Текст книги "Земля ужаса"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Глава I

Когда недавно со мной по радио связался Джейсон Гридли и сказал, что на поверхности Земли уже одна тысяча девятьсот тридцать седьмой год от Рождества Христова, я едва поверил ему, так как мне казалось, что с того момента, когда мы с Эбнером Перри пробились сквозь земную кору во внутренний мир в огромном «железном кроте», изобретенном Перри для разведки полезных ископаемых под поверхностью Земли, прошло совсем мало времени. Меня поставил в тупик тот факт, что мы пробыли с Перри здесь, в Пеллюсидаре, тридцать шесть лет.

Видите ли, в мире, в котором нет ни звезд, ни луны, а находящееся на одном месте солнце постоянно стоит в зените, невозможно вычислить время, и поэтому оно здесь не существует. Ни я, ни Перри не ощущали на себе никакого физического воздействия прошедшего времени. Когда «железный крот» пробился через оболочку Пеллюсидара, мне было двадцать лет, и сейчас я не выгляжу и не чувствую себя намного старше.

Когда я напомнил Перри, что ему теперь сто один год, он чуть не закатил истерику, сказав, что это абсолютно нелепо и что Джейсон Гридли, должно быть, разыграл меня; однако после этого он развеселился и обратил мое внимание на то, что мне теперь пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть! Что ж, возможно мне и было бы столько, останься я в Коннектикуте, но здесь, внизу, мне все еще третий десяток.

Оглядываясь на все, случившееся с нами под земной корой, я осознаю, что прошло гораздо больше времени, чем казалось нам. Мы видели так много. Мы жили! На поверхности мы не вместили бы и половины этого в одну жизнь. Мы жили в каменном веке, Перри и я – два человека из двадцатого столетия, – и мы принесли некоторые блага из нашего мира этим людям древнего каменного века. До нашего появления они убивали друг друга каменными топорами и копьями, обработанными при помощи камней, и лишь у нескольких племен были луки со стрелами; а мы научили их изготавливать порох, ружья и пушки, и они начали осознавать преимущества цивилизации.

Однако я никогда не забуду первые эксперименты Перри с порохом. Когда он закончил его изготовление, он был так горд, что его невозможно было удержать от восклицаний.

– Посмотри на него! – кричал он, показывая мне горсть готового пороха. – Запах пороха! Вкус пороха!

Дэвид, это самый достойный день в моей жизни. Это первый шаг к цивилизации, и очень большой шаг.

Да, у порошка действительно были все физические свойства пороха, но чего-то все-таки не хватало, потому что он не горел. За исключением этого, порошок был очень хороший! Перри был раздавлен; но он продолжал свои эксперименты и немного спустя создал порох, который убил бы любого.

После этого произошло зарождение боевого флота.

Первый корабль мы с Перри построили на побережье безымянного моря. Это плоскодонное изобретение до жути напоминало гроб огромных размеров. Перри – ученый. Он ничего не знал о принципах конструирования кораблей, но полагал, что раз он занимается наукой и, следовательно, чрезвычайно умный человек, то может решить любые проблемы. Мы построили корабль на катках и спустили его в воду. Корабль замечательно проплыл пару сотен футов, после чего – перевернулся. Снова Перри был раздавлен; но он был настойчив, и вскоре мы имели флот парусных кораблей, позволивший нам доминировать на морях в нашем уголке этого огромного, загадочного внутреннего мира и нести цивилизацию и неожиданную смерть многим потрясенным туземцам.

Когда я отправился из Сари в экспедицию, о которой и собираюсь рассказать, Перри занимался усовершенствованием отравляющих веществ. Он заявлял, что это еще больше будет способствовать распространению цивилизации среди обитателей каменного века.

Глава II

Туземцы Пеллюсидара наделены невероятным инстинктом направления, и, уж поверьте мне, он очень нужен им, поскольку никто из них не способен найти дорогу домой, если его перенести в место, где нет знакомых для него примет, без инстинкта направления; и это тем более понятно в мире с неподвижно стоящим в зените солнцем, в мире, где нет ни звезд, ни луны, чтобы указать путешественнику путь, – в мире, в котором по этим причинам нет ни севера, ни юга, ни востока, ни запада. И именно благодаря этому инстинкту направления моих спутников я пережил те приключения, о которых собираюсь рассказать.

