Текст книги "Дети Понедельника"
Автор книги: Е. Мысова
Соавторы: М. Хмелинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Глава 5 Всяческая суета
Понедельник начался, как обычно. Утром – плановое совещание, затянувшееся на два с половиной часа; затем – привычная суматоха, по недоразумению считающаяся здесь трудовой деятельностью. Ничто грозы не предвещало, и тот факт, что понедельник на этой неделе явно начался в субботу, стал очевиден лишь после обеда. Сам обед миновал вполне мирно, если не считать очередной ссоры Нины и Маргариты Леопольдовны. Однако когда все неохотно прервали отдых и еще более неохотно взялись за повседневные дела, дверь распахнулась, и вошли четыре здоровенных тролля под предводительством коротышки-гнома. Гном, достававший троллям в лучшем случае до пояса, явно был главным. Его огромные подчиненные послушно семенили следом, сжимая в лапах самые различные инструменты и строительные материалы.
– Так! Стоять, обезьяны! Это я не вам, это троллям. Где будем ставить стенку?
– К-к-к-какую стенку?! – поперхнувшись от изумления, выдохнула Маргарита Леопольдовна. Судя по совершенно круглым глазам и обалдевшим взглядам остальных, они тоже ничего не поняли.
– Что значит "какую"?! Ваше руководство пригласило бригаду строителей – вот она! – коротышка недовольно ткнул пальцем в сторону неуверенно перетаптывающихся на месте троллей, – для того, чтобы разделить вот это помещение на два! Нет, лучше на три!
– Какие три?! – возопила Маргарита Леопольдовна.
– Во, тупые! Это я не троллям, это я вам. Сказано же: три кабинета сделать! Был один – будет три! Три больше одного. Вам же лучше.
– Да здесь и на один-то кабинет места не хватает! – раздраженно вмешалась профессор МакДугл. – Мы буквально друг на друге сидим, что тут делить?
– Ничего не знаю! Мне денежки платят – тролли работают! Все, хватит трепотни! Эй, вы, гориллы недоделанные! Ну-ка, за работу!
Тролли, до этого момента смирно стоявшие у дверей, одновременно положили на пол свою ношу и двинулись вперед. С непроницаемыми физиономиями они начали споро сдвигать к стене шкафы и столы вместе с сотрудниками, не слушая их возмущенные вопли. Когда половина комнаты оказалась пустой, началось строительство новой кирпичной перегородки в соответствии с упомянутой прорабом-гномом перепланировкой. Жидкий цементный раствор и побелка с потолка полетели в разные стороны – тролли пустили в ход сверла, кувалды и отбойные молотки.
– Мать вашу так, – ровно проговорил Шеллерман, когда прямо перед ним на стол шлепнулась большая плюха жидкого цемента. Он изобразил заковыристую фигуру из трех пальцев, и плюха бесследно испарилась. Правда вместе с ней исчезла стойка с необходимыми документами, два карандаша, ластик, точилка и половина клавиатуры. Профессор неприлично выругался (окружающие не только не возмутились, но и поддержали его одобрительным киванием), поднялся и вышел. Вернувшись минут через десять, он обвел коллег мрачным взглядом. – Забираем манатки – и на выход!
– А куда, профессор? – спросила Майя, поднимаясь из-за стола и складывая в стопку свои бумаги.
– В коридор! – отрывисто бросил Шеллерман. – Я отгородил нам угол в фойе.
Фойе зачастую выступало в Академии как зал для совещаний, учебная аудитория и на всякий случай даже спортзал для бега с препятствиями. По странному стечению обстоятельств в общую учебную площадь также входили все рекреации, кладовки и даже туалеты. В данный момент помещение намеревались использовать в качестве учебного отдела.
– Что бы мы без Вас делали, профессор, – качнула головой Лина, отсоединяя монитор от системника.
– Не знаю, – отрывисто бросил в ответ Шеллерман. – Возможно, устроили бы Великую Январскую революцию!
– Ха! Это мысль! – девчонки переглянулись с о-о-очень нехорошими улыбками. Хьюго и Марион нервно взглянули друг на друга. Если эти девицы что-то задумали, ничего хорошего ждать не приходилось.
