Текст книги "Заколдованный замок (сборник)"

Автор книги: Эдгар Аллан По

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

24

Двадцатого числа, когда стало окончательно ясно, что на орехах мы долго не продержимся, тем более что поедание их доставляло нам невыносимые мучения, было принято отчаянное решение попытаться спуститься по южному склону горы. Здесь стены пропасти были из мягкого стеатита, хоть и уходили вниз почти вертикально самое меньшее на полторы сотни футов, а в некоторых местах даже нависали, как арки. После долгих поисков нам на глаза попался узкий выступ ступенькой примерно в двадцати футах под краем обрыва, и Питерсу удалось на него спрыгнуть, ухватившись за связанные носовые платки, которые я в это время удерживал. Я последовал за ним, правда, с несколько бóльшими трудностями, и мы решили спускаться вниз таким же манером, каким выбрались из пещеры после обвала, – выбивая в мягком стеатите ножами ступеньки. Вряд ли кто-то может представить в полной мере опасность, с которой это предприятие было сопряжено, но иного выхода у нас не было, и мы решились.

На нашем выступе рос орешник, и к одному из кустов мы привязали самодельную веревку из носовых платков. Вторым ее концом мы обвязали Питерса за талию, и я стал медленно его спускать, пока хватало платков. Он выбил в стене дыру глубиной дюймов шесть или десять, стесав предварительно камень, выступавший сверху на фут или около того, после чего рукояткой пистолета вогнал в освобожденное место прочный клинышек. Потом я подтянул его наверх фута на четыре, там он пробил отверстие такое же, как внизу, и вогнал еще один клинышек, благодаря чему у его рук и ног появилось место для отдыха. Далее я отвязал платки от куста и бросил ему второй конец, который он привязал к клинышку в верхнем отверстии и теперь смог осторожно спуститься на три фута, то есть на всю длину платков, ниже того уровня, где только что побывал. Здесь он пробил еще одну дыру и вколотил еще один клинышек. После этого он снова поднялся на один уровень вверх, чтобы отдохнуть, поставив ноги в выбитые ямки, а руками взявшись за клинышки. Теперь появилась необходимость отвязать платки от верхнего клинышка, чтобы привязать к нижнему, и тут он понял, что совершил ошибку, когда выбивал отверстия на таком большом расстоянии друг от друга. Однако после пары неудачных и крайне опасных попыток дотянуться до узла (ему приходилось левой рукой держаться, а правой развязывать) он перерезал веревку, оставив на клинышке шесть дюймов. Затем он спустился под третье отверстие, но не слишком низко. Благодаря этому приему (приему, до которого я сам никогда бы не додумался и за который нам нужно было благодарить находчивость и решительность Питерса) мой товарищ наконец сумел, не без помощи выступов, которые встречались в стене, добраться до дна без происшествий.

Не сразу я решился последовать его примеру, но потом набрался храбрости и сделал это. Питерс, прежде чем начать спуск, снял с себя рубашку, и та вместе с моей послужила материалом для изготовления веревки, необходимой для этой затеи. Сбросив вниз мушкет, найденный в расселине, я привязал эту веревку к кусту и начал быстрый спуск, пытаясь энергичными движениями унять дрожь, которую не мог побороть никакими другими способами. Однако это помогало всего лишь первые четыре-пять шагов, потом воображение мое необычайно разыгралось от мыслей о том, какая подо мной глубина и как ненадежны клинышки и отверстия в стеатите – моя единственная опора. Напрасно пытался я прогнать эти мысли и не отрывать взгляда от гладкой каменной стены передо мной. Чем больше я старался не думать, тем более живыми и ужасными становились мои видения. Наконец наступил момент, столь опасный в подобных случаях, когда мы начинаем представлять ощущения, какие будем испытывать во время падения, рисовать себе головокружение и тошноту, и последнюю борьбу, и полузабытье, и, наконец, горькое сожаление, когда ты уже стремительно летишь вниз. Эти фантазии начали создавать новую собственную действительность, и все вообразимые страхи одолели меня. Колени мои неистово задрожали, пальцы медленно, но уверенно начали разжиматься. В ушах зазвенело, и я промолвил: «Это мой похоронный звон!» Меня охватило неодолимое желание посмотреть вниз. Я не мог, не хотел смотреть только на скалу перед собой и с диким, неописуемым чувством ужаса, смешанного с облегчением, устремил взгляд в самую глубину бездны. На какой-то миг пальцы снова судорожно впились в камень, с этим движением в сознании подобно тени промелькнула мысль о спасении… а в следующее мгновение всю мою душу переполнило страстное желание упасть – жажда, порыв, стремление, совершенно неподвластные разуму. Я разжал пальцы, немного повернулся и, раскачиваясь, замер на секунду. Потом в голове помутилось; в ушах раздался пронзительный, призрачный вопль; темная, демоническая, размытая фигура появилась прямо подо мною; и я, вздохнув, упал в ее распростертые объятия.

