Текст книги "Дорога к замку"

Автор книги: Дзюнъити Ватанабэ

Соавторы: Ясуси Иноуэ,Кэндзи Маруяма,Синъитьиро Накамура,Такако Такахаси,Дзиро Икусима,Оока Сёхэй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

На этом мысли о рыбалке иссякли, и я стал думать о будущем ребёнке. Надо же, уже третий. Не много ли? Многовато. Больше бы уже и не прокормить. Старшему пора в школу идти… Как бы денег поднакопить? Да нет, не получится. Вот если бы то дежурство выпадало раза по три в месяц. Со спецоплатой как‑нибудь перебились бы. Господи, о чем я думаю! Век бы того дежурства не видать… Ладно, хватит. Как‑нибудь все образуется.

Мои мысли опять вернулись к рыбалке.

Электронные часы выдали трель. Раздался свисток дежурного. Время прогулки. Кто‑то из заключённых громко зевнул, из ближней камеры донёсся звук удара тела о стену.

По следующему свистку охранники стали открывать двери. Я отворил камеры на своей половине второго яруса, встретившись с Хорибэ точно посередине. По третьему свистку из дверей вышли заключённые, одетые в летнюю форму, и стали строиться, повернувшись спиной к проходу.

Послышались окрики охранников:

– Не болтать! Не болтать!

– Я тебе плюну!

Новый свисток заглушил голоса, и начался личный досмотр. Заключённый опирался руками на дверь своей камеры, наклонившись вперёд. Летом эта процедура была особенно неприятна, поскольку запах потных тел прямо‑таки лип к рукам. Я увидел, как Хорибэ, ощупывая ноги того самого заключённого, что‑то тихо ему говорит. Тот смотрел прямо перед собой и никак на это не реагировал. Окончив досмотр, мы построили заключённых в затылок. Я встал впереди, Хорибэ – сзади, и в таком порядке мы спустились вниз по лестнице. Раньше, когда я становился к заключённым спиной, у меня, бывало, по спине бежали мурашки. Спустившись по лестнице, мы пропустили вперёд другое отделение и вышли на улицу следом за ним. Все как один прикрыли рукой глаза от слепящего солнца. Место для прогулки смертников в отличие от спортплощадки, где заключённые общего режима могли играть на траве в бейсбол и регби, представляло собой тесный дворик, окружённый стеной и разделённый на секторы. Посередине стояла наблюдательная вышка, откуда каждый был виден как на ладони. Сегодня на вышке дежурили мы с Хорибэ. Остальные охранники, запустив в каждый сектор по два смертника, закрыли зарешеченные двери снаружи. И, оставив нас с Хорибэ на посту, пошли отдыхать.

К бетонному полу вышки были прикреплены железные стулья, но нечего было и думать на них садиться – так раскалились они от солнца. Поправив фуражку, я стал вести наблюдение стоя. В отведённых им секторах заключённые отдыхали всяк по–своему. Одни, сняв рубаху и разлегшись на земле, стали загорать, другие – прыгать, третьи – делать гимнастические упражнения, которым обучают в армии. Сверху все это напоминало собачий питомник.

– Не разговаривать! – сердито рявкнул на кого‑то Хорибэ.

Разделённые перегородками, заключённые не видели друг друга и все разом посмотрели на нас, чтобы понять, на кого кричат. Однако они прекрасно знали, что, если они не станут разговаривать слишком громко, охранник поленится слезать с вышки и отпирать дверь в сектор, только чтобы заставить их замолчать. Поэтому, загорая, размахивая руками, подпрыгивая, они продолжали вполголоса переговариваться со своими напарниками.

– Ишь как прыгают! – сказал Хорибэ. – И жара им нипочём.

– Нервы успокаивает, когда двигаешься.

– Наверно.

– Точно. Вроде нашей рыбалки.

Наступив ногой на бетонную приступку, Хорибэ стал смотреть на того заключённого. Я спросил:

– Ты чего ему там говорил?

– Я‑то? Не приставай, мол, к молодым охранникам.

– Так и сказал?

– Ага, – кивнул Хорибэ, по–прежнему глядя на заключённого.

– Ты Накагаву имел в виду?

– Его, а кого же?

– А этот что?

– Да ничего… Состроил вот такую рожу, – и Хорибэ, выпятив челюсть, изобразил заключённого. А тот, закончив тем временем зарядку, прислонился к стене и, утирая ладонью пот с лица, время от времени поглядывал в нашу сторону.

– Ну и рожа! Прямо съесть готов.

