Текст книги "Возвращение в джунгли (др. перевод)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

ХI. Возвращение домой

Тарзан летел по ветвям деревьев, свободный, как в былые времена – и такой же одинокий.

Счастье, боль, горе и радость сплелись в его душе в невероятный колючий клубок, и клубок этот терзал его до тех пор, пока человек-обезьяна не разразился долгим протяжным воплем, заставившим притихнуть всех лесных обитателей на много миль вокруг.

Тарзан, сын Калы, вернулся домой!

Слушайте все – к вам вернулся ваш господин, победитель горилл, львов и леопардов! Те, кто забыли этот голос, вспоминайте его поскорей, потому что самый могучий боец и охотник снова появился в здешних джунглях!!!

Человек-обезьяна с новым пронзительным кличем легко перекинулся с одного дерева на другое.

Он спешил убедиться, что по-прежнему силен и ловок, что его мускулы не ослабели за время жизни в цивилизованном мире.

Нет, он все так же могуч и быстр!

И его никто больше не запрет за решетку!!

И никто никогда не посмеет безнаказанно его ударить!!

И ему никогда уже не придется носить дурацкую одежду и вести бесцельные разговоры!!

И он никогда больше не будет ломать себе голову над непостижимыми вещами, которые нельзя ни съесть, ни выпить, ни потрогать рукой!!

Сын Калы перенесся через такую пропасть, через какую он вряд ли рискнул бы перепрыгнуть в былые времена, и взлетел на такую высоту, на какую обычно возносится лишь легкая Мана – мартышка.

Неистовым бешеным бегом по вершинам деревьев Тарзан праздновал свою свободу – и в то же время пытался оставить позади все мучительные воспоминания и мысли.

Отныне он забудет даже дорогу к хижине на берегу, откуда начал свой путь превращения из обезьяны в человека!!

И забудет навсегда Джейн Портер!!

И ее чахлого жениха Уильяма Сесиля Клейтона!!

И лейтенанта Джека Арно!!

И язык людей!!

Больше ему ничего не нужно, кроме свободы среди жестоких и прекрасных джунглей!!

Тарзан ухватился за ветку, в последний момент подвернувшуюся под руку, и, запрокинув лицо к луне, издал такой оглушительный вопль, что неподалеку откликнулись трубным гласом слоны, предупреждая неведомого хищника, что они готовы к отпору.

На рассвете, загнав себя до полусмерти долгим бегом по древесным вершинам, Тарзан наконец отыскал стаю горилл, в которой когда-то вырос.

На большой лужайке под первыми лучами солнца грелись огромные седые самцы, самки и разновозрастная молодежь. Несколько совсем маленьких детенышей держались за шерсть на груди матерей, смешно позевывая и крутя головками, точь-в-точь, как сонные человеческие дети.

Всего стая насчитывала около шестидесяти горилл; во многих из них покачивающийся на высокой ветке Тарзан узнавал тех, с которыми играл и дрался еще ребенком. Некоторые из самых старых обезьян были уже взрослыми в годы его детства, а из молодежи сыну Калы едва ли был известен каждый второй.

Человек-обезьяна стал быстро спускаться.

Когда он схватился за нижнюю ветку, полусонные глаза одной из самок заметили его.

С испуганным криком обезьяна указала сородичам на непрошенного гостя – и огромные самцы взвились на ноги с удивительной для их веса прытью.

Тарзан уже стоял на земле.

Оскалив зубы, вздыбив шерсть на загривках, гориллы-самцы медленно двинулись к нему, тогда как самки, прижимая к себе детенышей, поспешно кинулись к дальним деревьям, а молодежь сгрудилась за спинами стариков.

Впереди наступающих горилл оказался гигантский антропоид, чье ворчание постепенно переходило в утробный рев; к нему-то и обратился на языке обезьян приемыш Калы.

– Карнат, это я – Тарзан! – громко крикнул он. – Ты помнишь меня? Помнишь, как совсем маленькими детенышами мы вместе дразнили Нуму, бросая в него орехи с верхушки дерева?

Горилла остановилась, недоверчиво приглядываясь к странному существу, вдруг заговорившему на языке обезьян.

