Текст книги "Теплая вода под красным мостом"

Автор книги: Ё. Хэмми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

По мере того как селезень выздоравливал, Асаги всё реже и реже заводила речь о мести.

Растения у подоконника, извиваясь, тянули вверх свои листья, похожие на жёсткие языки. Поджаренный хлеб и листья салата похрустывали у нас на зубах. Через вымытые окна проникали звуки пианино, перемежаемые небольшими паузами. Их, подобно дрессингу, приправляли мелодии песенок, лившихся из телевизора.

В самом деле, теперь мы стали очень тщательно прибираться в доме. Вот, например, сегодня мы тоже навели порядок по собственному почину.

Утром жена произнесла такую тираду:

– Когда мы наводим порядок в доме, у меня возникает чувство, что и душа очищается тоже. Даже настроение поднимается.

Сказала – и залилась краской, будто сама застыдилась своих слов. Мне пришла в голову мысль, что в данный момент в нашем доме рушится закон сохранения материи. Прежде вещи только прибывали и прибывали, их не становилось меньше. Уборка – это иллюзия, в результате которой убранные вещи лишь перемещаются с места на место, заполняя другое пространство. Подобное ощущение прочно въелось в меня, как зубной камень в зуб. Оно довлело надо мной, как некий непреложный закон. Однако после появления господина Миками законы стали утрачивать кармический характер.

Но что мы действительно ощущали в глубине души? Действительно ли подобные перемены так уж радовали нас? Лично мне было как-то немного зябко…

Протёртый мягкой тряпочкой, экран телевизора сиял, как и всё остальные предметы в нашем доме. Музыкальная программа закончилась, началась сводка новостей. Аканэ нажала на кнопку пульта и уменьшила звук. Губы ведущего стали двигаться беззвучно. Жена, Аканэ и Асаги сконцентрировались на салате. На экране появилось лицо какого-то неизвестного лысого старика-иностранца. Пережеванный бекон и салат превратились в моем рту в какую-то сладковато-горькую массу. В очках Асаги с красной оправой отразилась жёлто-зелёная эндивия.

Мы уже всесторонне обсудили вопрос о полной покраске дома. Жена по телефону связалась с домовладельцем и заручилась его согласием. Теперь уже никто из нас не возражал против этого плана. Нельзя сказать, что наши опасения окончательно рассеялись, но исчезновение байкеров из окрестностей определённо придало нам решимости. Похоже, они больше не будут портить нам стены.

Асаги, видимо, вспомнив о байкерах, воскликнула:

– Если они ещё раз изуродуют Кастро… Этого нельзя допустить! – Но глаза её смеялись.

Жена нараспев продолжила:

– Давайте сделаем всё чистым и красивым. И стены, и сам дом.

Тут всё звуки слились воедино – хруст французской булки на зубах Асаги, фортепьянная мелодия, кряканье селезня. Пытаясь вытащить кончиком языка застрявший в зубах кусочек чеснока, я грезил о белоснежном двухэтажном доме…

Вечером, как и было условлено, наша семья и господин Миками отправились на электричке в специализированный универмаг хозяйственных товаров «Токю хэндс». Господин Миками заблаговременно составил список необходимых вещей. Только взглянув на этот список, я вообразил, как наш серый и тусклый дом начнет сверкать ослепительной белизной на фоне синего неба.

…Краска на водной основе для стен (белая), масляная краска для крыши (зелёная), краска-спрей (белая), растворитель для краски, валик, флейц, кисть с косым срезом, щётка-мастерок, наждачная бумага, шпатель из нержавеющей стали, малярная лента, ванночка для краски…Сначала я предложил покрасить дом в цвет слоновой кости, чуть темнее, чем белый, но господин Миками с несвойственной ему решимостью воспротивился: выражение «White days», например, обозначает благоприятные дни, существующий также в английском языке фразеологизм «Days, marked with a white stone» – также означает счастливые дни. К тому же на Западе, не говоря уже о Востоке, существует поверье, что белый цвет олицетворяет чистоту и невинность… Тут мне вдруг вспомнилось английское выражение «to be in white terror» – «быть белым от страха», я даже почувствовал обжигающий жар в груди. Боже упаси, нельзя быть таким меланхоликом! – молча сказал я себе и заставил себя во всём соглашаться с господином Миками.

