Текст книги "Сват из Перигора"

Автор книги: Джулия Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Не зная, с чего начать, Лизетт спросила фермера о его рыжих лимузенских коровах – почему они дружно подмигивают всякий раз, когда мимо них кто-нибудь проезжает или проходит.

– Потому что они счастливы, – просто ответил ее визави. – Как и я.

Затем она поинтересовалась насчет его пса – существа в равной степени грязного и неряшливого, правда, с собственной шерстью, – славившегося своим мастерством сгонять гусей в кучу и взявшего благодаря этому умению немало призов. Потом похвалила его артишоки, которые не просто прекрасно выглядели, но и оказались замечательными на вкус. Фермер отреагировал как-то рассеянно – всецело, видимо, поглощенный божественным видением, сидящим напротив него. Следующие несколько секунд они молча таращились друг на друга.

Первой не выдержала Лизетт Робер.

– Не хочешь выпить чего-нибудь? – спросила она, чтобы прогнать молчание.

– Я принесу. Тебе то же самое?

– Да, пожалуйста, – ответила повитуха.

Когда старик-фермер вернулся с двумя бокалами, Лизетт Робер за столом уже не было…

Дома Лизетт Робер первым делом набрала номер свахи. Гийом был уже в постели. Он спал, и неутомимый ветерок из окна спальни вился вкруг его внушительных желудей. Безжалостно выдернутый из сна и потому совершенно беззащитный, сваха согласился встретиться с ней немедленно в «Грезах сердца». Одеваясь, он пытался отгадать, из-за чего, черт возьми, весь сыр-бор, и лишь когда ноги скользнули в дежурные кожаные сандалии, до него вдруг дошло.

К моменту, когда он добрался до брачной конторы, повитуха уже ждала у дверей. Лизетт не проронила ни слова, пока он ковырялся с замком. Но стоило им оказаться внутри, а двери закрыться за их спинами, как она тут же потребовала объяснений:

– Как ты мог, Гийом?!

– Прошу тебя, сядь, пожалуйста, – попросил он, подводя ее к креслу с облупившейся инкрустацией. – Бокал вина? А может, что-нибудь перекусить? У меня есть запасные ключи от булочной. Я мог бы сгонять туда и принести нам парочку choux chantilly. [25]25
  Пирожное с взбитыми сливками (фр.).


[Закрыть]Уверен, Стефан Жолли не будет возражать.

– Хватит пытаться отвлечь мое внимание сладостями, Гийом.

Видя, что попытка не удалась, сваха обошел стол, опустился на вращающийся стул и поднял руки вверх.

– А что мне еще оставалось? Он пришел, подписался на нашу «Непревзойденную Золотую Услугу» и сразу же попросил познакомить его с тобой. Я что, должен был сказать ему: «Нет, ты слишком старый и слишком вонючий, у тебя нет никаких шансов»? В конце концов, он мой клиент, причем давний. И потом, он не знает, насколько он уродлив, а ты не знаешь, насколько ты красива. В этом вы оба схожи. Так что все могло получиться.

Лизетт Робер продолжала смотреть на сваху, не говоря ни слова.

– Я и так сделал все, что мог. Ты ведь наверняка заметила, что имени Марселя Кусси нет в книге регистраций. Он ни разу не пользовался душем с тех пор, как его установили. Мой друг из Нонтрона специально уступил свою ванну. Мы три дня вымачивали Марселя. Я привел в порядок его парик. Он был в ужаснейшем состоянии.

– Да ему даже не о чем было со мной поговорить!

– Странно. – Сваха задумчиво сдвинул брови. – Я сам лично дал ему кучу интересных тем для беседы. Мы с ним практиковались все время, пока он сидел в ванне. Могу поклясться, он выучил все назубок. Должно быть, старик чересчур разнервничался и просто все позабыл. Нельзя его за это винить.

– И я не понимаю, почему надо было непременно встречаться в баре «Сен-Жюс». На нас все глазели. Я думала, мы встретимся снаружи и поедем куда-то в другое место.

– Вообще-то, план был именно такой. Должно быть, старый негодник просто решил похвастать тобой перед остальными.

