Текст книги "Дэйви"

Автор книги: Эдгар Пэнгборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Я не мог сказать «нет» Майклу, и, в любом случае, это было именно то, чего я желал. Я слонялся там во время разговоров и пения, пока день не сменился вечером. Там было два три прекрасных певца и девушка, оживленно игравшая на гитаре; с участием моего горна у нас получился настоящий музыкальный вечер и я выпил достаточно, что помогло мне не заметить, каким слабым было наше исполнение по сравнению с бродячими комедиантами. Более того, только выпивка и Майкл воспрепятствовали мне не сойти с ума от тоски по дому – другими словами не скажешь: тоски по дому на колесах с укромным уголком, едущему не в определенное место назначения, а только к следующему селу, расположенному у дороги.

Кроме Майкла, двух священников, и еще одного человека, те странники остались в моей памяти, забыл я и имя того «еще одного человека». Он был прекрасный старик – седой, глуповатого вида путник, без конца пивший воду, со свисавшими с верхней губы четырехдюймовыми усами, что вызывало желание дернуть за них, словно за язык колокола, но он казался очень образованным, поэтому импульсивно хотелось проскользнуть мимо него. Когда Майкл представил нас друг другу, он сказал с тихим вздохом: «Ааан». Майкл рассказал мне позднее, что так произносится слово «Очарован!» в оксфутском диалекте английского языка, на котором говорил глуповатого вида путник. Я не знаю, почему так назвали это произношение – в нем очень мало от подлинного значения слова и вряд ли есть что-либо английское.

Конечно, я всегда буду помнить, как Майкл подмигнул мне, поздно вечером, когда нам пришлось быстро пропеть мэрканский гимн, чтобы удовлетворить отца Бланда; его подмигивание вызвало у меня лихорадочную необходимость поговорить с ним конфиденциально и узнать, встретил ли я такого же одинокого человека моего типа, даже если он окажется еретиком. Как только, во время пения гимна, эта мысль пришла мне в голову, мне показалось, что Майкл – с тех пор, как мы встретились – выведывал все время мои мысли, так же неуловимо, как дикое животное ощущает легкий ветерок.

Позднее он предоставил мне возможность поговорить с ним той ночью, проскользнув в мою комнату со свечой, которую не зажигал, пока не закрыл дверь.

– Можем ли мы побеседовать, Дэйвид Лумис? У меня кое-что на уме, но можешь прогнать меня, если очень устал и хочешь спать. – Он все еще был одет по всей форме, как я заметил, включая рапиру.

Спать мне не хотелось. Он пододвинул стул поближе к моей кровати и сел, широко расставив ноги, расслабившись, как небольшой кот. Я немного боялся его, однако питал уже к нему привязанность, думая, как легковесно он выглядел – сильный ветер мог бы выдуть его из комнаты. Его голос казался более похожим на контральто, чем на тенор; он не пел вместе с нами, заявив, что не различает звуковых тонов, но это оказалось неправдой, хотя у него были свои причины.

– Дэйвид Лумис, когда я смотрел на твое лицо, то чувствовал в нем признаки ереси. Нет, пожалуйста, не тревожься. Я занимаюсь охотой за ней, но со стороны еретиков, понимаешь?.. только не с противной стороны. – Никто никогда не смотрел на меня так проницательно, как смотрел тогда Майкл, прежде чем коротко и резко выкрикнул: – Нет побуждения побежать рассказать отцу Мордану?

– Никакого, – ответил я, – за кого ты меня принимаешь?

– Я должен был спросить, – сказал Майкл. – Я почти рассказал тебе, что я еретик, опасного типа, и мне пришлось выжидать, не появится ли у тебя такое побуждение. Если бы я понял это, мне бы пришлось принять какое-то решение.

Я посмотрел на рапиру.

– С помощью этого?

Казалось, мой вопрос огорчил его. Он покачал головой, отвернув изучающий взгляд своих глаз.

