Текст книги "Возвращение в джунгли (др. перевод)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

ХХХII. Жажда

Лэ, верховная жрица Опара, недовольно смотрела на девушку, предназначенную в жертву Древним Богам.

Приближалась середина месяца Синего Солнца, наиболее благоприятного для человеческих жертвоприношений – а светловолосая девушка по-прежнему лежала на постели, безучастная ко всему, кроме воды. Ее лихорадка прошла, по силы не возвращались, а израненные ноги не заживали…

Было ясно, что в таком состоянии пленница вряд ли сможет дойти до алтаря, как того требовал обычай. Если же ее принести в жертвенный зал на руках, кровь такого слабого создания будет неугодна богам.

– Вы кормите ее, как я приказала? – гневно спросила Лэ низших жрецов, стоявших рядом.

– Да, великая. Сначала мы запихивали еду ей в рот, потом она стала есть сама. Она ест немного, но вполне достаточно, чтобы подняться на ноги… По-моему, она просто притворяется! – жрец гневно взглянул на девушку, из-за упрямства которой ему грозило суровое наказание.

– Вот как? Что ж, ей придется встать! – бросила Лэ. – Продолжайте кормить пленницу, но пить не давайте. Поставьте чашку с водой на середину комнаты – когда захочет, пусть достанет воду сама.

– Да, о великая! – быстро ответил мужчина, придя в восторг перед мудростью жрицы.

– Да позаботьтесь, чтобы пища была соленой!

Лэ в последний раз холодно посмотрела на бледную белокурую девушку и вышла из комнаты.

Джейн терпела весь день, но наконец попросила у своих тюремщиков дать ей напиться. С тем же успехом она могла бы обращаться к каменным стенам этой комнаты!

Жрец поставил чашку с водой в десяти шагах от постели и вышел, заперев за собой дверь. Девушка долго лежала, не сводя глаз с вожделенной чашки. От жажды у нее мутилось в голове, во рту горело, как тогда, когда она покачивалась в шлюпке посреди океана. Но ведь там просто неоткуда было взять воду, тогда как здесь…

Джейн приподнялась и тут же снова откинулась на одеяла – стены комнаты завертелись вокруг нее. Она попыталась снова, потом еще раз, кое-как слезла с лежанки… Встала на четвереньки и поползла по каменному полу, даже не пытаясь подняться на ноги. Добравшись до чашки, она стала пить, как пьют звери, захлебываясь от жадности, и только под конец взяла сосуд в руки.

Выпив все до капли, Джейн легла, свернувшись калачиком, не имея сил на обратный путь. Но наконец холод заставил ее зашевелиться – и, с трудом дотащившись до постели, она забилась под одеяла.

Наутро жрец обнаружил на полу пустую чашку и радостно побежал сообщить Великой, что ее хитрость удалась. Не пройдет и нескольких дней, как пленница будет ходить, можно в этом поклясться! Древние Боги останутся довольны жертвой – вот уже много десятков лет на их алтарь не возлагали белого человека!

Когда Клейтон понял, что Джейн пропала, он заставил себя покинуть хижину и отправился в джунгли на розыски.

До самой ночи англичанин бродил в прибрежных зарослях в поисках девушки или ее следов. Один раз он прошел мимо дерева, под которым Джейн пряталась от Тюрана, но не заметил следов похитивших ее зверолюдей – следов, которые Тарзан увидел бы так же ясно, как указатель на городском перекрестке.

Клейтон громко звал Джейн до тех пор, пока не привлек внимание льва. В последний миг Уильям успел взобраться на дерево и просидел там всю ночь, потому что Нума время от времени порыкивал в чаще.

На рассвете, когда зверь ушел, Клейтон с трудом спустился с дерева и, дойдя до зарослей «кошачьего когтя», вдруг заметил на сучке лоскут от платья Джейн, а рядом – лужу крови. Лоскуток оторвался от одежды пленницы зверолюдей, когда ее тащили сквозь кусты, а кровь принадлежала антилопе, которую лев задрал этой ночью – но Клейтон мгновенно решил, что Джейн Портер стала жертвой ужасного хищника.

Бесконечно долго он стоял, оцепенев от безраздельного горя, потом выронил лоскуток, который сжимал в руке, и побрел к берегу.

Он не сомневался, что Джейн нет в живых, и не хотел видеть то, что осталось от ее растерзанного тела.