Когда мы отправились из Сари на поиски фон Хорста, мы шли по неясным приметам, которые вели нас то туда, то сюда, из одной страны в другую, пока наконец не достигли Ло-гара и не нашли этого человека; однако чтобы вернуться, нам не надо было повторять весь наш путь. Вместо этого мы двигались по прямой, отклоняясь только тогда, когда естественные препятствия казались непреодолимыми.

Для всех нас это был новый мир, и, как обычно, я чувствовал себя очень возбужденным, в первый раз видя девственные места, которые до этого, возможно, не видел ни один человеческий глаз. Это было великолепное зрелище. С восхищением я ощущал себя пионером и исследователем.

Но как это отличалось от моих первых шагов в Пеллюсидаре, когда мы с Перри бесцельно и одиноко бродили в свирепом мире колоссальных бестий, отвратительных рептилий и жестоких людей! Теперь меня сопровождал отряд моих собственных сариан, вооруженных ружьями, изготовленными под руководством Перри в арсенале, который он выстроил в Сари, недалеко от побережья Люрель-Аз. Даже могучий райт, чудовищный пещерный медведь, когда-то бродивший по внешней оболочке доисторической Земли, не пугал нас, и даже самые большие из динозавров ничего не могли противопоставить нашим пулям.

Покинув Ло-гар, мы совершали длинные переходы, поспав много раз, что служило единственным способом хотя бы приблизительно измерить время, и не встретив ни одно человеческое существо. Земля, по которой мы путешествовали, была раем, населенным только дикими зверями. Огромные стада антилоп и красных оленей и могучие волосатые быки (их называли здесь тагами) бродили по плодородным равнинам или лежали в прохладной тени похожих на парки лесов. Мы видели могучего мамонта и огромного маджа[1]1
  * Мадж – пеллюсидарское название мастодонта (млекопитающее отряда хоботовых).


[Закрыть]. Конечно, там, где было много плоти, были и плотоядные – тараг, могучий саблезубый тигр, огромные пещерные львы и различные динозавры. Это было идеальное место для охотников, но охотились здесь только звери. Человек еще не успел внести разлад в эту идиллию жизни.

Звери абсолютно не боялись людей, и были чрезвычайно любопытны, но иногда окружали нас в таких количествах, что представляли большую угрозу. Это были, естественно, травоядные. Хищники избегали нас, когда были сыты, но в любое другое время они были опасны.

Пройдя через огромную равнину, мы вошли в лес.

Продвигаясь по нему, мы спали два раза, после чего вступили в долину, по которой бежала широкая река, омывавшая подножие виденных нами гор.

Большая река лениво текла мимо нас к какому-то неизвестному морю, и так как нам было необходимо пересечь ее, мои люди принялись строить плот.

Реки Пеллюсидара, особенно широкие, с медленным течением, чрезвычайно опасны при переправе: они населены свирепыми плотоядными рептилиями, давно исчезнувшими на наружной поверхности Земли. Многие из них были достаточно велики, чтобы с легкостью разбить наш плот, и мы внимательно следили за поверхностью воды, шестами направляя наш хлипкий плот к противоположному берегу.

Так как наше внимание было занято все без остатка, мы не заметили приближения нескольких каноэ, заполненных воинами, которые двигались к нам по течению от подножия гор. Один из моих людей обнаружил их и поднял тревогу в то время, когда они находились всего лишь в паре сотен ярдов от нас.

Я надеялся, что они будут дружелюбны, поскольку у меня не было никакого желания убивать их, ведь, будучи вооружены очень примитивно, они были бессильны перед нашими ружьями; и я изобразил знак мира, надеясь, что они поймут его, но они не отвечали.