– Нет, не думаю, что мог бы поступить так с тобой. Если бы была опасность твоего предательства, полагаю, я бы исчез…, отступая от тебя, пока между нами не оказалось бы безопасного расстояния. Но я не вижу такой опасности. Думаю, ты и сам еретик. Ты веришь, что бог создал мир для человека?

– В течение длительного времени, – сказал я, – я совсем не верил в бога.

– Это не пугает тебя?

– Нет.

– Ты мне нравишься, Дэйви… – Должно быть, мы проговорили часа два той ночью. Я кратко рассказал о моем жизненном пути, так как он убедил меня, что хочет знать о моей жизни, что это имеет значение для него лично, не только потому, что мы были единомышленниками и путешествовали по одной и той же дороге. В прошлом только Сэм и мадам Лора (и в очень далеком прошлом, на другом уровне, маленькая Кэрон, которая, вероятно, уже мертва) побуждали меня чувствовать, что мои слова имеют значение, и то, что я сделал, было, по-своему, немного историей. Теперь теплота, доступность и узнавание исходили от моего ровесника, который, несомненно, был обучен знаниям и имел хорошие манеры, и, во всем этом, был равен с мадам Лорой, а то и превосходил ее; ровесника, который был также искателем приключений, занятым опасной работой, распаляющим мои собственные честолюбивые устремления.

Я рассказал Майклу, что мечтал о путешествиях издавна, что хотел бы увидеть солнце, когда оно загорается, чтобы светить днем.

– Нужно зажечь другие огни, – сказал Майкл, – не меньшие, чем солнце, в определенной степени, но только другие. Огни в человеческих душах и сердцах. – Да, он беспокоился о революции в те дни. Здесь, на острове Неонархеос, я, конечно, совсем не чувствую такой уверенности в чем-либо, как, полагаю, в наши восемнадцать лет.

Доступность и узнавание – ну, взросление и является, частично, непрерывной цепью узнаваний. Говорят, старение окажется последовательным рядом прощаний. Думаю, именно капитан Барр высказал мне такую сентенцию не очень давно.

В ту первую ночь, когда остальные обитатели гостиницы храпели, Майкл не рассказал мне в ответ так же много о своем собственном прошлом. Некоторые подробности он не готов был поведать, пока не узнает меня лучше, другие – не нарушив клятвы, данной им при вступлении в Общество Еретиков. Но он был свободен от клятвы не рассказывать, что такое общество имелось в Нуине и начинало приобретать сторонников за пределами нуинских границ. Он мог рассказать мне о его убеждении, что церковь не будет управлять вечно, возможно, даже не очень долго, – сейчас я считаю это юношеским оптимизмом. И он сказал перед тем, как уйти, что, если бы я пожелал, он мог бы очень скоро познакомить меня с кем-то, кто принял бы меня временным членом. Они называли это испытанием – если я в этом заинтересован?

Нужно ли рыбе плавать? Я хотел выпрыгнуть из кровати и обнять его, но, прежде чем смог сделать это, он достал из своей рубашки небольшую фляжку и передал ее мне.

– «Молоко девственницы», – сказал он, – иногда называемое «можно-выдавливать»… эй, не усердствуй, сукин сын, его должно хватить нам на весь путь до Вустера. Спи, Дэйви, и иди утром с нашим гусиным стадом паломников, и мы поговорим снова. Но, в другой раз, если еретик моргнет тебе, не моргай в ответ, если рядом находится священник, который может уловить подергивание твоих ресниц.

– О!..

– Нет, не потей, они ничего не заметили. Но будь осторожен, друг. Таким вот образом, люди, подобные нам с тобой, остаются в живых.

Утром, на дороге, отец Мордан был все еще озабочен первородным грехом, и это, может быть, помешало его внутренностям должным образом обходиться с очень обильным завтраком, так как его лекция, при прохождении первой мили, или двух, по пыльной дороге прерывалась внезапной неприличной отрыжкой. Отец Бланд терпел это, сколько смог, а затем прицепился к теологической сущности – думаю, один бог мог бы оценить это – и изложил отцу Мордану источники спора. Под прикрытием этого воодушевленного спора и жары, мы с Майклом отстали на расстояние слышимости и продолжали наш ночной разговор.

