Текст книги "Сын Наполеона"

Автор книги: Эдмон Лепеллетье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Бедный Анрио! Пребывание в Шарантоне не прошло для него бесследно… Он тоже повредился умом! Впрочем, было от чего! Выполнит ли он свой дьявольский план? Доберется ли до места? Почему я не остановил его? Смог бы я воспрепятствовать этому, если бы он находился под моим началом?

Ла Виолет, то забывая о своей трубке, то вновь зажигая ее, продолжал раздумывать, сидя с ружьем между ног в тени фантастического и грозного сооружения из камней, повозок, балок, матрасов, разбитой мебели – первого укрепления. А тем временем в темной и обманчиво тихой ночи от баррикады к баррикаде утробно прокатывалось:

– Часовые, не спать!

Баррикада

Ночь благополучно заканчивалась. Скоро Париж, встряхнувшись ото сна, возьмется за оружие. Над крышами домов небо уже светлело.

Со стороны Монмартра раздались шаги, насторожив Ла Виолета, только что проверявшего баррикаду.

По ступенькам из камней он проскользнул на Монмартр, где еще царил мрак.

Прямо посередине мостовой осторожно двигались три тени.

Вдруг одна из них, выступив вперед, махнула платком. Ла Виолет догадался, что это флаг парламентера.

Он окликнул приближающихся:

– Стой, кто идет?!

– Друзья!.. Лартиг и командир!

– Стоять на месте! Пока не опознают…

– Да это ты, Ла Виолет? – спросил Анрио, узнав голос. – Помилуй, не переполоши всех… Я здесь с гражданином Лартигом и еще одним человеком, за которого отвечаю… Пропусти нас!

Ла Виолет провел их на баррикаду.

В третьем он разглядел женщину.

Ла Виолет покачал головой и, не произнеся ни слова, скрывая мучительную досаду, доставил прибывших в кафе «Прогресс», двери которого на ночь не запирались.

В зале было темно. На стойке мерцал ночник – там, откуда Его кошачье Величество Туш, безмятежно раскинувшись среди головок сахара и графинчиков с коньяком, осматривал свои владения. Кот исчез, как только минули спокойные времена, и никто не смог бы сказать, где же нашел себе место философ, потревоженный гамом восставших.

На бильярде, накрытом чехлом, похрапывали два борца за свободу.

На банкетках, столах, где раньше доминошники разыгрывали свои комбинации, смачно припечатывая костяшки, теперь как убитые спали защитники баррикады, отличаясь от трупов лишь тем, что время от времени, кряхтя, поворачивались на неприспособленном для сна ложе.

В углу стояли пирамиды ружей.

Тяжелый дух, исходивший от немытых тел, наполнял это закрытое пространство.

Маленький зальчик напоминал морг. Ночник придавал ему еще более погребальный вид.

– Нам лучше пойти на второй этаж, – предложил Анрио.

Он извлек из кармана огарок свечи, который всегда носил с собой, и зажег его от трепещущего пламени ночника.

Прикрыв светильник ладонью, он направился к лестнице, указав Лартигу:

– Идите первым!

Генерал пропустил женщину, до сих пор не проронившую ни слова и похожую на привидение. Затем, сделав знак Ла Виолету следовать за ним, поднялся сам.

Они вошли в пустовавшую комнату хозяйки кафе.

Госпожа Моран, по совету Лартига, съехала, как только в ее кафе разместились восставшие. Она забрала с собой лишь самые ценные вещи и укрылась у родственницы, живущей в пригороде.

Анрио поставил огарок в пустой подсвечник и, указав на кровать и пару кресел, стоявших в комнате, глухо сказал:

– Присаживайтесь…

Лартиг и Ла Виолет уселись на кровать.

Женщина неподвижно стояла и, казалось, ничего не видела и не слышала. Анрио повторил чуть громче:

– Присаживайтесь…

И указал на одно из кресел.

Так же молча женщина опустилась в него.