Лизетт хранила молчание.

– Каждый человек заслуживает шанс на любовь, Лизетт. По крайней мере, он попытался.

– Я специально купила новое платье!

– Ну, тогда есть и хорошая новость: ты купила его не зря.

– Это почему?

– У меня на примете еще один «золотой» клиент, который очень хотел бы с тобой познакомиться.

– Еще один?

– Да.

– Нет уж, второй раз я на такое не подпишусь.

– Ну же, Лизетт, все было не так уж и плохо. Вернее, не было бы, если б Марсель Кусси строго придерживался плана действий.

– И кто он?

– Этого я не могу сказать.

– Почему?

– Конфиденциальность превыше всего.

– Ну хоть какой он из себя?

– Я бы описал его как хорошо сложенного джентльмена – кстати, у него прекрасная стрижка, не в пример той жути, что кое-кто в нашей деревне носит у себя на голове, – с весьма тонким вкусом. И под этим я имею в виду, что он никогда не станет есть всю ту гадость, что скармливают туристам.

– Даже не знаю. Один раз я уже пала жертвой твоих способностей к преувеличению.

– Лизетт, поверь, это идеально точное описание. И тебе не придется встречаться с ним в баре «Сен-Жюс». Это будет вне Амур-сюр-Белль, обещаю.

– И где же?

– Я постараюсь, чтобы это было одно из твоих любимых мест. Что скажешь?

– Ладно. Но заруби у себя на носу, Гийом Ладусет: это последнее предложение, на которое я соглашаюсь.

И с этими словами повитуха поднялась с подушки с вышитым вручную редисом.

Проводив ее до дома, сваха вернулся в постель, где несколько минут пролежал в своей излюбленной позе: на спине, руки по швам, точно мертвец в гробу. А затем повернулся, зажег ночник и принял очередную таблетку от головной боли – на случай, если ненавистный почтальон опять растолкает локтями его сны и примется топотать по ним своими тяжеленными башмаками.

Глава 13

К немалому своему смятению, на работу в то утро Гийом Ладусет явился раньше обычного. Беспощадность температуры воды означала, что свахе не удалось задержаться в общественной душевой, несмотря на божественный аромат покупки из Перигё, которую перед выходом из дома он сунул в карман своего элегантного шелкового халата цвета «бургунди» для улучшения настроения. В кои-то веки Гийом закрыл кран в строго отведенное время, без обычных своих затяжных омовений, то и дело прерываемых сериями оглушительных ударов кулаком в дверь, за которыми неизменно следовало раздраженное «Давай уже пошевеливайся!». Нынешний сеанс оказался настолько кратким, что у свахи даже осталось время посидеть на короткой деревянной скамейке в крошечном предбаннике и как следует просушить между волосатыми пальцами – роскошь, в коей ему пришлось отказать себе с самого первого дня установки душа, отсюда и постоянные опасения насчет межпальцевого грибка.

«Грезы сердца» были последним местом, где ему хотелось бы сейчас находиться, – и не только из-за оглушающей боли в голове. Он знал, что появление почтальона – всего лишь вопрос времени. Пройдет час, от силы два, и тот влетит, усядется на скамейке со своей неизменной пачкой печенья «Пти Борр Лю» и, щедро усыпая пол крошками, примется в мучительных подробностях излагать, как замечательно они с Эмилией Фрэсс провели время в Сен-Жан-де-Коль. Гийом Ладусет нагнулся поднять с половичка конверт, и раздражение его лишь усилилось: на сей раз письмо доставили по нужному адресу, а значит, лишили сваху возможности почувствовать превосходство над бестолочью почтальоном. Он убрал счет за электричество в правый верхний ящик стола до лучших времен и сварил себе кофе. Затем переставил кресло с облупившейся инкрустацией так, чтобы загородить ненавистный вид на purkulettes jaunes,сел на вращающийся стул и с ужасом приготовился услышать звук открываемой двери.