– А ты, Мгор, – Тарзан повернулся к другому самцу, – помнишь, как я убил могучего Керчака? Я – Тарзан, сын Калы, великий охотник!

Шерсть на загривках горилл мало-помалу улеглась, угрожающее ворчание смолкло.

Одна за другой обезьяны подходили ближе, внимательно разглядывая человека.

– Тарзан, сын Калы… – наконец пробормотал Карнат. – Но ведь он умер!

Тарзан рассмеялся.

– Нет, я не умер! Я жив и вернулся к народу, среди которого рос! Скажи, кто сейчас ваш вожак?

– Торг недавно погиб в схватке с Нумой, – после паузы ответил Мгор. – У нас нет вожака.

Карнат явно хотел возразить, но пока неповоротливый ум антропоида обдумывал ответ, Тарзан быстро и уверенно заявил:

– Теперь есть. Я, Тарзан, убивший не одного Нуму и не одну Сабор, снова буду вашим вожаком, как когда-то!

Карнат собрал лоб в морщины, что-то недовольно пробормотал, но, будучи по натуре покладистым и незлобивым, не полез в драку. Он наконец ясно вспомнил белокожего приемыша Калы – товарища своих детских игр, победителя Керчака и Тублата.

И другие обезьяны, убедившись, что Тарзан неопасен, заковыляли к нему; в конце концов осмелились подойти даже самки с детенышами.

Не было никаких взаимных приветствий, как это случилось бы при встрече давно не видевшихся людей. Большинство самцов вернулись досыпать на лиственные постели. Несколько подростков, которые так и не вспомнили Тарзана, подкрались поближе, на всякий случай ощерив клыки. Один из них угрожающе зарычал: от нового вожака слишком пахло человеком. Если бы Тарзан ответил таким же ворчанием, молодой самец живо убрался бы прочь, зато другим обезьянам приемыш Калы мог бы показаться слишком слабым и неуверенным в себе.

И Тарзан выбросил руку, поймал нахала за плечо и бросил плашмя на траву. Горилла (которая несмотря на молодость весила вдвое больше человека), с оскорбленным ревом вскочила и кинулась в бой.

Но стальные пальцы человека-обезьяны впились в горло противника, и самец жалобно заскулил и отвел взгляд, показывая, что сдается.

Наглядный урок сразу обеспечил новому вожаку должное место в стае: молодые обезьяны больше не осмеливались докучать Тарзану, а старые самцы не оспаривали его прерогатив.

Только самки с маленькими детенышами еще некоторое время отгоняли Тарзана от своих младенцев, и тот, повинуясь обычаю, сам старался держаться от матерей подальше. Только в приступе ярости антропоид может случайно задеть самку или обидеть детеныша.

Но к вечеру все обезьяны совсем привыкли к Тарзану, и перед закатом сын Калы сказал Карнату:

– Завтра мы отправимся на поляну танца Дум-Дум. Луна растет. Скоро настанет хорошее время для танца.

Каким тяжеловесным, неуклюжим и примитивным показался Тарзану язык его матери, когда он выговаривал эти слова!

У него едва хватило терпения дождаться, пока собеседник обдумает ответ и пробормочет:

– Мы давно не ходим на поляну танца Дум-Дум. Там – рядом – живут черные люди. Это опасно.

– Тарзан не боится черных людей! – заявил новый вожак горилл, ударяя себя кулаком в грудь. – Все черные люди боятся Тарзана! Завтра мы отправимся на поляну. Теперь каждую луну мы будем танцевать, как танцевали раньше.

Карнат что-то неопределенно проворчал и заковылял к облюбованному местечку под деревом.

Другие обезьяны тоже укладывались на траве и на постелях из листьев – по одному, по двое и целыми группами; и скоро сонное бормотание, храп и сопение зазвучали над поляной негромкой колыбельной песней, под которую столько лет засыпал Тарзан.

Человек-обезьяна, сидя на траве, смотрел на горилл, завершавших обычные приготовления ко сну. Некоторые полуночники шутя боролись, бросали друг в друга листьями или что-то вполголоса лопотали.