В следующий понедельник явившись на работу, профессор Шеллерман застал еще более дикую суматоху, чем обычно. Если вспомнить, КАКОЙ бардак обычно тут творился, это о чем-то да говорило. Лина и Люда спешно собирали свои вещи, как попало скидывая их в большие картонные коробки. Девчонки выглядели растерянными и откровенно огорченными. Ребята из компьютерного зала деловито упаковали их компьютеры и утащили прочь. За происходящим наблюдала Марион МакДугл, чье выражение лица было откровенно возмущенным и разгневанным. Чтобы не устраивать разборки в присутствии подчиненных, Хьюго поманил ее в коридор:
– Что здесь происходит? – вполголоса выдохнул он, косясь на Владика, который как раз выносил письменный стол из фойе на улицу к видавшей виды газели.
– Расписание переводят в другое место, Хьюго, – поджав губы, сухо сообщила профессор МакДугл. – И я совершенно не рада такой перспективе!
– В другое место?! Но куда, здесь же нет свободных кабинетов! – недоумение Шеллермана только увеличилось от такого объяснения.
– В другое здание, Хьюго! На другой конец города!
– Куда?! – свирепый рык профессора перекрыл шум и разговоры между сотрудниками. – Я немедленно иду к руководству! Это же безумие: одно из основных подразделений любого учебного заведения отселять неизвестно куда! – с этими словами он резко развернулся и рванул в кабинет директора Академии.
Спустя десять минут он вышел оттуда с перекошенным от злости багровым лицом, с большим трудом удержавшись от того, чтобы как следует хлопнуть дверью.
– Что он Вам сказал? – озабоченно спросила МакДугл, беря его под локоть и незаметно утаскивая разъяренного коллегу подальше от директорского кабинета.
– Это не просто другой конец города! – прошипел добела раскаленный от гнева профессор, – Это ЗА городом! В лесу! Подземный бункер времен Второй мировой!
– Хьюго, это невероятно! Может, Вы неправильно что-то поняли? – ахнула Марион, судорожно сжав локоть Шеллермана.
– Я распрекрасно все понял! – огрызнулся тот, освобождая руку. – Причина в том, что там арендной платы никакой! А еще, – прошипел он, и Марион приготовилась к самому худшему, – с этим чертовым бункером нет никакой связи!
– То есть как – никакой?
– То есть совершенно никакой! Там нет почтовых порталов, а делать их слишком дорого. Почтальоны туда тем более не ходят, потому что там лес! Левитировать оттуда постоянно – так этого почти никто не умеет! А ходить пешком и вовсе нельзя – лес! А в лесу – болото!
– Но как мы будем поддерживать с ними связь? Ведь они, как я поняла, не умеют левитировать?
– Не умеют, – скрипнул зубами Шеллерман, досадуя на тот факт, что ничего не может разбить, дабы успокоить нервы. – А связь поддерживать предполагается при помощи голубиной почты!
– Силы небесные!
– Вот именно.
Переезд из фойе в отремонтированное помещение произошел вскоре после отъезда расписания на площадку «Дельта». Теперь в крохотной комнатушке ютились не пятнадцать, а всего тринадцать человек плюс переселенный туда же отдел кадров полным составом, на чье место Элла Эдуардовна, потребовав у папы собственный отдельный кабинет, выселила своих помощниц, Тину и Ладу. Папа не возражал, а возражения остальных игнорировались.
– И что же мы будем делать? – тяжело вздохнула Марион, присаживаясь на подоконник, где обычно решались все наиболее важные вопросы. Подоконник обломился. Марион, с трудом удержавшись на ногах, выругалась заковыристее, чем во времена своей бурной юности, когда дракон случайным взмахом хвоста испортил ей прическу.
– Не знаю, что будете делать Вы, а я наконец-то исполню свою давнюю мечту – отравлю тут всех к чертовой бабушке! – заявил профессор с диким огоньком завзятого пакостника в глазах.
– Хьюго, Вы с ума сошли! Нам только трупов не хватало в дополнение ко всем проблемам!