Господин Миками прекрасно ориентировался в таком огромном магазине, как «Токю хэндс», словно проработал здесь уйму лет, поэтому на покупки ушло значительно меньше времени, чем можно было предположить. С сумками и пакетами в руках наша пятёрка зашла перекусить в кафе; за ужином мы оживлённо говорили о том, каким красивым станет наш дом после покраски стен и крыши, мы прямо чуяли запах свежей масляной краски.

Дом решили покрасить за два дня – начать в субботу после полудня и закончить в воскресенье. Асаги сладким голоском осведомилась у господина Миками, можно ли ей немного поработать кистью в субботу ещё до обеда. Он ответил каким-то очаровательно-мягким тоном:

– Давайте договоримся так. Те, кто найдет время в будние дни, будут с помощью наждачной бумаги и губки удалять со стен пыль, краску и грязь. Поскольку работать на крыше опасно, то крышу очищу я сам, в субботу, – с помощью щётки-мастерка и проволочной щётки. Всё это требует аккуратности и прилежания, иначе получится скверно. Краска ляжет неровно, местами проступит грязь… Покраска в белый цвет только кажется простым делом, на самом деле это очень трудная работа.

В ту ночь обошлось без рева мотоциклов. Я ждал, когда придёт сон, и представлял себе, как появляются с выключенными двигателями байкеры. Хорошо бы этого не произошло. Хорошо бы они убрались отсюда куда-нибудь подальше, испарились, как бензиновые пары. С этими мыслями я и уснул.

На следующее утро Асаги заметила странную перемену в одном из висящих у подоконника растений. Между толстыми листьями тилландзии, похожими на отсеченные от тела щупальца осьминога, вздулся белый шарик, похожий на жемчужину. Дочь потрогала его кончиком ногтя. Почка словно светилась изнутри, казалось, что она вот-вот лопнет от переполнявшей её белой жидкости. Похоже, то был выпот её мясистых листьев.

Дочь прокомментировала это так:

– Это вздутие появилось не от воздействия внешних факторов. Оно неподвижно. О, да это бутон! Растение выпустило белый бутон… Поразительно!

Белый бутон… Может, прав господин Миками, утверждающий, что белое – это доброе предзнаменование? И бутон – добрый знак, предвещающий перерождение нашего дома, который тоже станет белым-пребелым? Мы и сами были подобны бабочкам, скинувшим свои коконы. Мы менялись тоже. Мы стряхнули с себя коконы, и нам захотелось почистить свою оболочку. Сначала было холодновато, но мы попробовали – и нам понравилось. Мы больше не тонем в наводнении вещей.

Секрет чистоты заключается в избавлении от ненужных вещей. На первый взгляд самая обыденная фраза, однако в ней сокрыт серьезный смысл: нужно безжалостно и хладнокровно избавляться от вещей, которые в данный момент не требуются. Кажется, всё очень просто, но это не так. Если сравнить усилия, потраченные на то, чтобы расстаться безжалостно и хладнокровно с какой-нибудь старой рухлядью, скажем с покупкой по долгосрочному кредиту дорогой новой вещи, то легкость второго кажется даже слегка аморальной.

Как-то господин Миками с лёгкой, лишенной какой бы то ни было иронии усмешкой заметил:

– Нельзя жить, не избавляясь от вещей!

И продолжил с некоторым нажимом:

– Если слово «безжалостно» вам не нравится, его можно заменить на «настойчиво». Если не избавляться от вещей настойчиво и решительно, то…

Он, видимо хотел сказать следующее: поскольку количество вещей увеличивается «настойчиво», то нужно столь же настойчиво избавляться от них. Если бы господин Миками не появился в нашем доме, мы бы никогда не усвоили эту истину и погибли бы, погребённые под горой мусора.