Я потерял сознание, и Питерс поймал меня, когда я упал. Он наблюдал за моим продвижением со дна утеса и, увидев, что мне грозит, попытался всячески воодушевить меня советами, но разум мой помрачился настолько, что я не слышал его слов и даже не осознавал, что он обращался ко мне. Наконец, заметив, как я покачнулся, он бросился меня спасать и успел как раз вовремя, чтобы подхватить меня. Если бы я обрушился всем своим весом, веревка из платков наверняка порвалась бы и я полетел в бездну; а так он сумел меня схватить и осторожно опустить на полную ее длину, так что я повис над пропастью. Примерно пятнадцать минут провисел я без чувств. Когда я очнулся, дрожь утихла, я как будто заново родился и с помощью товарища благополучно спустился на дно.

Теперь мы находились недалеко от ущелья, ставшего могилой для наших товарищей, и к югу от того места, где обрушился склон горы. Вокруг царило полное запустение, которое напомнило мне описания путешественников в тех безотрадных местах, где некогда стоял Древний Вавилон. Не говоря об обломках разрушенного утеса, которые беспорядочной грудой преграждали нам путь с севера, поверхность земли во всех остальных направлениях была завалена огромными глыбами, как будто мы находились посреди развалин каких-то гигантских сооружений, хотя, если присмотреться, здесь отсутствовали какие бы то ни было следы человеческой деятельности. Тут было много шлака, огромных бесформенных гранитных глыб вперемешку с мергелем[31]31
  Мергель тоже был черным, мы вообще не увидели на острове ни одного светлоокрашенного предмета. (Примеч. авт.)


[Закрыть], и те и другие имели металлические вкрапления. Повсюду, куда хватало глаз, не было и следов растительности. Мы увидели несколько крупных скорпионов и пресмыкающихся разных видов, которых никто до сих пор не встречал на таких широтах. Поскольку больше всего нас заботили поиски пищи, мы решили идти к берегу, до которого было не более полумили пути, чтобы поймать черепах, которых мы наблюдали из своего убежища на горе. Мы прошли каких-то сто ярдов, осторожно выбирая дорогу, когда за очередным поворотом из какой-то пещерки на нас набросились пять дикарей и ударом дубинки Питерс был свален на землю. Все они бросились к нему, чтобы скрутить свою жертву, но это дало мне время прийти в себя от неожиданности. При мне все еще был найденный мушкет, но ствол его при падении с обрыва повредился так сильно, что выстрелить из него все равно не получилось бы, и я отбросил его в сторону, предпочитая довериться пистолетам, которые неизменно держал наготове. Я стал надвигаться на нападавших, произведя несколько выстрелов подряд. Двое дикарей упали, еще один, который как раз занес над Питерсом копье, вскочил на ноги, не закончив свое дело. После того как мой товарищ был освобожден, дальнейшее не представляло особого труда. У него тоже были пистолеты, но из осторожности он не воспользовался ими, рассчитывая на свою колоссальную физическую силу, равной которой я не встречал ни у кого. Выхватив дубинку из руки одного из павших дикарей, он вышиб мозги трем оставшимся одним могучим ударом. Наша победа была полной.

Все это произошло так стремительно, что нам с трудом верилось, что случившееся было явью, и мы какое-то время стояли в отупении над бездыханными телами, пока нас не привели в себя крики, послышавшиеся в отдалении. Дикарей встревожил звук выстрелов – наше пребывание на острове перестало быть тайной. Чтобы вернуться к утесу, нужно было идти в направлении, откуда доносились крики. Но даже если бы нам удалось до него добраться, мы не смогли бы подняться по нему незамеченными. Положение было отчаянное, мы на миг задумались, решая, в какую сторону бежать, когда один из подстреленных мной дикарей вдруг вскочил и попытался спастись. Но мы поймали его и уже хотели прикончить, когда Питерсу пришло в голову, что он может пригодиться нам для спасения. Поэтому мы потащили его за собой, дав понять, что пристрелим, если он будет сопротивляться. Через несколько минут он уже был совершенно послушен и бежал рядом с нами между валунами по направлению к берегу.