– А кто говорит о трупах, профессор? – на лице Шеллермана расплылась улыбка. – Старое доброе расстройство желудка еще никому не повредило!
– Покараульте, Марион! – бросил коллеге Шеллерман, дождавшись заветного момента, когда Тоня выйдет из приемной разносить утреннюю почту, и скользнул в комнату. Убедившись, что там пусто, он быстро открыл чайник и высыпал туда щепоть рыжего порошка. Порошок зашипел и бесследно растворился в мутной воде из местного водопровода. С чувством глубокого удовлетворения Хьюго закрыл крышку и быстро покинул помещение. У самого порога он увидел профессора МакДугл, о чем-то вопрошавшую секретаря. Заметив его, она быстро свернула разговор и позволила девушке пройти.
– Надеюсь, все действительно обойдется без несчастных случаев, профессор? – укоризненно спросила она.
– Обойдется, не переживайте, – хмыкнул в ответ Хьюго; сейчас он здорово напоминал подростка, провернувшего удачную шалость и при этом не пойманного. – Минут через десять директор будет пить чай, а там и остальные соберутся.
– И как Вам не стыдно? – МакДугл покачала головой, отлично понимая, что ее увещевания бессмысленны.
– Ни капельки! Они все так мне надоели, что пусть спасибо скажут, что я не использовал яд посильнее!
План Мастера-Целителя удался лишь отчасти. Никто из сотрудников не проявлял ни малейших симптомов отравления – ни через полчаса после чая, ни позже. Лишь одна из сотрудниц пожаловалась на изжогу – но такие жалобы от нее слышали каждый день, так что и внимания на нее не обратили. Зато директор уже через пять минут после чаепития спешно отбыл домой, о чем никто не пожалел.
– Не понимаю, в чем дело? – пробурчал Шеллерман, отпихнув надоевшие бумажки и бросив взгляд на профессора МакДугл. – Средство проверенное, чай пили все, а подействовало только на директора. Почему, не понимаю?
– А я, кажется, понимаю, – сообщила ему Марион. Она достала из ящика стола небольшой сверток и аккуратно развернула, стараясь не прикасаться к содержимому. В свертке обнаружился подсохший шоколадный пряник из тех, что продавались в ларьке через дорогу. – Взгляните на это при помощи магии, – посоветовала она, опуская пряник на стол.
Шеллерман достал палочку, сотворил заклинание "Сквозь стенку вижу!" и ахнул:
– Чтоб мне пропасть! Да ведь это не то, что есть, – в руки брать опасно!
– Вот-вот, – согласно кивнула профессор МакДугл, заворачивая злополучный пряник в бумагу и пряча обратно в стол. – А они это едят. Каждый день, между прочим, потому что больше здесь купить нечего. Думаю, их желудкам, закаленным подобной пищей, и более серьезные яды не страшны!
От очередного очень важного документа Шеллермана отвлек необычный шум: пронзительные детские вопли. Профессор продолжал напряженно прислушиваться, когда в коридоре на пол что-то грохнуло и раздался обиженный рев. «Опять какая-нибудь студентка приволокла с собой своих сопляков, – раздраженно подумал профессор и рывком отодвинулся от стола, – как та ненормальная, с факультета психомагии, которая таскала своего трехмесячного отпрыска даже на экзамены!»
Он поднялся и вышел в коридор, намереваясь высказать нерадивой мамаше, не следящей за своими чадами. То, что он увидел, потрясло даже его богатое воображение: семеро девчонок разного возраста, мал мала меньше, безобразничали в свое удовольствие. Двое старших – одна лет семи, вторая – на год или полтора младше – увлеченно рисовали фломастерами на расписании, споря по ходу творчества – пририсовывать коняшке зеленую гриву или оранжевую. Близняшки лет четырех с визгом гонялись друг за другом с громадными надувными молотками; яркие, в красную и синюю полоску молотки были больше, чем их счастливые обладательницы. Трехлетняя малявка сосредоточенно ковыряла совочком кучку земли, высыпавшуюся из опрокинутого цветочного горшка, и ссыпала землю в кармашки передника своей двухлетней сестренки. Самая маленькая, которой не было еще и года, сидела в коляске посередине коридора и от души верещала – просто так, для порядка. Мамаш этих шумных чад поблизости не наблюдалось. Шеллерман растерянно озирался, пытаясь сообразить, что делать и где искать родителей юных беспризорниц.