Дотащившись до хижины, Клейтон свалился в лихорадке, с которой больше не пытался бороться. К чему пытаться победить болезнь, если девушка, которую он любил, погибла… Погибла по его вине! Он был плохим защитником и стал бы никудышным мужем, она правильно сделала, что отказалась стать его женой!

Клейтон метался в бреду на жалкой травяной постели, а русский злорадно наблюдал за ним, даже не пытаясь предложить больному еду и воду. Пищи англичанин все равно не тронул бы, но жажда превращалась для него в настоящую пытку. Между двумя приступами бреда он умудрялся кое-как дотаскиваться до источника, но боялся оставаться там – в таком состоянии он стал бы легкой жертвой для любого хищника. Уильяма больше не страшила смерть, но мысль о гибели в пасти зверя внушала ему непреодолимое отвращение.

Наконец Клейтон ослабел настолько, что уже не смог спуститься из шалаша. Целый день он промучился без воды, но наконец не выдержал и попросил Рокова принести ему напиться.

Русский молча слез по приставной лестнице и вскоре вернулся с кружкой в руках.

– Вот ваша вода, – отвратительно ухмыляясь, проговорил он. – Но сначала извинитесь передо мной за то, что вы постоянно унижали меня и не давали дотронуться до сучки, которая, по правде сказать, не годится даже для самого низкопробного парижского борделя…

– Заткнитесь! – прохрипел Клейтон. – Не смейте оскорблять девушку, которую я любил! Вы недостойны были дышать одним воздухом с Джейн Портер, а я… Боже, лучше бы я дал вам сдохнуть тогда в шлюпке – мир был бы чище сейчас!

– Вот ваша вода! – крикнул русский.

С этими словами он поднес кружку к губам и начал медленно пить. Остаток Роков выплеснул на пол и засмеялся.

– Будьте вы трижды прокляты… – прошептал Уильям Клейтон и закрыл глаза.

ХХХIII. Опар

Тарзан и Арно смотрели на почти отвесные скалы, над которыми высились стены города Опар.

Они только что вскарабкались на покрытый редкими деревьями холм, дальше же начиналась иссеченная трещинами скала, уходящая на четыреста футов в вышину…

– Ты уверен, что это то самое место, о котором говорила Лао? – наконец нарушил молчание Джек.

– Да.

– Тот единственный путь, которым можно проникнуть в Опар? – уточнил Арно.

– Да, если не считать подземного хода, которым бежала сама Лао. Но мы вряд ли сможем его найти, не говоря уж о том, чтобы убедить стражей отворить нам восемь дверей. Поэтому остается взобраться в город по этой скале… Что, по-моему, будет не так уж трудно!

– Не так уж труд…

Взгляд Арно скользнул по вздымающейся над ними каменной громаде – от трещины к трещине, от одного выступа к другому – до тех пор, пока не уперся в козырек, нависающий у основания городских стен… Джек передернул плечами, отвернулся и начал спускаться с холма.

– Пошли отсюда! Мы совершили неплохую прогулку, но теперь мне ясно, почему за несколько тысячелетий Опар не взяли враги. Лучше уж сесть в долговую тюрьму, чем…

Джек обернулся и резко замолчал: человек-обезьяна висел на скале в десяти футах над землей и быстро лез выше.

– Тарзан! Вернись, черт тебя побери!

Приемыш гориллы подтянулся, уцепился за почти незаметную выбоину и поднялся еще на фут.

Его пальцы без труда находили опору, на которой можно было раскачаться и сделать очередной рывок, и вскоре он забрался так высоко, что Арно отвернулся, не в силах смотреть, как его друг висит над стофутовой бездной.

Спустя целую вечность он все же отважился взглянуть: Тарзан уже подобрался к козырьку на самой вершине скалы. В следующий миг человек-обезьяна перебросился через этот карниз, и Арно наконец-то смог перевести дух.

Но приемыш гориллы, даже не подумав отдохнуть, тут же начал карабкаться на стену Опара. Он двигался по ней так же проворно, как по скале, вскоре добрался до верха, закрепил веревку на крепостном зубце и исчез, соскользнув на другую сторону.

