Текст книги "Возвращение в джунгли (др. перевод)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

ХХХV. Сокровища Опара

Тарзан очнулся от холода.

Шевельнувшись, он обнаружил, что лежит на каменном мокром полу и что в его щиколотки и запястья врезаются оковы, еще более холодные, чем пол.

Он сел и взялся рукой за голову, разламывающуюся от боли. На затылке вздулась огромная шишка, волосы слиплись от крови, но череп не был пробит.

Человек-обезьяна посмотрел на широкий металлический браслет на своей руке, потом на цепь, тянувшуюся от него к стене: и браслет, и цепь посверкивали маслянистым желтым блеском. Тарзан попробовал браслет на зуб, прикусил одно из толстых звеньев…

Оковы на его руках и ногах были золотыми.

– Опар, где золота больше, чем камешков на речном дне… – пробормотал приемыш Калы и закрутил головой, осматривая комнату.

Она скорее напоминала заброшенный колодец, чем жилое помещение: абсолютно гладкие стены уходили вверх на сорок футов, заканчиваясь отверстием, забранным решеткой. Тарзан был почти уверен, что решетка тоже золотая.

По стенам маленькой комнаты стекала вода, скапливаясь лужицами на щербатом полу. Человек-обезьяна обхватил себя за плечи, чтобы согреться, потом попробовал встать, но натянувшаяся цепь не позволила ему выпрямиться во весь рост.

Если жители города Опар полагали, что подобные оковы могут удержать их могучего пленника, они жестоко ошибались. Приемыш гориллы однажды справился с кандалами из куда более крепкого металла и не сомневался, что сможет освободиться, как только окончательно придет в себя…

Он помотал головой, чтобы избавиться от звона в ушах – и услышал скрип петель открывающейся двери.

Человек-обезьяна пригнулся, готовый к драке.

Однако в комнату вошли не зверолюди, не жрецы с дубинами и ножами, а стройная девушка в длинной белой одежде, перетянутой в талии поясом из золотых звеньев, с ажурной золотой диадемой на черноволосой голове.

Лэ, верховная жрица Опара, и Тарзан из племени обезьян несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза.

– Ты пришла поблагодарить мня за спасение от быка? – спросил человек-обезьяна на диалекте племен Западного Берега.

На этом своеобразном варианте французского он говорил с Лао и с народом Човамби и Вазири – но сероглазая девушка явно не поняла ни слова. Тарзан попробовал все остальные известные ему человеческие языки – безуспешно.

Лэ с любопытством рассматривала пленника, но не отвечала.

И вдруг из-за полураскрытой двери раздался голос, окликнувший жрицу на языке, знакомом Тарзану с детства – на языке его матери Калы, наречии лесных горилл. Резко обернувшись, девушка велела сунувшемуся за ней зверочеловеку удалиться, и тот сейчас же подчинился.

– Всегда ли мужчины вашего племени убегают при виде быка, оставляя женщину на растерзание зверю? – спросил человек-обезьяна.

Жрица вздрогнула и сделала шаг назад… Уж не ослышалась ли она?

Но нет, черноволосый гигант снова обратился к ней на языке обезьян:

– Я рад, что ты осталась цела. Не бойся меня, подойди!

– Кто ты? – прошептала Лэ, глядя на прикованного к стене пленника, который просил ее не бояться.

– Я – Тарзан. А тебя зовут Лэ, правда?

– Ты знаешь меня? Поэтому ты и спас мне жизнь?

– Я спас тебя потому, что в моем племени не принято бросать женщину в беде…

(Приемыш Калы говорил не «мужчина» и не «женщина», а «самец» и «самка», досадуя, что примитивный язык антропоидов не позволяет ему облекать мысли в подходящие слова).

– А еще я убил быка потому, что обещал твоей сестре Лао, что твоя кровь не прольется на камни Опара.

Вскрикнув, Лэ бросилась к Тарзану.

– Ты видел Лао? Когда?

– Три дня тому назад.

Лэ торопливо захлопнула дверь, вернулась к пленнику и начала забрасывать его вопросами, на которые тот едва успел отвечать.

Вскоре Тарзан понял, что в груди верховной жрицы идет жестокая борьба между привязанностью к сестре, объявленной в Опаре предательницей и вероотступницей, и преданностью догмам и нормам поведения, внушаемым девушке с детства.