– Господи, опять детсад! – тяжело вздохнула за его спиной Саша, появившаяся на шум из кабинета. – Просто караул!
В этот момент в коридоре появилась женщина. Шеллерман ее узнал – это была Элла Эдуардовна, главный бухгалтер Академии. Женщина решительным шагом направилась к детям:
– Дети, пора ехать домой на обед! Ариадна! Доротея! А ну, марш от расписания! Жильберта! Сейчас же прекрати лупить по голове Альберту! Альберта, тебя это тоже касается! Инесса, что ты делаешь, ты вся испачкалась! И испачкала передник Лауры, гадкая девчонка! Калерия, замолчи немедленно! Прекратите орать! – Элла Эдуардовна оделила старших девочек подзатыльниками, отняла у двойняшек молотки, выпустив из них воздух, подняла на ноги девочку с совком, наградив ее шлепком, вытряхнула из кармашков передника другой дочки землю и сунула соску в рот младшей. Затем она взялась за ручку коляски и тоном полководца воззвала к дочерям. – За мной, мои крошки! – после чего направилась к выходу, катя перед собой коляску. Остальные девочки с визгом, воплями и смехом побежали следом, попутно опрокинув скамью. По коридору пронесся порыв ветра – это присутствующие облегченно вздохнули:
– Слава Создателю!
Озадаченный профессор вернулся в кабинет и поинтересовался, глядя в пространство:
– И что же это было?
– Это Эллин выводок, – сообщила ему Нина. – Иногда она их всех приводит сюда, если, например, в садике карантин или еще что-нибудь.
– А почему именно сюда? – брюзгливо спросил Шеллерман. – Не самое лучшее место для шайки малолетних разбойниц!
– Почему это? – фыркнула Нина. – Здесь же столько бесплатных нянек! И куча интересных игрушек! – она продемонстрировала профессору дырокол со снятым донышком, разрисованный белыми пятнами, с привязанной к нему бечевкой. – Вот это – собачка Тузик! Сегодня еще повезло, они всего два часа тут были. А завтра на целый день придут!
Хьюго и Марион обреченно переглянулись и, не сговариваясь, стали прятать в тумбочки ручки, карандаши и бланки документов.
– Правильно, – кивнула Майя и тоже сгребла со стола свое имущество и ссыпала в ящик стола, – а то не досчитаетесь чего-нибудь!
Глава 6 Здравствуйте, я ваша тетя!…
Как и в любом вузе, в филиале Академии в том или ином виде велась воспитательная работа. В разное время воспитанием студентов пытались заниматься самые разные люди. Поскольку очень долго такой штатной единицы, как заместитель директора по воспитательной работе, не существовало вовсе, эта деятельность осуществлялась всеми подряд, спонтанно и по желанию. Зачастую процесс ограничивался пропеллером, вставленным в известное место какому-нибудь студиозу по тому или иному поводу, не говоря уже об участии высшего начальства. Но в один прекрасный день заведующих кафедрами осенило: негоже им самим водить студентов в кино и объяснять правила поведения в общественных местах. Надавили на шефа, который, видимо, по рассеянности, поддался. Была учреждена новая должность, и все вздохнули с облегчением. Как выяснилось, преждевременно.
Работа эта оказалась неблагодарной и крайне хлопотной. За каких-нибудь полгода на данном поприще себя попробовали как минимум пятеро. Особо запоминающимся оказался томный молодой человек по имени Деметрий Михайлович Лапотников. Он ходил в засаленном спортивном костюме с пришпиленным к куртке комсомольским значком, отращивал длинные ногти и имел привычку строить глазки хорошеньким мальчикам. Когда его, наконец, уволили, все сотрудники и многие студенты вздохнули с облегчением. Последней, кто занимал это место, была Любомира Прокофьевна Порывай. К ней особых претензий не было, но она вскоре ушла, посвятив себя музыке.