– Да что он здесь может? Что он может? Только рожи корчить.

Заключённый по–прежнему смотрел на нас. Встретившись с ним взглядом, я отвернулся, но Хорибэ глаз не отвёл. Тогда тот, пригладив стриженый ёжик волос и стряхнув пот со лба, неторопливо двинулся в нашем направлении. Дойдя до решётки, он вцепился в неё руками и встал, не сводя с нас глаз. Хорибэ спустился к двери.

– Тебе чего? Проваливай!

– Не связывайся с ним, – сказал я.

– Ты что вылупился? – опять спросил Хорибэ. Остальные заключённые старались не смотреть в нашу сторону.

– А что, нельзя? – перехватив решётку поближе к Хорибэ, сказал заключённый.

– Скажи‑ка, этот подонок ещё разговаривает, – прошипел сдавленным от злости голосом Хорибэ.

– Сами вы подонки, – ответил заключённый. – Скольких вы уже вздёрнули, а? За меня‑то вам много заплатят? Ай–ай–ай, такая тяжёлая работа, а платят не густо.

– Хорибэ, перестань, ну его.

Хорибэ, сверля заключённого глазами, задвигал желваками. Потом потянулся было к висящей на поясе дубинке, но так и не вытащил её. Я снова окликнул его. Он взглянул на меня, повернулся к смертнику спиной и поднялся наверх. Заключённый ещё некоторое время смотрел на нас, потом медденно отошёл к противоположной стенке и сел на землю.

– Этим типом я займусь сам, – сказал Хорибэ. Его лицо было бледным от злости.

– Не злись. Все одно он первый на очереди.

– Кто сказал?

– Бригадир.

– А кто дежурит?

– Я.

– С кем?

– С ним.

– С кем "с ним"?

– Ну, с Накагавой.

– Его уже назначают?

– Надо ведь когда‑то начинать. Чем раньше, тем лучше.

– Это бригадир так сказал?

– Угу. Выпил тут как‑то и разговорился.

– Значит, точно.

– Я бы предпочёл с тобой, а не с Накагавой.

– А может, поменяешься со мной? У, паскуда. – Хорибэ опять поглядел на заключённого. Тот, сорвав травинку, покусывал её, высасывая сок.

– Не положено, – ответил я.

– Жаль.

Хорибэ вытер платком рукоять дубинки. Доносящийся издалека стрекот цикад сливался с шумом прибоя. Прозвенел звонок, оповещая о конце прогулки. Отдохнувшие охранники зашагали по песку в нашу сторону.

II

До казни того заключённого оставалось два дня. На свидание к нему никто не приходил, даже адвокат. Это было не совсем обычно.

Перед смертью все осуждённые сочиняют прощальные стихи и танка, но этот даже писать не умел.

Я, как обычно, стоял на своём посту, на втором этаже. Через полчаса заключённых должны были вести в баню, а потом моя смена кончалась. Напротив, сложив за спиной руки, неподвижно застыл Накагава. Сегодня было особенно жарко – даже не двигаясь, я весь обливался потом. Чтобы рубашка не прилипала к телу, я время от времени оттягивал ворот и дул себе за пазуху. Накагава, напряжённо вытянувшись, не делал ни одного движения. То и дело я поглядывал на дверь камеры того заключённого. Накагава, по–моему, тоже не сводил с неё глаз. На первом этаже кто‑то из охранников, гремя бутсами, прошёл по коридору, заглядывая в глазки камер. И заключённые, и охрана изнемогали от жары. Из какой‑то камеры послышался скрип кровати. Накагава шевельнулся, и мои мысли переключились на него.

Участвовать в проведении казни в паре с новичком мне было неохота. Каждый пустяк с ним может превратиться в целое ЧП. Это меня беспокоило. Ладно, ничего не попишешь, подумал я. Он ведь в первый раз. Неужели я когда-то был таким же? Да нет, я был поспокойней, так не трясся. Накагава тоже скоро разберётся, что к чему. А в чем, собственно, разберётся? В чем это таком я разобрался?.. Ни в чем я не разобрался. Просто привык, шкура задубела. И все-таки чем‑то я от Накагавы отличаюсь. Наверняка отличаюсь. Не может быть, чтобы я ничем не отличался от этого молокососа. Наверное, я все же понял нечто, что ему пока недоступно. Несомненно… Да что это со мной? Не все ли равно. Наплевать… Так или иначе, надо взять его с собой на рыбалку. Самое лучшее средство от нервов. Решено, берём Накагаву с собой.