До сих пор неровности земли, которую мы пересекали, скрывали от нас море, лишь изредка оно проглядывало между камнями и холмами, и, когда оно полностью открылось нашему взору, до него оставалось еще ярдов двести. Выскочив на берег, мы, к величайшему ужасу, увидели, что огромные толпы туземцев несутся в нашу сторону из деревни и из всех видимых других частей острова, яростно размахивая руками и завывая, как дикие звери. Мы уже собрались было развернуться, чтобы попытаться скрыться среди холмов, но я заметил носы двух каноэ, торчавшие из-за большого камня, выступавшего из моря. К ним мы и бросились со всех ног. Они были брошены без охраны, а из груза в них были только три большие черепахи и набор весел для шестидесяти гребцов. Мы тут же завладели одним из каноэ, усадили в него нашего пленника и изо всей силы толкнули в воду.

Однако, не проплыв и пятидесяти ярдов, мы достаточно успокоились и собрались с мыслями, чтобы понять, какую оплошность совершили, оставив второе каноэ дикарям, которые к этому времени были уже на вдвое большем расстоянии от него, чем мы от берега, и стремительно приближались. Времени терять было нельзя. Надежда на спасение была призрачной. Вызывало величайшие сомнения, что мы, даже гребя изо всех сил, опередим их и окажемся у каноэ первыми, но шанс, хоть и мизерный, был. В случае успеха мы могли спастись, но, не попытавшись, обрекали себя на неизбежную гибель.

Каноэ туземцев были сконструированы так, что у них имелись и нос, и корма, но мы, вместо того чтобы развернуться, просто пересели лицом в другую сторону. Как только дикари это увидели, их крики сделались вдвое громче и побежали они еще быстрее. Мы же гребли со всей энергией, которую рождает отчаяние, и раньше на месте оказался лишь один туземец. Этот человек дорого поплатился за свою резвость: Питерс прострелил ему голову из пистолета. Остальные самые быстрые его соплеменники были от нас шагах в двадцати-тридцати, когда мы завладели вторым каноэ. Сперва мы попытались стащить его в воду, подальше от берега, где дикари не смогли бы его достать, но днище челна застряло в песке, и у нас не было времени его освобождать, поэтому Питерс двумя мощными ударами мушкетного приклада выбил большие куски из борта на носу и на боку. После этого мы снова отплыли, но двое дикарей успели подбежать к нам. Они вцепились в наше каноэ и не отпускали его, пока мы не прикончили их ножами. Теперь мы оказались свободны и что было сил гребли в открытое море. Толпа дикарей, подбежав к поврежденному каноэ, взвыла в бессильной ярости. По правде говоря, судя по тому, что я узнал об этих чудовищах, это был самый жестокий, самый лицемерный, самый мстительный, кровожадный и злодейский народ на свете. Не приходилось сомневаться, что, окажись мы в их руках, нас не пощадили бы. Они, охваченные безумием, пытались преследовать нас на поврежденном каноэ, но, осознав, что это пустое занятие, снова излили свою ярость воплями и помчались в горы.

Мы избежали непосредственной опасности, но положение наше не оставляло поводов для радости. Нам было известно, что у дикарей имелись четыре каноэ, но мы не знали, что два таких челна были разнесены в щепки при взрыве «Джейн Гай» (позже об этом нам стало известно от нашего пленника). Поэтому мы посчитали, что дикари возобновят преследование, как только доберутся до бухты, где обычно стояли их лодки – до нее было примерно три мили, – и прилагали все усилия, чтобы как можно скорее и дальше отойти от острова, для чего заставили грести и пленника. Примерно через полчаса, когда мы преодолели, вероятно, миль пять-шесть в южном направлении, от бухты отделилась большая флотилия плоскодонных лодок или плотов и устремилась вслед за нами. Однако после короткой погони они, отчаявшись догнать нас, повернули.

25

Итак, мы оказались посреди бескрайнего и пустынного Антарктического океана за восемьдесят четвертым градусом широты в хрупком каноэ без провизии, если не считать трех черепах. К тому же в скором времени можно было ожидать начала долгой полярной зимы. Нужно было определиться, в какую сторону плыть. Мы видели шесть-семь островов, принадлежавших той же группе и отстоявших друг от друга в пяти-шести лигах, но ни на один из них мы высаживаться не собирались. Когда мы шли с севера на «Джейн Гай», самые суровые области сплошного льда оставались позади нас, – как бы этот факт ни расходился с общепринятыми представлениями о природе Антарктики, мы убедились в этом на собственном опыте. Поэтому возвращаться на север было бы безрассудно, особенно в это время года. Лишь одно направление оставляло надежду. Мы приняли решение плыть на юг, где, по крайней мере, существовала вероятность открыть другие земли и еще большая вероятность попасть в более теплый климат.

