Текст книги "Насмешница"

Автор книги: Джулия Тиммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

4

Отец не пристает ко мне с расспросами, но и накануне вечером и сегодня утром все поглядывает на меня настороженно и с плохо скрытым сочувствием. Я тайком злюсь – на всех и вся, потому что ненавижу быть предметом жалости, и поэтому хожу мрачная и больше помалкиваю. Молчит и папа.

О работе не думается. Все мои мысли, как я ни стараюсь сосредоточиться на чем-то другом, о нашей с Терри истории, о его Мишель и о том, придется ли мне после нашей случайной и крайне неприятной встречи ехать на праздник к деду. Может, приглашение само собой аннулировалось? Надеюсь, Терри понимает, что теперь мне тем более не захочется прикидываться его женой. Так было бы лучше, без устали твержу я в рассуждениях с самой собой. Гораздо лучше…

Столкновение в ресторане повлекло за собой и последствия иного рода. Если прежде я лишь раздумывала, стоит ли мне менять работу, то теперь вдруг буквально возгорелась желанием найти более денежное место. Поэтому на следующий же день принялась активно просматривать объявления о вакансиях и рассылать резюме. Сегодня под вечер мне позвонили из одного салона красоты – там требуется администратор. Завтра перед работой съезжу на собеседование.

Возьмут ли меня или нет, я стараюсь пока не гадать. Единственное, что необходимо сделать, это явиться туда во всей красе. Нет, разумеется не нужно выряжаться или вычурно краситься, но непременно стоит привести в порядок ногти, аккуратно уложить волосы и идеально выгладить одежду. Мысли о поездке в салон спасают от уже привычной хандры.

После работы снова ужинаю с Джимми. Мы не виделись несколько дней, а сегодня мне уже неудобно опять отказывать ему. Да и, если честно, хочется поделиться с ним некоторыми новостями.

– Сегодня я совсем ненадолго, – предупреждаю я его, садясь напротив в итальянском ресторанчике, что расположен в двух кварталах от моего дома. – Завтра нелегкий день. – Поеживаюсь в волнительном предвкушении собеседования.

– Тебя производят в директоры? – спрашивает Джимми, слегка прищуриваясь.

Смеюсь.

– Меня вот-вот разжалуют в уборщицы.

– За какие такие заслуги? – интересуется Джимми.

Качаю головой. Этим-то я и хотела с ним поделиться. Почему именно с ним? Даже не знаю. Он все это время со мной рядом, лишнего не спрашивает, со своими чувствами особенно не пристает. Порой мне даже жаль, что я не могу на них ответить. Впрочем, кто знает, какие перемены принесет завтрашний день?

– Только представь себе: одна читательница какое-то время назад взяла у нас шесть книг, а на прошлой неделе три из них сдала. Я поставила отметки только напротив двух и, когда она пришла опять сегодня, спрашиваю у нее: где, мол, «Бегом с ножницами»? Та выпучивает глаза. Как это где? Я говорю: у меня отмечено, что вы сдали всего две книжки. Читательница поднимает страшный шум, бросает мне на стол остальные книги и куда-то мчится. Я тем временем проверяю – «Бегом с ножницами» стоит себе на полочке. Мчусь к директору, объясняю, что допустила такую-то ошибку. Слава богу, он сегодня в приподнятом настроении – завтра его последний рабочий день, а через неделю он отчаливает в Огайо. Будет на пару с женой разводить свиней. Он говорит: принеси извинения и чем-нибудь их умасли. Разреши на этот раз взять больше книг или продли срок. А сам тут же куда-то уезжает. Мне безумно стыдно.

– Уже выбрали? – спрашивает нежным голоском бесшумно приблизившаяся девушка-официантка.

Я все это время крутила меню в руках и даже не открывала его.

– Ризотто, пожалуйста.

– Лазанью, – просит Джимми. – И чем все закончилось? – спрашивает он, когда официантка уходит.