– Друзья мои, – начал Анрио, пытаясь сдерживаться. – Мы собрались вроде бы на военный совет… Позвольте мне, прежде чем вы услышите то, чего я жду от вас, для восстановления справедливости объяснить, кем является женщина, которую вы видите здесь. Вот она сидит перед вами, покорная и молчаливая, лихорадочно обдумывающая, как ускользнуть от нас и снова заняться любимым делом – шпионажем и предательством… да, нам конец, если она найдет способ бежать отсюда и мы встретимся с ней где-нибудь позднее…

Плащ на женщине едва заметно колыхнулся, легкое движение руки под ним выдало ее волнение.

Анрио продолжил:

– Эту женщину, друзья мои, зовут баронесса де Нефвиль. Она была очень красива, за ней увивались многие, она и сейчас все такая же соблазнительная и опасная… Из-за нее сгинул не один из моих друзей, не один из благородных и доблестных умов, которые служили славному делу свободы и подготовили рассвет, что мы видим сейчас… Тюрьмы полны ее жертвами… Она приложила руку к тому, чтобы отправить на эшафот многих, очень многих… Эта гадина сыграла свою роковую роль в том, что почти все смелые и отлично подготовленные заговоры закончились смертными приговорами в Сомюре, Безансоне, Гренеле, и эта сообщница палача…

Лартиг с отвращением вздрогнул, а Ла Виолет не смог сдержаться:

– Тварь!..

Анрио заговорил вновь:

– Она не сможет это отрицать. Она знает, что мне известно все о ее злодеяниях. Стоит ли добавлять, друзья мои, еще один факт, касающийся лично меня?.. Уж вы посмеетесь над моим безумием и достойно оцените мою слепоту… но должен признаться вам… По роковой случайности я встретил это создание на своем пути… Я поддался на ее улыбки, чарующий голос, милую беспечность, ее отношение ко мне, обещания… Она близко сходилась с бывшими офицерами императорской армии… Притворялась, что разделяет их сомнения, поддерживает их надежды, и все это для того, чтобы вытянуть из них побольше сведений… Я вам сказал, сколько благородных и дерзких проектов выдала, она вместе с головами тех, кто их разработал. Мне сохранили жизнь, но коварство этой женщины беспредельно. Если она и оставила меня в живых, то лишь для того, чтобы обречь на невыносимую бесконечную пытку заключения, на ужасное существование. Ты знаешь об этом, Ла Виолет, Лартиг – нет, и он должен понять, до каких пределов дошла эта гадина в своей гнусности…

Анрио замолчал, видимо, чтобы собраться с мыслями и оживить воспоминания.

– Я буду краток, – продолжил он, – ибо время торопит, скоро рассвет, и долг зовет нас на баррикады… Я уже говорил вам, что влюбился, глупец, в эту женщину… Мы стали близки… Я совершил ужасную ошибку, доверив ей тайну, которая принадлежала не только мне… Был организован заговор с целью освобождения императора Наполеона, узника англичан на Святой Елене… Не открывая имен главных заговорщиков… ты был среди них, Ла Виолет… я достаточно много сказал ей о плане, чтобы об этом узнала полиция и предупредила англичан о предстоящем побеге… Я был арестован… и упрятан в тюрьму на долгие годы… Наконец, мне смягчили заключение. Перевели в Шарантонский приют… Меня держали там как сумасшедшего, меня, Анрио, старого солдата, у которого не было другого безумия, а это можно назвать именно безумием, кроме любви к этой женщине и веры в ее любовь, ее красоту, ее верность… Благодаря известным событиям, я смог вчера сбежать из моего застенка… В первое мгновение я думал лишь о том, чтобы бороться за народное дело и умереть за свободу нации. Для этого пришел на баррикаду и принял командование ею… Но в канун сражения я думал… Душой и умом чувствовал, что эту женщину ждет наказание, а так как она, вероятнее всего, ускользнет от народного суда, то ей не избежать моего… Ее деяния должны быть раскрыты и наказаны… мной! Все мои товарищи, которых она бросила в тюрьму, толкнула на эшафот, ждут отмщения. Я, единственный из выживших, судил ее… и приговорил! Единственно, почему я колеблюсь привести приговор в исполнение, так это потому, что являюсь и судьей и одновременно жертвой этой злобной женщины… Именно для этого я собрал вас здесь и привел сюда это ничтожество, которое смог бы убить как вредоносную тварь в любом темном углу. Восстание помогло мне с Лартигом проникнуть к ней, я захватил ее врасплох и привел к вам… Друзья мои, жду вашего решения…

– Ей поможет только пуля. Так я думаю! – сказал Лартиг.