Раньше понедельники, среды, пятницы, первые и третьи вторники были для нас просто днями недели. Кто-то изредка вдруг вспоминал, что это дни, когда приезжает мусороуборочная машина. Иногда мы путали дни сбора мусора или же просчитывались со временем. Сколько раз я вспоминал, что нужно выбросить мусор, когда голубая мусороуборочная машина уже отъезжала от нашего квартала с равнодушно закрытым задним люком… Но сейчас всё мы помнили нужные дни наизусть, как молитву: понедельник, среда, пятница – дни сбора сгораемого мусора, первый и третий вторники – дни сбора несгораемого и крупногабаритного мусора… Понедельники, среды и пятницы, первые и третьи вторники каждой недели стали восприниматься нами как дни храмовых богослужений, мы ждали их поистине с благоговейным трепетом.

В довершение всего, похоже, исчезли байкеры, так же, как исчезает крупногабаритный мусор. Наш селезень явно шел на поправку, у него отрастали новые, белые перья.

Покраска дома – это очень значительное, памятное событие. И появление белого бутона – его счастливое предвестие. Учебный этюд Бургмюллера «Искренность» звучит для меня так, будто его исполняет сам Кристоф Эшенбах. Восьмые доли журчат ручейком, а легато льется плавно, без всяких заминок. Мне представилось, как эти звуки скатываются по белоснежной стене нашего дома – подобно мелодичному смеху.

9

Кастро менял свои перья, и красных пятен оставалось уже совсем немного. Белый бутон на растении у окна медленно, но верно набухал. Мы занимались подготовкой к покраске дома.

Во вторник, в день сбора крупногабаритного и несгораемого мусора, жена выбросила керосиновый обогреватель, который сломался года два назад, да так и стоял бесцельно в кладовке, и цветной телевизор, уже лет десять пылившийся там же. Я тоже поддался всеобщему настроению и выбросил старый кожаный портфель без ручки и сломанный кассетный магнитофон, а также приобретенный сразу после свадьбы чёрный, тяжёлый как камень дисковый телефонный аппарат. Благодаря избавлению от старых вещей свободное пространство в доме увеличилось едва ли не в пять раз, однако и после этого всех нас так и подмывало выбросить ещё что-нибудь в преддверии генеральной покраски дома.

Правда, керосиновый обогреватель и кассетный магнитофон можно было ещё починить, а телевизор работал, хотя изображение было далеко от идеала. В связи с этим у нас первоначально возникли кое-какие разногласия, но теперь никто уже не мог измыслить достаточно убедительного довода в пользу хранения старых вещей. С тех пор как в нашем доме появился господин Миками, мы прониклись единодушным пониманием того, что главной и безусловной причиной беспорядка является наша укоренившаяся привычка разбрасывать вещи и бесконечно хранить их.

В момент расставания с вещами мы не испытывали облегчения, у нас были лица правдоискателей, отринувших сострадание во имя высших моральных догм. В первую очередь это относилось к жене.

Выбросив дорогой керосиновый обогреватель, она довольно долго молча стояла у места сбора мусорных мешков под сакурой, печально глядя на чёрный металлический ящик, словно говоря себе, что он отнюдь ещё не умер. Затем её лицо приобрело сурово-решительное выражение, она что-то пробормотала себе под нос и резко отвернулась. У неё было такое выражение, будто она говорила обогревателю: «Вы жертвуете собой во имя великих принципов!»

Возможно, я выглядел точно так же, когда выбрасывал прослуживший нам почти двадцать лет древний телефонный аппарат. Диск его поворачивался с таким трудом, что саднило палец. Толстенный шнур был обмотан какой-то чёрной тканью. Трубка была огромная и тяжеленная, отверстия на микрофоне располагались торжественным кружком, и весь аппарат прямо-таки дышал достоинством. Он не располагал к легкомысленным разговорам, как эти новомодные легковесные коробки из пенополистирола. Даже на мусорнике под сакурой он выглядел солидно и величественно. Когда я уходил, мне в спину неслись хриплые голоса двадцатилетней давности: «Не выбрасывай, не выбрасывай!» Я просто кожей чувствовал, как испускают эти берущие за живое голоса чёрные дырочки микрофона.