После этого должность оставалась вакантной до тех пор, пока не появилась незабвенная Брумгильда Леонардовна Зашибайло. И пошло – поехало!
Брумгильда Леонардовна дала прикурить всем, начиная от задохлика-первокурсника и заканчивая приходящей на час уборщицей. Академия занималась исключительно воспитательной работой в ущерб всему остальному. Еженедельные походы по музеям, театрам, паркам, мероприятия по озеленению города, уборке загородного участка Эдуарда Игнатьевича сотоварищи (правда, туда возили не студентов, а сотрудников, для обеспечения безопасности самого участка), поездки во все концы света, клубы, стенгазеты и художественная самодеятельность теперь имели высший приоритет.
Однажды Леопердовну (подпольная кликуха, полученная от благодарных коллег) осенило: Академии жизненно необходимы герб, гимн и флаг! По этому поводу всем работникам вышеозначенного учебного заведения было дано задание: немедля изобрести и воплотить! Срок – вчера!
Народ, чертыхаясь, собрался и стал думать, а как доподлинно известно, все наши проблемы именно из-за того, что мы еще, бывает, иногда думаем. Думалось почему-то неважно; все сидели насупленные, фантазировать не желали. В конце концов Майя, решив взять за образец эмблему психиатрической клиники "Ромашка", изобразила на оборотке эдакий цветик-семицветик. Каждый лепесток был украшен рисунком, представляющим один из факультетов. Лепесток с нарисованной на нем смирительной рубашкой в цветочек символизировал психомагов, изображение непонятного зелененького кустика, смахивающего на коноплю – лесагромагов. Рисунок наручников стал символом магиспрудического факультета, тучка с капающим из нее дождиком – магопогодного, экстрасенсам досталась странная спиралевидная загогулина, киберам – "мышь" с ковриком и белыми тапочками. Больше всех повезло универмагам: с ними художница долго мудрить не стала, нарисовав стилизованную большую букву Ё. На вопрос: "При чем здесь Ё?" она ответила: "Что кончается на Ё? Всё! И это ВСЁ как раз и изучают наши дилетанты широкого профиля!" В центре цветка красовались ярко-красные прописные буквы: "РФ БАВМ". Что означало: "Российский Филиал Британской Академии Высшей Магии". Буквы получились кривоватые – Майя, имевшая несомненный талант художника, была при этом отнюдь не каллиграфом.
Окружающим герб не понравился. И на герб не похож, и картинки мелкие, и девиз отсутствует, и цвета неестественные, да и буквы какие-то не такие. Высказаться на эту тему успели почти все. Однако терпение Майи лопнуло с треском, и она в изысканных выражениях сообщила собравшимся, что рисовать всякую хрень типа гербов она не нанималась, и вообще, тоже мне, нашли знатока геральдики, и если еще хоть кто-нибудь тут вякнет, она это уродство выкинет в мусорную корзину, а взамен состряпает что-нибудь похуже, серп и молот, например! Эту свежую идею с нехорошим энтузиазмом поддержала Лина, заявив, что Академии этот герб подойдет как нельзя лучше, так как будет всецело соответствовать любимому жизненному принципу студенческой братии, а именно: коси и забивай! Таким образом, решится вопрос с девизом, поскольку это будет самое оно!
Когда стихло почти истерическое ржание сотрудников, решили, что это будет все-таки слишком, и после долгих споров доработали уже существующий герб. Символом психомагов стал цветочек, лесагромагов – елочка, погодников – солнышко, магиюристов – книжечка, экстрасенсов – широко распахнутый глаз в треугольнике, а киберов – "мышь" на коврике, но без тапочек. Универов оставили без изменений, но букву "Ё" стилизовали еще больше, дабы сделать менее узнаваемой. Результат всех устроил, хотя кураторы групп утверждали, что первоначальный вариант был куда точнее. Саша, обладательница изящного почерка, вывела в центре буквы "РФ БАВМ", а чуть ниже девиз: "Путевка в жизнь!" На этом изобретение герба благополучно завершилось.