Я машинально озираюсь по сторонам, проверяя, нет ли где-нибудь поблизости Терри и его Мишель. Умом я понимаю, что это глупо. Наткнуться на человека повторно всего лишь за одну неделю в столь огромном городе почти невозможно. Но сердце не переубедить.

– Закончилось все тем, что читательница примчалась с пожилой матерью. Та с ходу набросилась на меня и добрых десять минут высказывала, что она думает обо мне, о нашем начальстве, о библиотеке в целом и о безалаберности, которая в нынешние времена процветает куда ни ткнись.

Джимми смеется.

– А ты что?

Пожимаю плечами.

– Мне пришлось потерпеть. Сидела и слушала ее с самым что ни на есть покорным видом. Потом все сделала так, как посоветовал директор.

– И?

– И вроде бы все уладила. – Тяжело вздыхаю. – Вот что значит сидеть на работе, а думать совсем о другом.

Джимми с минуту смотрит на меня так, будто хочет задать вопрос, но не знает, понравится ли мне это. Потом осторожно интересуется:

– И о чем же ты думала?

Слегка краснею.

– Да так, ни о чем. Замечталась, расслабилась. Наверное, следовало как-нибудь меня наказать, чтобы впредь неповадно было. Но мне повезло.

Джимми медленно кивает и поджимает губы.

– Надо будет и мне как-нибудь к вам заглянуть, – произносит он явно для того, чтобы не молчать. – Давно хотел почитать Берроуза.

– Поторопись, – с таинственным видом произношу я. – А то, если затянешь, меня там, может, уже и не будет.

Джимми сдвигает брови.

– Это еще почему? Ты же говоришь, что все уладила?

Наклоняюсь низко над столом и заговорщически шепчу:

– Это пока секрет.

Джимми мгновение-другое озадаченно смотрит на меня, потом вдруг, будто обо всем догадываясь, понимающе кивает, и я замечаю мелькающую в его взгляде любовь, исполненную веры и преданности.

С порога рассказываю отцу обо всех своих новостях. Он внимательно слушает, то и дело поглядывая на меня поверх очков, съехавших на кончик носа.

Открываем интернет-сайт салона, в которой завтра меня ждут на собеседование, и тщательно ее изучаем.

– СПА-процедуры, массаж, солярий, маникюр, педикюр, – перечисляет отец, потирая висок. – Тебе там наверняка было бы интересно. Выглядеть администраторше надо на все сто, это же лицо фирмы. А в минуты затишья можно и книжку почитать.

Прижимаю ладони к щекам.

– Правильно, на все сто.

Отец хмурится.

– А чего ты так говоришь об этом? – Он усмехается. – С ужасом! Будто придется, наоборот, превратиться в пугало огородное!

Вскакиваю со стула и смотрю на себя в зеркало.

– Ничего-то ты не понимаешь! – Пытаюсь пригладить каштановый завиток, чтобы создать видимость прически, но он упрямо возвращается на прежнее место. Меня охватывает легкая паника. Кручу головой. – Нет, я не подойду. Одно дело блаженствовать в пенной ванне дома, и совсем другое – работать в салоне красоты!

Папа окидывает меня оценивающим взглядом.

– Подожди, не опускай руки, пока еще можно надеяться. Завтра пораньше встанешь, уложишь волосы феном… Что-нибудь наденешь…

Ясно слышу в его голосе нотки неуверенности и сильнее пугаюсь. В эти минуты мне почему-то кажется, что получить эту работу – цель всей моей жизни.

Падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку.

– Дочь, – зовет папа. – Джесси? Ну что ты там себе выдумываешь?

Не отрывая лица от подушки, снова качаю головой. Отец кладет мне руку на плечо.

– Подожди-ка… Ну давай что-нибудь придумаем? Впереди еще полвечера и целая ночь!

– Что мы можем придумать? – ною я. – Если бы в запасе был хотя бы день, тогда другое дело! Теперь же почти все парикмахерские закрыты, во всяком случае никуда не запишешься.