В среду, в день сбора сгораемого мусора, Аканэ связала бечёвкой и выбросила хранившиеся со времён неполной средней школы тридцать томов её любимых комиксов-манга, то же самое сделала и Асаги, выбросив стопку, составлявшую около сорока любимых комиксов. Я поддался общему порыву и выбросил одним махом томов тридцать детективных и исторических романов. Вещи, от которых мы избавились во вторник и в среду, вполне сгодились бы для осеннего «блошиного рынка»: сейчас, выбрасывая всё эти вещи, мы понимали, что именно под таким предлогом множество лет хранили их в своем доме. И, избавляясь от них, мы словно по молчаливому сговору словно забыли слово «блошиный».

В понедельник чистка дома продолжилась. Жена начала выбрасывать отслужившие своё носильные вещи. В среду, кроме крупных вещей, она выбросила кое-что ещё. Она набила два полиэтиленовых пакета из супермаркета какими-то тряпками, по цвету похожими на старые кухонные полотенца, и тщательно завязала мешки. Поскольку она повернулась ко мне спиной, я не стал проявлять интереса к содержимому. По всей вероятности, это были её десятилетней давности штанишки, мои трусы, а также нижнее бельё её покойной матери.

Выбрасывая всё больше и больше вещей, мы словно соревновались друг с другом в этом благом деле, стремясь расширить пустое пространство, очистить и вылизать дом, готовясь к знаменательному дню покраски. В течение всего этого времени парни на мотоциклах не появились ни разу.

Суббота. Растения у окна, как по заказу, выпустили белоснежные цветы. Небо сияло синевой, будто его накрыли огромным куском целлофана василькового цвета. В это утро всё четверо так тщательно и обстоятельно почистили зубы, что весь дом наполнился запахом зубной пасты, старательно умылись. Лица у нас были торжественные, каждый прятал в уголках рта лёгкую улыбку. Атмосфера была такая, будто нам предстояло участвовать в обряде крещения.

Мне, Аканэ и Асаги нужно было пораньше закончить свои дела и к часу дня вернуться домой. Уходя из дома, мы ещё раз напомнили об этом друг другу – и вернулись домой к точно назначенному сроку.

Асаги вымыла селезня и струёй из шланга удалила с искусственного газона остатки птичьего помёта. Жена, Аканэ и я навели порядок на кухне и в гостиной. Хотя, вообще-то, жена уже сделала это, пока мы были на работе и на учебе. Время поджимало. Затем я, Аканэ и жена переоделись в спортивные костюмы, а Асаги надела джинсовый комбинезон. Мы вышли из дома и разложили у серой стены нашего жилища всё, что требовалось для покраски; прислонили к серой стене лестницу. Банки с белой краской выстроились рядком в ожидании, когда придёт время открывать крышки.

Когда соседский ребенок заиграл первые такты этюда Бургмюллера, в глубине аллеи сакур появилась фигура господина Миками. На нём было что-то белое, до колен. Звуки словно барабанили по белоснежной ткани. Жена даже дыхание затаила:

– Какая красота!..

Благородный муж внушает почтение, но не страх. Как и в ту памятную субботу во второй декаде сентября, когда я впервые увидел господина Миками, он был совершенно невозмутим. Звука шагов не было слышно. Но сейчас его фигура просто дышала достоинством. Возможно, потому что он был в белом. Белая одежда господина Миками дала толчок моему воображению: сейчас он казался мне не бывшим ветеринаром, а врачом в более широком смысле – кем-то вроде фантастического целителя, специалиста по очистке человеческого пространства.