С флагом особо мудрить не стали. Надыбали белую простыню, приколдовали к ней увеличенный герб и присандалили к палке от швабры. Получилось красиво. А вот гимн никак не выдумывался. Требовалось нечто торжественное и мелодичное. Но на ум шли только гимн России да военные марши. В конце концов, решили слегка переделать песню "Непобедимая и легендарная", вставив вместо слов "родная армия" слова "родная Академия". Услышав хоровое исполнение нового гимна, Лина, имевшая несчастье обладать абсолютным слухом и склонностью к стихосложению, разразилась витиеватой тирадой на английском языке. Поняли ее все, хотя языка, разумеется, никто толком не знал. А все потому, что русский человек всегда узнает ненормативную лексику, на каком бы языке она не звучала.
Как-то побывав на последней рок-опере с особо отличившимися студентами, которые мысленно поклялись себе никогда больше не отличаться, Брумгильде Леонардовне пришла – не будем уточнять, куда – грандиозная мысль.
Через два дня на всех стенах, стендах, досках в аудиториях, перилах на лестнице, зеркалах в туалетах и даже на личной "Волге" директора Академии красовались яркие афиши, по приказу Леопердовны нарисованные Майей за одну бессонную ночь. Спорить с замдирповоспраб по этому поводу Майе не хотелось – себе дороже. Афиши гласили: "Скоро на малой сцене Академического театра состоится премьера нового мюзикла. Приглашаются любители этого дела (этого дела брать по бутылке на брата)!"
Сценарий писали и распределяли роли под руководством Брумгильды Леонардовны. В результате главная роль Квазиморды досталась небезызвестному Ядному – студенту с бритой макушкой и черепушкой на ней – Ядный постоянно пропускал занятия, совершенно не смущаясь наличия клейма на темени, утверждая, что это, в натуре, прикольно. Отцом Фродо назначили знаменитого Абдубердыбабаева; сутану для него состряпал, проникнувшись внезапным сочувствием к высокому театральному искусству, профессор Шеллерман из своего старого плаща, пострадавшего во время схватки с тетей Клавой. Капитана королевской гвардии пришлось играть крупной белокурой девице с лошадиным лицом и классическим колоратурным баритоном. А вот на партию Эсмеральды претендовал залетевший с попутным ветром Деметрий Михайлович, настаивавший на этом, приводя в пример древнегреческий или японский театр, где все роли исполняли исключительно мужчины. На что ему напомнили его собственные слова, произнесенные на одной из планерок, когда в ответ на просьбу дам о помощи со стороны представителей сильного пола в перемещении мебели из кабинета в кабинет Лапотников потребовал себя "к мужчинам не причислять"! Желающих больше не нашлось – ни за бесплатное направление на пересдачу двойки, ни за отгулы, ни за обещанную путевку в санаторий для язвенников и трезвенников, ни даже за припрятанную до поры до времени бутыль с мутно-белым содержимым. Пришлось тряхнуть стариной самой Леопердовне, вспомнившей как в школьных спектаклях она два раза играла кусты можжевельника в сказке про Красную Шапочку. Майю попросили нарисовать декорации, а Лину – подобрать музыкальное сопровождение, естественно, оформив это как разовое поручение. Данным термином обозначалось любое задание по воспитательной работе, не входящее в круг повседневных обязанностей сотрудников Академии, которое оплачивалось по прейскуранту, вывешенному на двери кабинета Леопердовны на площадке "Дельта", в связи с чем прейскурант видели только обитавшие там чертовки и сама воспитательша. То есть все подобные "разовые поручения" вскоре становились постоянными обязанностями и не оплачивались совсем.
После первой же репетиции Зашибайло поняла, что собственным сценическим голосом не обойдется и прикупила на ближайшей барахолке мегафон широкой сферы действия. Теперь слушать ее незабываемые речи приходилось всем, находящимся в радиусе примерно километра от матюгальника, как прозвали новое приобретение ее коллеги. Разумеется, радости никому из сотрудников это не доставило.
