Текст книги "Теплая вода под красным мостом"
Автор книги: Ё. Хэмми
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Диаграммы
Каждое утро я вместе со своими коллегами, стоя у прикреплённой к стене столбиковой диаграммы, пел гимн компании, прослушивал по радио бодрое выступление начальника штаба, отвечающего за проведению акции по вербовке (штаб являлся специально созданным подразделением в рамках первого производственного департамента головной конторы) и громко повторял пять основополагающих правил нашей трудовой деятельности. Вы, возможно, хмурите брови, но должен заметить, что летним утром совсем неплохо петь хором какую-нибудь песню, притом, неважно, что это – гимн фирмы или «Дом, милый дом». В бодрой обстановке люди тоже взбадриваются.
В 8 часов 55 минут мы заканчивали приготовления к началу ритуала. В 8 часов 59 минут заведующий отделением Судзуки включал радиолинию, соединяющую главный офис со ста пятьюдесятью филиалами и отделениями по всей стране. Звучал сигнал «9 часов утра». Полный воодушевления мужской голос призывал: «Исполняем хором гимн нашей страховой компании!..»; сразу после этого из динамика начинало литься музыкальное вступление, после чего, глядя на диаграмму, запевали мы:
– Освоение богатых рынков! Идти вместе с народом к счастью!
Здесь следовал проигрыш, а потом продолжалось:
– Через многие поколения, через многие поколения процветать будет наша компания!
Слова гимна написал известный литератор, музыку – знаменитый на всю страну композитор. При этом он весьма напоминал гимн какой-нибудь рядовой средней школы; музыка была героическая, однако было в ней что-то напыщенное и в то же время несколько мрачноватое и немного грустное. Несмотря на это, исполняя наш гимн, я, сам себе удивляясь, неизменно испытывал чувство сопричастности, как некогда в детстве, когда мы ранним утром исполняли гимн родной школы перед началом состязания в отборочных соревнованиях на первенство средних школ по бейсболу.
С наибольшим воодушевлением – их голоса, казалось, со звоном отражались от стен – пели тётушки – наши внештатные сотрудницы, на чьих лицах был наложен толстенный слой защитного крема от солнца. Их голоса звучали с удивительной внутренней силой. Складывалось впечатление, что при словах о «приумножении богатства» некоторые едва не рыдали от умиления. Я и сам растрогался и подтянулся. Представив, что в этот самый момент почти десятитысячная армия мужчин и женщин по всей стране, устремив взоры на ту же диаграмму, поет ту же песню, даже я был готов пустить слезу.
Мобилизующее выступление руководителя штаба по проведению акции всегда заканчивалось словами: «До славной 75-й годовщины создания нашей страховой компании осталось… дней. Мобилизуем всё силы на достойную встречу юбилейной даты!..» Его голос доносился из-за диаграммы с надписью: «Данные о ходе выполнения акции». Казалось, голос принадлежит не человеку, а диаграмме. Мы, не отрываясь, неприязненно смотрели на диаграмму с нашими фамилиями, словно бы от наших взглядов столбики результатов росли всё выше и выше…
Когда я сидел в доме Саэко и ел с ней ворованный сыр, до годовщины образования нашей фирмы оставалось пятьдесят два дня. К тому времени я не смог заключить ни одного контракта и потому моя фамилия находилась в самом низу списка. Заведующий отделением стремился всячески подбодрить меня: «Эта работа поручена тебе для практики. Не надо особенно перенапрягаться! Хватит того, что ты просто посмотришь на лица потенциальных клиентов…» Но я всё-таки переживал.
Оставалось пятьдесят дней. Я по-прежнему шел в самом низу списка. Сорок девять дней. Тётушки буквально землю рыли. Низина превращалась в ущелье. Я оказался на самом дне. Я бродил и бродил под летним небом, похожим на большую раскалённую стальную плиту. Но у меня так и ничего и не получалось.
Сорок восьмой день также закончился безрезультатно. Вернувшись домой, я услышал телефонный звонок. Это была Саэко. У неё был какой-то нечёткий голос, словно что-то застряло в горле:
– Опять вода накопилась…
За этими словами звучала мольба о том, чтобы я пришёл к ней прямо сейчас. Значит, вода поднялась до верха, по длинной шее Саэко, почти до подбородка. Стоит ей пошевелиться, как вода хлынет в её аппарат, и начнёт сочиться из моей телефонной трубки. Я не забыл о своём обещании, но был так занят, что с тех пор ещё ни разу не побывал у неё. Я опрометью выскочил из дома. Это означало, что началась моя собственная акция.