– А ты, Ла Виолет? – спросил Анрио.

– Как и вы оба, я думаю, что эта особа – отъявленная гадина, – ответил солдат наполеоновской гвардии, – …и, как Лартиг, считаю небольшой потерей для общества пустить ей пулю в голову и подкинуть к тем храбрецам, что погибли вчера и позавчера… с обеих сторон баррикад… Н-да, там лежат более ценные, нежели она! Но я вам уже сказал, генерал, когда вы обмолвились о деле, всегда слишком тяжело убивать кого-нибудь вот так, хладнокровно, не в сражении и вдали от шальных пуль… Стрелять в безоружного мужчину противно, но в женщину…

– Остановись, Ла Виолет! Она не моргнув глазом отправила на смерть…

– Мне хотелось бы кое-что услышать от нее, – возразил Ла Виолет. – Раз мы судьи, а дама – обвиняемая, она имеет право защищаться… Ну-с, мадам, слышите? У вас есть, что ответить, может быть, опровергнуть сказанное только что?..

Баронесса де Нефвиль откинула вуаль и надменно оглядела судей.

– Мне нечего сказать, – проговорила она. – Ко мне проникли неожиданно, как злоумышленники. Схватили меня от имени так называемой повстанческой власти, которую я не признаю… Господа, вы привели меня сюда, угрожая пустить мне пулю в голову на первом же углу, если я буду сопротивляться, если захочу убежать… Я подчинилась силе… пошла с вами… Вы повстанцы, значит, разбойники. Вы сильнее меня, я не могу ни сопротивляться, ни протестовать… Делайте со мной, что хотите, но, надеюсь, вы недолго будете наслаждаться безнаказанностью. Войска еще вернутся… Придет подкрепление из Руана, Лилля, Орлеана… Париж окружат штыки и пушки. Вы не сможете устоять… Ваши баррикады будут разрушены, а бежавших защитников выловят и перестреляют… О! Вы можете убить меня, я буду отомщена!.. Ну же! Вас трое, да что это я говорю? Вас сто, тысяча против одной женщины, потому что весь квартал в вашей власти и внизу, в зале, через который мы прошли, вооруженные мужчины только и ждут вашего приказа, чтобы ворваться сюда и поддержать вас в храбром сражении… Ну же! Не бойтесь, у меня нет оружия… Это же ваше ремесло – убивать!..

Она с вызовом взглянула на них, желая, казалось, привести их в смущение, спалить пламенем своего взгляда и подавить незыблемой твердостью характера.

– Да, – вновь заговорила она, – я прошу у вас милости… единственной… когда вы будете убивать меня, не стреляйте в лицо. Для этого есть грудь, сердце… Избавьте меня от посмертного уродства. Я не хочу выглядеть безобразной после смерти и перепугать тех, кто швырнет мой труп на мостовую… Считайте это женским капризом, последним желанием приговоренной к смерти. Такие желания обычно исполняют…

Мужчины смотрели друг на друга с явным недоумением. Хладнокровие и насмешливое спокойствие этой женщины останавливали их в выполнении принятого ими решения.

Анрио волновался больше всех. Когда баронесса подняла вуаль и он увидел ее лицо, так давно им обожаемое, лицо, которое, как она опасалась, обезобразят пули, генерал не смог сдержать дрожи. Ему казалось даже, что биение его сердца можно было услышать на баррикаде.

Красота ее немного увяла, но все еще вызывала желание, и, как прежде, эта женщина подчиняла своей утонченной грацией.

В ее присутствии он испытывал неожиданное волнение, его воля слабела, отступали ненависть и жажда мести. Все было так, как и раньше.

Генерал приложил бешенное усилие подавить эту слабость, которой он, казалось, захлебывается. Он судорожно пытался ухватиться за соломинку.

