Бедный маленький римский король, узник белых мундиров, как император – красных. Это не по-французски, не по-человечески, никак! Черт, стыд и позор для Франции… Нет больше во Франции солдат, черт побери!..

Ла Виолет с негодованием вращал тростью, лупя попадавшиеся ему под руку заросли эвкалипта. Он нашел выход сорвать злость из-за того, что император заперт в омерзительной горной тюрьме, а его сын, чудный малыш, томится в золоченой клетке Венского дворца.

Разбивая в пух и прах чахлые кустики, Ла Виолет орал:

– Погоди, Хадсон Лоу!.. Погоди, Веллингтон!.. Погоди, Блюхер!.. Погоди, Фуше!.. Погоди, жирная свинья Людовик XVIII!.. Погоди, проклятая шлюха Мария-Луиза!..

Элфинстоун, по-британски бесстрастный, прервал его:

– Поосторожнее, вы так разошлись, что, глядишь, перебьете все бутылки, лишите нас возможности выпить воды, которая течет из этой скалы…

– Вы правы, – неожиданно согласился Ла Виолет, опуская трость. – От этого себя забудешь… О! Дай мне волю, я держал бы здесь всех этих мерзавцев, кто предал, терзал и мучил императора!.. Может, чтобы не разбить бутылки, нам их опустошить?..

– Хорошо сказано, – обрадовался капитан Батлер. – Вот как раз то, что надо, тенистый утолок с ковром из мха и маленьким ключом из-под скал… В нем охладится наше капское вино. Прекрасное место подзаправиться… Ну-ка, Нэд, сооруди стол!..

Ла Виолет опустил на землю корзину с провизией.

Юнга извлек из нее содержимое, поставил бутылки под струю холодного ручья и накрыл на троих.

После завтрака Ла Виолет предложил отдохнуть в тени. Все с радостью согласились, поскольку располагали временем. Только в четыре часа они могли увидеть императора, говорил английский офицер.

В то время как все трое растянулись на перине из мха, освеженного источником, в тени скалы, где эвкалипты отбрасывали тощую тень, юнга воспользовался мигом свободы. После стольких месяцев на корабле, увидев деревья, солнце, опьяненный свежим воздухом, счастливый, что слышит пение птиц в кустарнике, он, не долго думая, отошел от «лагеря», где путники поддались сну, столь приятному и необходимому в жаркие часы дня, да еще в тропической местности.

Он шел и шел по пустынной тропинке, которая огибала скалу.

Добравшись до широкой равнины, юнга заметил белые палатки и солдат, готовящих еду, чистящих оружие и играющих в мяч.

Мальчик смотрел на них издалека, затем, заметив, как на краю леска, рядом с лагерем, красный солдат поднимает охрану, спрятался, боясь оказаться подстреленным. Он хотел вернуться на тропинку, по которой обогнул скалу, но не нашел ее…

Испугавшись, что его отругает капитан Батлер, юнга прибавил шагу.

Тропинка бежала вперед и как будто расширялась…

Мальчик вышел на полянку, где маячила черная будка часового. В нескольких шагах находился черно-белый шлагбаум, загораживающий дорогу и оставлявший справа и слева проход для всадника…

Андре отважно преодолел препятствие.

Местность, по которой он шел, была более обработанной, более ухоженной. Виднелись редкие аллеи посаженных то там, то тут деревьев. В центре лужайки росли эвкалипты и колючие кустарники.

Мальчик почувствовал капли пота на лбу. Он устал, его беспокоили мысли о выволочке, которую ему обязательно устроит капитан Батлер за то, что заблудился…

Понемногу юнгу охватывал страх: а если капитан и его спутники решили вернуться на борт?.. Корабль готов к отплытию. Если ушли без него? Что станется с ним? Один на этом острове, где он никого не знает?.. Как вернется в Европу?..

Ну нет! Не стоит бояться одиночества, ни того, что потерялся. Пережив многое, Андре чувствовал в себе силы выйти из любого положения без чьей-либо помощи. Ему хотелось вернуться в Англию, а оттуда – во Францию. Он все время думал о матери, такой доброй и нежной. Вспоминал ее светлые волосы и голубые глаза, как она улыбалась ему, когда он просыпался в их маленьком домике в Пасси, как она его ласкала и холила. Нет! Андре не забыл поцелуев своей матери, повторял про себя, что однажды увидит ее вновь. Он станет большим и сильным, он станет мужчиной, закаленным путешествиями, настоящим моряком, не отступающим ни перед чем. Тогда, без страха попасть в лапы мистера Индюка, который хотел сделать из него вора, не боясь и скупщицы краденого миссис Вонючки, не опасаясь быть схваченным за бродяжничество констеблями, под защитой звания моряка королевского флота, между плаваниями, он будет искать, будет расспрашивать и найдет мать.