До сих пор в Антарктике, как и в Арктическом океане, мы не сталкивались ни с действительно сильными штормами, ни с большими волнами, но каноэ наше являлось, в лучшем случае, хрупким суденышком, хоть и довольно крупным, поэтому мы взялись оборудовать его теми скудными средствами, которые имелись в нашем распоряжении, чтобы придать ему как можно большую прочность. Корпус каноэ был изготовлен из коры какого-то неизвестного нам дерева, шпангоуты – из крепкой ивовой лозы, которая прекрасно подходит для использования в таких целях. У нас имелось пятьдесят футов пространства от носа до кормы и от четырех до шести футов ширины при глубине по всей длине четыре с половиной фута – таким образом лодки местных островитян отличались от лодок других известных цивилизованному человеку народов Южного океана. Мы не верили, что их могли построить владевшие ими примитивные дикари, и через несколько дней узнали от своего пленника, что каноэ нашим варварам достались случайно и изготовлены были обитателями другой группы островов, расположенной на юго-западе от того места, где мы их нашли. Для укрепления нашей лодки сделать можно было очень немногое. У носа и кормы мы обнаружили несколько широких щелей, мы их законопатили, разорвав суконную куртку. Из ненужных весел, которых здесь было в избытке, мы соорудили некое подобие каркаса на носу, чтобы гасить силу встречных волн. Два весла заменили нам мачту – соединив крест-накрест, мы укрепили их на бортах, обойдясь таким образом без рей. Паруса мы изготовили из своих рубашек, что сделать было не так-то просто, потому что наш пленник наотрез отказался нам помогать, хотя в остальных работах участвовал с готовностью. Вид белой материи почему-то внушил ему неописуемый ужас. Он не хотел ни прикасаться, ни даже приближаться к ней, а когда мы попытались его заставить, туземец весь затрясся и крикнул: «Текели-ли!»

Покончив с обустройством каноэ, мы взяли курс на юго-юго-запад, намереваясь обогнуть самый южный из островов вокруг. Когда остров остался позади, мы повернули на юг. Погода стояла поистине прекрасная: с севера дул легкий ветерок, море было совершенно спокойно, круглые сутки светило солнце. Льда не было видно, мне ни разу не попался на глаза лед южнее параллели острова Беннета. Да и вода здесь была слишком теплой для льда. Убив бóльшую из наших черепах и получив не только мясо, но и богатый запас воды, мы продолжали спокойно плыть своим курсом примерно семь или восемь дней и за это время, должно быть, преодолели большое расстояние в южную сторону, поскольку ветер сопутствовал нам, а очень сильное течение подгоняло каноэ в нужном направлении.

1 марта[32]32
  По очевидным причинам я не могу ручаться за абсолютную точность дат, и приведены они главным образом для того, чтобы читателю было удобнее следить за изложением. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Множество необычных явлений указывали на то, что мы входили в неизведанную область, полную чудес и загадок. Над южным горизонтом постоянно возникала светло-серая дымка, она то поднималась массивными столбами, то металась с востока на запад, с запада на восток и обратно, то растягивалась длинной однообразной полосой, – словом, постоянно менялась, подобно Aurora Borealis. Средняя высота дымки, как она представлялась с нашего местоположения, составляла двадцать пять градусов. Температура воды постоянно повышалась, при этом вода заметно менялась в цвете.

2 марта. Сегодня после долгих расспросов нашего пленника мы узнали много подробностей относительно острова, где пролилось столько крови, его обитателей и обычаев, но могу ли я теперь задерживать внимание читателей? Скажу лишь вкратце, что группа состояла из восьми островов, правил которыми единый король по имени то ли Тсалемон, то ли Псалемоун, живший на самом маленьком из них; что черное одеяние воинов было сделано из шкур какого-то животного огромного размера, которое обитало исключительно в долине рядом с королевским двором; что островитяне умели изготавливать только плоскодонные плоты и каноэ на всех островах имелось всего четыре штуки, да и те попали к ним случайно с какого-то большого острова на юго-западе; что его самого звали Ну-Ну; что ему не было известно о существовании острова Беннета и что остров, который он покинул, именовался Тсалал. Слова «Тсалемон» и «Тсалал» произносил он с долгим свистящим звуком, который мы так и не смогли повторить даже после многочисленных попыток и который в точности напоминал крик черной птицы, съеденной нами на вершине горы.