– Еще несколько слов, друзья – воскликнул он – они окончательно раскроют омерзительную сущность этой женщины… Когда мы с Лартигом и еще несколькими людьми с соседней баррикады, пришедшими нам на помощь, проникли в дом, мадам собиралась бежать и сжигала бумаги, компрометирующие ее… Мне удалось спасти один лист… Вот он…

Анрио извлек из кармана обгоревшее письмо и придвинулся поближе к свече:

– Это послание адресовано австрийскому правительству, Меттерниху… Из того, что осталось от гнусного письма, можно понять, что речь идет о заговоре, похожем на те, что мы раньше устраивали с Ла Виолетом. Ты помнишь, дружище, когда мы хотели забрать из Вены и привезти в Париж Марию-Луизу с королем Римским… Храбрые молодые люди, входившие в венту ломбардских карбонариев, решили с первыми выстрелами нашей славной революции, теперь частично свершившейся, отправиться в Вену. Там они должны были объединиться с некоторыми посвященными… Эта гадина упомянула графиню Наполеон Камерата как руководителя карбонариев… В Шенбрунне они хотели встретиться с сыном Наполеона, которого там называют герцогом Рейхштадтским.

Они намеревались, напомнив ему о знатном происхождении, убедить юношу прибыть во Францию, предстать перед народом, который только и знает, что говорит о славе его отца. Это имя вызвало бы одобрение народа, всколыхнуло армию и решило выбор преемника Бурбона, которого мы сейчас изгоняем…

– Превосходная идея! – воскликнул Ла Виолет.

– Имя Наполеона дорого всем патриотам, – Лартиг стукнул себя по лбу, как будто сделал открытие… – Наполеон II, лучший из кандидатов… Черт побери! Я и не подумал об этом. Вы знаете, я республиканец, но если республика невозможна, если мы еще не созрели для народного правительства, то уж лучше сын Наполеона, чем кто-либо другой… Кого еще можно назвать?

– Ну-ну, остыньте, дорогой! Придется отказаться от этой затеи, друзья мои, – печально возразил Анрио. – Этот прекрасный план на сегодня уничтожен… Австрия предупреждена, полиция рыщет в окрестностях дворца Шенбрунн, сын Наполеона под таким надзором, что и мышь к нему не проскочит, не говоря уж о его отъезде во Францию… Наша дама, узнав о заговоре, сразу же все передала Меттерниху… Этот клочок письма только подтверждает, что секретные сообщения были переданы в предыдущем послании, до закрытия границы… Второе письмо, это, она собиралась отправить, как только восстановится связь…

– Так это письмо лишь подтверждает предыдущее сообщение? И в нем нет ничего нового? И она никого более не предает?

– Если бы… Судите сами, гнусности этой твари нет предела… Она пишет австрийскому канцлеру во второй раз лишь для того, чтобы сообщить имя одного из храбрейших граждан, отправившихся в Вену сблизиться с сыном Наполеона… Так вот, этот несчастный, кого она с присущей ей беззаботностью отдала на растерзание австрийским ищейкам и обрекла на строжайшее содержание в Шпильбергской крепости, влюбился в нее и признался ей в этом (глупость и неосторожность!). Она одаряла его ласками, как многих других… Теперь мы знаем имя этого молодого человека, австрийцы же – пока нет. Его зовут Андре Лефевр… Бывший моряк…

– Андре?! Андре Лефевр?!. И она его выдала?!. Несчастная! – выпалил Ла Виолет, угрожающе наступая на баронессу, будто хотел задушить ее собственными руками.

Тем не менее, успокоившись, он сказал Анрио:

– Вы правы, генерал, эта женщина не заслуживает жалости… Прикончить ее, как гадюку, после того что она сделала с Андре! Друзья мои, Андре – сын Шарля Лефевра, внук герцога Данцигского, о котором меня так просила заботиться его мать. И моего парня эта мерзавка хотела сдать австриякам?! А, тысяча чертей… Как хорошо, что вы вовремя вытряхнули из нее это письмо!.. А я, старый дурак, что делал я в это время?.. Мне доверили ребенка его мать и бабушка, а я позволил ему попасться в сети этой твари… Мальчишка тоже хорош, ничего не сказал мне о своем плане! Как здорово – вернуть молодого короля! Хоть я и старик, у меня еще есть порох в пороховнице и я охотно ввязался бы в авантюру, как раньше, когда мы хотели привезти его назад вместе с чертовски дрянной матерью. Вы помните, генерал?.. О, как бы мне хотелось отправиться вместе с моим дорогим Андре и увидеть Наполеона II! Только бы он согласился вернуться! Значит, пока я, сгорая от нетерпения пострелять, шатался по баррикадам, мальчишка, пообещав вести себя как следует… Бабушка оставила ему двенадцать тысяч фунтов… и он собирался учиться на адвоката, странно, не находите ли, для внука маршала? Да, так значит, когда я совсем не надолго оставил его, чтобы «потолковать» со швейцарцами, мой пострел удрал в Вену, без предупреждения… Черт, черт, черт! Он воспользовался тем, что я занят, и сказал себе: «Ла Виолет развлекается, паля из ружья, до меня ему и дела нет…» Нет, так не пойдет! Пожалуй, я все же догоню его в Шенбрунне… Но подождите! Полагаю, что Лартиг со мной согласится… Раз вы представили нас как военный совет, я выскажусь первым, как младший по званию, ибо вы генерал, а Лартиг вообще не военный… Правда, во время революции все гражданские становятся военными в чине офицера, потому что командуют постами, ротами… Ну ладно, мой приговор – смерть!

– А вы, Лартиг? – нетерпеливо спросил Анрио.

– Смерть!..

– Два голоса и мой – три! Единогласно! Вы приговорены к смертной казни, мадам, – сурово объявил Анрио, глядя прямо в глаза баронессе, которая, не дрогнув, выдержала этот взгляд. Казалось, даму вообще не трогала страшная участь, уготованная ей «революционным трибуналом».

Генерал добавил:

– У вас есть что добавить в вашу защиту?

– Ничего, кроме того, что я уже сказала… Нет, ничего, – повторила она низким голосом, в котором явно проступала угроза, – ваша пародия на правосудие не способна испугать и поставить меня на колени. Вы не являетесь представителями закона, я в ваших руках… Чем раньше вы освободите меня от жизни и вашего отвратительного присутствия, тем лучше! Давайте же! Быстрее! Чего вы ждете? Кстати, скажу напоследок: вы сильно заблуждаетесь, если думаете, что было два письма. У вас в руках не второе, а третье… Это только дубликат, отправленный на случай, если предыдущее письмо опоздало из-за восстания и непредвиденных задержек. Будьте уверены, его получат… О молодом человеке, которым вы интересуетесь, Андре Лефевре, известно полиции. Стоит ему прибыть в Австрию, его выследят и арестуют… Остальное зависит от императора Франца-Иосифа… Коль вы его друзья, то знайте – он мертв или навсегда потерян для вас… Я отомщена, господа!

– Гадина!.. – зарычал Ла Виолет. – Друзья, что же такое она мелет?! Надо спасать ребенка… Если что случится, меня никогда не простят ни его мать, ни бабушка – вдова маршала, ни прелестная девушка Энни, с которой он забудет эту гнусную тварь… Я отправляюсь в Вену, как только откроют границы и если меня не убьют сегодня вечером… Но давайте по порядку… Прежде надо наказать эту мерзавку! Пошли!..

– Минуту, – остановил его Лартиг, – нужно действовать не только по порядку, но и по закону… Еще не совсем рассвело! Ночью не расстреливают. Нужно дождаться утра… И потом, товарищи на баррикадах должны знать, что происходит… Когда им скажут, что мы схватили шпионку, сдававшую наших братьев полиции, они одобрят все действия, но нужно, чтобы они знали и видели!.. Это будет более законно, они дадут несколько человек для исполнения… Мы не убийцы, как утверждает мадам, мы совершаем правосудие… Правосудие не прячется в темноте… Дождемся утра!

Лартиг принадлежал к тем демократам-моралистам, которым любой революционный акт казался священнодействием, требовавшим неукоснительного соблюдения определенного ритуала.

Анрио согласился и отложил казнь до рассвета.

Он отправил Лартига и Ла Виолета на баррикаду, пообещав присоединиться к ним для исполнения только что вынесенного приговора. А сам пока будет охранять преступницу.

Друзья ушли, Анрио и баронесса остались один на один.