Отец треплет меня по затылку, чтобы я взглянула на него.

– Не может такого быть. Все знают, что у людей до вечера работа. Наверняка салоны не закрываются допоздна. И магазины, – добавляет он с энтузиазмом, зажигающим во мне искру надежды. – Мы же в Нью-Йорке, не на какой-нибудь отдаленной ферме. Вставай-ка, не будем терять время!

Я медленно поднимаю голову и недоверчиво смотрю на него. Он с решительным видом уже идет к двери.

– Расходы по твоему преображению я беру на себя!

Порывисто вскакиваю с кровати, подбегаю к нему и повисаю у него на шее.

– Папуля! Ты самый-самый…

– Ладно-ладно, давай-ка поторопимся, – добродушно ворчит отец. – Некогда нам ни лить слезы, ни миловаться.

Он оказался прав. Большие салоны работают допоздна и только рады клиентке, которой вдруг взбрело в голову стать почти другим человеком. Раньше я никогда не ездила в подобные места. Подравнивает волосы мне всегда жена брата, Лорен, обрабатывать ногти я умею и сама, самостоятельно справляюсь и со всем прочим. Но завтра особенный день и полагаться только на себя что-то боязно.

– У вас всегда были длинные волосы? – спрашивает девушка-парикмахер, с легким прищуром рассматривая мое лицо.

– Гм… да, – бормочу я.

– Значит, делать стрижку не пробовали ни разу?

– Нет.

– Я посоветовала бы вам «боб». Он опять в моде, отлично подойдет для ваших волос и… – она окидывает мое лицо еще одним внимательным взглядом и кивает, – будет вам очень к лицу.

В первое мгновение я страшно пугаюсь. Мысль сделать стрижку, разумеется, время от времени посещала меня, но я всегда отказывалась от нее, боясь, что изменюсь в худшую сторону. Однако теперь мой страх вдруг сменяет небывалая решимость. Я отважилась расстаться с мужем, хочу уйти с работы, которую не желала менять ни на какую другую целых семь лет. Неужели мне не хватит смелости проститься и с волосами?

– Да, давайте попробуем. – Мой голос звучит с поразительной уверенностью.

Парикмахерша чуть наклоняет голову набок.

– Может, еще и осветлимся? Хотя бы немного? Или сделаем мелирование?

Перед моими глазами вновь мелькает темной вспышкой красавица Мишель. Да, верно! Она темная, значит, мне надо стать более светлой!

Киваю.

Пока меня обрабатывают в этом зале, потом в маникюрном, я пытаюсь понять, что происходит. Дело в том, что все это время мне не дает покоя странное чувство, от которого я упрямо отмахивалась, а теперь больше не в силах прятаться. Назовите меня глупой, но все, что я делаю, – я делаю, увы, больше не для себя. А для того, чтобы в один прекрасный день, пусть через год или даже десять лет, снова повстречать Терри, уверенно тряхнуть перед ним хорошенькой головкой и между делом заметить, что я теперь совсем другая, другая во всем.

Догадывается ли о моей тайне папа, не имею понятия. Но в затеянную мною игру он играет едва ли не с большим увлечением, нежели я. Даже предлагает съездить на собеседование вместе со мной и подождать меня возле студии в машине, чтобы сразу узнать, чем все закончилось. Я задумываюсь и качаю головой.

– Нет, лучше уж я сама. Так мне будет легче настроиться. Я тебе сразу позвоню.

Подхожу к зеркалу и в который раз не узнаю себя. Мгновение любуюсь светловолосой девочкой-мальчиком, что глядит на меня блестящими немного потемневшими глазами. Потом растерянно поправляю короткую прядь, хоть и в коррективах она не нуждается.

– До чего непривычно… – Вопросительно смотрю на отца. – А что, если в самую ответственную минуту я застесняюсь своего вида?