Ум Лэ не уступал в живости уму ее старшей сестры, но в отличие от Лао нынешняя жрица не была бунтаркой. Разговаривая с Тарзаном, она то и дело оглядывалась на дверь, опасаясь, что кто-нибудь подслушает ее беседу с узником.

Наконец человек-обезьяна заговорил о том, что его больше всего интересовало:

– Ты выпустишь меня отсюда, Лао? Или крови быка мало, чтобы утолить жажду ваших богов?

Слово «боги» он произнес по-английски, ведь гориллы не имеют понятия о божествах.

Лэ опустила голову и долго молчала.

Тарзан не торопил ее, хотя потихоньку начал пробовать на прочность цепь своих кандалов.

– Я не смею тебя отпустить, – наконец проговорила верховная жрица. – Ты удивительный человек, такой человек, которого я всегда мечтала встретить. Я очень хочу, чтобы ты остался жив, и сделаю все, чтобы тебя не убили. Но это будет нелегко. Пока тебе придется остаться здесь, а я постараюсь придумать, как спасти тебе жизнь!

И, прежде чем Тарзан успел что-нибудь сказать, Лэ быстро вышла из комнаты и захлопнула дверь; было слышно, как заскрипели массивные засовы – один, другой, третий.

Человек-обезьяна трудился около пяти минут, прежде чем звенья золотой цепи лопнули. Эти усилия немного согрели его, и все же он продолжал дрожать и стучать зубами – в промозглой каменной клетке царил просто адский холод.

Тарзан подошел к двери и налег на нее плечом.

Он долго пытался вышибить или расшатать створки, однако ни одна из его попыток не увенчалась успехом; дверь как будто составляла единое целое со стеной.

Оставив дверь в покое, Тарзан посмотрел на далекую решетку на потолке, обошел всю камеру, ощупывая стены: в отличие от пола на них не было ни единой выбоины, ничего, за что могли бы ухватиться его цепкие пальцы. При всей своей невероятной ловкости выкормыш гориллы не смог бы подняться вверх по сорокафутовой гладкой стене.

Тарзан продолжал ходить по кругу, пытаясь согреться и в то же время лихорадочно обдумывая, как поступить. Он почти не надеялся, что Лэ уговорит других жрецов даровать ему жизнь. Но даже если и так – ему наверняка не вернут свободу! А прозябание взаперти, пусть даже в теплом помещении – это хуже, чем смерть…

Человеку-обезьяне все трудней становилось терпеть пытку холода, все сильнее давили на него каменные стены; он уже не ходил, а бегал, пока не споткнулся о кусок цепи, свисающий со вделанного в стену кольца.

Со злобным рыком Тарзан ухватил золотое кольцо толщиной в половину своего запястья и одним движением выдрал его из стены. Как ни странно, оно вылетело вместе с камнем, к которому крепилось, и в образовавшуюся дыру хлынула струя теплого воздуха. Человек-обезьяна несколько мгновений стоял, подставив руки под еле ощутимое, но восхитительное тепло; потом принялся бешено расшатывать камни рядом с отверстием.

Под его титаническими усилиями они подавались один за другим; вскоре дыра была уже такой, что Тарзан смог на всю длину просунуть в нее руку… И его пальцы не нащупали следующего слоя камней. Впереди была лишь пустота, наполненная теплом!

Человек-обезьяна энергично принялся расширять отверстие.

Вскоре он сумел просунуть в дыру голову и плечи и, извиваясь, как змея-Хиста, начал протискиваться вперед. Он надеялся, что окажется в соседней комнате, откуда сумеет найти выход, но, как ни нащупывал опору по ту сторону отверстия, его руки находили только пустоту. И в этой пустоте царила кромешная тьма.

Должно быть, пол находится намного ниже уровня дыры, – решил человек-обезьяна. Его туловище уже высунулось наружу по пояс, и, не желая больше торчать в таком дурацком положении, он резко перевесился вниз, чтобы все-таки опереться на невидимый пол…

Его ладони не встретили никакой опоры, и, вывалившись из дыры, Тарзан полетел в пустоту. Пол в этой комнате и впрямь был далеко внизу, но пленник даже не предполагал, насколько далеко!

Ужасное падение в полной тьме длилось пять или шесть секунд, а потом пальцы Тарзана ухватились за край невидимого карниза. Только что узнику было холодно – теперь стало горячо, но он уже закинул колено за край каменного ограждения.