Они подплывали все ближе и ближе, пока я не смог ясно разглядеть их. Это были крепко скроенные, коренастые воины с кустистыми бородами, что было довольно необычно для Пеллюсидара, где большинство в чистокровных белых племенах безбороды.

Когда их каноэ, плывущие в один ряд, были в сотне футов от нас, воины в лодках поднялись и открыли по нам огонь.

Я сказал «открыли огонь» по привычке. На самом деле они метали в нас некое подобие дротиков при помощи тяжелых пращей. Несколько моих людей упали, и я немедленно приказал стрелять.

По поведению бородатых воинов я понял, как потрясли их звуки и действие ружей, но должен сказать, что они были очень смелы, так как без колебаний двинулись на нас с еще большей скоростью. И тут они сделали то, чего я не видел ни до, ни после этого во всем внутреннем мире. Они зажгли факелы, сделанные, как я позже определил, из смолистого тростника, и разбросали их между нами.

Эти факелы испускали клубы едкого черного дыма, который ослепил нас и вызвал припадки удушья. По тому воздействию, которое дым оказал на меня, я знаю, что чувствовали мои люди, но рассказывать могу только про себя. Ослепленный и задохнувшийся, я был беспомощен. Я не видел врагов и не мог стрелять. Я хотел прыгнуть в реку, чтобы избежать воздействия дыма, но знал, что в воде я буду немедленно разорван безжалостными созданиями, таящимися под ее поверхностью.

Я почувствовал, что теряю сознание, что меня хватают чьи-то руки и куда-то волокут, и тут сознание окончательно оставило меня.

Придя в себя, я обнаружил, что лежу связанным на дне каноэ между волосатыми ногами захвативших меня воинов. С обеих сторон над собой я видел скалистые утесы: значит, мы плыли через узкий проход. Я попробовал сесть, но один из воинов пнул меня в лицо обутой в сандалию ногой и толкнул на дно каноэ.

Они обсуждали битву громкими, грубыми голосами, высказывая при этом свои догадки о странном оружии, которое с грохотом выпускало огонь и дым и убивало на большом расстоянии. Я легко понимал их, так как они разговаривали на языке, общем, насколько мне известно, для всех человеческих существ Пеллюсидара, поскольку какого-либо другого языка я здесь не слышал. Я не знаю, почему все племена, независимо от того, далеко они живут друг от друга или нет, разговаривали на одном языке. Это всегда было загадкой для нас с Перри.

Перри предполагал, что это мог быть основной, примитивный язык, который люди, живущие в одинаковой среде с одинаковыми проблемами, развивали естественным образом для выражения своих мыслей.

Возможно, он прав, и это объяснение ничем не хуже других.

Они продолжали спорить о нашем оружии, так и не приходя к общему мнению, пока пнувший меня в лицо воин не сказал:

– Пленник пришел в себя. Он может рассказать нам, как делать палки, выплевывающие огонь и дым и убивающие воинов, до которых далеко.

– Мы заставим его выдать нам эту тайну, – сказал другой, – а после этого сможем убить всех воинов Гефа и Джулока и забрать себе всех их мужчин.

Я был несколько озадачен этой фразой, так как мне казалось, что, если они убьют всех воинов, не останется мужчин, которых они смогут забрать; но, когда я более внимательно присмотрелся к бородатым и волосатым воинам, захватившим меня в плен, странная и поразительная правда открылась мне. Эти воины не были мужчинами – они были женщинами.

– Кому нужны еще мужчины? – сказала одна из них. – Мне не нужны. У меня достаточно хлопот и с теми, которые у меня есть, – сплетничают, ругаются, работают плохо. После тяжелого дня, проведенного на охоте или в битве, у меня не остается сил отлупить их, когда я возвращаюсь домой.

– Твоя беда, Рамп, – сказала другая, – в том, что ты слишком мягка со своими мужчинами. Ты позволяешь им управлять собой.

Рамп была той самой «леди», которая пнула меня в лицо. Возможно, она и была мягкосердечным созданием, но мне, после нашего короткого с ней знакомства, так не показалось. У нее были ноги профессионального футбольного защитника и уши артиллериста. Я не мог представить ее позволяющей, по доброте душевной, кому-то управлять собой.