Оба молчали. Анрио подошел к кровати, где только что сидели Ла Виолет и Лартиг. Он избегал смотреть на баронессу Она же, опустив голову, казалось, погрузилась в размышления.

Женщина уже не выглядела сильной, дерзкой и циничной, как несколько минут назад. Она не бросала вызов тому, кто схватил ее, привел в эту комнату и отдал под мстительный и злобный суд мятежников, рассказав о прошлом и раскрыв совершенную ею подлость. Перед Анрио сидела охваченная раскаянием, покорная и слабая женщина. По ее щекам текли слезы, которые она вытирала украдкой, будто стыдясь этой своей слабости и недостойно прожитой жизни.

Анрио смотрел на слезы и… ее грудь. Он почувствовал желание и усилием воли попытался подавить его.

Вдруг баронесса, сотрясаясь в нервном припадке и ломая руки, воскликнула:

– Я… умираю! Задыхаюсь!.. Воздуха!

Анрио, сам того не желая, бросился к ней:

– Что с вами? Что?..

– Воздуха! Задыхаюсь… Нечем дышать! Воздуха!

Она поднесла руку к корсажу, рванула его, открыв взору Анрио шею и ложбинку между грудей.

Это ошеломило генерала. Ему захотелось отвернуться. Он снова направился к кровати и сел.

Баронесса из-под опущенных ресниц следила за его движениями.

– Анрио! Анрио! – воскликнула она, как бы из последних сил, – неужели вы в самом деле позволите этим людям убить меня? Анрио, вы уже сжалились надо мной, когда я задыхалась… приблизились, а затем отступили… Я вызываю у вас ужас? Но вы же любили меня, Анрио! Неужели вы забыли, как любили меня?!

– Господи! Да не оскверняйте этого слова… Разве между нами была любовь? С вашей стороны – лишь коварство и предательство…

– Пощадите, друг мой, не обвиняйте меня! Я не знала, что делала, меня втянули, как я страдала, о, как я страдала! Анрио, сжальтесь!

– А где была ваша жалость, когда вы меня выдали… когда хотели навечно упрятать в тюрьму?

– Анрио! Анрио! Выслушайте меня… Всего пару минут, из сострадания. Говорю же, я не была вольна в своих действиях… Я подчинялась этим ничтожествам… Это они превратили меня в свою игрушку, инструмент… Вы не знаете, что могут потребовать те, кто держит вас в своей власти!

– И как же вы попали… в их власть?

– Однажды я допустила ошибку… Совсем незначительную! Они знали и, сильно преувеличив, угрожали разгласить тайну… Я стала рабыней… Простите меня, Анрио! Я не хотела… Ну скажите, что прощаете! Это не помешает вам убить меня, но я умру спокойной, счастливой, если буду знать, что вы простили меня… Анрио, умоляю! Вы же меня любили и все еще любите, быть может! О, молчите! Нет! Сделайте это для меня – простите!

Теперь уже баронесса со знанием дела гипнотизировала Анрио, как удав кролика, медленно приближалась к нему. Расстояние между ними сокращалось. Анрио ощутил на своем лице теплое дыхание. Ее глаза блестели совсем рядом и зачаровывали его. Он почувствовал странное головокружение. Слова застряли в горле. Генерал забыл обо всем на свете и, казалось, ничего не видел. Анрио уже не соображал, где находится, не узнавал комнаты вдовы Моран, не понимал, почему он здесь. Он все забыл – баррикаду, кафе, участников восстания, спавших на банкетках и бильярдном столе, Ла Виолета, Лартига, граждан, ожидавших его для исполнения приговора…