Арно глубоко вдохнул, медленно выдохнул – и начал методично и скурпулезно проклинать город Опар и его сокровища; свою алчность и боязнь высоты; коварство народа, набившего подвалы грудами желтого металла на соблазн таким идиотам, как он; Древних Богов, обожающих человеческие жертвы, а также зверолюдей и кровожадных жрецов, среди которых сейчас бродит его друг…

Уже очень давно никто не заботился о домах, мимо которых шел Тарзан. Стены оплетали ползучие растения, которые могли виться, где им вздумается; из щелей потрескавшихся фундаментов росли побеги бамбука; кое-где корни больших деревьев умудрились раздвинуть каменные глыбы стен. Джунгли и дома на улицах этого города существовали бок о бок в упорной медленной борьбе, и когда-нибудь поле боя в этом сражении неизбежно должно было остаться за джунглями. Лес медленно и упорно отвоевывал фут за футом у зданий, созданных искусством древних мастеров.

Рано или поздно эти дома затянет зеленая чаща, но пока они все-таки скорее напоминали жилища людей, чем логова зверей.

Однако самих людей Тарзан пока здесь не видел.

Если, конечно, не считать людьми тех отвратительных созданий, о которых рассказывала Лао – потомков смешанных браков человека и обезьян. Уродцы выходили из домов и скрывались в них, неуклюже карабкались на плодовые деревья и сидели на корточках на полускрытых травой каменных ступенях.

Эти твари, унаследовавшие худшие черты обеих рас, не отличались чуткостью обезьян и наблюдательностью людей, поэтому Тарзану удавалось передвигался среди деревьев и полуразрушенных домов, без труда минуя зверолюдей – так, как если бы был для них невидимкой.

Наконец он увидел впереди массивное строение с куполообразной крышей, ухоженное гораздо лучше остальных, с очищенными от травы ступенями. Тарзан понял, что это и есть храм Древних Богов, о котором говорила Лао.

К ступеням вела дорожка, окаймленная двумя рядами высоких каменных столбов, каждое из которых увенчивала каменная скульптура крылатого зверя.

Чуткий и собранный, бесшумно ступая босыми ногами по каменным плитам, Тарзан вошел в здание, как вступил бы в логово льва. Он оказался в длинном коридоре с украшенными барельефами стенами – немыми свидетелями искусства древних мастеров. Да, о храме заботились больше, чем о всех остальных зданиях города, однако в потолке зияли пробоины, в которые свешивались плети ползучих растений.

Коридор вел в большую пустую комнату; здесь на стенах красовались доски из золота, испещренные какими-то непонятными письменами. Дальше следовали анфиладой пять других пустых безлюдных залов… А потом здание разделилось на два крыла.

Человек-обезьяна, не задумываясь, свернул направо.

Его окружало столько интересных и загадочных вещей, что порой он забывал о цели своего визита, рассматривая изображения неведомых зверей и битв; причудливую мозаику пола; огромные круглые очаги; фигурные фризы из синего стекла…

И повсюду человек-обезьяна видел многочисленные подтверждения слухов о сказочном богатстве хозяев Опара: так, в одной комнате высились золотые колонны, в другой золотом были инкрустированы стены…

Но ни разу Тарзан не встретил хозяев этого храма.

Нельзя сказать, чтобы он мечтал о подобной встрече, однако такое безлюдье держало его в постоянном напряжении. Человек-обезьяна всегда предпочитал знать, где находится его противник, но пока единственными стражами здешних богатств казались скульптуры фантастических крылатых зверей.

Он прошел еще пять комнат… И вдруг его слуха коснулся странный звук, заставивший воспитанника гориллы мгновенно нырнуть за одну из колонн.

По пустым комнатам полузаброшенного храма пронеслось монотонное унылое пение, как будто сами стены вдруг начали жаловаться на одиночество. С минуту Тарзан колебался, но любопытство взяло верх над осторожностью, и он начал красться туда, откуда звучал многологолосый напев на незнакомом языке.

Бесшумней пантеры вошел он в очередной пустой зал, вдоль разбитых стен которого тянулась каменная галерея.

Пение раздавалось из следующей комнаты.

Человек-обезьяна быстро вскарабкался на галлерею, нырнул в пролом стене и очутился прямо над головами певцов.

Он бесшумно лег, укрывшись за каменным ограждением, оплетенным вьюнками. Сквозь пробитый потолок в верхнюю часть зала исподволь прокрадывались джунгли, но его нижняя часть содержалась в порядке и чистоте.

Там, внизу, на сверкающем каменном полу стояли двумя рядами мужчины и женщины в просторных белых одеждах, с золотыми чашами в руках, и тянули торжественно-однообразный мотив.