– Застесняешься? – с усмешкой переспрашивает он. – Таким видом можно только гордиться! – Он подходит и чмокает меня в лоб. – О стеснении и думать забудь. Тебя возьмут – у них просто не будет выбора.

Смеюсь.

– Твои слова да богу в уши.

Подъезжаю к студии немного раньше времени и минуту собираюсь с духом. Потом решительно выхожу и уверенной походкой направляюсь к парадному. Удивительно, но в довольно короткой узкой юбке, стильной блузке и на каблуках ходить само собой получается иначе – более женственно и плавно.

У самого входа джентльмен средних лет, спешащий по каким-то делам, внезапно поворачивает голову, смотрит на меня, и его холеное озабоченное лицо вдруг озаряется восхищением. Во мне все ликует. Вхожу внутрь, отбрасывая остатки сомнений, и вполне естественно и счастливо улыбаюсь.

– Доброе утро!

– Доброе утро! – Мне навстречу из-за высокой белой стойки выскальзывает стройная девушка. Мэри, как написано на бедже, приколотом к ее груди. – Вы, наверное, на собеседование. Джессика Уолден, правильно?

– Да, – отвечаю я, машинально поправляя блузку, но ничуть не тушуясь.

Оказывается, это очень придает уверенности – стильная стрижка, маникюр и элегантная одежда. Мне все время казалось, что быть очень заметными по плечу лишь самым смелым из женщин, что на остальных яркий макияж и короткие юбки будут смотреться нелепо. Я ошибалась. Расхаживать на каблуках может любая – главное, чтобы кто-нибудь со стороны вселил в тебя уверенность. Или же я тоже не из робкого десятка? Просто не знала об этом?

– Управляющей еще нет, – произносит Мэри. – Подойдет с минуты на минуту. Присаживайтесь вот сюда, на диванчик. Открою вам секрет, – добавляет она полушепотом, бросая быстрый взгляд на входную дверь. – Ей нужно срочно уехать, у нее родился первый внук, в Лондоне. Дочь не слишком хорошо себя чувствует. Поэтому, если вы ей хоть немного понравитесь, вас примут.

У меня перехватывает дыхание. Пока все складывается как нельзя более удачно. Кто бы мог подумать? Впрочем, праздновать победу рановато. Управляющая еще в глаза меня не видела. Вдруг я совсем не придусь ей по вкусу?

Мэри окидывает меня оценивающим взглядом.

– По-моему, вы то что надо, – шепчет она. – Наша Эванс как раз хотела бы взять сероглазую светленькую и приветливую девочку. – Ее взгляд на секунду задерживается на моей весьма полной груди. – И еще, она не любит тощих. Говорит, что это за женщина, если и посмотреть-то не на что?

Улыбаюсь, чуть больше расправляя плечи.

– В общем, можете надеяться, – по-прежнему тихо тараторит Мэри. – Мой вам совет: держитесь так, будто у вас все отлично и сюда вы пришли забавы ради.

– Гм… – Я озадачиваюсь.

– Ну, например, если она спросит: почему решили устроиться к нам, скажите: я прекрасно лажу с людьми, обожаю все красивое и думаю, что, если стану у вас работать, заживу вообще как в бесконечном празднике. – Мэри пожимает плечами. – Что-нибудь в этом духе. Все поняли?

Едва я успеваю кивнуть, как на пороге появляется дама неопределенного возраста с идеально гладким, будто мраморным, лицом и наблюдательным взглядом серых глаз.

– Здравствуйте! – звонко приветствует ее Мэри, так же быстро и бесшумно, будто скользя по льду, возвращаясь на свое место за стойкой.

– Здравствуй, здравствуй, – отвечает босс, глядя не на нее, а на меня. – Вы, должно быть, ко мне?

Поднимаюсь с диванчика.

– Да. Джессика Уолден.

– Аманда Эванс, – представляется мне она. Мы обмениваемся рукопожатиями. – Идемте в мой кабинет.