Я точно не помню, кто первым протянул руку для рукопожатия – господин Миками или кто-то из нас, но могу определённо утверждать, что он обменялся рукопожатием с каждым из членов нашей семьи, ожидавших его у стены дома. При этом я удивился тому, насколько всё было естественно. Однако ещё больше меня удивило другое – рука господина Миками была холодна, как лед. Сегодня его глаза казались ещё синей, чем всегда. Ясный голос упруго отразился от стены и разнёсся по двору.

– Ну что, начнём?

Согласно плану, прежде всего нам предстояло очистить от пыли и грязи стены дома. К этому моменту мы с помощью палубной щетки, веника и мочалок уже удалили паутину, копоть и пыль на нижней части стен дома; таким образом, первый этап был завершен и готов к приемке. Но надпись «RUBBISH» всё равно проступала, хоть и не очень ярко, как пятна крови на бинте, несмотря на наши неоднократные попытки затереть её с помощью наждачной бумаги.

Господин Миками повернулся к Асаги, которая со щёткой в руке ожидала команды:

– Болты, соединяющие цементные плиты, проржавели. Для начала удалим ржавчину наждачной бумагой. Ржавчина может проступить через краску, и вид будет очень неопрятный. Там, где болты расположены высоко, чистить буду я сам…

Какая скрупулезность! Господин Миками и всё мы с энтузиазмом взялись за ржавчину на выступающих болтах. Только мы решили, что пришло время красить, как господин Миками остановил нас:

– Нужно прикрыть пленкой те места, которые красить не надо. Особенно внимательны будьте с оконными рамами и желобами. Окна нужно прикрыть газетами. Газеты следует постелить и на землю, прямо под стеной.

Закончив свои наставления, господин Миками подошел ко мне. Лицо у него светилось от радости.

Потирая длинные тонкие пальцы, господин Миками сказал:

– Вот что интересно. На те части, которые при покраске не должны быть закрашены – например, окно или водосточный желоб – накладывается малярная лента или специальное покрытие, и мастеровые называют это «заботой о здоровье» этих частей дома. Прямо как забота о здоровье человека, в таком же смысле слова.

– Мастеровые говорят, что именно от того, насколько аккуратна эта «забота о здоровье», то есть насколько чисты и не заляпаны окна и желоба, зависит качество покраски всего дома, – продолжил господин Миками и, закончив речь, отправился помогать Асаги, как раз в поте лица занимавшейся «заботой о здоровье».

В конце концов, подготовка к покрасочным работам была завершена. Господин Миками принялся излагать нам порядок последующих действий:

– С технической точки зрения правильнее было бы прежде заняться крышей. Но я намерен начать со стен. Мне хочется поскорей вместе с вами испытать восторг, который вы всё ощутите, увидев белоснежные стены.

Эти вступление произвело должный эффект. Асаги и жена, стоявшие с валиками в руках, дружно закивали. Они прямо сгорали от нетерпения.

Буквально зачаровав нас своими речами, господин Миками замер с таким выражением, словно хотел сказать – «Либо победа, либо поражение. Покраска – такое дело». Иными словами, уж лучше не красить совсем, чем оставить грязь или разводы. Таков был смысл сказанного господином Миками. Мы оцепенели от напряжения. А господин Миками, словно ожидавший именно такой реакции, продолжал:

– Новые щётки пускать в ход сразу нельзя. Многие волоски едва держатся и прилипнут к свежеокрашенной стене. Поэтому хорошенько потрите щетки руками, тогда слабые волоски выпадут сами. Можно воспользоваться наждачной бумагой.

Закончив монолог о щётках, господин Миками предупредил, что перед употреблением краску следует хорошенько размешать, обратную сторону водосточных желобов, углы и прочие труднодоступные места сначала следует прокрасить кистью с косым срезом. Предвидя последствия, господин Миками постарался объяснить нам технические условия успеха и сдержать наш пыл. Я много лет преподаю в школе искусство, но ещё не разработал эффективной тактики борьбы с постоянным перешептыванием и перешучиванием своих учеников, так что даже меня проняло от силы внушения господина Миками.

Тут голос господина Миками разительно переменился, став каким-то почти просветленным.

– Ну, начнём! Теперь будем красить, красить и красить!