На нового вожака никто не обращал внимания.

Тарзан запрокинул лицо к небу, где пыталась выпутаться из листьев равнодушная щербатая луна, и негромко тоскливо крикнул. Потом устало вздохнул, лег на бок, свернулся клубком и закрыл глаза.

Тарзан, сын Калы, вернулся к своему народу.

ХII. Сомнения и решения

Лорд Теннингтон был недоволен погодой, ходом яхты, сегодняшним завтраком, легкой качкой и всем на свете.

Это недовольство, распространявшееся с каждым днем на все большее количество явлений и вещей, не покидало его с тех пор, как «Леди Алиса» сделала остановку в Гавре, где мисс Стронг при поддержке мисс Портер уговорили Теннингтона принять в качестве пассажира некоего мсье Тюрана.

Честно говоря, вначале этот бойкий француз с хорошо подвешенным языком понравился и самому хозяину яхты – Тюран мог поддержать любую беседу и обладал безукоризненными манерами. Правда, всех несколько удивила та готовность, с какой француз вызвался сопровождать новых знакомых не только в круизе по Средиземному морю, но и до самых берегов Африки. Как с очаровательной небрежностью пояснил мсье Тюран: «В ближайшее время мне совершенно нечего делать, а в таком великолепном обществе я готов отправиться хоть в кругосветное путешествие!»

Теннингтон заскрипел зубами, вспоминая, что сам охотно предложил гостю оставаться на яхте сколь угодно долго.

И вот прошло всего-навсего две недели – а хозяин «Леди Алисы» уже от всей души желает мсье Тюрану свалиться за борт и избавить наконец от своих докучливых ухаживаний Элоизу Стронг!

«Хотя, – с досадой подумал Джей Теннингтон, – сама мисс Стронг явно не считает эти ухаживания докучливыми. Она, похоже, с удовольствием слушает бесконечные рассуждения француза о мореплавании, музыке, разведении оранжерейных цветов, кошках, аквариумных рыбках, мавританской архитектуре, охоте на львов – и еще о тысяче других вещей, в которых Тюран разбирается лучше всех на свете! Больше того, вчера Элоиза сказала, что ей нравятся оспинки этого типа; они, видите ли, похожи на веснушки и даже ему к лицу! Подумать только, что я затеял эту дурацкую прогулку, чтобы побольше быть рядом с Элоизой! И почему Уильям не отговорил меня от безумной затеи с путешествием вокруг Африки? Уж лучше бы я и дальше терпел строгий надзор мисс Дэн, чем…»

– Мистер Теннингтон! – прощебетала Элоиза Стронг, поднимаясь на палубу в сопровождении француза. – Знаете, какие поразительные вещи рассказывает мсье Тюран? Оказывается, морская звезда умеет отбрасывать лучи, а потом отращивать их снова! Удивительно, не правда ли?

– Весьма удивительно, – ядовито отозвался Теннингтон. – В жизни не слыхал ничего интересней! Жаль, люди не обладают такой способностью.

– Да? А почему бы вам этого хотелось? – осведомился француз.

– Потому что тогда можно было бы обрывать некоторым людям руки или ноги, не опасаясь преследования по суду. За что преследовать, если конечности вскоре опять отрастут?

Тюран показал в улыбке все зубы, но его темные глаза нехорошо блеснули.

– Я скорее завидую другой способности некоторых представителей животного мира, – спокойно ответил он, – а именно умению менять свою окраску. Вот, например, некоторые морские рыбы…

– Мсье Тюран, вы же обещали научить меня ловить рыбу! – перебила Элоиза Стронг. – Вы к нам присоединитесь, мистер Теннингтон?

– Нет. Развлекайтесь, дети мои, – буркнул хозяин «Леди Алисы», откинулся на спинку шезлонга и сердито надвинул шляпу на нос.

Джек Арно вылез из трюма с ящиком патронов и присоединил его к внушительной куче вещей на палубе.

– Дэнни, ты можешь оставить мне три ружья и пару охотничьих ножей?