Хвала всем Древним Богам, за ограждением тоже была дыра!

Приемыш Калы втиснулся в отверстие, ободрав плечи и живот о неровности камня, и пополз вперед. Вскоре он понял, что попал в еще худшее положение, чем тогда, когда болтался над пропастью. Пробитый в стене ход был настолько узок, что Тарзан едва мог двигаться в нем, и вскоре на него навалилась дикая паника: он подумал, что вот-вот застрянет и останется замурованным заживо в этом темном тесном гробу.

Камни стискивали его со всех сторон, а человек-обезьяна продирался вперед, как безумный, не чувствуя, как шершавые глыбы сдирают кожу с его живота, груди и плеч. В смертельном ужасе, готовом погасить рассудок, Тарзан радовался только одному: что снял с груди пектораль, прежде чем отправиться в Опар. Будь на нем это украшение толщиной в двадцать книжных листов, он неминуемо бы застрял.

Но наконец, к его неописуемому облегчению, туннель начал понемногу расширяться. Вскоре человек-обезьяна уже смог приподняться и долго стоял на коленях, тяжело дыша и наслаждаясь тем, что снова может более-менее свободно шевелиться.

Даже схватка с крокодилом вспоминалась ему сейчас с ностальгическим умилением: уж лучше утонуть или погибнуть от зубов водяного хищника, чем закончить жизнь погребенным в каменной толще!

Немного придя в себя, Тарзан пополз вперед на четвереньках и через десять футов встал, ощупывая в темноте расступившиеся стены. Это было похоже на заброшенную шахту. Нащупывая ногой пол каждый раз перед тем, как сделать шаг, беглец следовал изгибам каменной щели, совершенно не представляя, куда она может его вывести. Человек-обезьяна был рад уже тому, что снова стоит во весь рост и идет.

Прошло минут восемь или десять – и вдруг впереди мелькнул слабый свет, который показался Тарзану восхитительней сияния жаркого солнца в зените. Забыв о всякой осторожности, он ускорил шаги, почти бегом завернул за угол…

И сразу уткнулся в решетку, за которой виднелась лестница, освещенная косыми солнечными лучами.

В сравнении с этими лучами решетка, сделанная из чистого золота, показалась Тарзану тусклой, ничего не стоящей безделушкой. К тому же она преграждала ему путь к свободе – поэтому человек-обезьяна с ненавистью вырвал ее и швырнул на лестницу.

В несколько прыжков Тарзан достиг верхней ступеньки и осторожно выглянул наружу: заброшенная улица казалась пустой и тихой. Путь был свободен, но перед тем, как покинуть здание, Тарзан на всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что сзади нет врагов…

Внизу, у подножья короткой лестницы, сверкала золотая дверь с изображением птицы с распростертыми крыльями. То был священный орел Армузд, сторожащий вход в сокровищницу Опара.

Несколько минут человек-обезьяна стоял неподвижно, глядя на эту дверь. Все его существо рвалось на волю – но разве мог он отказаться от цели, когда она была так близка?

Лесной богатырь начал медленно спускаться по лестнице.

Замок со сломанной дужкой глухо звякнул о камень ступеньки, и Тарзан из племени обезьян вступил в зал, в который на протяжении десяти тысячелетий не входил ни один человек, кроме жрецов Опара.

В ярком свете, струящемся из перечеркнутых решетками узких окон, блестели сложенные вдоль стен многослойные ряды прямоугольных золотых слитков – сотни, тысячи, тысячи тысяч тонн драгоценного металла, скопившегося в огромном зале на протяжении многих веков!

Тарзан, приемыш гориллы, широко раскрытыми глазами смотрел на сокровища Опара, рядом с которыми Голконда была просто маленькой шкатулкой с матушкиными драгоценностями.

Джек Арно не понимал, как человек – даже такой необыкновенный человек, как Тарзан – мог подняться по этой скале.

Сам он сумел залезть только на высоту тридцати футов и ни за что не смог бы объяснить, как ему это удалось. Зато он прекрасно знал, чем вскоре закончится его сумасшедший подъем – через минуту-другую его руки разожмутся, и он полетит спиной вперед к подножью скалы, где, если повезет, сразу размозжит себе череп, а если не повезет, сломает спину, ноги и все остальное, что нужно сломать, чтобы превратиться в беспомощного калеку.