Он, казалось, был в более созерцательном настроении, также немного привыкнув ко мне. Однако между нами было все же много невысказанного, несмотря на согласие и постоянное развитие внезапной дружбы. Большую часть этого утреннего разговора я помню только в отрывках, хотя в чувственной форме он весь пребывает во мне.

– Дэйви, возможно, ты мог почувствовать, что отец Мордан не обладает абсолютной истиной?

– Ну, в конце концов…

– Угу. Отцу Бланду хотелось бы по-настоящему видеть каждого спасенным на утешительных небесах – никакой боли, никакого греха, только постоянное неземное блаженство. Там было бы чертовски скучно без тебя или меня, но он искренне верит, что ему там понравилось бы, и так хотелось бы, чтоб и кому-то еще. И этот мужчина, Дэйви, отказался от прелестей жизни богача, чтобы служить остаток своих дней в качестве ничтожного священника. И, в случае, если ты считаешь, что это пустяки – ну, месяц назад, он поехал вместе со мной в пораженное оспой село, расположенное выше, в Хэмпшере, сопровождая нагруженный продуктами питания фургон для всяких бедолаг, которые могли все еще оставаться там в живых. Кучер фургона не поехал бы без священника, и никто из других паломников не поехал бы, а отец Мордан чувствовал бы своим долгом остаться вместе с ними. Только отец Бланд поехал, и крепостной слуга-кучер, и я – но для меня не было никакой опасности, потому что я перенес эту болезнь в детстве и случайно узнал, что у переболевших ею вырабатывается иммунитет, чему большинство людей не верит, – но отец Бланд никогда не болел оспой. Обладает ли отец Бланд абсолютной истиной?

– Нет.

– Почему?

Ночью, унеся свою свечу, он оставил меня наедине с моими мыслями, прежде чем я смог уснуть, я анализировал и пытался мысленно разрешить трудную проблему, доходя до страдания; но потом меня одолел сон, глубокий и спокойный. Не то, чтобы я был свободен от смятения и неопределенности – я не свободен и сегодня – но то, что Майкл делал со мной в то утро, было, в конце концов, очень изящным способом ведения спора, вынуждая лишь, чтобы я думал сам – как поступала мадам Лора, действуя иным манером. Я сказал:

– Ну, Майкл, думаю, это потому, что абсолютная истина либо вообще не существует, либо ее невозможно постичь. Если, например, человек храбрый и великодушный, не обязательно означает, что он мудр.

Помню, некоторое время мы продолжали путь молча, но это длилось недолго – Майкл взял меня под руку и сказал, не улыбнувшись:

– Сейчас ты имеешь дело с персоной, которая может принять тебя временным членом в Общество Еретиков. Ты все еще желаешь этого?

– Ты сам? Ты имеешь такую власть?

Тогда он усмехнулся мальчишеской улыбкой.

– В течение шести месяцев, но за все это время, до сего дня я не нашел никого, кто соответствовал бы требованиям. Не хотел бы вводить тебя в заблуждение, но мне самому пришлось подождать до утра. Только временно – большее не в моей компетенции, но в Олд-Сити я гарантирую тебе радушный прием, и ты познакомишься с другими, которые могут продвинуть тебя дальше. Они устроят, чем ты будешь заниматься, кое-чего ты сразу же не поймешь. – Все, что я мог сказать, это, запинаясь, выразить благодарность, на которую он не обратил внимания.

Мы остановились там, на освещенной солнцем дороге, и я заметил, что не мог больше даже слышать паломников, которые ушли вперед. Это было открытое спокойное место, где дорогу пересекал ручеек через водопропускную трубу и, извиваясь, направлялся в поле. Спор Бланда с Морданом доносился слабее, чем пыль на легком ветерке, но я спросил:

– Должны ли мы догонять их?