Дэнни Купер, давно исчерпавший весь запас убеждений и ругательств, стоял, покуривая трубку, и мрачно наблюдал за свихнувшимся приятелем.

– Я могу оставить тебе хоть десяток ружей, – буркнул он. – Но на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем совершить такую растреклятую глупость!

– Еще мне понадобится пара одеял…

– Что тебе точно нужно – это смирительная рубашка, – Купер выколотил пепел из трубки. – Ей-богу, у меня большое искушение посадить тебя под замок до самого Балтимора!

– Это будет нарушением гражданских прав свободнорожденного американца.

– Черт тебя побери! Может, наконец объяснишь, зачем тебе приспичило остаться в этих дьявольских джунглях, где ты однажды уже чуть не погиб? Чтобы составить компанию дикарю, которого воспитала горилла? Джек, эти джунгли для твоего приятеля – дом родной, но для нас с тобой – ад кромешный! Даже если ты сумеешь продержаться здесь пяток лет… Чего, конечно же, не случится… Ты все равно не научишься сигать по деревьям, как обезьяна!

– Я и не собираюсь это делать, упаси боже!

– Тогда какого растакого дьявола?!.

– Дэнни, не сердись, что я свалил на твои плечи хлопоты, связанные с испанским золотом…

– Я хоть слово сказал о золоте? – прорычал капитан. – Насчет монет можешь не беспокоиться, мои матросы не позарятся на чужое добро, как позарились те ублюдки с «Арроу»! Через пару месяцев клад будет уже в доме профессора Портера – но все-таки объясни наконец, какая муха тебя укусила?! Мало того, что ты увяз в долгах, так еще собираешься поставить крест на своей карьере! Ты же понимаешь, что стоит тебе не явиться на крейсер к положенному сроку…

– Это не так уж важно.

– А?! Что?!.

– Да, – Джек облокотился на штриборт и посмотрел на громаду джунглей над побережьем. – Похоже, за целый год я ничему путному так и не научил Тарзана, зато сам кое-чему у него научился.

– Это чему же – разбивать кокосовые орехи?

– Нет. Тому, что важно, а что неважно. И поверь – чин лейтенанта, который я потеряю, стоит не больше, чем разбитый кокосовый орех.

– Тьфу! – сплюнул Купер. – Вот уж правду говорят – безумие заразительно! Думаешь, если ты ухитришься разыскать своего приятеля в этой чаще, он скажет тебе спасибо?..

Джек усмехнулся.

– Конечно, нет. Он никогда не говорит спасибо.

– Тогда какого растреклятого дьявола?!.

Арно продолжал смотреть на джунгли.

– Я ему нужен, – негромко ответил он.

ХIII. Танец Дум-Дум

Прошло уже пять дней с тех пор, как Тарзан вернулся в стаю горилл; но вернуться к прежней обезьяньей жизни оказалось куда труднее.

Еще никогда приемыш Калы не чувствовал себя в джунглях таким потерянным и одиноким.

Неповоротливый ум и примитивный язык сородичей вызывали у Тарзана дикие вспышки ярости, каких никогда не случалось у него прежде. Порой, доведенный до неистовства тем, что гориллы его не понимают, человек-обезьяна начинал бесноваться, как когда-то бесновался Керчак. Люди в таких случаях изливают злобу в словах, но Тарзан хотел навсегда забыть язык людей – а потому бросался в чащу, подальше от соплеменников, чтобы выплеснуть гнев в нечленораздельных криках и безумных прыжках по деревьям. Наконец приступ злобы проходил, и, мрачный и подавленный, Тарзан возвращался к обезьянам, которые занимались все теми же неторопливыми поисками корма или ленивыми спорами из-за места на солнцепеке.

На пятый день Тарзан привел свою стаю к заброшенному амфитеатру, где в дни его юности племя Керчака каждое полнолуние плясало танец Дум-Дум. С тех пор, как в джунглях появились чернокожие люди, гориллы покинули эти места, но теперь сын Калы горел нетерпением возродить старинный обычай.