По прошествии нескольких часов, когда сваха как раз решил, что красные и зеленые резинки все же лучше смотрятся в левой половине узкого выдвижного ящичка, а голубые и желтые, наоборот, в правой, он взглянул в окно и увидел Лизетт Робер: повитуха проезжала мимо в своем барвинково-голубом платье. Чуть позже – резинки вернулись обратно в свои первоначальные отделения – за окном пронесся Стефан Жолли в явно новой белоснежной футболке. Гийом вышел из-за стола и стоял в дверях, пока автомобиль булочника не скрылся из виду. Сваха всей душой надеялся, что неизменный бриз донесет пожелания удачи его закадычному другу.

После двух часов размышлений о том, чем бы пообедать, Гийом Ладусетт остановился на свиных ножках – одном из немногих продуктов, которых не было в его доме. Если уйти с работы пораньше, рассуждал он, то можно съездить в мясную лавку в Брантоме, пока та не закрылась в 12.30. А заодно прикупить кое-что в аптеке. И коль уж ты оказался в этом милом городке, как устоять перед соблазном заскочить в одно из его уютных кафе и пропустить рюмочку аперитива, сидя на открытой террасе, выходящей прямо на Дрону? Или прогуляться по узким улочкам, наслаждаясь красотой местного аббатства?

Убедив себя, что ехать надо прямо сейчас, сваха нащупал ногами кожаные сандалии, и в ту же секунду, как он поднялся из-за стола, дверь отворилась.

– Гийом, дружище! Я так рад, что застал тебя, – погнал с места в карьер почтальон. – Я приготовил скромный обед, чтобы поблагодарить тебя сам знаешь за что.

– Это очень любезно с твоей стороны, Жильбер, но, к сожалению, я вынужден отказаться. У меня несколько другие планы.

– Чепуха! Пойдем. Все уже на столе.

– Нет, правда, я собирался за свиными ножками…

– Ну так съешь их на ужин. Никуда твои ножки не денутся. К слову сказать, я тут на днях видел в Брантоме замечательные свиные ножки – знаешь, в такой мелкой обсыпке из корнишонов. Давай, запирай свою дверь! Вот так. Мне нужно столько всего тебе рассказать. Ты не поверишь, как здорово все прошло. Признаюсь, у меня были определенные сомнения, когда ты решил записаться в свахи, – собственно, как и у всей деревни, – но, похоже, у тебя просто талант. Ты видел это? Нет, ты только взгляни на эти листья! Разве они не прелесть?! Они называются purkulettes jaunes.Мы с Эмилией купили их на floraliesв Сен-Жан-де-Коль.

Мало того, что пережаренная телятина в соусе из белых грибов с недожаренной в гусином жире картошкой уже сами по себе были Гийому в тягость, так пришлось еще и сносить их под аккомпанемент почтальонской трескотни о многочисленных достоинствах Эмилии Фрэсс, о которых сваха и без того был прекрасно осведомлен. Покончив с пыткой, почтальон поинтересовался, дошел ли до Гийома слух о том, что обнаружил совет: оказывается, труба с горячей водой стала жертвой умышленного вредительства. Не проявив ни капли интереса, гость ответил, что да, разумеется, слух до него дошел. И хотя они были совсем одни и за закрытыми дверьми, почтальон опасливо огляделся по сторонам, склонился к самому уху свахи и доверительно прошептал, что, мол, все это – результат чрезвычайно секретной диверсионной операции «Тайного комитета против муниципального душа». А затем откинулся на спинку стула и спросил у своего собеседника, что слышал тот. Ответив, что все, в общем-то, примерно в том же духе, сваха вытер усы, положил салфетку на стол и сказал, что ему в самом деле пора, так как у него еще куча дел. Но куда там. Вновь понизив голос до шепота, почтальон потребовал объяснить, почему Гийом до сих пор не вступил в их организацию. Не удовлетворившись ответом, что его гость и без комитета занят по горло, Жильбер Дюбиссон попытался соблазнить собеседника обещанием формы и значка, не говоря уже о непременном pot d’amitiéна каждом еженедельном собрании на берегу Белль, возле старой прачечной. Но заманить сваху было не так-то просто. Он встал, собираясь откланяться, однако почтальон ловко преградил ему путь, и уже в следующее мгновение Гийом был подвергнут экзекуции в виде экскурсии по саду хозяина дома с осмотром всех достижений, за коей последовало еще более продолжительное созерцание знаменитых ящиков для цветов. Стоило Гийому решить, что его мучения позади (он даже успел перейти улицу до середины), как Жильбер Дюбиссон громко окликнул его, сказав, что кое-что забыл. Почтальон тут же исчез в доме, но вскоре появился вновь, на сей раз с темно-розовым цветком в горшке, который и презентовал свахе, похвастав, что вырастил его из крошечного семечка. Гийом Ладусет пытался отказаться, говоря, что все это лишнее и что это входит в его прейскурант услуг, однако вынужден был уступить и скрепя сердце принять подарок. Вернувшись в контору, он поставил цветок в угол, без всякого намерения когда-либо поливать его.