Я стал прикидывать, что нужно будет завтра взять с собой – крючки, наживку, удочки и все такое. Время пролетело незаметно.

Прозвучал звонок, потом два длинных свистка. Охранники поправили форму и подтянулись. В камерах зашевелились заключённые. Накагава отправился вниз за банными принадлежностями. Я прошёлся вдоль по галерее мимо своих камер проверить, все ли встали. Тот заключённый сидел неподвижно, но не спал – обжёг меня злобным взглядом.

Раздался ещё один свисток. Охранники, загремев ключами, открыли двери камер. Стало шумно. Заключённые высыпали в коридор. Я закрыл двери, Накагава раздал всем банные принадлежности. Потом мы приступили к личному досмотру – Накагава с одного конца, я – с другого. Подумав, что не стоит оставлять того типа Накагаве, я заторопился, но все‑таки опоздал – молодой охранник уже ощупывал заключённого под мышками. У меня возникло недоброе предчувствие.

Голубой пакет с банными принадлежностями, описав дугу, упал вниз, из него выскочил кусок дешёвого мыла и заскользил по полу – прямо под ноги вошедшему в коридор бригадиру. Тот взглянул наверх, рванул из нагрудного кармана свисток и, пронзительно свистя, бросился к кнопке сигнала тревоги, однако нажимать на неё не спешил.

Накагава, упав на одно колено, вцепился руками в перила, а заключённый с размаху бил его ногой в живот.

– Ни с места! Всем стоять смирно!

Охранники выхватили дубинки и согнали заключённых в кучу.

– Кто тронется с места, буду стрелять!

Бригадир встал у выхода с револьвером в руке, держа палец на спусковом крючке – как на тренировке.

Растолкав заключённых, я бросился вперёд по узкому проходу. Тот тип уже ухватился за кобуру Накагавы. Взмахнув дубинкой, я обрушил удар на его подставленный затылок. Мне отдало в плечо, и заключённый рухнул поверх Накагавы. Я хотел врезать ему ещё разок, но это было уже ни к чему – он лежал, запрокинув голову, и подёргивал ногами, как заведённый. Накагава спихнул его и, держась руками за живот, поднялся.

– Надень на него наручники, – сказал я, чтобы привести Накагаву в чувство. Но он застыл на месте с остановившимся взглядом; лицо у него подрагивало. Я наклонился над лежащим ничком заключённым, заломил ему руки за спину и защёлкнул наручники сам.

– Всем возвращаться в камеры. Баня отменяется, – объявил бригадир, пряча револьвер в кобуру. Охранники поспешно загнали заключённых в камеры и заперли двери. Недовольно шумя, осуждённые прильнули к смотровым окошечкам, желая узнать, что будет дальше. Охранники встали по местам, а бригадир поднялся по лестнице к нам.

– Все в порядке? Ты цел? – спросил он у Накагавы. Тот, глядя под ноги, кивнул. Наверное, боялся, что расплачется, если раскроет рот. Колени у него тряслись, и дрожь передавалась всему телу.

– Все нормально, – ответил я за него и положил руку ему на плечо, но Накагава вдруг отпрянул. Я мысленно присвистнул и внимательно посмотрел ему в лицо. Изо рта у него струйками стекала кровь.

– Ас этим что делать? – спросил я у бригадира, взявшись за наручники заключённого, уже пришедшего в себя.

– В кабинет для допросов. Ну и кретин! Думает отсрочку себе заработать.

– А помните, одному как‑то раз это удалось, – сказал я.

– Помню, помню. Но ведь тот получил ранение. Да и отсрочка‑то была на три дня. А этот целёхонек. Накагава, ты тоже с нами.

Бригадир спустился вниз.

Я подтолкнул заключённого в спину, и мы пошли вниз по лестнице. Накагава, немного помешкав, двинулся следом. Тут зазвенел звонок, и дневная смена кончилась. На выходе мы столкнулись с Хорибэ, который сегодня дежурил в паре с другим охранником.

– Что стряслось? – спросил он, быстро оглядев нас троих.

– Да вот этот разбуянился.

– С чего это? – Хорибэ попытался заглянуть заключённому в лицо, но тот упорно не поднимал головы.

– На Накагаву набросился, – сказал я.

– Почему?

– Откуда я знаю!

– Ты в порядке? – спросил Хорибэ у Накагавы.

– Все нормально, – ответил я за него.

– Ну–ну. А как с рыбалкой?

– Идём. Гляди не опаздывай, как тогда.