В памяти всплыл образ Энни, и мальчик сказал себе, что ее он тоже хотел увидеть. Сколько бы историй он рассказал ей! Что случилось с бедной девочкой? Все так же продает цветы? Интересно, ждала ли она его, как обещала, возле кондитерской в Холборне? И что подумала, когда он не вернулся? Девчонки не представляют, что такое плавание. Она, небось, думает, что до Святой Елены как до Гринвича. Если пойдут в Пернамбуку, об этом говорил капитан, один Бог знает, когда они увидят лондонский мост. А Энни продает цветы и ждет его у лавки пирожника, где они так здорово кутили, распивая лимонад…

Мальчик скрыл от капитана Батлера все, что касалось детства. Сказал лишь, что его родители были на континенте и когда-нибудь он вновь встретится с ними. Капитан обещал помочь ему в поисках, но при условии, что парень будет учиться морскому делу на торговом судне и потом служить на одном из кораблей королевского флота.

Покидать капитана никак нельзя, следовало вернуться в порт и отправляться в Европу. И при мысли, что он может потеряться, что его могут оставить на острове без надежды когда-либо увидеть мать и Энни, у Андре замерло сердце, а глаза наполнились слезами…

Однако он пересилил минутную слабость, у него ведь была сильная воля.

– Полноте, – сказал он себе, – я уже мужчина, моряк… И речи быть не может о том, чтобы жаловаться и хныкать, это сделала бы Энни, потеряйся она здесь, среди скал и деревьев, так похожих друг на друга… Попытаемся найти дорогу!

Андре решительно пошел дальше, шагая по тропинке, очищенной от камней и вроде бы даже подметенной. Она расширялась и становилась все более ухоженной, почти как садовая…

На скале он заметил красивый странный цветок, причудливый розовый колокольчик с многоцветным венчиком, напоминающим сабо, с прожилками, где задержались капельки росы.

Андре сорвал этот дикий цветок и повертел его в руках, думая, что у Энни в корзине не было таких красивых и он с радостью подарил бы его ей, если бы случай, чудо, волшебная палочка из сказки, которую рассказывали матросы на полубаке, перенесли вдруг девочку из Лондона на Святую Елену.

Но Энни не появилась, не было волшебной палочки, и никакое чудо, кажется, не могло произойти.

За поворотом дорожки он вдруг увидел перед собой неказистый домишко, похоже, обитаемый, и совсем рядом идущего по той же тропинке, что и он, грузного мужчину в китайке и соломенной шляпе…

Человек шел медленно, глубоко задумавшись.

Иногда он останавливался, доставал из табакерки щепоть табаку и вновь продолжал путь, не обращая, казалось, никакого внимания на окружающую природу.

Заметив идущего, Андре, уже направившийся к дому, им обнаруженному, чтобы спросить дорогу, решил обратиться к нему. Может быть, он объяснит, куда идти.

Мужчина остановился, как он это делал уже много раз. Затем, разглядев скалистый уступ, сел, вынул из кармана платок. Сняв шляпу, вытер капли пота, блестевшие у него на лбу.

Тогда юнга осторожно приблизился к нему.

– Простите, мистер, – спросил он, как мог, по-английски, – эта дорога выведет к морю… в порт, где стоит на якоре «Воробей»?

Наполеон, поскольку именно его встретил Андре, опередив капитана Батлера со спутниками, с удивлением посмотрел на мальчика, который обратился к нему так запросто.

Он ответил на плохом английском:

– Кто ты, малыш?

– Нэд, юнга с «Воробья».

– Английское судно?

– Да… Капитана Батлера…

Наполеон вздрогнул. Только что прозвучало имя одного из тех храбрецов, которые посвятили себя его освобождению.

Он с любопытством взглянул на мальчика.

– И кто тебя послал? – спросил он. – Это капитан Батлер поручил передать послание для меня?.. Нужно быть осторожным, малыш, я не должен получать никаких писем, сообщений, посылок без разрешения губернатора… Если тебя увидят, – накажут…

И добавил сквозь зубы:

– Губернатор, эта полицейская душонка, – мерзавец! Не пощадит даже ребенка, если тот захочет поговорить со мной!

Андре рассмеялся:

– У меня нет никакого письма, никакого послания… Я не знаю вас… Но поскольку вы бравый человек, не хотите ли этот цветок?.. Это все, что я могу вам дать…

Наполеон улыбнулся наивности маленького моряка и с удовольствием взял орхидею. Поискал в своем кошельке монету. И помрачнел, обнаружив, что кошелек пуст:

– Малыш, тебе не повезло… Маршан, мой камердинер, выпустил меня гулять без денег…

– Это ничего, – ответил Андре, – я не попрошайка, мистер. Я молодой матрос с «Воробья» и ни в чем не нуждаюсь, разве что узнать дорогу, чтобы вернуться на корабль…

– Черт возьми, – вздохнул император, – я такой же, как и ты… Я, как и ты, не знаю дороги, хотя уже давно на этом острове… Но подожди! Я думаю, кто-нибудь выйдет из этого дома, моего дома, и он укажет путь…

Наполеон с интересом посмотрел на мальчика и вполголоса прошептал по-французски:

– Подумать только, мой сын почти того же возраста… Когда я вновь увижу его, Боже мой? Смогу ли я обнять его до того, как умру на этом острове?..