Лизетт Робер въехала на небольшую пыльную парковку у городской ратуши в Бурдее, заглушила мотор и огляделась. Не увидев никого, кто подходил бы под описание, данное свахой, она осталась в машине. Однако жара быстро выгнала ее наружу. Лизетт направилась к травке, села на скамейку на речном берегу и стала наблюдать, как Дрона щекочет пушистые ветви ив. Вскоре она почувствовала, как рядом на скамейку опустился некто тяжелый. Лизетт повернула голову и с удивлением узрела Стефана Жолли – без буйства черных кудрей и в свежей белой футболке.

– Привет, Лизетт, – поздоровался он.

– Привет, Стефан, – ответила повитуха.

Они поцеловали друг друга в щеку.

– Гийом сказал, что… – начал было булочник, но осекся.

– Что мы проведем этот день вместе?

– Да, если ты не против.

– Нет-нет, конечно.

– Лизетт, я просто хочу тебе кое-что сказать, пока мы не начали. Насчет тех лягушек. Это был не я.

– Знаю.

– Знаешь?

– Я никогда и не считала, что это ты. Слух распустили другие.

Булочник выглядел озадаченным.

– Тогда почему мы с тобой не разговаривали все эти годы?

Взгляд Стефана Жолли зашарил по траве в поисках ответа, но его так и не нашлось – ни у него самого, ни у Лизетт Робер. В конце концов булочник улыбнулся и брови вспорхнули вверх, точно пара вспугнутых дроздов.

– Похоже, все это было просто досадное недоразумение, – заключил он. – Не бери в голову. С кем не бывает. Итак, я думал для начала пообедать в «Les Tilleuls», [26]26
  «Липы» (фр.).


[Закрыть]а затем сходить осмотреть замок. Как тебе такой план?

– Просто замечательно, – ответила она. – Я тут сто лет не была.

Однако Стефан Жолли уже слушал вполуха: он пытался определить, какой из локонов повитухи коснулся его щеки, когда они целовались.

Парочка взошла на готический мостик и остановилась полюбоваться одетой в плющ мельницей XVII века, выстроенной в виде лодки посередине реки, с расписной лестницей, сбегающей к чудесному садику, и тем, как речной поток причесывает космы зеленых водорослей. Потом они продолжили путь вверх по улице, мимо табачной лавки, куда булочник непременно заскочил бы за сигаретами, если б не забыл, что он курит. В «Les Tilleuls»,с его парусиновыми навесами и ставнями оттенка молодого лишайника, их сразу же проводили за столик под липами. Сваха оказался человеком предусмотрительным и заказал столик заранее, ибо сам Стефан Жолли, услышав, что Лизетт Робер в этот день свободна, был слишком поглощен тем, как бы поскорее избавиться от покупателей (не на шутку, кстати, взъяренных).

Не прошло и пары минут, как официантка принесла корзиночку с хлебом и приняла заказ на бутылку rose, [27]27
  Розовое вино (фр.).


[Закрыть]которое Стефан выбрал машинально, ибо не мог оторвать взгляда от розовых губ Лизетт. Официантка вернулась с двумя книжечками меню, которое приятно удивило обоих, однако булочник никак не мог решить, что же взять, – столь силен был дурман в его голове, – и ей пришлось подходить к ним три раза.