– Знаешь, Фудж, – ответила она, – если бы у меня была такая же кучка бесхребетных слабаков, как у тебя, у меня бы тоже не было забот, но мне нравится, что у моих мужчин есть характер.

– Не говори ничего о моих мужчинах, – закричала Фудж, пытаясь ударить Рамп веслом по голове.

Рамп увернулась и стала искать свою пращу, но в это время с носа каноэ раздался зычный голос:

– Сядьте и заткнитесь.

Я посмотрел на обладательницу этого голоса и увидел огромных размеров создание, похожее на животное, с лохматой черной бородой и полуприкрытыми глазами. Один лишь взгляд на нее объяснил, почему Рамп и Фудж немедленно прекратили склоку. Это была Глак, вождь; и я вполне мог представить, чем она могла завоевать верховное положение.

Глак остановила свои налитые кровью глаза на мне.

– Как тебя зовут? – проревела она.

– Дэвид, – ответил я.

– Откуда ты?

– Из земли Сари.

– Как вы делаете палки, которые убивают дымом и громом? – спросила она.

Из их предыдущей беседы я понял, что этот вопрос неизбежно возникнет, и так как я знал, что они никогда не поймут настоящего объяснения, начни я им рассказывать о ружьях и порохе, я ответил:

– Это волшебство, известное только людям Сари.

– Дай ему свое весло, Рамп, – приказала Глак.

Получив весло, я подумал было, что она собирается заставить меня грести, но она имела в виду совершенно другое.

– Давай, – сказала она, – используй свое волшебство и сделай так, чтобы из него появились дым и гром, смотри только не убей кого-нибудь.

– Это неправильная палка, – ответил я. – Я ничего не смогу сделать с ней, – и вернул весло Рамп.

– Тогда какая палка тебе нужна? – спросила она.

– Мне нужен крепкий тростник, который растет только в Сари, – ответил я.

– Я думаю, ты лжешь. После того как мы вернемся в Уг, тебе лучше найти несколько таких палок, если ты желаешь себе добра.

Направляя каноэ по узкому ущелью, они принялись судачить обо мне. Могу сказать, что они были очень сдержанны в своих оценках, решив, что я слишком женоподобен для их идеала мужчины.

– Посмотрите на его руки и ноги, – сказала Фудж. – Он мускулист, как женщина.

– Никакой привлекательности, – добавила Рамп.

– Мы можем отправить его работать вместе с остальными рабами, – сказала Глак. – Он может даже помочь в бою, если на деревню нападут.

Фудж кивнула.

– Кажется, он годится только для этого.

Вскоре мы выплыли из ущелья в большую долину, где я увидел открытое плато и лес, и деревню на правом берегу реки. Это была деревня Уг, конец нашего пути.

Глава III

Уг была примитивной деревней. Стены хижин представляли собой бамбукообразный тростник, вертикально воткнутый в землю и переплетенный длинной прочной травой. Крышами служил настил из нескольких слоев больших листьев. В центре деревни находилась хижина Глак, она была больше остальных, окружавших ее неровным кольцом. Не было ни заборов, ни других оборонительных сооружений. Как и их деревня, эти люди были крайне примитивны, их культура находилась на очень низком уровне. Они имели несколько глиняных сосудов без всяких украшений и несколько грубо сплетенных корзин. Шедевром их работы служили каноэ, но и те были очень грубы. Их пращи были самой простой конструкции. Несколько каменных топоров и ножей в их хозяйстве считались сокровищем.

Поскольку во время моей жизни с этими людьми я не видел, чтобы кто-либо их изготавливал, я решил, что они были отобраны у пленников, попавших сюда из земель за пределами этой долины. Очевидно, дымовые факелы были их собственным изобретением, так как в других землях я не встречал ничего подобного. Но мог бы я распорядиться тем, что они имели, намного лучше их самих?