– Что касается меня, – ответил Майкл, – мне нет больше пользы от них. Я имел бы удовольствие от путешествия с ними, если бы только получал исключительное наслаждение, слушая пение: «Свят, свят, свят», исполняемое на оксфутском диалекте английского языка под аккомпанемент гитары, но теперь я охотнее бы продолжал путь в Олд-Сити без всякой компании, кроме тебя, – если тебе понравится такая мысль. У меня есть деньги и я умею обращаться с этой небольшой шпагой, что компенсирует мне недостаток мускульной силы. Я не ориентируюсь среди дикой местности так, как ты рассказывал мне прошлой ночью, но отсюда до Олд-Сити все время дороги и безопасные гостиницы. А ты как думаешь?

– Именно этого и мне бы хотелось.

Он изучающе посмотрел на ручей, исчезавший в более высокой растительности на некотором расстоянии от дороги.

– Те ивы, – спросил он, – вдали, с другой стороны тех зарослей… вероятно, они означают заводь, Дэйви? Мне бы хотелось окунуться, чтобы смыть мордановский первородный грех.

Думаю, что впервые я слышал упоминание священника без титула. Сначала я почувствовал леденящий испуг, потом свежесть удовольствия, потом, конечно же, прохладный ветерок изумления.

– Там должна быть заводь, – ответил я, – иначе они вряд ли росли бы такой купой…

Могла бы быть какая-то опасность в густой траве, но там оказалось безопасно, когда мы проскользнули сквозь заросли – паломники сразу стали давним прошлым, а затем и вовсе оказались забытыми – и нашли заводь. Я начал догадываться о Майкле, но не полностью, пока не увидел, что нетерпеливо сброшенная рубашка обнажила нелепую повязку, перевязывавшую верхнюю часть груди. Потом было снято и это, высвободив небольшие женские груди.

Она осторожно сняла рапиру, но только не мешковатые штаны – те она сбросила и отшвырнула ногой. Тогда стала рядом со мной, сама серьезность и погруженная в мысли прелесть, гордая стройностью своего коричневого тела, совсем обнаженная. Видя, что я был слишком изумлен и слишком влюблен, чтобы пошевелиться, она коснулась голубоватой татуировки на своем предплечье и сказала:

– Это ведь не беспокоит тебя, не так ли, Дэйви? Аристократия, каста… это ничего не значит среди еретиков.

– Это не беспокоит меня. Ничто не должно очень беспокоить меня, если я смогу быть с тобой всю остальную часть моей жизни.

Помню она протянула свою золотистую руку к моей груди и слегка подтолкнула меня, мельком взглянув на заводь, и улыбнулась в первый раз с тех пор, как она разделась.

– Кажется ли она тебе достаточно глубокой? – спросила меня Ники. – Достаточно глубокой, чтобы нырнуть?

25

Шесть лет назад я описал этот последний эпизод и отложил мое перо, чтобы зевнуть и с удовольствием растянуться, вспоминая заводь, и тихое утро, и любовь, которой мы занимались на освещенной солнцем траве. Я надеялся примерно через день вернуться к этому занятию, и написать, вероятно, еще несколько глав, несмотря на мое ощущение, что я уже закончил главную часть истории, которую намеревался рассказать. Я думал, что буду продолжать писать, проживая одновременно здесь, на Неонархеосе, и в этой нашей воображаемой гостинице на невидимой стороне вечности, или где-либо еще, где вы предпочтете, чтобы я находился, – кем бы вы ни были – о многих событиях, относящихся к более позднему времени.

В частности, я намеревался рассказать о двух годах жизни, которые мы с Ники провели в Олд-Сити до того события, что произошло с нами на шутовском празднике. Но это уже другая книга. Думаю, постараюсь написать ее, после того, как «Морнинг Стар» уплывет снова, и я вместе с ним, но, может, я не буду в состоянии сделать этого – не знаю. Мне тридцать пять, поэтому, очевидно, я не тот самый человек, который написал вам те двадцать четыре главы, когда Ники находилась не дальше, чтобы написать сноску и поцеловать меня. Я оставлю то, что написал о моем прошлом, с Дайоном, когда я уплыву.