Он не чувствовал ничего, кроме одного – эта женщина пела ему любовную кантилену голосом сирены, он любил ее… Вот она стоит возле него, изящная, по-кошачьи мягкая и гибкая, обволакивающая… и ее глаза, прекрасные, бездонные, незабываемые глаза… они совсем рядом. В них, как в зеркале, Анрио увидел себя молодым, влюбленным, страстным, доверчивым, захмелевшим… Исчезла комната госпожи Моран… Он снова находился в салоне, где пережил столько счастливых часов… Его уши ласкали слова из прошлого. Анрио не был больше командиром баррикады, сумасшедшим, заключенным. Он снова стал блестящим, еще молодым генералом, счастливым любовником далеких лет. А она, волшебница той поры? Вот она, рядом, как и прежде. Чары действовали на него, уводили за пределы реального. Какая разница в конце концов? Пусть это безумие, но какое безумие! Сладостное безумие! Счастье еще возможно, он любит ее, его влечет к ней, она безраздельно царит в его сердце, мыслях, крови, коже! А она?.. Да разве можно сомневаться в ней, такой нежной, доброй, преданной…

Баронесса неумолимо приближалась к изнемогающему от страсти генералу. Он уже в ее власти, иначе и быть не могло. Ей, колдунье, это ничего не стоило. У нее был талант, и баронесса знала, как им пользоваться. Черная бездна, разверзшаяся там, где положено быть душе, ликовала, предвкушая победу.

«Надо бы закачивать, – подумала эта ведьма, всматриваясь в приоткрытую дверь, выходящую на лестницу. С минуты на минуту могли ворваться те, кто без разговоров поволокут ее на расстрел. – Времени у меня нет!»

Она рванулась к Анрио и прижалась к нему со всей силой своей страсти.

Растерявшийся генерал, неспособный сопротивляться и что-либо понимать, целиком отдался охватившему его опьянению, оглушившему сознание и подавившему волю. Власть над ним этой женщины вновь обретала силу, а возможно, никогда его не отпускала…

Опустошенный, расслабленный телом и душой, он как будто пробудился от глубокого сна, но еще не знал, на каком свете находится. Баронесса надменно и величественно смотрела на него. В глазах ее читался вопрос.

Окончательно побежденный, раздавленный, сломленный, Анрио не находил в себе сил подняться с развороченной постели. С трепетом он ждал, что прикажет ему та, кому снова принадлежали его душа и тело.

Она нежно ласкала его, все еще сжав в объятиях, потом шепнула, как если бы речь шла о чем-то незначительном, подарке или капризе очаровательной женщины, которая не приемлет отказа:

– Так неужели и теперь, друг мой, ты допустишь, чтобы эти люди убили меня?..

– Нет!.. Нет!.. Это невозможно… теперь! – лепетал Анрио.

– Ты скажешь им?.. Отправишь их?..

– Да… я скажу им… А что мне им сказать?

Баронесса замерла. Нельзя было допустить, чтобы Анрио пришел в себя. Надо быстрее уводить его, пока он не в себе под влиянием любовного яда, которым она отравила его.

Хватит уговоров, пришло время действовать.

– Быстрее! Идем!.. – она с силой дернула его за руку. – Уведи меня подальше отсюда… спаси меня!

– Да… конечно, – подчинился Анрио. – Уходим, пока они не вернулись!

На мгновение в нем проснулось раскаяние. Он представил себе Лартига и Ла Виолета, обнаруживших, что он увел пленницу безо всяких объяснений.

Генерал поднялся и последовал за ней. Она выскользнула на лестницу, прислушиваясь, не раздаются ли внизу шаги тех, кто идет расстреливать ее.

По-прежнему было тихо. Баронесса перевела дух. Еще несколько минут – и спасена!

– Идем! – шепнула она.

И схватив Анрио за руку, она увлекла его за собой. Как тени, пробрались мимо спящих. Никто не проснулся.

Рассветало. Серая дымка окутала печные трубы. Еще немного, и взойдет солнце, позолотит крыши, еще немного, и палачи потребуют свою жертву.

Анрио взбодрил порыв свежего ветра. Он почувствовал себя лучше и понял, что делать.

Схватив баронессу за руку, генерал уводил ее. Только не шуметь, чтобы избежать тревоги! Он резко свернул направо, на улицу Мандар. Мостовая была разворочена, булыжники требовались на баррикаде.

Баронесса не отставала от него, тяжело дыша и не произнося ни слова. Она сознавала опасность – встреча с восставшими и их вопросы могли изменить настроение Анрио и тогда расстрела не миновать.

Однако самообладание ни на минуту не покидало ее. Она уверенно шла, иногда спотыкаясь о камни, но тотчас же нагоняя молчаливого проводника. Короткая улица Мандар показалась ей нескончаемой.