Тарзан и сам не знал, почему он так хочет возобновить пляску Дум-Дум; может, он надеялся, что знакомый с детства праздник полнолуния вернет его к прежним беззаботным временам? Он не задумывался об этом. Он теперь вообще старался не думать.

Перебравшись по деревьям над непроходимыми зарослями колючего кустарника, подлеска и ползучих растений, гориллы очутились на дне неглубокого котлована – своей танцевальной площадке.

Еще недавно в центре этой широкой поляны было закопано золото профессора Портера, но, вырыв сундук, Тарзан тщательно заравнял потом яму и прикрыл ее дерном, поэтому сейчас лужайка выглядела в точности, как во времена Керчака. Сундук давно уже гнил в джунглях, золотые монеты, надежно спрятанные в личном сейфе капитана яхты «Иволга», были сейчас на пути в Балтимор, и…

Тарзан взревел и изо всех сил ударил кулаком по стволу дерева, резкой болью изгнав из головы прокравшиеся туда непрошеные мысли.

Он отпихнул в сторону юного Горта и прорычал:

– Сегодня ночью будем плясать Дум-Дум!! Ждите, когда взойдет луна!!

Хотя капитан Дэнни Купер поднял паруса в полной уверенности, что его старинный приятель вконец свихнулся, Арно проявил не свойственную сумасшедшим предусмотрительность, готовясь к походу в африканские джунгли. И когда он наконец покинул хижину и вошел в чащу, у него было с собой все необходимое для существования в тропическом лесу.

Так он сначала полагал – однако не прошло и суток, как Джек убедился, что ни ружье, ни запас консервов, ни одеяло, ни спички, ни походный костюм не гарантируют человеку выживания в африканских дебрях.

Год назад, когда он двигался через этот лес в обратном направлении, к океану – еще не полностью оправившийся от ран, слабый и почти раздетый – он чувствовал себя куда уверенней, чем сейчас. Ведь тогда рядом с ним был Тарзан – а теперь Джек не имел ни малейшего представления, где находится человек-обезьяна и как отыскать его в бескрайних джунглях.

Единственное, чем располагал Арно – это картой, нарисованной Тарзаном перед дуэлью и указывавшей местоположение поляны танца Дум-Дум. И хотя Джек знал, что лесной амфитеатр давно заброшен большими обезьянами, все-таки он решил идти туда, полагая, что приемыш Калы по старой привычке может навестить знакомые места. К тому же лучше двигаться в определенном направлении, чем наугад блуждать по бесконечным дебрям!

Не зная звериных троп, Джек продирался сквозь густые заросли напрямик, но лианы и подлесок порой сплетались в такую непроходимую сеть, что ему приходилось сворачивать в сторону в поисках обходных путей. Уже к концу второго дня его охотничья куртка не выдержала единоборства с колючками, и он был исцарапан так, словно дрался с леопардом; духота и жара тропического леса не раз заставляли его завидовать дикарской одежде Тарзана. Не зная, как отыскать воду, Арно утолял жажду лишь влагой, скапливающейся по утрам в чашах листьев «слонового уха», да мякотью немногих плодов, которые мог достать с земли. Он злился, что движется так медленно, и вслух издевался над своей прежней глупой уверенностью в том, что цивилизованный человек – царь природы.

Ночи приносили не меньше испытаний, чем дни. Опасаясь нападения хищников, Джек спал с заряженным ружьем в руках, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов в чаще. Такой сон с препятствиями утомлял не меньше, чем бодрствование, и наконец недосыпание до того измотало Арно, что третью ночь он попробовал провести в невысокой развилке огромного дерева. Однако чертова боязнь высоты не позволила Джеку расслабиться и задремать, и на рассвете он слез на землю вконец разбитым.

Однако несмотря на усталость, Арно продолжал упрямо двигаться к обезьяньему амфитеатру, миля за милей продираясь сквозь враждебный к незваному пришельцу лес. Он предпочитал не думать о том, что будет, если он не сумеет разыскать Тарзана в окрестностях поляны танца Дум-Дум. У него осталась последняя банка консервов да полпачки галет…

Но раз Тарзан ухитряется добывать в джунглях пищу, имея лишь примитивный лук, лассо да нож, неужели новейшее скорострельное ружье не обеспечит своего владельца дичью?