Годы, прошедшие в Олд-Сити после шутовского праздника, работа с Дайоном в бурной, волнующей, полуотвратительной атмосфере большой политики, законы и совещания, и попытки реформ, война, выигранная нами против шайки бандитов, и война, проигранная нами против полчища лицемеров – все это, конечно, другая книга, и у меня есть подозрение, что Дайон сам, может быть, пишет ее, прикрываясь горделивой сдержанностью от возможных сносок^[107]. Если я попытаюсь написать ее, это не займет много времени.

Я отложил мое перо в тот вечер, шесть лет назад, и через несколько минут услышал, что Ники зовет меня. Ее голос вывел меня из глубокого смутного размышления: думаю, мысли мои блуждали во времени смерти моего отца, и я банально размышлял о том, с какой легкостью печаль переходит в спокойствие, если для этого у вас есть время, потому что так и должно быть.

Как я понимаю связь времен, кажется, я был обязан сначала точно описать часть истории, связанную со смертью моего отца. Эта история закончилась не так, как я ожидал сначала, когда тигр напал на село и я узнал, кто такой Сэм, но смертью Сэма Лумиса, одинокого по убеждению. Для этого, несомненно, была возможность, когда субъект этой книги, чуть красивее темно-коричневой черепахи и с хорошо подвешенным языком, оказался свободным в мире (который, думаю, все еще вращается) – о, но почему я должен теперь ломать голову над тем, что должно подходить для этого повествования? Там было так много историй, что я не могу быть уверен, какую именно из них я рассказывал, и это не имеет значения, поскольку я думал, что оно что-то значит, когда надоедал вам и вашей тете Кассандре болтовней о разновидностях времен. Может быть, достаточно хорошо посмотреть, что представляет собой загадка, безумное и шаткое великолепие и мрак нашего выживания-и-умирания с пером в руке, лучше попробуйте-ка это сами – вы найдете больше историй, чем вы знали, а также радость, трагедию, грязь, великолепие, экстаз, усталость, смех и ярость и слезы, все так запутано и взаимозависимо друг от друга, переплетено словно клубок совокупляющихся змей или вечно движущиеся под ветром ветки плюща – ну, не беспокойте себя противоположностями и противовесами, но и не останавливайтесь, ухватитесь за одну ветку – и прикоснетесь ко всем ветвям сразу.

Я услышал, что Ники позвала меня. У нее начались родовые схватки. Было такое же вечернее время, как сейчас – но сегодня 20 мая 338 года – в том же самом тропическом укрытии, которое хорошо сохранилось за шесть лет, те же самые стул и письменный стол, тот же вид на тихую песчаную отмель. Но, так как все медленно продвигалось во времени в течение шести лет, совершенно ничто не осталось прежним, и даже мои пальцы, искривленные держанием другого пера. Свет кажется таким же самым, светящийся красный поток, отражающийся от бледного песка, а стайка высоких белых облаков медленно плывет в восточном направлении, куда через несколько дней возьмет курс старый «Морнинг Стар».

Родовые схватки начались на месяц раньше положенного срока. Но преждевременность не очень тревожила нас в первые часы. Тед Марш и Адна-Ли Джейсон, которые разбирались в медицине Древнего Мира больше нас остальных, сделали все, что было возможно. Знания из Древнего Мира, которые нам достались, оказались, к несчастью, неполными. У нас не имеется лекарства и оборудования, которые использовались там – они недостижимы, как полуночная звезда. Поэтому диагноз ставится, главным образом, наугад, важное хирургическое вмешательство немыслимо, а частичное владение древними знаниями часто оказывается насмешкой над нами.