Аквариум
– Видел у меня текому? Я её не подстригала на зиму, и теперь она ужасно разрослась. Обвила и изгородь, и дом. Я не очень люблю её цветы.
– В темноте не рассмотрел. Так торопился…
– Давай я расскажу, что написала мне бабуля в табличке-предсказании судьбы… Впрочем, это даже не табличка, а гадание на меня.
– Ну и что там написано?
– …На спокойной морской равнине поднимается ветер; лодка в опасности; белые барашки в открытом море.
– Похоже, к несчастью.
– Нет, это означает, что в конечном итоге меня ждёт удача… «Пропажа» найдется нескоро. Переезд сейчас неблагоприятен. «Недуг» должен скоро пройти. Тот, кого ты ждешь, всё-таки придет, хотя есть помехи на его пути. Так что в итоге удача. Ты ведь пришёл, верно? Так исполни мое пожелание, пожалуйста!
– А что там было написано про «исполнение желаний»?
– Было написано, что в конце концов исполнятся.
На этом наш диалог закончился – перед вторым (после поедания сыра) изгнанием воды из тела Саэко. Это была просто короткая прелюдия. Сыр был съеден, поэтому перед началом нашей второй общей акции нам не оставалось ничего другого, как немного поговорить. Футон уже был расстелен. На простыне лежала большая виниловая пленка, на ней – два банных полотенца. По лицу женщины было видно, что больше ждать она уже не в силах. Погасив свет, она застонала:
– Помоги исполнению моего желания!
Саэко оседлала меня. В углублении между длинной шеей Саэко и ключицей появилась синеватая тень. Мне показалось, что в этом углублении скопилась вода. Уши Саэко, подобно светофору, меняли белый цвет на красный и обратно. Чувствовалось, что она ужасно напряжена. Когда я погладил её по ушам, чтобы прервать их красно-белое мелькание, из её тела впервые в тот вечер вылилось немного тепловатой воды. У меня невольно вырвалось: «Супер! Как быстро!» Тяжело дыша надо мной, женщина отреагировала небрежным смешком и вновь исторгла воду. Невнятно пробормотав: «“Супер”? Такой лексики я от тебя не ожидала!», она вновь содрогнулась всем телом, и вода побежала безостановочным ручейком. Мою промежность будто нежно протирали мягким теплым бархатом. Это была вода из человеческого тела.
Вода из человеческого тела. Возможно, она согревается током крови.
Я что-то читал об этом. Типа того, что если два тела тесно соприкасаются друг с другом, то можно не заметить, что партнер истекает кровью, даже если его кровь залила тебя чуть ли не до самого горла. Потому что температура тела у людей одинаковая. То же самое происходило и с водой Саэко. Поскольку температура тел у нас одинаковая, то изливавшаяся из её тела вода – даже в больших объёмах – ощущалась настолько слабо, что, собственно говоря, это даже трудно было назвать «ощущением». Если не сосредоточиваться на этом, то можно даже и не заметить. Просто легкое, неосязаемое давление. Совсем слабое. Давление без ощущения. Или образно говоря, ощущение без давления? Поэтому, когда я рассказываю о своих ощущениях, мне приходится полагаться на силу собствен но го воображения. Но так было только до тех пор, пока вода не остывала.
Возможно, это связано с качеством и составом воды. Такая мысль пришла мне в голову во время соития с Саэко. Вряд ли у меня возникнут такие же ощущения, если облить меня, например, водой «Эвиан» или «Вкусной водой с горы Рокко», даже если нагреть их до температуры тела Саэко. Нет, я бы сразу ощутил подлог и понял бы, что это – «Эвиан». А уж вода из крана – ну этот номер не прошел бы совсем. Водопроводная вода слишком жёсткая. Какую бы Саэко ни пила воду, тепловатая жидкость из её тела была совершенно иной. Чтобы обычная вода стала такой же, её необходимо очистить, отфильтровать, удалить из неё всё ненужные примеси. Словом, прогнать через тело Саэко. Вот к какому выводу я пришёл.
Похоже, вода текла всё сильней и сильней. Мои яички набухли, как выращиваемые в воде клубни лилии. Ощущение становилось просто потрясающим. А поток из чресел Саэко всё возрастал. Вот вам и бабушкино гадание: лодка в опасности; белые барашки в открытом море. Я вспомнил о «предсказании» и рассмеялся. При этом нижняя часть тела пришла в движение. Яички омыло водой. Воды стало ещё больше. Вода, которую уже не могли впитать два промокших банных полотенца, протекла под спину; потом меня стали обмывать всё новые и новые струи воды, непонятно откуда бравшейся. Казалось, что под напором воды яички приобрели эллипсовидную форму; меня можно было уподобить несчастному осьминогу, влекомому бурным водным потоком.