Лизетт Робер принесли салат «по-перигорски», и булочник сделал комплимент ее выбору. Ему же принесли салат с тремя видами подогретого «Кабеку», и повитуха сделала комплимент выбору Стефана Жолли. Предложив хлебную корзинку сначала даме, он взял ломтик себе, разорвал пополам и откусил. Но столь велико было возбуждение булочника от вида утиного желудка, проскальзывающего в рот Лизетт, что впервые за всю свою профессиональную жизнь он не смог оценить труд собрата по ремеслу. Стефан Жолли поднес кусочек козьего сыра к губам, но с них еще не исчезло эхо прикосновения к щеке Лизетт Робер, и он положил вилку обратно, дабы продлить неземное чувство.

Лизетт Робер принесли тушеного голубя, фаршированного винными ягодами, и булочник сделал комплимент ее выбору. Ему же принесли судака в соусе «пешарман», и повитуха сделала комплимент выбору Стефана Жолли. Они продолжали мило болтать, но столь велико было очарование булочника голосом своей собеседницы, что он даже не услышал, как сидящий у него за спиной турист заказывает лягушачьи лапки. А когда Стефан Жолли попросил у официантки бутылку минеральной воды, то инстинктивно назвал сельтерскую – из-за слез желания, что ему хотелось пролить прямо здесь и сейчас.

После того как им предложили меню десертов, булочник впал в такой ступор, что забыл сделать выбор. Лизетт Робер, которая и так уже вся извелась в ожидании сладкого, была вынуждена нетерпеливо постукать пальцем по меню, дабы заставить его сосредоточиться, и он инстинктивно выбрал строчку, что удостоилась ее неземного прикосновения, ибо глаза его не видели ничего другого.

Лизетт Робер принесли теплый шоколадный пудинг с ванильным мороженым, и булочник сделал комплимент ее выбору. Ему же принесли грушевый шербет, и повитуха сделала комплимент выбору Стефана Жолли. Но столь велико было восхищение булочника ее барвинково-голубым платьем, что он напрочь забыл о естественном желании любой женщины попробовать все десерты на столе и, когда она спросила: «Можно, я лизну у тебя?» – покраснел как вареный рак. Когда же до Стефана Жолли дошло истинное значение ее слов, рука его так дрожала, что он засомневался, что справится с задачей. Зачерпнув шербет и поджав пальцы ног в ботинках, надраенных двадцать семь раз, он затаил дыхание и отправил ложечку в путь к ее рту. Но стоило ложечке оказаться меж губ Лизетт, как булочник впал в такой исступленный экстаз, что забыл вынуть ложку, и повитухе пришлось отпрянуть, чтобы как-то освободиться. Она проглотила вожделенное лакомство, и на лице ее отразился такой восторг, что переполненный эмоциями булочник тотчас же подозвал официантку и, обретя каким-то чудом дар речи, попросил еще одну порцию.

Едва оправившись, Стефан Жолли заказал кофе. Но когда заказ принесли, булочник столь глубоко погрузился в пучину глаз сотрапезницы, сиявших над ободком чашки, как взломанный конский каштан, что напрочь забыл предложить даме маленькую шоколадку, которую официантка положила на его блюдце рядом с двумя кубиками сахара. Лизетт Робер, которая давно уже съела свою, терпеливо ждала исполнения того, что считается долгом каждого джентльмена. Но не дождалась. И лишь когда повитуха, не выдержав, спросила, будет ли он свою шоколадку, Стефан Жолли мысленно обругал себя за то, что забыл о естественном порядке вещей, и немедля предложил шоколад Лизетт. А вернувшись из туалета, повитуха обнаружила на столике перед собой еще пятьдесят семь таких же квадратиков – результат взятки, незаметно сунутой ее спутником официантке.