Мы с Перри часто обсуждали беспомощность человека двадцатого столетия, оторванного от своих ресурсов. Мы нажимаем на кнопку – загорается свет и даже не задумываемся об этом, но многие ли из нас могут построить генератор для получения этого света? Мы воспринимаем поездку на поезде как должное, но многие ли из нас могут построить паровой двигатель? Многие ли из нас могут делать бумагу, чернила, тысячи других обыденных вещей, которыми мы пользуемся ежедневно? Сможете ли вы переработать руду, даже если узнаете ее, когда найдете? Можете ли вы хотя бы сделать каменный нож, имея в своем распоряжении столько же инструментов, сколько было у людей каменного века, а именно – ничего, кроме собственных рук и других камней?

Если вы думаете, что первый паровой двигатель был чудом изобретательности, то ошибаетесь – насколько больше изобретательности должно было потребоваться для того, чтобы придумать и изготовить первый каменный нож!

Не смотрите с пренебрежением на людей каменного века. Их культура, по сравнению с тем, что было до них, выше, чем ваша! Подумайте, например, о том, каким чудесным должен был быть изобретательский гений, чтобы придумать и успешно создать инструменты для добывания огня. Это безымянное создание забытого века более велико, чем творения Эдисона.

При приближении нашего каноэ к берегу у деревни меня развязали; когда же лодка коснулась земли, меня грубо выбросили из нее. Каноэ были вытащены из воды. Несколько воинов спустились на берег поприветствовать приплывших, за их спинами толпились мужчины и дети; все они, казалось, немного опасались грозных женщин-воинов. Я же вызвал у них лишь легкое любопытство.

Женщины, не видевшие меня до этого, смотрели на меня с презрением.

– Чей он? – спросила одна из них. – Не слишком большая награда за целый потраченный день.

– Он мой, – сказала Глак. – Я знаю, что он может драться, я видела это, и он сможет работать не хуже женщины: он достаточно рослый.

– Можешь оставить его себе, – сказала другая. – В своей хижине я бы места ему не дала.

Глак повернулась к мужчинам.

– Глула, – позвала она, – подойди и забери это.

Его зовут Дэвид. Оно будет работать в поле. Смотри, чтобы его кормили и чтобы оно хорошо работало.

Вперед выступил безволосый, женоподобный, маленький мужчина.

– Да, Глак, – сказал он тонким голоском, – я буду следить, чтобы оно работало.

Я пошел за Глулой по направлению к деревне; когда мы проходили мимо толпы мужчин и детей, трое мужчин и трое детей двинулись за нами, презрительно разглядывая меня.

– Это Румла, Фула и Гила, – сказал Глула, – а это – дети Глак.

– Ты не очень-то похож на мужчину, – сказал Румла, – такой же, как все те, кого мы ловим за долиной. Должно быть, там очень странный мир, где мужчины выглядят как женщины, а женщины выглядят как мужчины, но это, должно быть, чудесно – быть больше и сильнее, чем твоя женщина.

– Да, – сказал Гила, – если бы я был больше и сильнее Глак, я бил бы ее палкой каждый раз, когда видел.

– И я бы тоже, – сказал Глула. – Я бы убил эту здоровую скотину.

– Вам, кажется, не очень по душе Глак? – спросил я.

– Ты когда-нибудь видел мужчину, которому была бы по душе женщина? – ответил Фула. – Мы ненавидим этих животных.

– А почему же тогда вы не сделаете чего-нибудь? – спросил я.

– А что мы можем сделать? – сказал он. – Что мы, бедные мужчины, можем с ними сделать? Даже за попытку заговорить с ними, они избивают нас.

Они отвели меня в хижину Глак, и Глула указал на место у самой двери.

– Можешь спать здесь, – сказал он.

Мне показалось, что лучшими считались места в дальнем от двери конце хижины, потому что, как я узнал позже, все мужчины боялись спать рядом с ней из страха, что при налете на деревню их могут похитить, а это их пугало больше всего. Они знали свои невзгоды и беды в Уге, но не будет ли им еще хуже в Гефе или Джулоке, двух других деревнях долины, которые постоянно совершали набеги за мужчинами и рабами.