Его глаза потемнели, наполнившись слезами.

Андре, удивленный, что слышит французскую речь, с интересом посмотрел на печального господина в китайке и спросил его на родном языке:

– Вы плачете, месье?.. Неужели я стал причиной ваших слез?..

Наполеон вздрогнул, услышав, что мальчик заговорил по-французски.

Он быстро вытер слезы и улыбнулся. Ласково щипнул Андре за ухо:

– Так ты понимаешь по-французски, малыш?.. Но все же ты англичанин?

– Нет, месье… Я родился во Франции, в Париже… только служу юнгой на корабле английского флота…

– Да, правда… А твои родители?

– Мои родители во Франции… Я их увижу, когда вернусь в Европу, – уверенно сказал Андре, не горя желанием рассказывать незнакомцу ни о своих приключениях, ни о своих горестях.

– Твои родители будут очень счастливы, – прошептал со вздохом император. – Какое утешение, какое огромное утешение иметь возможность сказать в конце жизни: рука сына закроет мне глаза… А что делает твой отец? – спросил он, успокоившись и желая вопросами, которые он задавал всякий раз, встретив незнакомца, отвлечься от своих грустных мыслей.

– Мой отец – сын военного, – уклончиво ответил Андре, – солдата Наполеона…

– Правда? – спросил император с улыбкой. – Так твой дед служил Наполеону?.. А ты знаешь его, Наполеона? Ты слышал что-нибудь о нем?

– Конечно, я знаю, что он на этом острове… И никогда не спускается в порт…

– Желания-то ему хватает, – засмеялся Наполеон… И добавил, ласково глядя на молодого юнгу: – Мой мальчик, я рад, что встретил тебя и мы поговорили… У меня тоже есть сын твоего возраста, он похож на тебя… Его держат в Вене… У меня нет совсем никаких известий о нем. Неизвестно, что сулит тебе будущее… ведь твой дед служил Наполеону. Когда увидишь его, покажи ему это… Он скажет тебе, кто изображен на этом портрете…

И вынув из кармана серебряную табакерку, крышка которой была украшена его портретом, миниатюрой, довольно большого сходства, он протянул ее Андре:

– Возьми на память… Ты подарил мне цветок, будет справедливо, если я тоже дам тебе свидетельство нашей встречи… храни его, этот портрет!.. Мой портрет… Если когда-нибудь ты попадешь в Вену, тебе достаточно будет показать его любому старому солдату и попросить указать, где находится сын этого человека… С помощью портрета ты увидишь моего сына, ты скажешь ему, что встретил его отца на Святой Елене, что он очень страдал, и…

Волнение душило Наполеона. Он резко закончил:

– …и мой сын отблагодарит тебя и вознаградит… Прощай, малыш. Коль ты француз, хотя и служишь на английском флоте, думай о своей стране, всегда вспоминай Францию!..

Наполеон, которого одолевали мысли о сыне, желал теперь остаться наедине с собой. Он отвернулся от Андре, удивленного и не понимающего волнения господина в китайке, подарившего ему эту красивую табакерку, украшенную портретом человека в зеленом мундире с эполетами и орденской лентой. Вдруг шум шагов и голосов насторожил их.

На другом конце тропинки появились трое, удивленные не меньше Андре.

– Это он! Вот он!.. – крикнул один из них.

– Нэд с ним, – заметил второй. – Что делает там этот постреленок?..

Третий, самый высокий, обладатель седоватой бородки, который недавно столь живо размахивал своей тростью, остановился как вкопанный, поднял левую руку на уровень глаз и воскликнул зычным голосом, идущим из самой груди:

– Да здравствует император!..

Его спутники кинулись к нему, пытаясь его заглушить.

Они с беспокойством оглядывались вокруг, как бы английский часовой не услышал победного вопля, вырвавшегося у Ла Виолета…

Однако скалы, громоздящиеся со всех сторон, приглушили крик, и лишь одно дикое эхо ущелий повторило возглас старого солдата.

Император, растроганный и довольный, жестом поблагодарил незнакомых друзей, которые в его одиночестве и изгнании приветствовали павшее величество, воскрешая былую славу и триумф прошлого.

Не желая подвергать опасности смелых гостей, он быстро ушел по тропинке и исчез в Лонгвуде.

Пока три путника, потрясенные тем, что вот так близко увидели императора, довольные успехом своей авантюрной эскапады, спускались к морю, обмениваясь впечатлениями, Андре, прижимая к груди табакерку с портретом, говорил себе, удивленный и счастливый:

– Это же тот, кого называют Наполеоном, этот добрый полный мужчина плакал, говоря о своем сыне!.. Да! Я стану взрослым, найду маму, поеду в Вену и, как он сказал, спрошу о его сыне… и покажу ему портрет… Но не отдам ему, нет! Это мое, и я буду хранить его всю жизнь!..

И Андре крепко сжал в руке табакерку, свое сокровище.