Я могла бы, как и обещала, просто позвонить отцу, но телефонного разговора мне мало. Надо видеть его глаза, почувствовать, как ему радостно. Выхожу из студии, сажусь в машину и, поскольку до начала рабочего дня в библиотеке остается еще целых полтора часа, на всех парусах мчу на фабрику к папе.

Его сотрудники знают меня с тех пор, как после маминой гибели я страшно нуждалась в обществе отца. Бывало, я прибегала к нему со школы и, садясь за свободный стол у окна, тихонько делала уроки, потом рисовала, читала или просто мечтала. В детстве я была совсем крохой. Из-за стопок книг и журналов, которые вечно пылились на запасном письменном столе, приходившие к отцу подчиненные меня нередко не замечали.

– У себя? – спрашиваю у секретарши, на цыпочках входя в небольшую приемную.

Она несколько секунд смотрит на меня в недоумении.

– А вы по какому вопросу?

– Ребекка, это же я, Джессика! – говорю я, в который раз благодаря папу за то, что свозил меня вчера в салон. Я изменилась до неузнаваемости!

– Джессика? – переспрашивает Ребекка. – И правда, – растерянно бормочет она. – Вы только посмотрите на нее! Красавица! Просто красавица!

– Спасибо! – Мое лицо расплывается в улыбке.

– Мистер Доув на месте, проходи. – Ребекка тоже во весь рот улыбается.

– У него никого? – спрашиваю я, быстро пересекая приемную.

– Никого, – матерински по-доброму говорит сияющая секретарша.

В моей голове мелькает мысль: когда так замечательно выглядишь, тебе и окружающие рады. Но увлекаться ею некогда: я влетаю в кабинет, плотно закрываю за собой дверь и торжественно объявляю:

– Взяли!

Отец тотчас поднимается, выходит из-за стола и раскрывает объятия. Несясь к нему, замечаю, что его глаза блестят от слез. Обхватываю его руками за шею, а он крепко прижимает меня к груди.

– Ну вот. Я же говорил…

– Да! – Отстраняюсь и взволнованно киваю. – Все благодаря тебе!

– Да при чем тут я?

– При всем! – восклицаю я. – Не помоги ты мне вчера, я так и скучала бы в библиотечном зале, там и состарилась бы. Если, конечно, библиотека дожила бы до тех времен.

Папа смеется и больше не спорит, хоть и, я догадываюсь, прекрасно знает, что существует и другая причина, заставившая меня все изменить. Знает он и о том, что о ней не стоит упоминать.

– Ну, давай по порядку.

Я, захлебываясь от радости, рассказываю про салон, Мэри и Аманду Эванс.

– Такое впечатление, что кто-то все специально подстроил, предусмотрел каждую мелочь! Если меня отпустят сегодня же, я выйду на новое место завтра. Если нет – тогда через две недели. Никого другого они искать не будут. Если честно, я хотела бы как можно быстрее начать новую жизнь!

– Платить будут нормально? – интересуется отец.

– В три раза больше, чем в библиотеке, – еще не до конца веря в свою удачу, отвечаю я.

– Поздравляю! – говорит отец, и его глаза опять слегка влажнеют.

– Спасибо. – Я вновь обнимаю его, мысленно благодаря судьбу за то, что он у меня есть.

День складывается лучше, чем можно было бы ожидать. Из библиотеки меня отпускают без проблем и провожают с теплыми словами и пожеланиями всяческих успехов. Часть денег, которые я получаю, решаю потратить на новую одежду – теперь мне необходимо выглядеть каждый день почти как сегодня. И хорошо!

Езжу по магазинам, примеряю блузки, юбки, брюки. И в какую-то минуту ловлю себя на том, что стараюсь суетиться и радоваться чуть больше, чем следовало бы. Потому что у меня в голове все жужжит неясная мысль и я подсознательно боюсь к ней прислушиваться.