Мы, как заведенные ключиком куклы, бодро приступили к работе.

Как только на серой стене появилась первая белая полоса от валика, мое лёгкое раздражение от нотаций господина Миками улетучилось; его сменила мысль о том, что эта сияющая полоса останется в моей памяти на всю жизнь. Белая краска источала запах, неуловимо напоминающий аромат брэнди. Мы словно опьянели от этого аромата.

Я попытался провести на стене вертикальную широкую белую полосу. Сначала рука как-то неудачно подвернулась, и полоса получилась неровной, с пробелами. Белоснежная линия на серой стене, к виду которой мы всё так привыкли, казалась форменным надругательством, в первый момент я даже как-то заколебался. Но тут же я осознал, насколько силен контраст белоснежной линии с тусклым серым цветом. Это просто потрясло меня. Серый цвет, окружавший со всех сторон белоснежную полосу, теперь казался мне досадной, уродливой помехой. Энергично орудуя валиком, я старался расширить зону белого цвета и поскорей сократить унылую серую поверхность. Державшая валик правая рука испытывала какую-то эйфорическую легкость. По-моему, господин Миками всё подмечал.

Обращаясь к дочери, он ласково сказал:

– Асаги-тян! Нарисуйте большую букву V. Да-да, первую букву слова VICTORY. Сначала по горизонтали, потом по вертикали. Тогда всё будет красиво.

Сам он в это время тщательно прокрашивал кистью с косым срезом стену за водосточным желобом. При этом он брался за самые трудные участки работы, оставив нам наиболее легкие и приятные. Белая зона всё расширялась, поэтому я чуть не пропустил перемену во внешности господина Миками. Он как-то незаметно надел белые перчатки, в тон краске.

Теперь он был весь в белом – белое облачение, белые перчатки… И краска тоже была белая. Щетка с косым срезом, направляемая рукой в белой перчатке, с какой-то нервозностью несколько раз прошлась по стене за водосточным желобом, словно стремясь продезинфицировать дом от каких-то ужасных болезнетворных микробов. Меня почему-то пробрал озноб, но светлый голос господина Миками придал мне сил:

– Аканэ-тян, вы испачкали краской нос!.. Оку-сан [7]7
  Обращение к хозяйке дома.


[Закрыть], постойте, постойте, не нужно брать на валик так много краски! А то потечет.

Покончив с желобом, господин Миками принялся за красные разводы от той хулиганской надписи. Стоя на лестнице, он начертал белой краской поверх надписи букву V – по горизонтали и по вертикали – и слово «RUBBISH» исчезло. Наконец-то! Всё случилось разочаровывающе просто. Так просто, что казалось, семь хулиганских букв по-прежнему просвечивают на стене.

Куда же они исчезли? Не проступят ли они через белую краску? А вдруг их опять напишут – уже не на серой, а на белой стене?

Я не успел даже произнести это вслух, как господин Миками ответил:

– Никаких надписей больше не будет! Я так думаю…

Зона белизны всё более расширялась, распространяя аромат бренди. Фигуру стоявшего на лестнице господина Миками в белом халате и в белых перчатках иногда окутывала какая-то белая дымка. Поскольку обращенная к дороге стена была уже почти целиком белой, то казалось, господин Миками исчез, растворился в этой самой белой стене.

Когда ярко-синее небо потемнело, мы уже покончили почти со всеми стенами. Всё шло согласно плану господина Миками.

На фоне тёмно-синего неба важно высился белый дом, от стен которого словно курился белый дымок и сладко пахло брэнди. Мы стояли в ряд у обращенной к дороге стены и смотрели вверх. Асаги в джинсах с перемазанным белой краской нагрудником и в очках с заляпанной белым оправой стояла рядом с женой, чье лицо тоже украшали белые пятна. Аканэ с белыми пятнами на носу и на лбу стояла, скрестив руки, и что-то бормотала. Дочь, похоже, устала. Она задрала подбородок и завела глаза. У неё, похоже, снова начался нервный тик.