3 марта. Вода сделалась почти горячей и поменяла цвет, она перестала быть прозрачной и приобрела оттенок и густоту молока. В непосредственной близости от каноэ море было совершенно спокойным, и нам ничего не угрожало, но мы с удивлением заметили, что справа и слева от нас на разных расстояниях на поверхности воды то и дело неожиданно возникает волнение. Потом мы обратили внимание на то, что этому явлению неизменно предшествовали какие-то вспышки в дымке над южным горизонтом.

4 марта. Сегодня, почувствовав, что ветер с севера заметно ослабел, я, собираясь усилить парус, достал из кармана белый носовой платок. Ну-Ну сидел рядом со мной, и, когда белая материя случайно коснулась его лица, дикаря схватили судороги, после чего он впал в какое-то беспамятство и оцепенение, лишь изредка бормоча: «Текели-ли! Текели-ли!»

5 марта. Ветер совершенно стих, но быстрое течение по-прежнему несло нас на юг. И нам… Теперь нам бы следовало встревожиться оттого, какой оборот принимают события, но мы ничего такого не чувствовали. Лицо Питерса оставалось невозмутимым, хотя время от времени на нем появлялось какое-то странное, непонятное мне выражение. Приближалась полярная зима, но приближалась она без обычно сопутствующих ей ужасов. Меня охватила какая-то бесчувственность, душевная и физическая заторможенность, но это и все.

6 марта. Серый пар поднялся над горизонтом гораздо выше и начал мало-помалу утрачивать серый цвет. Вода приобрела молочную окраску и стала горячей настолько, что к ней даже неприятно было прикасаться. Сегодня у самого каноэ вода начала бурлить. Перед этим, как обычно, на вершине стены пара сверкнула яркая вспышка, и основание ее на миг словно оторвалось от горизонта. Легкая белая пыль, похожая на пепел, но, конечно, не пепел, осела на каноэ и на большой участок воды вокруг, когда сверкание прекратилось и волнение моря улеглось. Ну-Ну бросился ничком на дно каноэ, и никакие доводы не смогли заставить его подняться.

7 марта. Сегодня спросили Ну-Ну, зачем его соплеменники уничтожили наших товарищей, но он, похоже, был слишком напуган, чтобы дать какой-то вразумительный ответ. Дикарь продолжал упрямо лежать на дне лодки и в ответ на просьбы объяснить, что с ним, начинал производить какие-то бессмысленные движения – например, поднимал пальцем верхнюю губу и показывал зубы за ней. Они были черными. До сих пор мы не видели зубов обитателей Тсалала.

8 марта. Сегодня мимо нас проплыло такое же белое животное, как то, чье появление на берегу Тсалала произвело такой переполох среди дикарей. Я бы подобрал его, но меня охватила апатия и я не стал этого делать. Температура воды продолжала повышаться, вода стала такой горячей, что теперь в нее уже нельзя было опустить руку. Питерс говорил мало, я не знал, что и думать. Ну-Ну неподвижно лежал на дне каноэ и хранил полное молчание.

9 марта. Легкая белая пыль теперь падала с неба безостановочно и обильно. Стена пара на юге чудесным образом поднялась над горизонтом и начала принимать четкую форму. Сравнить я ее могу разве что с громадным водопадом, бесшумно низвергающимся с какого-то безмерного и далекого уступа в небесах. Гигантский занавес скрыл весь южный горизонт. Оттуда не доносится ни звука.

21 марта. Гнетущая тьма нависла над нами, но из молочных глубин океана поднялось яркое сияние и распространилось вокруг бортов лодки. Нас почти засыпало белой пылью, которая собиралась на каноэ, но при соприкосновении с водой таяла. Вершина небесного водопада была неразличима в туманной вышине. Но мы неслись к нему с ужасающей скоростью. Временами в нем ненадолго возникали широкие зияющие разрывы, и из этих разрывов, за которыми беспорядочно мельтешили мимолетные и нечеткие образы, исторгались стремительные и могучие, но беззвучные потоки воздуха, вспарывая горящий океан.

22 марта. Темнота сгустилась и нарушалась лишь отраженным водой свечением белого занавеса перед нами. Из-за пелены теперь постоянно вылетали и проносились над нами гигантские белые птицы, исчезая из виду с криком «Текели-ли!». С их появлением Ну-Ну, лежавший на дне челна, пошевелился, но, прикоснувшись к нему, мы увидели, что его душа покинула тело. И вот мы вторглись в объятия безграничной белизны, узрев разверзающуюся навстречу нам зияющую бездну. Но в этот миг на нашем пути поднялась укутанная в саван человеческая фигура, размерами превосходящая любого из людей. И кожа ее была снежной белизны.