После тридцать седьмого исполнения песни "Belle" с фонограммой, под гитару и акапелло артистами Академического театра перестали действовать даже затычки для ушей; крысы, до сих пор свободно расхаживающие по кабинетам, как у себя дома, не выдержав пытки, сбежали, словно с тонущего корабля; уши Майи и всех, имеющих хоть намеки на музыкальный слух, завяли и свернулись в трубочки, а в актовом зале вдребезги разлетелись стекла. Но это были еще даже и не цветочки, а всего лишь молодые побеги в начале весны.
Однако к всеобщему ликованию постановка заглохла в связи с подготовкой к скорой проверке, отсутствием студентов на репетициях и присутствием их на занятиях (с Шеллерманом шутки были плохи). Но на этом рьяная Брумгильда Леонардовна не остановилась, пообещав-таки поставить мюзикл сразу после отъезда аттестационной комиссии, и даже определилась с датой представления, подсказанной учтивыми профессорами из Великобритании: после дождичка в четверг, когда рак на горе свистнет.
То, что постановка мюзикла сорвалась, Леопердовну отнюдь не охладило. Вместо этого по распоряжению директора ею была организована агитационная бригада, основным смыслом существования которой стало привлечение новых абитуриентов. Чтобы этого достичь, замдирповоспраб порешила устраивать представления в школах, детских садах и ясельках, дабы еще с младых ногтей все малолетки в городе знали о существовании Академии Высшей Магии.
Начать решили с яслей номер восемь для одаренных детей. Чтобы деткам было понятнее, стали репетировать сказочку "Колобок", слегка видоизменив ее в соответствии с требованиями времени: умный студент Колобок, играемый все тем же Ядным, не просто от всех ушел, но и всех послал! Учиться в Академию. Поначалу у него получалось просто послать. Но время и скалка сделали из студента актера! Так что студенческий контингент его стараниями пополнился Дедом, Бабкой, Зайцем, Волком, Мишкой, Лисой и парой придорожных кустов. На этот раз артистов никто не приглашал – их назначали высочайшей директивой. А когда выяснилась абсолютная профнепригодность некоторых потенциальных актеров, не способных запомнить даже слова: "Колобок, Колобок, я тебя съем!", к общему делу приобщили сотрудников. Так что Дедом стал Полуэкт Полуэктович; вспоминая военное прошлое, он вносил в текст своей роли интересные импровизации на тему: "Упасть – отжаться!". Волком сделали Ленчика, одного из системщиков, работавшего на площадке "Дельта", – его коллеги по отделу ТСО дружно согласились с этим, утверждая, что там он причинит меньше вреда. Сами же актеры так не думали. Особенно после того, как Ленчик едва не угробил Зайку (рослую студентку-баскетболистку) и Медведя (худенького первокурсника в очках, любителя шахмат), ухитрившись уронить на сцену прожектор, случайно отвязав, по его словам, "какую-то веревочку". Майя и Лина играли, соответственно, Бабку и Лису. После падения прожектора Бабка вооружилась принесенной из дому в качестве реквизита скалкой и шугала ею Ленчика от всех подозрительных веревочек. Лиса, прицепив себе картонные уши и хвост от старой песцовой горжетки, умудрялась составлять расписание за кулисами и даже во время репетиций. Она всюду носила свой рабочий блокнот и, как следствие, ее слова в спектакле зачастую были весьма оригинальными.
Надо сказать, что "артистов погорелого театра", как они сами себя величали, от работы никто не освобождал. Шеф был решительным сторонником совместительства, так что отныне бедолагам приходилось совмещать работу с репетициями и гастролями. Чтобы все успевать, дружная компания получила талисман, заряженный заклинанием "Времявспять" – один на всех. Хранителем ценного раритета сделали Лину, как самого опытного манипулятора со временем. После каждой поездки в очередной садик все четверо становились в круг, брались за руки, Ангелина нажимала на кнопочки – и актеры возвращались в уже прожитое время, дабы в полной мере насладиться работой. Такая жизнь выматывала до последней крайности. А если иметь в виду, что хитрая вещица была контрафактной – "made in China" – их то и дело заносило куда-то не туда. Однажды, вернувшись вместо утра того же дня в ночь с тридцать первого на четырнадцатое прошлого года, по молчаливому согласию приборчик слегка подпортили (учитывая его качество, это было нетрудно). После чего Лина, сделав самые честные глаза (имея большой опыт работы в Академии, врать она научилась довольно-таки хорошо), сдала неработающие ходики Леопердовне и посетовала на злокозненных китайцев. Покупка нового талисмана затянулась, и актеры вздохнули спокойно – все спектакли временно отменили, а временное, как правило, имеет тенденцию становиться постоянным.