– Не бойся, встану вовремя.

– Ну пока, до завтра, надо ещё этого отвести. Попрощавшись с Хорибэ, я взял заключённого за локоть и вывел его в коридор. Потом оглянулся: Хорибэ замахнулся кулаком вслед осуждённому и беззвучно засмеялся.

Мы втроём прошли по коридору в узкий бетонированный тамбур, а оттуда в кабинет, напоминавший складское помещение. Я тут бывал столько раз, что и счёт потерял.

Из‑за отсутствия окон воздух в кабинете был спёртый. Ножки деревянного стола и стула наглухо крепились к бетонному полу. На этот единственный стул я и посадил нашего подопечного. Он, очевидно, ещё не оправился от удара и двигался как во сне. Мы стали молча ждать, обливаясь потом. Временами Накагава, словно спохватываясь, шумно вздыхал.

Где‑то далеко прозвучал свисток. Похоже, заключённых все‑таки повели в баню. Потом в коридоре раздался звук шагов, дверь отворилась, и вошли бригадир и узколицый чиновник, державший в руке какие‑то бумаги. Чиновник был в светлом пиджаке, с аккуратно повязанным галстуком пепельного цвета. Я его никогда раньше не видел.

Бригадир представил ему нас с Накагавой и, бегло оглядев кабинет, вышел, но тут же вернулся, неся ещё один стул, который предложил чиновнику. Тот сел было, но потом поднялся и перенёс стул поближе к заключённому.

– Итак, что произошло? – спросил чиновник, обращаясь к Накагаве.

– Он… меня ударил… ни с того ни с сего…

– Почему?

– Может, ты ему что‑то такое сказал?

– Да нет…

– Так, не говорил… Значит, что‑нибудь ему сделал?

– Ничего.

– Никакой провокации не было?

– Никак нет.

– Твоя фамилия, кажется, Сасаки? – обратился ко мне чиновник, вертя в руках карандаш.

– Так точно.

– Все было, как говорит Накагава?

– Так точно.

– А утихомирил его ты?

– Я был ближе всех.

– И каким образом ты это сделал?

– Дубинкой.

– Ударил его дубинкой?

– Так точно.

– Куда?

– Вот сюда. – Я похлопал себя ладонью по затылку. Чиновник, приподнявшись, посмотрел на опущенную голову заключённого. Стриженые волосы на затылке были примяты, но крови не было.

– Так, травмы нет. Он пытался завладеть оружием? Для побега или с какой‑либо иной целью? – спросил чиновник, скользя шариковой ручкой по бумаге, под которую была подложена копирка. Бригадир покачал головой, давая мне знак ответить отрицательно. Чиновник этого не видел.

– Нет, не пытался, – твёрдо ответил я и взглянул на правый бок Накагавы: из расстёгнутой кобуры виднелась рукоятка пистолета. Чиновник тоже заметил это, но ничего не сказал.

Вдруг заключённый вскинул голову, привстал и закричал, обращаясь к чиновнику:

– Врут они! Я бежать хотел! И пистолет пытался выхватить. Вы что, суки, задумали? Вздёрнуть меня торопитесь?

Я схватил его за плечо и усадил на место.

– Тебя пока не спрашивают, – спокойно ответил чиновник. Заключённый злобно глянул на него, стряхнул мою руку с плеча и судорожно вздохнул.

– Значит, никакой конкретной цели он не преследовал, так?

– Так точно, – ответил бригадир из‑за спины чиновника.

– У Накагавы есть травмы?

– Пустяки.

– Ладно, подпишитесь вот здесь.

Чиновник протянул нам исписанный лист бумаги. Мы трое приложили к нему свои печатки.

– Можете идти, – сказал чиновник мне и Накагаве и подложил копирку под новый лист бумаги. Мы вышли из комнаты. Проходя по коридору, мы услышали, как заключённый что‑то завопил. Потом стало тихо.

В комнате охранников никого не было, только вентилятор медленно крутил свои лопасти под потолком. Накагава подошёл к дивану и молча сел. Я снял фуражку, убрал оружие в шкаф и, подойдя к окну, широко раздвинул шторы. Солнце клонилось к закату.

– Ничего, бывает, – сказал я, глядя в окно. Потом, стараясь не смотреть на Накагаву, подошёл к своему столу, вытащил из ящика непочатую пачку сигарет и закурил. От дыма слегка закружилась голова. – Хочешь? – Я протянул пачку Накагаве. Он чуть приподнял голову, взял сигарету и, опять уставившись вниз, стал жадно затягиваться. Пепел сыпался на пол. Я достал ещё одну для себя. – Не расстраивайся, – сказал я. – Вот сходим на рыбалку, и все забудется.