Тарзан, вожак горилл, отрезал от туши антилопы лучший кусок и дал знак своим подданным, что они могут воспользоваться остальной частью добычи.

Обезьяны не заставили повторять приглашение дважды – вскоре от антилопы остались лишь обглоданные начисто кости, и сытые довольные антропоиды улеглись отдыхать на постелях из листьев.

Их странный вождь беспокойно бродил по поляне, поглядывая на медленно выползающую из-за деревьев луну; наконец он начал стучать себя кулаком в грудь и издавать нетерпеливые крики.

Тогда взрослые самцы задвигались и словно нехотя поднялись. Почесываясь и бормоча, они потянулись к центру поляны, где лежал пустой ствол огромного дерева.

Самки и детеныши заняли места ближе к краю амфитеатра, а три старых, седых самца-гориллы подошли к деревянному «барабану».

Давно, очень давно – почти пять лет, целую обезьянью вечность! – этот барабан молчал, и первый удар ладонью был нанесен по нему не очень уверенно, вполсилы. Но пустотелое дерево охотно откликнулось низким гулом, и звук этот разбудил в душах горилл воспоминание о прежних неистовых праздниках в ночь полной луны.

Следующие удары обрушились на деревянный бок уже всерьез; а потом три антропоида вооружились палками и начали выбивать знакомый ритм, заставляя барабан гудеть все громче и громче.

Тем временем луна поднялась над верхушками самых высоких деревьев, озарив ярким светом лужайку, и Тарзан, предводитель горилл, вышел вперед, запрокинул голову и, ударяя себя кулаком в грудь, испустил такой страшный крик, словно вызывал на бой само небесное светило.

Его вопль отразился от краев котлована, метнулся над джунглями, и чаща отозвалась разноголосицей взволнованных криков. В дебрях залаяли шакалы, завопили разбуженные птицы, грозно затрубили слоны, заревели львы и пантеры.

Давным-давно джунгли не тревожил ночной разгул больших антропоидов, но вопль Тарзана заставил всех обитателей леса откликнуться на будоражащие звуки праздника Дум-Дум, как в былые времена.

Тарзан пошел по кругу, в центре которого колотили в барабан три гориллы; сперва он просто шел, раскачиваясь и согнувшись, а потом начал подпрыгивать – все выше и выше. За ним двинулся Карнат, старательно подражая движениям вожака. За Карнатом в круг вошли другие взрослые самцы, затем молодежь – и наконец почти вся стая присоединилась к странному скачущему танцу.

Быстрее, быстрее!

Выше, выше!

Грохочи, деревянный барабан!

Греми до тех пор, пока луна не свалится с неба, а Тарзан, сын Калы, не позабудет, что он когда-то был человеком!

Хо! Хо! Хо!

Раскачиваясь и подпрыгивая, кружась под неистовый грохот, Тарзан издавал истошные вопли, которые тут же подхватывали все обезьяны. И в голосе сына Калы было так же мало человеческого, как в голосах горилл.

Дикие крики опьяняли танцующих не меньше, чем барабанный бой, гориллы старались перещеголять друг друга в прыжках и кружении.

Быстрое ритмичное движение в кругу беснующихся соплеменников стремительно изгоняло из головы Тарзана последние мысли.

Вот о чем он мечтал – об исступления, забвении, освобождении от всего и вся!

Гуди, барабан!

Дрожите, лесные твари, слушая голос самого могучего из обитателей джунглей!

Тарзан опять закричал, запрокинув голову, бросая вызов равнодушной луне.

Опьяненные танцем Дум-Дум, гориллы ревели так, что порой заглушали барабанный грохот, с их оскаленных клыков капала пена, луна мелькала неистовыми огоньками в их красных глазах.

Но самый неистовый огонь горел в синих глазах Тарзана.

Исступление!

Забвение!

Ярость!

Безумие, безумие танца Дум-Дум!

Тарзан, сын Калы, обхватил черноловолосую взлохмаченную голову и издал такой вопль, что даже гориллы отшатнулись от своего вожака.