Изливавшаяся из Саэко вода стала издавать звуки. Всю комнату заполнил тяжёлый запах тепловатой воды. Атмосфера была как в затонувшей подводной лодке, в которую попала торпеда. Субмарина в опасности! Окно, обращенное к реке, запотело. Казалось, будто на дне полутёмного аквариума спариваются две рыбины. Словно прорвало цистерну и из неё на пол вытекает вода. Такой вот аквариум. Звуки не умолкали. Сейчас цистерна с водой лопнет и развалится! И тогда меня, как увлекаемую бурным потоком рыбку, смоет водой и через окно унесёт в Кигосигаву. Саэко подняла голову на длинной шее. Это было похоже не перископ. И без того длинная её шея вытянулась просто до невероятной длины, совершенно вертикально. И тут послышался такой шум воды, будто вдруг открыли на полную мощность водопроводный кран. Тело женщины извергло из себя воду с такой силой, что казалось, меня просто смоет. Казалось, что водоворот подхватил меня и понёс вверх тормашками. Омытые водой, мои клубни лилии словно взорвались.
Водная интоксикация
Теперь я расслабленно болтался в воде. У меня было легко на душе: словно морской бобр беззаботно резвился в родной стихии. Из тела Саэко понемногу выливались остатки воды. Издаваемые звуки были подобны мелодии, исполняемой на фортепиано в верхнем регистре, при этом звуки эти словно доносились с ветром очень издалека, с расстояния в десяток километров. Потом мелодия как-то постепенно замедлилась. Звуки стали слабеть и затихать.
– Вода иссякла?.. – хрипловато спросила женщина.
Её тонкая шея, казалось, стала ещё тоньше. Мочки ушей стали совсем прозрачными.
– А ты обращалась к врачам по этому поводу? – в свою очередь поинтересовался я.
– Обращалась. Первый раз я пошла к нашему районному врачу. Очень порядочный дедушка, серьезный такой.
– Ну и что он сказал?
– Да ерунду какую-то. Что это вроде «водной интоксикации».
– А что это такое?
– Болезнь, которая возникает от избытка воды в организме. Вследствие этого появляются головокружения и психические расстройства. Причиной может быть адренокортикальная недостаточность или снижение выработки антидиуретического гормона. В общем нарушение функции передней доли гипофиза. В результате организм начинает беспорядочно вырабатывать воду. Врач сказал: бывает, что за один день организм может накопить около семи литров жидкости.
Я бы не сказал, что после её слов у меня всё в груди оборвалось. Объяснения Саэко звучали как стихи из книги о воде, прочитанные драматическим тоном; я как бы взвешивал слово за словом, помещал их вместе с лекарственными препаратами в лабораторную тубу и пытался понять, в чём же, собственно, драматизм ситуации. В памяти запечатлелось только название – водная интоксикация.
– Я ничего толком не поняла, и поэтому решила перепроверить диагноз, поставленный районным врачом, у молодого доктора из городской кооперативной клиники, – продолжала Саэко.
– Ну и?..
– Он фыркнул и сказал, что дело тут не в передней доле гипофиза, а в задней доле, в секреции гормона из задней доли гипофиза. Словом, не согласился с предыдущим диагнозом, посмеялся над старичком-доктором и заодно надо мной. Мне стало почему-то немного обидно за нашего старенького доктора.
Мне тоже стало жаль старенького доктора.
Тогда я спросил о самом существенном:
– А какое он прописал лечение?
– Сказал, чтобы я пользовалась каким-то уксуснокислым десмопрессином или чем-то в этом роде…. Ох, как было тяжко! К пузырьку прилагаются две трубочки, одну из них надо засунуть в нос, а другую – вставить в рот; лекарство впрыскивается в нос. Но я старалась делать всё по инструкции, поскольку решила для себя, что ради выздоровления пойду на любые пытки.
Я не мог представить себе какие-то стеклянные трубки на красивом лице Саэко:
– М-да… Ну, а результат?