Накагава, не ответив, бросил окурок в пепельницу и быстро встал. Потом порывисто снял портупею, запер шкаф и направился к двери.

– Эй, завтра на рыбалку, не забудь, – сказал я ему вслед.

– …До свидания.

Дверь захлопнулась. Слегка шаркающие шаги Накагавы затихли вдали. Я тоже направился было к двери, но, передумав, вернулся на диван и не спеша докурил вторую сигарету.

Предвечернее затишье кончилось, задул ветерок. Я посмотрел на часы, выключил вентилятор и вышел из комнаты. Когда я шёл по спортплощадке, солнце уже садилось, закат полыхал в полнеба. По ту сторону газона чернела чья‑то фигура, но тут же скрылась за деревьями. Кажется, это был Накагава.

Луч прожектора медленно делал круги, и огромное световое пятно обшаривало насыпи и деревья.

Возле ворот стояло несколько грузовиков, гружённых стульями и столами, которые заключённые изготовляли в мастерских.

Когда я подошёл к дому, навстречу выскочили сыновья и повисли у меня на руках.

– Добрый вечер, – крикнула жена из кухни. Дети схватили мою фуражку и понеслись прочь. Я прошёл на кухню, умылся, разделся, обтёрся водой до пояса и надел халат.

– Милый, ты что, обещал детям взять их на море? – спросила жена за ужином.

– Угу.

– Но ведь сейчас нельзя.

– Почему?

– Волны ещё большие. Опасно.

– Ничего. Я знаю тихое место.

Я выпил залпом бутылку пива.

– Нет, правда не опасно?

– Ничего.

– Ну и когда ты думаешь? – спросила жена.

– Завтра, завтра! – закричали дети, разбрасывая рис из тарелок.

– Завтра не получится. На рыбалку иду.

– Опять? Ты же совсем недавно ходил.

– Да, опять.

– Неужели это так интересно?

– Конечно. Кто сам не ловил, не поймёт, – сказал я. – Приготовь мне еды на двоих.

– Почему на двоих?

– Накагава тоже идёт.

– Это который новенький?

– Да.

– Он же молодой, ему, наверно, неинтересно.

– Это я его пригласил.

– Зачем?

– Так просто.

– Ну, а на море когда? – спросила жена, как только, закончив ужинать, дети отвернулись к телевизору.

– Не знаю. Может, во вторник, – ответил я громко, чтобы они слышали. – У меня отгул, – пояснил я жене.

– Значит, в понедельник?..

– Ага.

– И кто на этот раз?

– Да кто‑то там, не знаю.

Дети, лёжа на татами, изображали, что они плавают в море.

Поздно ночью я проснулся от шума голосов. Жена громко разговаривала с кем‑то в прихожей. Я откинул сетку, встал и накинул халат. Второй голос принадлежал мужчине.

Я вышел в прихожую. Там сидел Накагава, сильно пьяный.

Жена, увидев меня, вздохнула с облегчением:

– Хочет тебя видеть, и ни в какую.

– A–а, Сасаки–сан. Я ухожу.

Лицо и шея Накагавы были багрово–красными.

– Куда? – спросил я.

– Как куда? Неужто непонятно? С этой злосчастной работы, будь она проклята.

В прихожей разило перегаром.

– Проходи в комнату, – сказал я, – и не шуми, дети спят.

Обхватив Накагаву за плечи, я помог ему подняться, а жена сняла с него туфли. Оглянувшись назад, я увидел две головёнки, две пары глаз, сосредоточенно наблюдающие, как я волоку Накагаву в комнату. Жена, всплеснув руками, бросилась снова укладывать детей в постель.

– Ладно, ничего страшного. Эй, воды принеси, – сказал я ей вслед. Она принесла из кухни полный стакан. Накагава залпом выпил воду и, поперхнувшись, рванул ворот рубашки.

– Не под силу мне это.

– Что "это"?

– Не могу убивать людей.

– Тише, – сказал я ему. – Это они убийцы, а не мы.

– И вам, Сасаки–сан, этого достаточно? И вы ничего не чувствуете?

– Почему не чувствую? Чувствую.

– Так почему не уходите с этой работы?

– Лёгких работ не бывает.

– Не–ет, просто вам все равно. Вам это нравится.

– Что тут может нравиться? – Я начал злиться.