Постелью в хижине служили простые охапки травы. Глула помог мне устроить место для отдыха, а потом вывел меня за деревню в сад, принадлежавший Глак. В нем работал еще один мужчина. Это был высокий парень, явно пленник из-за пределов долины. Он ковырял землю заостренной палкой. Глула протянул мне похожее грубое орудие и поставил работать рядом с рабом. После этого он вернулся в деревню.

Как только он ушел, мой напарник повернулся ко мне.

– Меня зовут Зор, – сказал он.

– А меня – Дэвид, – ответил я. – Я из Сари.

– Я слышал про Сари. Она лежит за Люрель-Азом.

Я из Зорама.

– Я много слышал про Зорам, – сказал я. – Он находится за теми горами, где живут крылатые ящеры – типдары.

– От кого ты слышал про Зорам? – спросил он.

– От Джаны, Красного Цветка Зорама, – ответил я, – и от Тоара, ее брата.

– Тоар – мой близкий друг, – сказал Зор. – Джана ушла в другой мир со своим мужчиной.

– Много раз ты спал здесь? – спросил я.

– Много, – ответил он.

– Отсюда нельзя убежать?

– Они внимательно следят за нами. Вокруг деревни всегда расставлена стража.

– Со стражей или без стражи, – сказал я, – я не собираюсь оставаться здесь до конца жизни. Когда-нибудь нам представится возможность сбежать.

Он пожал плечами.

– Возможно, – сказал он. – Но я сомневаюсь. Однако, если когда-нибудь получится, я убегу вместе с тобой.

– Хорошо. Будем как можно ближе держаться друг к другу, спать в одно время, чтобы и бодрствовать в одно время. Кому из женщин ты принадлежишь?

– Рамп. Она зла, как самка джалока[2]2
  * Джалок – пеллюсидарское название гиенодона.


[Закрыть]. А ты?

– Я принадлежу Глак.

– Она хуже. Держись от ее хижины как можно дальше, когда она дома. Спи, когда она на охоте. Кажется, она думает, что рабам вообще не нужен сон. Если она обнаружит тебя спящим, изобьет до полусмерти.

– Милый характер, – заметил я.

– Да они все одинаковы, – ответил Зор. – У них нет никакой женской чувствительности, только черты самых низких и жестоких типов мужчин.

– А как их мужчины? – спросил я.

– О, они порядочные ребята, но боятся даже собственной тени. Впрочем, ты очень скоро поймешь, что у них есть на это основания.

Во время разговора мы продолжали работать, так как почти все время стражницы смотрели на нас. Они были расставлены вокруг деревни таким образом, чтобы все ее части были прикрыты от внезапной атаки, и при этом все работавшие в садах рабы находились под постоянным их присмотром. Стражницы были отличные надсмотрщики, не позволявшие нам ни на секунду сбиться с ритма работы. Если раб хотел пойти в хижину своей хозяйки, чтобы поспать, он должен был сначала спросить разрешение у одной из стражниц, и чаще всего получал отказ.

Я не знаю, как долго я проработал в саду вождя Глак. Мне ни разу не удалось выспаться; из-за этого я постоянно находился в полуобморочном состоянии от усталости. Пища была грубой и не сытной, а выдавали ее рабам далеко не щедрыми порциями.

Однажды работая в саду, я, будучи полуголодным, нашел в земле тубер и, повернувшись спиной к ближайшей стражнице, принялся грызть его. Несмотря на все мои старания делать это незаметно, стражница увидела, что я ем, и бросилась ко мне. Она вырвала у меня тубер и сунула его в свой огромный рот, после чего попыталась отвесить мне такую затрещину, которая наверняка свалила бы меня с ног, не поднырни я под ее руку. Это взбесило ее, и она снова попыталась ударить меня. И снова я заставил ее промахнуться; к этому времени она была переполнена яростью и выла, как апач, употребляя в мой адрес все гнуснейшие ругательства Пеллюсидара.