Теперь, когда я это понимаю, сопротивляться ей больше не могу. Вот бы показаться Терри! – отчетливо и громко звучит в голове. Вот бы выискать возможность, подгадать случай, даже прибегнуть к какой-нибудь хитрости… Если он все же позвонит и напомнит про дедов праздник, тогда я, несмотря на эту Мишель и на ее красоту, непременно…

В моей сумке звонит сотовый, и из рук выскальзывает вешалка с шифоновой блузкой. Поднимаю ее медленно, объятая странным чувством. Телефон настойчиво требует уделить ему внимание. Это Джимми, или Рейчел, или Каролина, или Джимми, говорю себе, доставая сотовый и не глядя на экран.

– Алло? – произношу таким голосом, каким собираюсь отвечать на звонки, когда встану за белую стойку в качестве администратора. Только, надеюсь, в нем не будет этой глупой легкой дрожи.

– Джесси? – звучит из трубки голос, который я узнаю из тысячи, разведись с его обладателем хоть еще десять раз. – Ты где?

– Гм… – Стараясь унять безумную тревогу, задумываюсь о том, можно ли болтать в здешних примерочных. Наверное, можно. В конце концов, это не Британская библиотека. – А какая разница?

– Никакой, – отвечает Терри. – Просто голос у тебя какой-то…

– Какой? – интересуюсь я, глядя на себя в зеркало и пуще прежнего радуясь и выразительности старательно накрашенных глаз, и этой милой стрижке, и светлым прядкам. Терри должен – просто должен! – меня увидеть!

– Такое впечатление, что у тебя что-то случилось, – медленно произносит он. – Что-то необыкновенное и хорошее, – нехотя добавляет он.

Смеюсь.

– У меня масса всего хорошего! – Удивительно, что получается говорить так счастливо.

– Например? – спрашивает Терри.

Я на мгновение теряюсь. Были бы мы мужем и женой, я первым делом помчалась бы со своими новостями к нему, теперь же, несмотря на страстное тайное желание поделиться с ним всем-всем, меня что-то останавливает. Что? Желание отдалиться от него? Или же, напротив, заинтриговать? Эх! Как же все сложно. Вместо того чтобы по-настоящему зажить совершенно новой жизнью, я только и делаю, что неосознанно кручусь вокруг старой.

– Долго рассказывать, – делано небрежным тоном произношу я. – К тому же тебе теперь наверняка не до моих новостей, – добавляю с усмешкой.

Признаться, я очень ждала этого звонка. Даже представляла себе, что буду говорить сама и как будет отвечать Терри. После встречи в ресторане мне не терпелось отпустить в адрес Мишель какую-нибудь недобрую шуточку. Потом я поняла, что это будет смешно и во всех смыслах неправильно. Теперь же вообще не знаю, что верно, что ошибочно.

– По-твоему, мы, если развелись, стали друг другу совсем чужими? – со странным напряжением в голосе спрашивает Терри.

– Гм… не знаю, – говорю я. Прикидываться равнодушной становится все сложней. – Зачем ты звонишь?

– Уточнить, не изменились ли твои планы, – произносит Терри.

– А твои разве не изменились? – выпаливаю я, не успев задуматься, стоит ли намекать на Мишель.

– Мои – нет.

– Да? А я подумала… как-то неправильно это. Что скажут наши новые половины?

Терри отвечает не сразу. Какое-то время лишь пыхтит в трубку.

– Джимми что, твоя новая половина?

– Он неравнодушен ко мне с самых первых дней знакомства, – кокетливо отвечаю я. – Неужели ты никогда не замечал?

– Может, и ты сходила по нему с ума? С самых первых дней знакомства? – с плохо скрываемой злобой спрашивает Терри. – Не из-за него ли сбежала от меня?

Покатываюсь со смеху.

– Что тут смешного? – требует он.

– Ничего, – говорю я, отмечая, что веду себя не вполне нормально. По-видимому, это последствие долгих мучительных переживаний, ожидания и неудовлетворенности. – Не волнуйся. Я не сходила по нему с ума. Во всяком случае, с самых первых дней, – многозначительно добавляю я.