Лица этих людей никак нельзя было назвать привлекательными: бледная нездоровая кожа, тусклые волосы, узкие лбы и скошенные подбородки говорили о том, что много поколений близкородственных браков привели к вырождению некогда великой расы, создавшей величественный храм и другие здания Опара. Только несколько женщин сохранили некоторую миловидность; а самую молодую из них, стоявшую возле черного каменного алтаря, можно было даже назвать красивой…

Вдруг Тарзан вздрогнул и приподнялся: на лбу этой высокой черноволосой красавицы, одетой в леопардовую шкуру, чернели расположенные треугольником три крупные родинки.

То была Лэ, младшая сестра целительницы Лао! Но минуту спустя другое открытие заставило неистово заколотиться сердце человека-обезьяны: когда верховная жрица вытащила из-за пояса нож, он узнал в ней женщину из своего видения, направлявшую клинок в сердце распростертой на алтаре Джейн Портер!

Задохнувшись, человек-обезьяна быстро посмотрел туда, куда устремились взоры всех мужчин и женщин: нет, в дверь комнаты вводили не светловолосую девушку, а быка из породы круторогих гигантов, пасущихся в джунглях возле туземных деревень.

Обычай требовал, чтобы за день до человеческого жертвоприношения на алтарь пролилась звериная кровь: тогда боги, войдя во вкус, благосклоннее примут кровь человека.

Лэ, верховная жрица Опара, ждала, когда быка подведут к алтарю и оглушат ударом дубины. После этого она острым ножом взрежет ему горло, и жрецы подставят золотые чаши под дымящуюся алую струю.

До сих пор Лэ еще ни разу не возглавляла жертвоприношения крупных животных, эту обязанность всегда выполняла ее старшая сестра Лао. Пока двое жрецов вели к алтарю черного остророгого великана, девушка старалась придать своему лицу торжественно-гордое выражение, какое всегда видела в таких случаях на лице сестры – но сердце Лэ колотилось очень быстро, и нож слегка подрагивал в ее руке.

Одурманенный дымом наркотика бык шел медленно и покорно, ходульно передвигая ноги.

С высокомерным видом Лэ ждала, когда самый сильный из жрецов обрушит на рогатую крутолобую голову окованную золотом дубину…

И тут случилось то, что иногда случается при подобных церемониях и чего в глубине души так боялась Лэ: в нескольких шагах от алтаря одурманенный бык вдруг мотнул головой, замычал и вырвался из рук ведущих его жрецов.

Действие наркотика кончилось, и громадный зверь с ревом бросился на окружавших его людей.

В считанные секунлы трое из них были превращены в кровавые клочья копытами и рогами разъяренного чудовища; остальные метались по залу, пытаясь укрыться среди колонн. Верховная жрица, забыв про свое достоинство и высокий сан, с жалким криком бросилась к двери, но бык преградил ей дорогу и заставил попятиться в угол комнаты.

В ужасе Лэ отступала перед уставившимся на нее багровыми глазами быком – отступала до тех пор, пока не уткнулась спиной в угол. Дальше пятиться было некуда.

Бык фыркнул, копнул копытом каменный пол, как копал обычно землю перед атакой, и склонил голову с острыми окровавленными рогами.

Лэ упала на колени и вознесла молитву Древним Богам, отлично сознавая, что эта молитва будет самой короткой и последней в ее жизни.

Однако еще никогда боги не откликались на молитву так быстро!

В следующий миг на спину чудовищу откуда-то сверху спрыгнул загорелый мускулистый гигант в одной набедренной повязке, с висящим у пояса ножом.

Бешеный рев оскорбленного зверя пронесся по комнате, отразившись эхом от колонн и высокого потолка. Бык заметался, пытаясь скинуть с себя наездника, но великан крепко держался за его рога, отгибая крутолобую голову к правой лопатке. Лэ, онемев, смотрела на эту невероятную битву: на то, как вздувались мускулы на руках могучего черноволосого человека, на то, как животное, уступая его усилиям, все больше слабело, на то, как кончик правого рога коснулся лопатки быка…

С резким хрустом шея животного сломалась, а силач, по-кошачьи мягко соскочив с рухнувшего на пол монстра, запрокинул голову и издал кошмарный, душераздирающий крик, от которого едва не рухнули остатки каменной галлереи!

Несколько минут жрецы в оцепенении смотрели на мертвого быка и на его победителя…

А потом разом бросились на человека, только что спасшего от верной смерти верховную жрицу Опара.

Тарзан повернулся к новым противникам, как разъяренный лев. Первых повисших на нем мужчин он расшвырял с такой силой, что трое из них, стукнувшись о колонны, остались лежать без памяти. Но их место тотчас заняли новые, а в дверь вбегали все новые люди и бросались в свалку. И все-таки жрецам никогда бы не удалось справиться с Тарзаном, если бы один из них, улучив удобный миг, не ударил великана окованной золотом дубиной по голове.