Джек стиснул зубы и снова попробовал нашарить выше что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Но его пальцы неизменно натыкались на почти гладкий камень, и он опять вцепился в выбоину, на которой висел… Да, скорее висел, чем держался за нее, потому что ноги его опирались на выступ не шире трех пальцев. Продвинуться выше ему не удавалось, так же как и спуститься вниз – он загнал себя в безвыходную ловушку. И через пару минут, когда дрожащие от напряжения руки и ноги откажутся ему служить, он…

Вдруг что-то пролетело мимо Арно десятью футами правее и с треском ухнуло в кусты у подножья скалы. Обернуться и посмотреть, что это такое, Джек не мог – он прилип к камню, как пластырь. Его пальцы сводило от напряжения, пот заливал глаза, а усталость вот-вот должна была победить страх перед падением, и тогда…

– Держись! – раздался вдруг сверху голос Тарзана.

Еще никто и никогда не встречал голос свыше с таким радостным облегчением и с такой надеждой.

Арно не мог поднять голову, чтобы посмотреть на человека-обезьяну, но слышал, как маленькие камешки скатываются у того из-под ног… И наконец Тарзан возник рядом, повиснув на уступе, который до этого не смог нащупать Арно.

– Хватайся за меня! – велел Тарзан, подставляя плечо.

Но Арно не сразу воспользовался этим любезным приглашением, увидев кровь, текущую по ободранному плечу человека-обезьяны, и обрывок толстой золотой цепи, свисающий с золотого браслета на его запястье.

Мешки, найденные Тарзаном в сокровищнице Опара, оказались настолько прочны, что выдержали падение с пятисотфутовой высоты.

– Может, и не стоило так жадничать, – проворчал человек-обезьяна, выволакивая их из кустов. – С другой стороны, лучше было сразу взять больше, чем ходить по нескольку раз…

Арно нетерпеливо развязал веревку – и издал невнятное восклицание при виде содержимого мешка.

– Боже мой!

Он вытащил один из слитков длиной в локоть и чуть не уронил его себе на ногу.

– Боже мой!

Джек начал шарить в мешке, не в силах поверить, что это объемистое вместилище набито точно такими же кирпичами из чистого золота.

– Боже мой!

Человек-обезьяна еще никогда не слышал, чтобы его друг выражался так скудно и однообразно.

– Боже мой! – простонал Джек, переводя ошалелый взгляд с раскрытого мешка на второй – еще больший по объему.

– Этого хватит, чтобы расплатиться с твоими долгами? – осведомился Тарзан.

Арно медленно поднялся на ноги и опять чуть было не сел – человеку-обезьяне пришлось подхватить его под локоть.

– Этого хватит, чтобы купаться в роскоши несколько сотен лет! Боже мой!

– Постучать тебе по спине? – спросил Тарзан. – Похоже, ты подавился этими двумя словами.

Джек тронул золотой браслет на руке друга и снова воскликнул:

– Боже мой!

Человек-обезьяна махнул рукой, чуть не хлестнув при этом обрывком цепи Джека по уху, и нагнулся, чтобы завязать мешок.

К тому времени, как он справился с этим делом, Арно уже немного пришел в себя; он посмотрел на ободранную спину Тарзана, на золотые оковы на его руках и ногах – и вполголоса спросил:

– Как все было? Трудно пришлось?

– Проще простого, – гигант, чуть поморщившись, вскинул на плечо веревку, так что один мешок повис у него на спине, а другой на груди. – Не труднее, чем снять деньги со счета в любом из парижских банков!

Плот на три дюйма осел под тяжестью сокровища, сваленного на его середину. Любой из этих мешков мог бы запросто перевернуть легкое сооружение из бамбука, свали Тарзан свой груз на краю.

– Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь возвращался из банка с разбитой головой, – заметил Арно, смазывая рану на голове Тарзана целебной мазью Лао. – И уж точно ни в одном из парижских банков мне не приходилось драться с быками!

– Не мог же я допустить, чтобы этот зверь растерзал сестру Лао, – Тарзан попытался лизнуть царапины у себя на груди.

– Не дергайся, – Джек принялся обрабатывать ссадины на спине приятеля. – И еще никогда в жизни я не видел воочию золотых оков! Нет, выражение «золотые путы», «золотые оковы» мне доводилось слышать не раз, но вот уж не надеялся когда-нибудь увидеть их воочию!