Она так шумела, что это привлекло внимание других стражниц и женщин из деревни. Вдруг она выхватила костяной нож и двинулась на меня с горящими от жажды убийства глазами. До этого момента я просто старался избегать ее ударов, ведь нападение на одну из этих женщин, как мне сказал Зор, означало верную смерть. Но сейчас все было иначе – она явно намеревалась убить меня, и я должен был что-то предпринять.

Как и большинство женщин племени, она была неуклюжей, медлительной, с массивными мышцами; любое движение, которое она собиралась сделать, легко предугадывалось, и для меня не составило никакой сложности увернуться от нее, но на этот раз я не остановился на этом. Изо всех сил я ударил ее правой рукой в челюсть, она упала и осталась лежать неподвижно.

– Тебе лучше бежать, – прошептал Зор. – Конечно, твой побег обречен, но, по крайней мере, ты можешь попытаться, а если ты останешься, тебя точно убьют.

Я быстро оглянулся, оценивая свои шансы, но шансов не было никаких. Женщины, бежавшие из деревни, уже приближались. Они могли сбить меня с ног своими пращами задолго до того, как я выбежал бы из радиуса их действия, поэтому я остался на месте; увидев во главе толпы Глак, я понял, что перспективы мои довольно унылы.

Женщина, сбитая мною с ног, пришла в себя и, покачиваясь, поднималась на ноги, когда Глак остановилась перед нами и потребовала объяснений.

– Я ел тубер, – сказал я, – когда эта женщина подошла ко мне, отняла его и попыталась избить меня.

Я увернулся от ее ударов, но она вышла из себя и едва не убила меня.

Глак повернулась к сбитой мною с ног женщине.

– Ты пыталась избить одного из моих мужчин? – грозно спросила она.

– Он украл еду из сада, – ответила женщина.

– Неважно, что он сделал, – прорычала Глак. – Никто не может избить одного из моих мужчин и не быть наказанным за это. Если я хочу, чтобы они были избиты, я делаю это сама. Может быть, это научит тебя не трогать моих мужчин, – с этими словами она размахнулась и сбила стражницу с ног. После этого она принялась пинать распростертую на земле женщину в лицо и живот.

Стражница, которую звали Ганг, схватила Глак за ногу и свалила ее на землю. За этим последовала одна из самых жестоких драк, которые я когда-либо видел.

Они толкались, пинались, царапались и кусались, как две фурии. От такой жестокости меня затошнило. Если это было результатом освобождения женщин из рабства и попытки сделать их равными мужчинам, то, как мне казалось, возврат в рабство был бы наилучшим выходом и для них, и для всего мира. Один из полов должен править, и мужчины по темпераменту лучше женщин подходят для этой работы. Конечно же, если полная власть над мужчинами приводит к подобной развращенности и ожесточению женщин, мы должны следить, чтобы они всегда находились в подчиненном положении по отношению к мужчинам.

Драка продолжалась еще какое-то время с переменным успехом. С самого начала Ганг знала, что стоит вопрос о том, кто останется жить, она или Глак, поэтому она дралась с яростью загнанного зверя.

Я не буду дальше описывать это унизительное зрелище. Достаточно сказать, что с самого начала у Ганг не было никаких шансов осилить жестокую Глак; и она, побежденная, наконец замерла.

Глак, уверенная в смерти своей соперницы, поднялась и повернулась ко мне.

– Это все из-за тебя, – сказала она. – Ганг была хорошим воином и отличным охотником, а теперь она мертва. Ни один мужчина не стоит этого. Мне нужно было позволить ей убить тебя, но я исправлю эту ошибку.

Она повернулась к Зору.

– Принеси мне несколько палок, раб, – приказала она.

– Что ты собираешься делать? – спросил я.

– Я собираюсь забить тебя до смерти.

– Ты глупа, Глак, – сказал я. – Если бы у тебя была хоть капелька мозгов, ты бы поняла, что это – твоя вина. Ты не даешь выспаться своим рабам, изнуряешь их работой, они вечно голодны, и, к тому же, считаешь, что их надо убивать за то, что они крадут еду или не позволяют себя бить. Дай им выспаться и накорми их, и они будут лучше работать.