– Значит, просто я не гожусь. Слишком слаб, наверно. Трус я.

– Да ничего подобного.

– Нет, я трус.

– Ты когда поступал на работу, директор тюрьмы с тобой беседовал?

– Беседовал. Он все верно говорил, все правильно. Мне это было понятно. "Святая обязанность, которую кому‑то надо выполнять", и все такое… Да только не могу я. Нет моих сил.

– Ты просто пьян. Иди домой и ложись спать.

Я обнял Накагаву за плечи и заглянул ему в лицо. Он плакал, по–детски всхлипывая, и на пол падали крупные слезы. Потом он что‑то пробормотал и разрыдался в голос.

– Слушай, Накагава, – сказал я ему. – Поменяйся в понедельник с Хорибэ. Я скажу бригадиру.

– Но… – Накагава поднял налитые кровью глаза.

– Ничего, не думай о будущем. Пропусти этот раз.

– Но… когда‑нибудь ведь все‑таки…

– Если тебе совсем невмоготу, потом ещё раз это обсудим. А сейчас иди спать.

Вытирая опухшие от слез глаза, Накагава поднялся. Его лицо было мертвенно–бледным. В прихожей он чуть не упал.

– Не забудь про завтрашнюю рыбалку, – сказал я.

– Там и поговорим.

Обувшись, Накагава открыл дверь и вышел на улицу. В небе светила луна.

– Всего хорошего, – сказала жена и закрыла дверь. Слышно было, как Накагаву вырвало за порогом.

– Может, ты его проводишь? – спросила жена.

– Ничего, дойдёт.

– О чем вы говорили?

– Да ничего серьёзного.

– Да, – сказала жена. – Наверное, ему действительно лучше сходить на рыбалку.

– Кому?

– Да Накагаве.

– Это точно. Не забудь приготовить для него еду.

– Хорошо.

Звук шагов Накагавы затих вдали. Сегодня он шаркал ногами больше обычного.

Жена повернула в двери ключ. Я взял в комнате стакан, из которого пил Накагава, отнёс его на кухню и сполоснул под сильной струёй воды.

III

На следующее утро за мной зашли Накагава и Хорибэ, и мы втроём отправились на рыбалку. Накагава был бледен с похмелья. Я не стал ничего говорить Хорибэ о вчерашнем.

Кроме рыболовных принадлежностей и завтрака, Хорибэ прихватил с собой пол–ящика пива в бумажной сумке.

Под жаркими лучами солнца мы дошли до остановки и сели в автобус.

Пассажиров было много, но почти все они вышли сразу за городом, и в салоне остались только мы да старуха с ребёнком, сидевшим в бамбуковой корзине у неё за спиной. Ребёнок все время вертел головой, глядя то на нас, то в окно.

Кондуктор открыл все окна, и по салону разгуливал лёгкий ветерок. Автобус переехал через большой мост и стал двигаться вдоль излучины реки.

Мы вышли на конечной остановке – маленькой круглой площадке, окружённой зарослями бамбука. Автобус развернулся и, подняв облако пыли, поехал в обратном направлении.

Солнце стояло ещё невысоко, и с окрестных холмов доносилось пение птиц. Следом за Хорибэ по дорожке, прорубленной в зарослях бамбука, мы поднялись на холм, у подножия которого журчала речка. Мы спустились вниз и пошли по тропинке вдоль берега. Наши рубашки уже успели насквозь промокнуть от пота.

Мы вышли на наше обычное место. Здесь, в тени большого тополя, меж камней росла высокая трава. Там, где мы всегда сидели с Хорибэ, трава была примята, валялись окурки и пустые консервные банки.

– Вот тут мы всегда ловим, – сказал я Накагаве.

– Да? – Накагава достал платок, вытер пот со лба и посмотрел на голубую гладь реки.

– Пойдём повыше, – предложил Хорибэ, и мы двинулись дальше. Тропинка кончилась. Крутые склоны холмов спускались к самой воде, тут и там росли сосны и криптомерии. Трава доходила нам до пояса, кое–где в ней краснела земляника. Я сорвал одну ягоду и раздавил её, пальцы покраснели от сока и пропитались сладковатым ароматом. Хорибэ шёл впереди, и каждый раз, когда он спотыкался о какой-нибудь корень, у него в сумке звякали бутылки.