Родовые схватки у Ники длились восемнадцать часов подряд, и, наконец, она разрешилась от бремени существом с распухшей головой, которое пронзительно крича, было в состоянии прожить лишь пару часов пустого существования, но кровотечение не прекращалось. Мутант весил двадцать фунтов, а она – ну, когда мы проживали в Олд-Сити, я обычно носил ее вверх на два пролета ступенек, испытывая радость и почти не запыхавшись от подъема. Кровотечение не прекращалось. Она взглянула на мутанта, несмотря на наше нежелание показать его, и все поняла: ей даже не посчастливилось умереть с призрачным утешением о ребенке. В мире, который люди древнего времени оставили нам, такие случаи происходят и будут происходить снова и снова.

Вскоре я отплываю на «Морнинг Стар» с капитаном Барром и небольшой группой – пять женщин и еще девять мужчин, всех нас выбрал Дайон, потому что мы свободно обладали тем, что он называет «управляемой неудовлетворенностью». Естественно, все добровольцы, меня-то он не выбирал, спросил только: «Ты хочешь отправиться в плавание, Дэйви?» Я ответил согласием, и он поцеловал меня в лоб, по древнему обычаю нуинской знати, чего я не замечал у него в течение многих лет, но мы не сказали о плавании больше ничего и, вероятно, не скажем, до того дня, который выберет Барр.

Мне тридцать пять, а Дайону – пятьдесят. Мы вместе воевали на двух войнах. Мы пытались вытащить великую страну на шаг или два за пределы отупевшего невежества нашей эпохи. Мы вместе отплыли в великое море и нашли этот остров Неонархеос. Мы любили одну и ту же женщину. «Управляемая неудовлетворенность» – ну, я считаю, что эта оценка относилась ко мне так же, как и ко всем остальным. Это похвала, но с неизбежной темной стороной: мы, все четырнадцать, капитан Барр, и я, и другие, подходящие по темпераменту и обстоятельствам для выполнения исследовательской задачи, в огромной степени непригодны для чего-либо другого.

Задача исследователя имеет, я бы сказал, очень мало от великолепия, которое мальчишеское воображение придает ему. Я мечтал о множестве причудливых явлений, лежа на солнце перед моей пещерой на Северной горе; но капитан Барр и я теперь больше, чем когда-либо озабочены подготовкой продуктов для выживания: сухарей, и пеммикана^[108], и квашеной капусты, и попытками перестроить «Морнинг Стар», отодвинув его голову чуть дальше от задницы^[109], если вы извините за выражение. Но все это не означает, что исследование лишено великолепия. Оно присутствует там, и душевное вознаграждение является достаточно реальным. Невозможно измерить обширное море невежества и, поэтому я, малое животное, со своей капелькой свечения, поддерживаю в нем этот свет и не вижу причины стыдиться за мою гордость.

За шесть лет мы имели возможность построить еще одно парусное судно, небольшой изящный корабль, который судостроители Древнего Мира описали бы как ял^[110]. Те, кто остаются, смогут пользоваться другими островами, когда мы уплывем.

Наши льняные семена хорошо проросли на Неонархеосе, поэтому «Морнинг Стар» оснащен новыми хорошими парусами. Мы берем с собой запас продовольствия на четыре месяца. Наша непосредственная задача – достигнуть материка, того, который назывался Европой, на что должно уйти намного меньше четырех месяцев, и вернуться обратно. Мы предполагаем, что нашим первым открытием берега будет побережье того, что когда-то было Португалией или Испанией. Но течения и ветры оказались не такими, как в древние времена.

Мы, те кто уплывет, все бездетные. Женщины, может быть, и не бесплодные, но ни одна из них никогда не была беременной, а самой молодой – двадцать пять. За шесть лет на Неонархеосе у семерых женщин родился двадцать один нормальный ребенок. Я не породил ни одного из них. Нора Северн забеременела от меня. Таким было ее желание, а также Дайона; они думали, и то же самое сказали мне, что надеялись – это отвлечет меня от траурного и саморазрушающего настроения, в котором я пребывал длительное время. Что на самом деле отвлекло меня от этого состояния, я никогда не узнаю – может, само время. Прелестная Нора была хорошей любовницей, и это, несомненно, помогло мне вернуться к восприятию повседневной жизни. Но, хотя Нора родила от Дайона двух здоровых девочек, ребенок от меня был мутантом, похожим на того, для которого была растрачена жизнь Ники.