– Вот это действительно белые стены!.. Конечно, не дворец, но…

Жена подхватила:

– Хорошо, что остановились на белом. Это всё-таки самый удачный цвет! Красиво, как во сне!

Тут в разговор вступил господин Миками:

– Завтра, завтра мы всё закончим! Добавим к белым стенам зеленую крышу. Станет ещё красивее.

С этими словами он снял перчатки и вновь обменялся рукопожатием с каждым из нас. От ужина он отказался и зашагал по аллее к себе домой. Мы провожали господина Миками взглядами до тех пор, пока его белая узкая спина не растворилась в синеве.

Усталость свалила нас очень рано. У меня промелькнуло опасение, что приедут те парни на мотоциклах, но они не появились и этой ночью.

10

Небо было как некая однородно-студенистая масса колокольчикового цвета. Небесная синева не растворялась и не сгущалась, продолжая сиять широкой прозрачной лентой. А внизу стоял белый свежевыкрашенный двухэтажный дом, словно нарисованный кисточкой в воздушном пространстве.

Мы выстроились на дороге и внимательно вглядывались в белоснежные стены нашего дома. Сейчас стены были гораздо белее, чем вчера вечером. Рядом с Асаги крутился селезень Кастро, на его перьях красных пятен уже не осталось. Его перья и стены дома сияли одинаковой белизной.

Нам оставалось покрасить крышу и стену, обращенную к кладовке. Сегодня утром всё внутри белых стен было тщательно прибрано, буквально вылизано. Пылесося пол, на котором и без того не было ни соринки, ни пылинки, я ощущал лёгкую прохладу, которую чувствуешь чисто вымытым голым телом. Что станет после того, как мы покрасим крышу и стену кладовки? Что нам останется делать после этого?

Начался урок игры на фортепиано. Опять та же «Искренность». Исполнитель никак не продвигается вперёд. Так же было и с Аканэ, когда она училась играть на пианино; в самом деле, очень трудно без паузы исполнить несколько повторяющихся восьмых. Нужно чтобы получалось легато – плавный переход одного звука в другой, а тут, словно из перекрученного шланга, вода то выливается, а то совсем не идет. Звуки тяжелые-претяжелые.

Пришёл господин Миками. Сегодня на нём был зелёный джемпер. Я понял и принял перемену в его одежде: в самом деле, на крыше трудно найти место, где можно было бы занять устойчивое положение, длинный халат только мешал бы; что же касается зелёного цвета джемпера, то он был выбран в цвет крыши. Каждый из нас по очереди протягивал руку и обменивался рукопожатием с господином Миками. На удивление крепко сжимая наши руки своими тонкими пальцами, он повторял:

– Сегодня работа завершается. Конец.

Было решено, что мы с Аканэ докрашиваем стену. Господин Миками займётся покраской наиболее опасной части – крыши, а жене и Асаги останется всё остальное, мелочи. Асаги закапризничала, потребовав, чтобы её пустили на крышу.

Господин Миками успокоил её:

– Хорошо, позволим Асаги-тян один раз, только один раз подняться наверх. Я сейчас шпателем очищу крышу от облупившейся старой краски и подготовлю её к покраске, потом позову Асаги. Я бы также позволил девочке сделать самый первый мазок.

Сообщив это Асаги, он обернулся ко мне и серьезно сказал, что проследит, чтобы с моей дочерью ничего не случилось на крыше.

С инструментами в левой руке господин Миками поднялся на крышу. Я и Аканэ направились к стене кладовки, которой не достигали солнечные лучи. С крыши доносился весёлый голос господина Миками:

– Ни в коем случае не забываем про «заботу о здоровье»! «Забота о здоровье», помните, прошу вас!

На стене дома, выходящей на кладовку, были три окна и две водосточных трубы. Нам и в самом деле следовало соблюдать осторожность, прикрывая соответствующие участки пленкой, чтобы не перемазать всё краской. Старые газеты кончились ещё вчера. Жена принесла три газеты – вчерашние и сегодняшние. Они были с толстыми рекламными вкладышами, этого должно хватить на всё предстоящие работы.