Театральным искусством воспитательная работа в Академии не ограничивалась. Буквально на второй день пребывания Брумгильды Леонардовны в должности замдирповоспраб было решено наладить выпуск ежедневной стенгазеты филиальского масштаба в трех экземплярах (по количеству учебных площадок). Попытались приобщить студентов, но они поняли распоряжение буквально, и первый вариант оказался нарисован на стене в длинном коридоре методом граффити. Самой полезной информацией в красочных текстах было объявление с предложением помощи при написании докладов, курсовых и дипломных работ и телефоном неподалеку. После того, как Нонна Вениаминовна узнала в знакомых цифрах свой домашний номер, стенку быстренько покрасили в ядовито-зеленый цвет – единственный, найденный в бездонной кладовой Академии. Но даже после этого отбоя от клиентов у нее не было. Так что теперь кроме своих непосредственных обязанностей, начальница учебного отдела занималась самообразованием, утверждая, что пишет диссертацию на соискание степени кандидата психомагических наук, правда, почему-то, текст работы каждый раз оказывался разным. Длилась эта эпопея уже около пяти лет.
В связи с провалом студенческой редколлегии сотрудники вооружились красками акварельными, масляными, сухими, гуашью, кисточками беличьими, из щетины и пони, палитрами, мольбертами, наборами цветных карандашей, ластиков и фломастеров, ватманом, альбомами для рисования и цветными мелками для художеств на асфальте. Часть имевшихся канцтоваров была распродана из-под полы по рыночной стоимости; выручка пошла на приобретение спиртного для обмывания удачно проведенной сделки, причем, отметили на сумму, превышающую саму выручку вдвое. Остальное решили использовать для выпуска долгожданного дайджеста. Но поскольку из всех рисовать не умел никто, кроме Майи, – а она наотрез отказалась помогать, заявив, что с нее хватило герба и флага, – получившуюся стенгазету пришлось повесить в самом дальнем неосвещенном углу, так что заметить ее было крайне сложно. Это оказалось только на руку методистам, категорически не желавшим издавать второй выпуск. Газету никто не видел и, соответственно, не читал, включая саму Леопердовну, поэтому кураторы в течение нескольких последующих лет просто переклеивали ее номер.
Стенгазетами и дайджестами дело не закончилось. Стараниями рьяной воспиталки была организована целая куча различных клубов по интересам, куда записывали всех подряд, с их интересами не считаясь. Перечень клубов пополнялся чуть ли не еженедельно и, в конце концов, их количество достигло двух десятков. Руководство клубами легло на плечи сотрудников, которые назначались произвольно, вне зависимости от их собственных склонностей и дарований. Так что Майя оказалась главой Клуба фанатов высшей математики, хотя пределом ее математических способностей были четыре арифметических действия и таблица умножения до цифры пять; Саше, изучавшей в школе немецкий, достался Английский клуб, что осчастливило ее безмерно; Лине предписали руководство Клубом любителей восточных танцев, которые были ей до фонаря; Владя, в жизни своей не стоявший на коньках, угодил в руководители Клуба фигурного катания и хоккея; Нина же стала начальником Художественного клуба, хотя не отличала Рубенса от Врубеля и даже под страхом смерти не смогла бы узнаваемо нарисовать хотя бы солнышко. Вся эта петрушка почему-то не способствовала оптимистичному взгляду на жизнь. Вдобавок, студенты, занятые непривычным делом – учебой – посещали заседания клубов чем дальше, тем неохотнее. И вскоре руководители начали попросту сочинять липовые отчеты о собраниях и мероприятиях, на чем дело и заглохло к всеобщему облегчению.