Таким образом, я обязан понять, что дефект заключался не в семени Ники, а в моем собственном. Я достаточно логичен, чтобы не сказать, что я убил ее: кто смог бы выжить с такими мыслями? В действительности она была убита злом, которое Древний Мир пустил по течению, оно обрушилось через поколения, через тело Сэма или моей матери – кто мог бы сказать? – и спряталось в той части меня, которой следовало бы быть самой безопасной, менее всего испорченной. Это произошло со мной и бессчисленным множеством других, и будет еще происходить снова и снова.

Мои единственные дети – это некие мысли, которые я, может, буду в состоянии передать вам. Я могу иногда чувствовать спокойствие в душе, когда вспоминаю, как много исследований нужно провести. Кажется, имеется достаточно неизведанных просторов, в памяти и в остальном мире, – думаю, мог бы написать «в мире и в оставшейся памяти» – так что нам не удается отобразить все это до захода солнца, только не в ближайшую среду.

Я подошел к прибрежной отмели прошлой ночью, потому что я услышал ветер, и океан, с несмолкаемым ревом, обрушивался на песок, а звезд не было видно. Скоро я буду слышать эту музыку на носу корабля или, как сопутствующий гул, когда буду держать в руках штурвал. Я уплываю, потому что желаю этого; у меня нет детей, кроме тех, которые остаются на вашем попечении, но, может, я не поделюсь с вами истиной – исследование также является делом любви?

Я подал голос бурунам прошлой ночью; игра, которой я часто занимался – безвредный способ помочь душе говорить с собой. Те, кто может спрашивать землю, и те, кто может отвечать морю, и, если при этом высказывается истина, те знают первопричину.

Я спросил, могли ли бы последующие поколения, через какое-то время восстановить достижения Древнего Мира без злого наследия, и океан, который отозвался голосом в моей душе, предположил: «Может, скоро, а, может, только через тысячу лет».

notes

Примечания

1

Морнинг Стар – Утренняя Заря – англ., (тут и далее – прим. пер.).

2

Хок – ястреб – англ.

3

Код – полуостров в шт. Массачусетс, вблизи г. Бостона.

4

Провинстаун – историч. город на крайней оконечности п-ова Код.

5

Плимут – городок в шт. Массачусетс, старейший в Новой Англии.

6

В англ. языке слово корабль – существительное женского рода.

7

Олд-Сити – г. Бостон, штат Массачусетс.

8

Кэтскильские горы – место отдыха жителей Нью-Йорка.

9

Двусмысленность оригинала: raggednation – нищенская, лоскутная страна.

10

Один фут = 30,48 см.

11

Аутригер – шлюпка с выносными уключинами.

12

Дэйви имеет в виду запрет для посетителей с севера. Они поддерживают некоторую торговлю с регионом, известным в древнем мире, как Южная Америка. В 296 году горстка беженцев от какой-то мисипанской политической бури добралась до Пенна по суше и представила эти и другие сведения, прежде чем все они умерли от малярии, зараженных ран и дизентерии. Их английский был сильно искажен, что вечно порождало споры о том, что же они пытались сказать. Я узнал об этом еще маленьким, подслушав неофициальный разговор между моим дедушкой, президентом Дайоном II и послом Пенна Вилэмом Скунмейкером. Мой покойный дядя, впоследствии Морган III, держал меня на коленях, записывая высокомерную речь Скунмейкера, а я тем временем восхищался его вышитыми штанами.

Дайон Морган Моргансон Нуинский.

13

Знак V – сокращение от англ. слова venery – разврат.

14

Дэйви просил Дайона и меня повсюду исправлять орфографические ошибки, но никто не смог бы поклясться, что это к лучшему.