– А теперь?

– Гм… а теперь это касается только нас с Джимми, – нараспев отвечаю я, находя странное удовольствие в возможности помучить его. – Я же не засыпаю тебя вопросами о… – на языке вертится «шоколадке» или «черном лебеде», но я удерживаюсь от острот, – твоей нынешней личной жизни. У меня больше нет такого права, – добавляю я медленно, чуть ли не по слогам.

– Ладно, хватит о личной жизни! – с раздражением восклицает Терри.

С улыбкой задумываюсь о том, куда подевались его выдержка и высокомерное спокойствие, какое он столь блестяще демонстрировал на суде и после него. Его ко мне чувства – любовь ли это или просто привязанность? – определенно угасли не до конца. Мои, как ни стыдно в этом сознаваться, кажется, тоже.

– Давай поговорим о деле, – резковато произносит Терри. – Праздник послезавтра. Если ты согласна, надо условиться о времени, если нет… На нет и суда нет, – произносит он быстро и бесстрастно, но я, ибо знаю его, как никто другой в целом мире, улавливаю в этом наигранном равнодушии скрытую досаду, может даже нечто большее.

Сейчас бы самое время оставить насмешливость и сжалиться над ним, но меня разбирает неуемное желание продлить пытку. Какое-то время молчу, прикидываясь, что сосредоточенно размышляю. И медленно произношу задумчивым тоном:

– Надо все же решить и насчет половин. Они ведь тоже люди. Может, приедем туда вместе с ними? Просто не будем показывать, что…

– Ты в своем уме?! – перебивает меня Терри.

– Гм… по-моему, да, – говорю я, еле удерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– А по-моему, нет! – почти кричит мой бывший муж, и я затыкаю рот, уже сотрясаясь от приступа смеха. – Я не на маскарад тебя приглашаю, а к деду, который, сама знаешь, что для меня значит! Или ты уже забыла? – с иронией спрашивает он.

– Конечно, не забыла, – говорю я, насилу успокаиваясь.

– Просто не горишь желанием оказывать мне услугу, так? – досадливо произносит Терри.

– Тут речь больше не о тебе, – отмечаю я. – А о твоем деде. С ним мы не женились и не разводились. Он замечательный человек. Его я просто уважаю. Поэтому и соглашаюсь на эту аферу.

Терри вздыхает. Почти бесшумно, но я это чувствую.

– Значит, соглашаешься. Без половины?

– Ну… раз ты так хочешь…

– Мне-то все равно, – выпаливает Терри, но я слышу по его голосу, что вовсе ему не все равно, чему, как дура, радуюсь. – Меня волнует дед! Явись ты к нему с этим своим… – он злобно бормочет что-то неразборчивое, – и старик все сразу поймет! В свои семьдесят пять он еще ни капли не выжил из ума!

– Знаю. Не кричи ты так! – прошу я, глядя на свое отражение и слегка морщась.

– Я вроде бы не кричу, – гораздо тише отвечает Терри. – Короче, в субботу, к пяти. Поедем туда вместе?

На мгновение задумываюсь. Да, наверное, будет лучше, если Терри увидит меня нынешнюю не в присутствии деда, а то еще не сможет скрыть, что крайне удивлен моим видом.

– Да, пожалуй.

– Заехать за тобой? – спрашивает он.

Папе об этой нашей затее я еще ничего не рассказывала. И пока не решила, стоит ли дергать его понапрасну. Мои успехи и неудачи он принимает слишком близко к сердцу, а ситуация с Терри мне даже самой совершенно непонятна.

– Я лучше подъеду сама, – говорю после непродолжительного раздумья. – К половине пятого.

Терри тоже отвечает не сразу.

– Буду ждать. – Его голос звучит негромко и кажется исполненным каких-то сложных запутанных чувств.

Два сапога пара, мелькает в моей голове, и губы трогает печальная улыбка.