– На результат нечего было рассчитывать изначально. Однажды я вдруг поняла, что неправы оба врача – и наш дедушка, и тот молодой, самодовольный. Это…
Лицо женщины помрачнело, как море перед заходом солнца, при этом её голос, казалось, вот-вот прервётся. Белая длинная шея дрожала. За окном, вероятно где-то далеко, в верхнем течении Кигосигавы, раздавались слабые прерывистые звуки сирены. Я вдруг осознал, как настрадалась Саэко из-за этой самой воды. Глубоко вздохнув, с ноткой отчаяния она продолжала:
– Это… Это… Эту выливающуюся из меня воду, от которой мне так хочется вылечиться, эти врачи приняли за мочу. В их ошибке я сама немножко виновата, я хорошо и подробно им не объяснила, потому что мне было до смерти стыдно!
Это была так называемая «любовная жидкость», поэтому-то Саэко и не решалась признаться. За раз из неё изливается два литра воды. Отсюда и возник ошибочный диагноз, после чего ей прописали лекарство, принимаемое при диабетическом расстройстве мочеиспускания.
Ужасная ошибка. Это всё равно, что перепутать околоплодную жидкость и царскую водку. Я хранил молчание, но в душе у меня всё кипело, словно ошибочный диагноз поставили мне самому. Я даже сам не понимал, почему так возмущаюсь и негодую, однако я приравнивал ошибочный диагноз к ложному обвинению. От возмущения я даже забыл, что сам оценивал любовную жидкость из тела Саэко выше, чем мочу. А ведь в моче, понятно, нет ничего дурного.
Саэко продолжала повествование.
…Постепенно она оправилась от первого шока и попыталась поподробнее объяснить врачам суть своего недомогания. Однако, похоже, никто ей так и не поверил; исключением явилась только бабушка, которой Саэко рассказала обо всём ещё когда с головой у той было в порядке. Один врач даже сказал, что такого просто не может быть, ни в практике, ни в теории. Выслушав Саэко, он заметил, что подобное столь же невероятно, как, например, полет в небе стада африканских слонов.
Саэко рассказала, как бы вскользь, о своей беде нескольким приятельницам – вроде бы как дело было не с ней, а с другой женщиной. «Конечно же это моча! – воскликнули те. – Раз жидкости так много… У нас тоже, случается, подтекает, но это капли…»
Причём, женщины ещё категоричней в суждениях, чем мужчины. Что особенно прискорбно, заключила Саэко.
Печаль Саэко сродни печали диковинной птицы, которой нет ни в одном справочнике мира, ни в одном орнитологическом словаре. Размышляя об этом, я продолжал нежно поглаживать уши женщины, холодные-прехолодные. В самом деле, это лишь одна из множества печалей, которых мир ещё не ведает и которым ещё не дано названия!
– Выходит, мне оставалось лечиться самой. Я твёрдо решила не воровать. Ведь воровство – это постыдно. Тогда я всё хорошенько обдумала и поняла, что следует отказаться от жидкости. Вот что я придумала.
Она решила максимально ограничить употребление жидкости. Отказаться даже от любимого зелёного чая и от кофе. Уже через несколько дней Саэко страшно похудела; у неё появились головокружения.
– Я решила умереть. Ведь если не пить совсем – умрешь. Умереть как рыба без воды. Стать сушеной сардинкой. Я действительно верила, что умру.
Однако Саэко не смогла себя уморить. Поскольку ей приходилось выходить из дому за продуктами для бабули, дело кончилось тем, что однажды она потеряла сознание по дороге, и её доставили в больницу с диагнозом «гипертоническая дегидратация». На неделю её положили под капельницу. Так она потеряла шанс покончить с собой путем отказа от жидкости. Но, даже ограничивая себя в питье, она всё-таки чувствовала, что в теле понемногу накапливается вода. Это ощущение толкало её на кражи. И вода из неё действительно вытекала, хотя и в небольших количествах.
Саэко открыла шкаф и вытащила из него коричневый саквояж. Медленно расстегнула застежку:
– Вот свидетельства моего позора. Вот, вот они.
С этими словами она принялась выкладывать из саквояжа вещи прямо на мокрую циновку. Одну за другой.
Пять зубных щёток. Три тюбика разной зубной пасты. По две больших и по две маленьких ложки из нержавеющей стали – всего четыре. Две небольших бутылочки с соусом «Табаско». Один маленький деревянный пестик. Две стоиеновые зажигалки. Два карманных путеводителя– по Франции и по Индии. Многочисленные книги, в том числе романы Джеймса Паттерсона и Кена Гримвуда. Два флакона духов японского производства. Одно дешёвое колечко. Один нож для фруктов. Один одноразовый фотоаппарат. Одна пачка таблеток от простуды. Одни цифровые часы… И много-много других предметов самого разного назначения, в том числе пачка мундштуков для бросающих курить, ватные палочки «Johnson’s», щипчики для ногтей, брелок для ключей, расчёска, питательный бисквит, ухочистка… Всё эти вещи Саэко методично вытаскивала из сумки и раскладывала на циновке, как разорившийся галантерейщик. Вещей было так много, что на полу почти не осталось места, куда можно было ступить. Я отошёл к окну.