В самом узком месте течение разбивалось о каменистый перекат. Большой камень с ровной поверхностью перекрывал реку почти до самой середины. На нем мы и решили обосноваться. Захватив с собой удочки и еду, мы забрались наверх. Утёс раскалился от солнца. Я то и дело снимал соломенную шляпу и вытирал пот. Хорибэ открыл всем по бутылке пива, и мы выпили, но пиво было тёплым и противным. Остальные бутылки Хорибэ связал леской и опустил охлаждаться в воду.

– Рыба есть? – спросил я.

– Есть. Гляди! – подавшись вперёд, сказал Хорибэ. В голубоватой тени под скалой кругами ходила стайка кижучей. Каждый раз, когда головной менял направление, остальные сворачивали за ним, посверкивая серебристой чешуёй. А на глубине неподвижно стояло несколько крупных рыб.

– Вроде гольцы, – сказал Хорибэ, разворачивая завтрак.

– Не может быть!

– Точно.

– Здоровенные. На мушку не возьмёшь.

– Не–е, не возьмёшь, – согласился Хорибэ.

Подальше, на пенистой быстрине, играли ельцы. Хорибэ развернул свой свёрток с завтраком и взял в руки удочку.

– Не торопись, – сказал я ему. – Потом поедим.

– Давай удить и есть одновременно.

Я вынул из сумки два свёртка и протянул один Накагаве.

– Спасибо.

– Ешь, ешь. Ты же неженатый.

Накагава взял рисовый колобок. Я тоже стал есть. Хорибэ то сажал наживку на крючок, то закусывал, время от времени весело покрикивая.

– Эй, потише! Рыбу распугаешь.

– Ничего, как разбежится, так и вернётся.

– Как наши подопечные из тюрьмы, – сказал я.

– Ну, наши‑то как раз не возвращаются.

В ответ на эту шутку Накагава криво улыбнулся.

Мы расселись кто где хотел и закинули удочки. Сидеть на камне было жарко, но речная прохлада и плеск воды все же приносили облегчение.

Я поставил банку с червями в тень и стал следить за поплавком. Прицепленный на крючок червяк шевелился в воде красной точкой, и кижучи собрались вокруг него.

Первым маленького кижуча поймал Накагава. Он неловко вытащил крючок, разорвав рыбе рот. Хорибэ бросил кижуча в ведёрко, которое поставил в неглубокую лужу.

– Ну как, интересно? – спросил он у Накагавы.

– Да.

– Теперь лови покрупнее, – сказал я ему.

Я поднял удочку и забросил крючок подальше, на глубину. Стоявшие неподвижно рыбы бросились врассыпную от поплавка, потом осторожно стали приближаться. Одна схватила червя, белый поплавок задёргался, потом вдруг пошёл вниз, и леска натянулась. Рыба пыталась освободиться от крючка, остальные быстро уплыли. Убедившись, что крючок сидит крепко, я медленно подвёл рыбу поближе и, дав ей выдохнуться, подцепил сачком. Кижуч был сантиметров на двадцать, он трепыхался у меня в руке, оставляя на ладони серебристые чешуйки. Хорибэ подал мне ведёрко, и я бросил туда свою добычу. Моя рыба была гораздо крупнее той, которую поймал Накагава.

– Ничего рыбеха, – сказал Хорибэ.

– Да, большая, – согласился Накагава.

– Угу.

Мы молча смотрели на кижучей. Тот, что поменьше, лежал брюхом кверху, шевеля разорванным ртом, потом медленно перевернулся.

За час мы поймали штук тридцать и заполнили ведёрко доверху. Потом клёв почти прекратился.

– Давайте пивка попьём, – предложил я.

– Давай.

Хорибэ осторожно, стараясь не разбить о камни, вытянул из воды бутылки. Пиво было холодным, и мы быстро его выпили.

– Слушай, Хорибэ, – сказал я.

– Чего?

– Завтра я дежурю.

– Знаю. Очередь того психа.

– Да, его.

– Значит, не удалось ему оттянуть.

– Не удалось. Если б каждый так пытался, нам бы житья не стало.

– Ну и чего?

– Ты не поменяешься с Накагавой?

Посмотрев на меня, Хорибэ перевёл взгляд на Накагаву. Тот сосредоточенно изучал свой голубой поплавок. Из рощи, расположенной выше по течению, доносился крик кукушки.

Хорибэ вдруг рассмеялся.

– Не бери в голову, – сказал он Накагаве, – смотри на это дело просто, как на рыбалку.

Накагава поднялся.

– Ты куда?

– Пойду искупаюсь.

Он поспешно спрыгнул со скалы и побежал вверх по течению. Хорибэ опять засмеялся.

– Не смейся.

– Да смешно ведь.