– Думай, что хочешь – это не имеет значения: я покончу с тобой, – прорычала Глак.

В это время вернулся Зор с охапкой палок, из которых Глак выбрала самую тяжелую. Возможно, я не Самсон, но и не слабак и без хвастовства могу сказать, что никто не сможет пережить тридцать шесть лет опасностей и превратностей каменного века, если не будет постоянно следить за собой. Моя напряженная жизнь здесь развила мою мускулатуру до лучших образцов, виденных мною во внешнем мире, к тому же я знал несколько приемов, о которых не слышали ни один мужчина и ни одна женщина каменного века; и когда Глак подошла ко мне, я уклонился от ее первого удара и, схватив ее кисть обеими руками, быстро повернулся и бросил ее через голову. Она тяжело приземлилась на плечо, но тут же вскочила и немедленно бросилась ко мне, взбешенная так, что изо рта у нее капала пена.

Когда я бросил ее, она выронила палку, которой собиралась забить меня до смерти. Я наклонился и схватил ее; и, до того как она смогла достать меня, я изо всей силы ударил Глак по голове. Она упала – и потеряла сознание.

Женщины-воины с изумлением смотрели на все это какое-то мгновение, потом одна из них бросилась на меня, а еще несколько стали приближаться. Для того чтобы понять, что они были весьма разгневаны, мне не нужно было знать реалий каменного века; к тому же, как я сообразил, шансы мои были весьма невысоки, на самом деле при таких ставках их у меня вовсе не было.

Решение необходимо было принимать очень быстро.

– Подождите, – сказал я, пятясь от них, – вы только что видели, как поступает Глак с женщинами, которые оскорбляют ее мужчин. Если вы знаете, что для вас лучше, подождите, пока она придет в себя.

Эти слова заставили их остановиться, они повернулись в сторону Глак. Она лежала столь неподвижно, что я не мог сказать, жива ли она, но вот она задвигалась и немного погодя села. Одну-две секунды она смотрела вокруг себя мутным взглядом, после чего ее глаза остановились на мне. Мой вид, казалось, воскресил в ее памяти только что произошедшее. Она медленно поднялась на ноги и уставилась на меня. Я был наготове, все еще сжимая палку. Все смотрели на нас, но никто не двигался и не разговаривал. Наконец, Глак заговорила:

– Тебе следовало родиться женщиной, – сказала она, повернулась и двинулась к деревне.

– Разве ты не собираешься убить его? – спросила Фудж.

– Я только что убила одного хорошего воина и не собираюсь убивать самого лучшего, – бросила Глак. – Когда будет сражение, он примет в нем участие вместе с нами.

За Глак ушли и остальные женщины. Мы с Зором возобновили нашу работу в саду. Пришли мужчины Ганг и потащили ее тело к реке, там они бросили его в воду. В Уге похороны очень просты, а похоронные церемонии не затягиваются. Плакальщики умерли бы в Уге с голоду.

Все это было довольно практично. Не было никаких истерик. Когда отцы детей Ганг тащили ее, схватив за волосатые ноги, к воде, они при этом смеялись, болтали и делали неприличные жесты.

– Это, – сказал я Зору, – самое низкое и печальное, до чего может опуститься человек, – он идет в свою могилу неоплаканным.

– Очень скоро ты сам поплывешь вниз по реке, – сказал Зор, – но обещаю тебе, что у тебя будет один плакальщик.

– Почему ты думаешь, что скоро?

– Глак тебе этого не простит, – ответил он.

– Не думаю. Она достойно приняла свое поражение, и выходит, что она – хороший игрок.

– Это ничего не значит, – усмехнулся он. – Она убила бы тебя в тот момент, когда очнулась, если бы не боялась тебя. Она – задира, и, как все задиры, она труслива. Когда-нибудь во время твоего сна она подкрадется и вышибет тебе мозги.