Я попытался остановить её: мол, всё, хватит. Тогда Саэко, почти распластавшаяся на циновках, наконец подняла голову. В её глазах блестели слезы. Хотя совсем недавно из тела Саэко вытекло очень много жидкости, слезы у неё всё-таки оставались. Она приложила палец к самому подбородку:
– Вода дошла прямо досюда, она уже переполняла меня; и тогда, не в силах больше терпеть, я стала красть… А вот что касается сыра, то мы с тобой его съели, и поэтому его уже нет. При каждой краже я раз за разом выпускала из себя понемногу воды, это было очень мучительно… До тех пор, пока я не встретила тебя.
Выходило так: перед тем, как я увидел ту самую лужу у касс супермаркета, было множество других таких же луж, образованных подобным образом.
Я тяжело вздохнул. Вздох получился такой тяжёлый и глубокий, что я и сам удивился. Это не было вздохом разочарования или равнодушия: в нём было восхищение и сочувствие. А что ещё могло стоять за этим? Этому вздоху предшествовало удивительное переплетение целого ряда связей и обстоятельств, которые, собственно, и привели меня к данной ситуации.
В голове всплывали и исчезали сценки, словно обведенные кружочком реплики на страницах комиксов. Пейзаж менялся, но, тем не менее, в нём непременно присутствовала одна светящаяся деталь неопределенной формы. Лужа. Множество, неисчислимое множество разных луж. Лужа перед входом в табачную лавку. Лужа перед окошком газетного киоска. Лужа, матово поблескивавшая в тени магазина скобяных товаров. Лужа, в которую кто-то вляпался ботинком на полу книжного магазина. Лужа, испарявшаяся под карнизом магазина игрушек… Эти бесчисленные лужицы, происхождение и содержимое которых никто не смог бы определить, радужным калейдоскопом мелькали в моем мозгу.
Такая лужица, хоть бы одна, возможно, найдется среди бесчисленных и ненужных образов, что хранятся в моей голове, подумалось мне… Нет, это не может быть единичным явлением!
Ведь такое, вероятно, бывает и с вами. Возьмём, к примеру, многократно попадавшийся на глаза и уже поднадоевший, но всё-таки милый вашему сердцу вид. Например, лужа на обочине безлюдной дороги, по которой вы торопитесь из школы домой. Ускользающие пейзажи, ненадёжная, подводящая человека память… Лишь в немногих лужицах есть некая глубинная печаль, о которой говорила Саэко; они являют очень малую часть всех бессмысленных, обречённых на безмолвное испарение заурядных луж, являющих неисчислимое множество синих точек, разбросанных по всему Земному шару. И мы невольно, бездумно смотрим именно на них….Эта мысль так поразила меня, что по телу невольно пробежала дрожь.
Между тем Саэко всё говорила и говорила. В её голосе звучали слёзы:
– Однажды я решила открыться бабушке. Рассказала и о воде, и о кражах. Это ещё тогда, когда у неё в голове было ясно, и она учила меня готовить японские сладости…
Слушая меня, она беззвучно плакала. Когда я закончила рассказ, бабуля обняла меня и сказала: «Саэко! С воровством надо бороться! Надо, чтобы вода выходила из твоего тела в объятиях мужчины. Ты должна найти хорошего человека, чтобы с его помощью с удовольствием избавляться от накопившейся в твоем теле воды, когда тебе это понадобится». Но для меня это было не так просто. Я всё продолжала воровать. А потом у касс супермаркета я встретилась с тобой. Когда ты подобрал серьгу, и я увидела твои глаза, то сразу подумала: «Вот он, твой мужчина!» Я долго колебалась, не решаясь позвонить по телефону, напечатанному на визитной карточке. А потом увидела тебя у моста Итинохаси. С того дня, когда мы вместе ели сыр и ты впервые помог мне избавиться от воды, я только один раз совершила кражу!
Эту фразу Саэко произнесла с гордостью, а затем, придвинувшись, прошептала:
– Это благодаря тебе!
Тут я почувствовал во всём теле подъем сил, мощный, как прилив в море.
А Саэко многозначительно добавила:
– Ты – ключ. Ключ, который выпускает из меня воду.