– Чего тебе смешно?

– Черт его знает, сам не пойму.

– Вот и не смейся. Видишь, он психует.

– Ладно, не буду. Что‑нибудь ещё с тех пор стряслось? – спросил он, пытаясь подавить смех. Я рассказал ему, как Накагава напился и приходил ко мне домой.

– Ну, это ещё не причина, чтобы его подменять, – сказал Хорибэ, швырнув пустую бутылку через реку. Бутылка, не долетев до берега, со всплеском упала в воду, и быстрое течение унесло её прочь.

– Он говорит, что уволится, – сказал я.

– Накагава? Он это всерьёз?

– Похоже на то.

– Хм, а что скажет бригадир?

– Ну, можно ему объяснить, что, мол, у охранника личные счёты с заключёнными или что‑нибудь в этом роде.

– Это верно, – согласился Хорибэ, – но бригадир все равно может заставить его отдежурить.

– Зачем?

– А чтобы раз и навсегда избавить от мандража.

– М–да, это возможно.

Отойдя от нас подальше, Накагава нырнул с берега в тихую заводь. Испуганные трясогузки, стуча хвостами по воде, пронеслись над поверхностью реки.

– Ну и тип, – сказал Хорибэ, – хлопот с ним не оберёшься.

– Это точно. Но ты все‑таки подмени его завтра. Он скоро возьмёт себя в руки.

– Ну да, скоро.

– Не язви.

– Ладно, понял. Подменю, – сказал Хорибэ и швырнул бутылку в стайку кижучей. Они тут же исчезли. Я громко позвал Накагаву. Крик кукушки оборвался. Накагава вылез из воды и, поддерживая плавки, побежал к нам по песку.

– Он тебя подменит, – крикнул я Накагаве со скалы.

– Да? Спасибо.

– Да ладно, – сказал я. – В следующий раз пойдёшь сам.

– Хорошо.

Накагава забросил на скалу одежду, залез сам и уселся на камень в одних плавках. Капли воды стекали с его тела и тут же высыхали.

– Слушай, Накагава, – сказал Хорибэ, – ты задумывался когда‑нибудь, что это за публика?

– …Убийцы.

– Вот именно. Мы ведь тех, кто не виноват, не наказываем. А эти убивают людей, че–ло–ве–ков, понял? Живых людей. Ты был когда‑нибудь на месте убийства?

– Нет…

– Брось, Хорибэ, – сказал я. – У каждого бывает хреновое настроение.

– Конечно, бывает. Работа у нас такая. Ты учти, что этот, завтрашний, даже ребёнка не пожалел. Взял за ноги да и выбросил со второго этажа на бетонную мостовую. Ребёнка, понял?

– Они не люди, – сказал я. – Только выглядят как люди. Вот, например, когда пускают в серийное производство какой‑нибудь сложный агрегат, в отдельных экземплярах обязательно будет брак. Что с такими делают? Выбраковывают и выбрасывают. То же и с людьми. Брак никому не нужен.

Накагава открыл рот и хотел что‑то сказать, но промолчал.

– И хватит об этом, – добавил я, чувствуя, что не в меру разболтался.

– Так или иначе, завтра подежурю я, – сказал Хорибэ.

– Ещё будем удить?

– Давай.

– Послушайте… – начал Накагава, но Хорибэ прервал его:

– Все, поговорили.

До захода солнца мы наловили ещё несколько десятков рыб. Тех, что покрупнее, мы потрошили, промывали и нанизывали сквозь жабры на бамбуковый прут.

К остановке мы подошли, как раз чтобы успеть на последний автобус.

IV

Понедельник. Тучи с утра заволокли небо. Похоже, собирался дождь.

Когда я проснулся, завтрак уже был готов. Дети ещё спали. Я вспомнил, что за ночь несколько раз просыпался. Перед таким дежурством это со мной бывало всегда.

Я пошёл на кухню умываться и бриться. Пальцы пропахли рыбой, и сколько я их ни мыл, запах не отставал.

Жена дала мне свежевыстиранные брюки и рубашку.

– Дождь будет, – сказала она, когда я сел завтракать.

– Угу.

– Ты чего?

– Ничего.

– А почему такой мрачный?

– Такой же, как всегда.

– Устал на рыбалке?

– Нет, я хорошо выспался.

– Поешь ещё немного.

– Нет, хватит. Дай чаю.

– Пойдёшь завтра?

– Куда?

– На море.

– А, пойду.

– Правда?

– Я же обещал.

– Я, пожалуй, дома останусь.