Тарзан что-то раздраженно проворчал, дергая цепь на руке. Он не разделял восторга Джека перед этой омерзительной вещью. Золотые или железные, кандалы есть кандалы – и они вызывали у него величайшее отвращение.

– Сумеешь их снять? – осведомился Арно.

– Конечно!

– И еще ни в одном из банков меня не свежевали заживо… Ты уверен, что за тобой нет погони?

– Думаю, они не скоро обнаружат, что кто-то побывал в их сокровищнице. Похоже, они спускаются за золотом только тогда, когда им требуется металл для отливки новых кандалов и кастрюль.

– Но Лэ и другие жрецы и жрицы вскоре увидят, что ты сбежал. Может, золото и не имеет для них особой ценности, но им не часто выпадает случай принести в жертву человека… Помнишь, что рассказывала Лао?

– Помню, – мрачно отозвался Тарзан.

Он отчетливо помнил не только рассказ Лао, но и свое видение в хижине, затянутой дымом ната-маки. Нет, конечно, то был просто бредовый сон, порожденный тоской по Джейн и магией врачевательницы…

И все-таки, оглянувшись на вздымающиеся над джунглями вдалеке стены Опара, Тарзан сказал:

– Отгоним плот к зарослям на другом берегу и там заночуем. Если даже за мной будет погоня, в самую последнюю очередь меня станут искать так близко от города!

ХХХVI. Жертвоприношение

Сначала Джейн добиралась до воды на четвереньках, но с каждым разом чашку отодвигали все дальше, а потом начали ставить ее в высокую нишу в стене. И наконец настал тот момент, когда, держась за стену, пленница поднялась и пошла.

Ее тюремщики остались очень довольны. Их нисколько не интересовало, что израненные ноги девушки по-прежнему не заживают, как и царапины на теле – следы путешествия в Опар. Чем больше воспалялись раны, тем больше жертва хотела пить, а потому тем больше ходила – вот и все, что интересовало жрецов.

Хотя жизнь едва теплилась в этом истощенном теле, было ясно, что девушка сумеет дойти до алтаря.

И Лэ, верховная жрица, дала распоряжение готовиться к обряду. Человека всегда приносят в жертву на следующий день после заклания быка: если боги, чей аппетит разожгла звериная кровь, не получат вслед за ней человечьей, они обрушат на город самые ужасные беды.

На рассвете Тарзан проснулся от резкого верещания: две мартышки подрались среди ветвей. Он приподнялся, следя за сварой, пока вся стая с возбужденными криками не умчалась прочь.

Потом в чаще затявкали шакалы; вскоре тявканье перешло в злобный визг.

Человек-обезьяна сел, охваченный странным беспокойством.

Арно спал, как убитый, но с Тарзана окончательно слетел сон. Он не понимал, что происходит. Густой туман, поднимающийся над рассветными джунглями, толстым одеялом укутывающий реку, вдруг наполнился угрозой и ощущением надвигающейся беды.

Снова раздался злобный визг: на этот раз подала голос пантера.

Тарзан вскочил на ноги, качнув плот.

Джек приподнял голову, зевнул и сел.

– Что случилось?

– Не знаю… – человек-обезьяна напряженно прислушивался и озирался.

Над вершинами деревьев на той стороне реки виднелись стены Опара – и именно оттуда шла тревожная злобная сила, медленно густея, как дым разгорающегося пожара. Оттуда же спустя минуту донесся еле слышный вой, не принадлежавший ни одному из лесных тварей, знакомых Тарзану.

– В чем дело?

Человек-обезьяна уже знал, в чем – и, схватив шест, сильным толчком сдвинул плот с отмели.

– Я должен вернуться в Опар.

– Что-о?!

Арно вскочил.

– Ты спятил?!

– Нет. Я знаю, что происходит, – Тарзан изо всех сил гнал плот к другому берегу.

– Так объясни!

– Человеческое жертвоприношение… Вспомни рассказ Лао!

Туман заходил ходуном от рева и плеска двух сцепившихся неподалеку крокодилов.

– Когда в городе готовятся принести в жертву человека, от магии заклинаний звери теряют разум!

Плот ткнулся в берег, человек-обезьяна бросил шест, выхватил из шалаша моток свернутой веревки и привесил к поясу.

Арно дернул его за локоть.