Миранда Николетта де Моха.

(Тут – непередаваемая игра слов. – прим. пер.).

15

Поллюция – от лат. polluo – загрязняю.

16

Гульфик – откидной клапан, прикрывающий спереди отверстие в плотно облегающих мужских панталонах – носили в XV–XVI вв.

17

Реки Гудзон и Св. Лаврентия, озеро Онтарио.

18

Ньюбери – порт в устье реки Мерримэк, шт. Массачусетс.

19

Хэннис – город на полуострове Код.

20

Они имеют вынужденное разрешение церкви на существование и заслуживают на целый пункт в знаменитой церковной Доктрине Необходимого Зла. В народе считают, что этот памятник расчетливого благочестия был придуман апостолом Симоном во время предполагаемого основания церкви в 44 году. Фактически документ, который называют первоначальным, отпечатан на пергаменте, изготовленном в Нуине, а не в Кэтскиле и всего лишь около 50 лет назад. Я сам исследовал его во время моего посещения Нубера. Никакой ученый не может точно датировать начало существования святой мэрканской церкви, но ее нельзя считать учреждением, действующим, свыше 200 лет.

Дайон М. М.

21

По поверью демона или оборотня можно убить только серебряным оружием.

22

Дигрессия – отклонение от темы.

23

Ярд = 3 фута = 0,914 м.

24

Сумах – растение в виде небольших деревьев или кустарников.

25

Любой, заплативший за свечу, помолился и отдал доллар, может войти в мэрканский музей в подвале кафедрального собора в Олд-Сити и посмотреть фрагменты древних средств передвижения – аутомотивов. Другими словами, Дэйви очень хорошо знает, что эти устройства не легендарные, но пусть позабавляется.

Дайон М. М.

26

Леер – туго натянутая веревка или трос, оба конца которого закреплены. Предохраняет людей от падения за борт.

27

Вообще-то, дорогой, я была бы просто удивлена, если бы ужин остался в желудке.

Миранда Ник и т. д.

28

Город Олбани – столица штата Нью-Йорк.

29

Или, если она изящная, он отмечает ее знаком колеса и посылает в один из магазинов в больших городах, которые специализируются на бесполезных вещах для утонченных натур, то-есть для паразитов. Один, в Олд-Сити, знаменит тем, что не продает вещей, если владелец не может гарантировать их полнейшей бесполезности – магазин антиквариата «Кэрриз», я хорошо помню его. Так как полагают, что регент должен поддерживать торговлю, я купил там древнюю штуковину, небольшой цилиндр из светло-серого металла с коническим концом. Этот конец имеет крошечное отверстие, из которого выскакивает не менее крошечная металлическая штучка, если ты нажмешь на другой конец; если нажать снова, штучка заскакивает обратно. Один из моих умудренных советников предполагает, что она могла быть использована в фаллическом культе, который, как мы допускаем, практиковали неофициально, наряду с публичным культом «грудь-живот-бедра»* в древней Америке: я не считаю это убедительным. Полагаю, эту безделушку можно было бы использовать для подталкивания осла, но почему, черт побери, любая заостренная палка не подходила бы для этого столь же хорошо? Необходимы более подробные исследования.

Дайон М. М.

* Размеры: бюст-талия-бедра используют для измерения женской одежды.

30

Воронье гнездо – защищенная платформа для наблюдения, крепится на верхушке корабельной мачты.

31

Кассандра – древнегреческая пророчица, зловещим предсказаниям которой никто не верил.

32

Двусмысленность оригинала: Nickie of delicate hands – Ники-нежные ручки.

33

Брать рифы – уменьшить площадь паруса при сильном ветре, подбирая и завязывая его нижнюю часть.

34

Это было легко – все, что мне пришлось сделать – это ударить тебя по лицу.

Г-жа Миранда Николетта Сэн. Клер-Ливайсон де Моха.

35

Кливер – косой треугольный парус, который ставится впереди фок-мачты – передней мачты на судне. (прим. пер.).