После того как Стефан Жолли расплатился по счету, они с трудом поднялись из-за стола. И столь велик был вес их довольных желудков, что они решили слегка прогуляться и неспешно поднялись на холм, к замку. У билетной кассы Лизетт Робер настояла на том, что за вход заплатит она – в благодарность за пятьдесят семь маленьких шоколадок, которые проворно смахнула со стола в свою сумку. Билетерша протянула булочнику путеводитель, и Стефан Жолли сразу же передал брошюру Лизетт, дабы скрыть, что он неожиданно разучился читать. Полюбовавшись на дерево гинкго, они проследовали по дорожке к средневековой крепости. Когда парочка вышла на мощенный булыжником двор, Лизетт Робер зачитала историю замка со времени основания в XIII веке, включая его бесчисленные переходы из рук в руки между французами и англичанами в период Столетней войны. Но Стефан Жолли ничего не слышал – столь силен был шум в его грохочущих чреслах. Не понимая, где он и что он, булочник поднялся за Лизетт Робер по деревянным ступенькам в роскошный банкетный зал с величественными каминами. Повитуха подошла к одному из окон, присела на каменное сиденье и стала смотреть на текущую внизу Дрону, и булочник инстинктивно последовал за ней. Подошвы его вычищенных ботинок жутко скрипели по отполированным деревянным половицам, ибо колени его больше не слушались. На ее замечание, что в комнате до сих пор чувствуется запах старинного очага, Стефан Жолли не смог ничего ответить, ибо гортань его опалило пламя желания.

Повитуха взяла курс на каменную, всю в корке голубиного помета, винтовую лестницу, спиралью уходившую к величественной восьмиугольной цитадели более ста футов высотой, и булочник поспешил следом. Поднимаясь по каменным ступеням, Лизетт Робер указала на круглый деревянный лаз и пояснила, что в темнице под лазом, по слухам, держали рыцарей-тамплиеров, после того как французский король разгромил Орден Храма. Но Стефан Жолли не смотрел – столь поглощен был созерцанием барвинково-голубого зада, грациозно колыхавшегося перед его глазами. С крыши открывался изумительный вид на город и окрестные поля. Лизетт Робер, опершись на один из зубцов, слегка наклонилась, дабы насладиться живописнейшей панорамой, и булочник едва сдержался, чтобы тут же не броситься с башни вниз, – столь велика была сила его маниакальной страсти.

Спустившись обратно, они прогулялись до замка эпохи Возрождения, и, прежде чем войти внутрь, Лизетт Робер зачитала его историю вслух. Но Стефан Жолли так и не услышал, что замок строили по приказу Жакетт Монтброн, супруги Андре де Бурдея, правителя Перигора, готовясь принять в нем Екатерину Медичи с подобающей ее величеству пышностью, – ибо столь велико было сердечное смятение булочника, что он напрочь оглох. Они прошли по длинному коридору, восторгаясь древними дубовыми сундуками с множеством железных заклепок в форме цветов. Лизетт Робер указала на табличку, сообщавшую, что в этих сундуках некогда хранили приданое, и слух неожиданно вернулся к Стефану Жолли, став даже острее прежнего.

В зале со сводчатым потолком Лизетт Робер, сверившись с путеводителем, объявила, что некогда помещение служило кухней, но впоследствии было превращено в часовню. И пока повитуха изучала сцену Ионы и кита, вырезанную в основании готическо-ренессансной гробницы XVI века, Стефан Жолли обратился к распятию на стене над дверью и произнес первую за несколько десятилетий молитву. Выйдя из часовни, булочник обнаружил, что попал в оружейную комнату. Он уже был готов сдернуть со стены внушительный тевтонский меч XVIII века, дабы положить конец нестерпимой боли в полыхающих огнем чреслах, но тут появилась Лизетт Робер, и ее немыслимая красота мгновенно заставила страдальца взять себя в руки.

Они поднялись по изящным ступенькам на второй этаж. Стефан Жолли задержался на лестничной площадке, очарованный орнаментами на дверцах деревянных буфетов, где когда-то держали блюда, которые перед подачей на стол непременно проверялись дегустаторами на предмет наличия яда. Однако Лизетт Робер уже исчезла в одной из комнат, и булочник, не получивший никаких разъяснений насчет гротескной – полулюди-полузвери, полумужчины-полуженщины – резьбы, предположил, что вожделение довело его до сумасшествия, хотя в действительности это был тот единственный краткий миг за весь сегодняшний день, когда он полностью контролировал свои чувства.