– Тарзан, ты ведь прекрасно знаешь – Джейн Портер никак не может быть в Африке, а тем более в Опаре! Неужели из-за какого-то бредового видения ты сунешься в город, где…

Но Тарзан уже стоял на берегу, и Арно выпрыгнул следом.

– Тебе лучше залезть на дерево, – бросил ему человек-обезьяна.

– Ну уж нет! Я, конечно, могу совершать подобные подвиги в полнолуние под стук барабана Дум-Дум, но…

– Сейчас здесь будет твориться то же самое, что во время танца Дум-Дум, – сказал Тарзан.

Вновь глухой вой донесся со стороны каменной громады, возвышающейся над джунглями, и человек-обезьяна задрожал от тревоги и нетерпения.

– Мне надо идти! Жди здесь!

– Тарзан, нет!!

Но приемыш Калы уже исчез в тумане, стремительный и неуловимый, словно призрак.

Арно долго звал его, но впустую – он сам знал, что напрасно срывает голос. Джек вернулся на плот и в сердцах пнул один из мешков, отбив себе ногу. Он не знал, что сейчас вызывает у него большую ненависть – золото или он сам.

Четверо жрецов вошли в комнату Джейн Портер и подняли ее с лежанки.

Девушка не противилась – у нее на это не было ни желания, ни сил. Перенесенные страдания почти убили в ней волю к жизни, и только слабый огонек надежды еще теплился в ее душе.

Этот огонек заставлял ее озираться по сторонам, пока она шла по холодному мрачному коридору, с трудом переставляя израненные ноги.

Ее привели в уже знакомую комнату с бассейном; на этот раз Джейн не стала сопротивляться, а только закрыла глаза, когда жрецы начали снимать с нее одежду. Она давно поняла, что всякая попытка воспротивиться унижению всегда приводит здесь к новому, еще худшему – поэтому молча покорилась.

Она безвольно вытерпела процедуру омовения, дала обрядить себя в длинный просторный балахон из толстой белой ткани, расшитый узорами по подолу. Ее не заинтересовало, что эти узоры были золотыми; Джейн почувствовала лишь, как жесткая вышивка зацарапала ей колени.

Но ее тело и так было покрыто незаживающими царапинами и ссадинами, и она равнодушно снесла новую легкую боль.

Куда болезненней оказалось расчесывание волос, но Джейн ни разу не вскрикнула, пока жрецы орудовали золотыми гребнями.

Наконец ей на шею одели гирлянду из душно пахнущих голубых цветов, подняли на ноги и повели…

Она не знала, куда, и почти не интересовалась этим.

Вскоре Джейн услышала однообразный мотив, такой тоскливый, словно в нем слились все невзгоды, скорбь и несчастья мира…

Девушка приостановилась, но ее толкнули в спину, и она снова пошла.

Еле передвигая ноги, пошатываясь, порой придерживаясь за стену, Джейн Портер в сопровождении четырех жрецов шла в жертвенный зал храма Древних Богов города Опара.

Тарзан взобрался на скалу и на городскую стену в три раза быстрее, чем взбирался на них в прошлый раз. Но сегодня ему не удалось пройти по городу так легко и просто, как он сделал это вчера: зверолюди рыскали повсюду, как гиены в поисках добычи; в их глазах горело злобное безумие. Не раз Тарзан видел, как волосатые твари сцеплялись друг с другом в жестоких драках, видел, как они запрокидывали головы и выли… Изо всех улиц Опара несся протяжный вой – с крыш домов, с деревьев, из полузаброшенных зданий…

Тарзан сам чувствовал, как от сгущающейся в воздухе странной силы в нем пробуждается ярость, какую он чувствовал только в битвах или во время танца Дум-Дум. Воспитанник гориллы с радостью бросил бы вызов целой сотне зверолюдей – но у него была другая цель, и он крался по городу, прячась за деревьями и домами, ловко уклоняясь от встреч с уродцами, пока не добрался до храма Древних Богов.

Конечно, Арно прав: здесь никак не может быть Джейн Портер…

Но он должен сам убедиться в этом.

Человек-обезьяна метнулся ко входу в храм – и зарычал от бешенства, тревоги и разочарования: высокая двустворчатая дверь была заперта.

Лэ, верховная жрица Опара, дала знак подвести жертву к алтарю.