Этот жрец двадцать лет оглушал животных у алтаря, и его удар свалил человека-обезьяну, как жертвенного быка. Ноги Тарзана подкосились, и он рухнул в нескольких шагах от громадного зверя, которого только что убил.

ХХХIV. Роков – жертва злой судьбы

Николай Роков решил отправиться вдоль берега на север, рассчитывая рано или поздно наткнуться на поселения белых людей; хуже, чем здесь, быть не могло, а бред умирающего англичанина действовал ему на нервы.

Роков убил бы беспомощного больного перед уходом, если бы его не удержала мысль, что это будет для Клейтона благодеянием.

Пустившись в путь на рассвете, к закату русский увидел впереди маленькую хижину и преисполнился надежды при виде человеческого жилья. Но хижина оказалась пустой. Он провел в ней пару дней, а потом, забрав оттуда все, что можно, снова двинулся на север.

Тем временем в лагере лорда Теннингтона люди укрепляли дома в ожидании периода зимних дождей и обсуждали, стоит ли послать кого-нибудь на север за помощью или лучше дождаться конца зимы и тогда тронуться в путь всем вместе.

Элоиза Стронг продолжала горевать о Джейн Портер, хотя утешения Теннингтона помогали ей не отчаиваться.

– Надейтесь на лучшее, – убеждал молодой человек. – Я знаю, у вас достаточно мужества, чтобы не терять надежду! Конечно, когда наша четвертая шлюпка затерялась в океане, вы потеряли больше, чем остальные, и все-таки…

– Да, – со вздохом проговорила она, – я не могла бы любить Джейн Портер сильнее, даже будь она моей родной сестрой.

– Я имел в виду не только мисс Портер, – впервые не выдержал Теннингтон.

Элоиза с удивлением посмотрела на него.

– Конечно, я очень уважала мистера Клейтона, хотя и знала его недолго… Как я благодарна вам, мистер Теннингтон! Вы все время утешаете меня, а ведь и ваше горе не меньше моего. Наверняка потеря друга причиняет вам такую же боль, как мне – потеря Джейн Портер…

– А потеря мсье Тюрана? – выпалил молодой человек. – Разве она не была для вас тяжелым ударом?

Во взгляде мисс Стронг появилось еще большее недоумение; потом она улыбнулась и покачала головой.

– Общество мсье Тюрана – последнее, о чем я жалею, находясь здесь, – ответила она.

Не только эти слова, но и взгляд, сопровождавший их, заставили быстро заколотиться сердце лорда Теннингтона.

– Мисс Стронг, вы имеете в виду… Вы…

«Давай же, сейчас или никогда!» – подбодрил себя несчастный влюбленный и, откашлявшись, приготовился единым духом высказать девушке все, что не решался сказать ей еще в Англии…

Как вдруг Элоиза, взглянув через его плечо, издала испуганный крик.

Теннингтон резко обернулся, схватившись за револьвер. Он был уверен, что мисс Стронг заметила подкрадывающегося к ним хищного зверя.

Но не зверь, а оборванный страшный человек показался из-за деревьев на мысе.

Англичанин вскинул револьвер…

И вдруг дикое существо окликнуло их по имени и со всех ног бросилось к ним. Потом дикарь назвал себя, и Джей Теннингтон с Элоизой Стронг побежали навстречу, с трудом веря своим ушам. Неужели это и впрямь тот, о ком они только что говорили – мсье Тюран?! Как же трудно узнать в этом грязном, изможденном, обросшем создании безукоризненного француза, который недавно изящно орудовал ножом и вилкой в салоне яхты «Леди Алисы»!

Подбежав к Тюрану, Элоиза и молодой англичанин засыпали его торопливыми вопросами. Откуда он взялся? Где остальные пассажиры с его шлюпки? Что с ними?

– Все погибли, – со слезами на глазах ответил Тюран. – Три матроса умерли от голода и жажды еще в море. Мисс Портер растерзал лев, и мы даже не нашли ее тела. Клейтон умер от лихорадки несколько дней назад. И подумать только, что все это время мы были на расстоянии всего нескольких миль от вас. Это ужасно, ужасно!

Теннингтон повернулся к страшно побледневшей Элоизк, и мисс Стронг, спрятав лицо у него на груди, отчаянно разрыдалась.