Дойдя до лаза в нагромождении камней, перегораживавших улицу Мандар на выходе к Монмартру, Анрио остановился.

Баронесса вздрогнула. С десяток мужчин сидели на камнях или опустившись на корточки. Один стоял на часах с ружьем. Это был аванпост, в задачу которого входило не допустить внезапного нападения.

Анрио сделал знак часовому.

– Я выведу даму за баррикады и вернусь, – сказал он.

– Будьте осторожны, гражданин… Я слышал со стороны Монмартра шаги и бряцанье ружей… Должно быть, там передовая линия…

– Да нет, я недалеко… только отведу гражданку до улицы Фоссе-Монмартр, она там живет…

– Удачи, гражданин! Когда вернетесь, не забудьте крикнуть: «Друг!», а то вас застрелят те, кто еще не спит… Они не видели, как вы уходили, и, проснувшись, могут поздороваться пулями…

– Спасибо за предупреждение. До скорого, гражданин!.. – поблагодарил часового Анрио, пропуская вперед спутницу.

Они вышли на Монмартр, пустынный и не загроможденный баррикадами. Путь их лежал по направлению к улице Фоссе-Монмартр. Так баронесса могла добраться до площади Победы и оттуда – до более спокойных кварталов…

На углу Анрио остановился и прислушался. Откуда-то отчетливо доносился глухой гул, который указывал на большое скопление людей. В спокойной тишине рассвета раздавались лязг клинков и щелканье затворов.

– Солдаты недалеко! – шепнул Анрио баронессе.

– Часовой был прав… Надо бы поосторожнее…

Баронесса даже не удостоила его взглядом и кинулась бежать на улицу Фоссе-Монмартр к солдатам, ожидавшим сигнала атаки…

Она закричала изо всех сил:

– Ко мне! Ко мне! Друг!

Солдаты никак не ожидали увидеть перед собой одинокую женщину, которая, судя по одежде, принадлежала к высшему обществу. Они разомкнули ряды и указали на капитана, спешившего к ней с вопросами о том, что она делала на улице между двумя линиями огня и чего ей нужно.

– Там… там! – срывающимся голосом повторяла баронесса, показывая на улицу, откуда только что прибежала. – Повстанец… это командир… Он очень опасен… схватите его… и вы сможете застать врасплох баррикаду…

Капитан тотчас же отправил четырех солдат на поиски повстанца и, повернувшись к баронессе, приказал:

– Следуйте за мной, мадам, мне нужно услышать ваши объяснения.

Баронесса, не колеблясь, последовала за капитаном туда, где расположилось отделение с младшими офицерами.

Она не испытывала страха и чувствовала себя в безопасности среди защитников порядка. Во время короткого допроса ее занимало только одно: судьба повстанца, на которого она указала.

Ей не терпелось услышать, что Анрио поймали и расстреляли.

Бедняга генерал застыл на месте, когда понял, что баронесса бежала. Итак, она использовала его и покинула без единого слова благодарности, слова надежды, даже не попрощавшись.

Его пронзила страшная догадка: он снова стал жертвой этой коварной женщины. Жизнь ничему не научила его. Какая глупость!.. Поверить в ее любовь… Он ожидал хотя бы малой толики признательности за то, что спас ее от смертной казни, ничтожного знака внимания к влюбленному в нее идиоту.

Она бежала, как только ей представилась возможность.

Генерал понял все, услышав шум. До него, наконец, дошло, какая опасность угрожает ему…

«Она все такая же гадина, – подумал он, – я действительно сошел с ума! Надо же было дать одурачить себя еще раз… Конечно, мне самое место в Шарантоне, среди сумасшедших, и она подтвердила это. Отдаю ей должное!»

С этими мыслями он повернул назад, к баррикаде. Сон улетучился, вернулась горькая явь…

Все, хватит думать об этой женщине… она мертва и не существует для него… Он не может ни любить, ни даже оплакивать ее…

Забыть, забыть! Сможет ли он? Клацанье затвора заставило его повернуть голову.

Он заметил нескольких солдат, которые осторожно следовали за ним, пытаясь не спугнуть…