Все молитвы наконец отзвучали, кроме самой последней – в ней богов испокон веков просили даровать взамен пролитой крови благословение и процветание великому городу. Если бы Лэ могла изменить древний ритуал, она прибавила бы к этим просьбам еще одну – вернуть ей Тарзана из племени обезьян.

Верховная жрица смотрела, как хрупкую белокурую девушку ведут к алтарю – в отличие от быка, эта жертва не вызывала у нее никаких опасений. Девушка шла, пошатывалась, как одурманенное наркотиком животное, и когда переступила проведенную красным черту, ее подхватили и положили на черную глыбу, еще не отмытую от крови убитого Тарзаном зверя.

Жрецы приковали ее за руки и за ноги к золотым кольцам по краям алтаря…

Только теперь, видимо, поняв, что ее ждет, девушка слабо вскрикнула и забилась.

Это был хороший знак: Древние должны увидеть, что им приносят в жертву сильного человека, а не умирающего от болезни или истощения.

Окунув палец в поднесенную жрецом чашу с соленой водой, Лэ провела на лбу девушки горизонтальную черту. Потом воздела руки, в одной из которых сжимала нож – и Последняя Молитва зазвучала под пробитыми сводами жертвенного зала, заглушив тихий крик Джейн Портер.

Тарзан бежал по крыше храма Древних Богов, стремясь туда, откуда слышался уже знакомый ему напев. Он перепрыгивал через дыры, огибал маленькие деревца, пустившие корни на крыше – и наконец достиг отверстия, через которое можно был заглянуть в зал, где пели жрецы. В зал, где он вчера боролся с быком и спас Лэ.

Человек-обезьяна лег на живот, посмотрел вниз…

У него вырвался не то вздох, не то рыдание, когда он увидел распростертую на черном камне маленькую хрупкую фигурку с разметавшимися белокурыми волосами.

Это было видение из его бреда.

На алтаре лежала Джейн Портер, и Лэ в белом жреческом одеянии уже поднимала над ней нож!

Красный туман поплыл перед глазами Тарзана, кровь застучала в висках, затряслись руки.

Он рванулся, чтобы прыгнуть в пролом – безразлично, что его ждало падение с высоты сорока футов! – но человеческий разум возобладал над слепой яростью зверя.

Со сдавленным клокочущим рыком Тарзан вскочил, быстро размотал веревку и привязал один ее конец к деревцу, растущему на крыше.

Пение смолкло.

Джейн Портер смотрела, как черноволосая женщина возносит кверху сверкающий узкий нож, и даже не пыталась молиться. Она не пыталась призывать и Тарзана, с именем которого засыпала и просыпалась каждый из томительных дней, проведенных здесь.

Последний огонек надежды угас в ее душе, там остались только предсмертный ужас и отчаяние.

Жрица произнесла несколько слов на непонятном языке и стала опускать лезвие, нацелив его в сердце жертвы…

Страшный крик, в котором смешались вой, рычание и рев, вдруг обрушился сверху, заставив жрецов шарахнуться в стороны и задержав руку верховной жрицы.

Из пролома в потолке упала веревка, по ней соскользнул на пол черноволосый демон и подобно пантере прыгнул к алтарю. Джейн Портер узнала его еще прежде, чем увидела его лицо.

– Тарза-а-а-ан!!!

Девушка вложила в этот вопль все оставшиеся у нее силы, рванулась, пытаясь протянуть к возлюбленному руки – и потеряла сознание.

Тарзан из племени обезьян ринулся через ряды жрецов, расшвыривая их так, как не расшвыривал взбесившийся бык.

Он оборвал цепи золотых оков белокурой девушки и подхватил ее на руки. Огонь, горящий в его глазах, все сказал верховной жрице Опара, но все-таки Лэ крикнула:

– Зачем тебе эта женщина?

– Она моя!!! – прорычал человек-обезьяна, перекинул безжизненное тело через плечо и с нечеловеческой ловкостью вскарабкался по веревке вверх.

Жрица заметалась, как пантера, у которой похитили детенышей. Но через минуту ее отчаяние уступило место злобе.

– Идите!! Соберите зверолюдей!! – властно крикнула она окружившим ее растерянным мужчинам и женщинам. – Скажите низшим, что впервые за много тысяч лет с алтаря Древних Богов похитили жертву! Пусть ловчие приведут сюда девушку и ее похитителя!!..Или то, что от них останется, – с мстительной улыбкой добавила Лэ.