Господин Миками не бросал вниз соскобленные остатки старой краски. С помощью липкой ленты он старательно собирал отдельные кусочки старой краски в комочки, и только потом сбрасывал их с крыши, всякий раз предупреждая ожидавших внизу жену и Асаги: «Поберегись!» Асаги, поглядывая на крышу сквозь очки в красной оправе, резво бегала вдоль стены, принимая очередной брошенный комок. Вслед за ней бегал селезень. На сухое шарканье её кроссовок накладывалось шлепанье лап Кастро.

Звонкие крики: «Бросайте скорее!» – «Отличное попадание!» – «Мимо, жаль!» отражались от белой стены и уносились в синее небо.

А если бы не было господина Миками?.. Эта мысль пришла мне в голову во время оклеивания газетами окна в комнате жены на первом этаже. Что было бы тогда?

Когда я заглянул с улицы в окно комнаты жены, то увидел, что её личная комната неправдоподобно чисто прибрана, на циновках аккуратно поставлен туалетный столик с отполированным зеркалом и лежит дзабутон [8]8
  Плоская подушка для сидения на полу.


[Закрыть]без единого пятнышка, – словом, интерьер настолько преобразился, что можно было подумать, будто здесь живет другая, незнакомая мне женщина. Как мы сможем существовать дальше, если господин Миками вдруг исчезнет? Хорошо бы он ещё какое-то время приходил к нам в дом, по крайней мере, до тех пор, пока уборка дома и поддержание порядка не станут для нас нормой жизни. Я вдруг вспомнил слова господина Миками о том, что сегодня работе конец. Возможно, эта фраза предполагала не окончание покрасочных работ, а его решение больше не приходить к нам в дом.

Тут послышались голоса Асаги и господина Миками:

– Поймала, поймала, запросто!

– Здорово ловишь!

Селезень с кряканьем крутился рядом с дочерью.

Я приклеивал липкой лентой край газеты к оконным шпингалетам. Беречь здоровье, заботиться о нём – вот что важно. Аканэ прижимает пальцами края газет. Её тёплое дыхание касается моей щеки. Дочь что-то шепчет мне в ухо. Её голос, как тонкий волосок, щекочет мою барабанную перепонку:

– Тебе не кажется, что всё это ужасно?

О чём это она? Я надрываю липкую ленту.

– Ну… то, что тому парню срезало голову…

Да о чём она говорит? Я поднимаю глаза вверх – куда указывает задранный подбородок дочери. Кончик её круглого подбородка направлен почти в центр окна, которое мы оклеивали газетами. В одной из газет заметка на четыре столбца: «Смерть молодого байкера».

В статье говорилось, что поперёк дороги, по которой ехали мотоциклисты, была натянута проволока и что она буквально срезала голову одному из них.

Да что же это такое? Смерть, проволока, отсеченная голова… Мне показалось, что от всех этих слов повеяло сквозняком. Не всегда удается сразу понять связь между предметами и действиями. Аканэ негромко произнесла:

– Ужасно. В городке S. Это же совсем близко от нас…

Газета, которой мы заклеили окно комнаты жены, оказалась субботним вечерним выпуском, который мы из-за занятости покрасочными работами не успели прочитать. Глаза быстро заскользили по газетным строкам.

Трагедия произошла в небольшом городке, недалеко от нас, за четыре автобусных остановки или на соседней станции электрички. Глубокой ночью в пятницу на пути следования байкеров между деревьями в жилом квартале была натянута проволока. Тому, кто ехал впереди, буквально снесло голову, и он скончался на месте, ещё двое получили тяжелые увечья, и на реабилитацию потребуется несколько недель. Таково было содержание заметки.

Кроме слова «мотоцикл», в ней было такое словосочетание, как «банда байкеров». Я непроизвольно пытался отыскать в заметке слово RUBBISH, но не нашел. Автор заметки делал вывод: «Речь идёт о чьём-то сознательном преступлении». Может, это имеет какое-то отношение к нам?