Стефан Жолли прошел в восхитительную «Золотую гостиную», где и обнаружил Лизетт Робер. Заглядывая в путеводитель, повитуха сообщила, что это работа Жакетт Монтброн, которой нужен был зал внушительных размеров и великолепия, дабы произвести впечатление на Екатерину Медичи, но королева так и не приехала. Лизетт Робер восхитилась деревянными балками, щедро расписанными букетиками, сфинксами, фамильными вензелями и фантастическими животными, которые тянулись по всей длине комнаты. Обратила внимание на роскошь панелей на всех четырех стенах, разрисованных пейзажами, руинами, парками и шато. И указала своему спутнику на две картины маслом, что висели над каминами друг против друга в разных концах залы. Картины изображали богинь Флору и Абунданцию [28]28
  Абунданция – в римской мифологии богиня успеха, процветания, достатка и удачливой судьбы.


[Закрыть]и, согласно путеводителю, были накрыты тканью, когда в моду вошли скромность и благопристойность. После чего Лизетт Робер подвела булочника к пяти французским и английским гобеленам XVII и XVIII веков. Но Стефан Жолли не мог насладиться знаменитой сценой охоты Франциска I верхом на лошади, с сокольничими и собаками, ибо красота собеседницы лишила его зрения.

На третьем этаже – ослепленного булочника вела музыка шагов Лизетт Робер по стертым каменным ступенькам – они свернули в первую же комнату справа. Но ни один из них так и не увидел экзотические испанские шкафчики XVII века со множеством запиравшихся на замок ящичков и замысловатыми инкрустациями сусальным золотом и слоновой костью. Не увидели они и парижский гобелен XVII века, изображавший Рено и Армиду. Они не заметили даже большие металлические испанские жаровни, куда сваливали горячие угли, дабы использовать как дополнительный источник тепла. Вместо этого повитуха и булочник, к которому моментально вернулось зрение, дружно уставились на кровать Карла V по левую руку от двери. Но не ее роскошная позолота приковала их взгляд. И даже не факт, что кровать некогда стояла во дворце в Сарагосе и называлась не иначе как «Райским ложем», было истинной причиной столь внезапного ступора. В головах обоих неожиданно вспыхнуло воспоминание о той бурной ночи, что они провели вместе в одной постели во время печально известного мини-торнадо, – воспоминание, от которого Лизетт Робер надеялась избавиться как можно скорее и в котором Стефан Жолли купался каждую ночь с тех самых пор.

Позднее в тот же день Гийом Ладусет все еще смотрел на подарок почтальона, так и стоявший не политым в углу конторы, когда открылась дверь. Это была Лизетт Робер.

– Лизетт! Входи, не стесняйся. Присаживайся. Бокал вина? – засуетился сваха, надеясь, что хорошие новости поднимут его упавшее ниже некуда настроение.

– Спасибо, с удовольствием, – поблагодарила та, опускаясь на подушку с вышитым вручную редисом.

Сваха открыл левый нижний ящик стола, наполнил два бокала и передал один повитухе.

– Орехи? – спросил он, предлагая гостье мисочку с грецкими орехами.

– Нет, спасибо, – покачала головой повитуха, которая и со своими-то еще не разобралась.

– Ну, Лизетт, рассказывай. Как все прошло в Бурдее?

И Лизетт Робер рассказала. О приятной прогулке через готический мостик с видом на мельницу в форме лодки посередине реки. О восхитительном обеде в «Les Tilleuls»и пятидесяти семи маленьких шоколадках, оставшихся в ее сумке. О потрясающем дереве гинкго возле киоска, где они покупали входные билеты. Об изумительной экскурсии по средневековой крепости, включая подъем на величественную восьмиугольную цитадель более ста футов высотой. Об удивительных сокровищах, коими они любовались в замке эпохи Возрождения, включая древние сундуки с приданым, гобелен с Франциском I во время охоты и сцену Ионы и кита, вырезанную в основании гробницы XVI века. О волшебной «Золотой гостиной», так потрясшей их обоих, с ее роскошным потолком. О том, что Жакетт Монтброн нужен был зал внушительных размеров и великолепия, дабы произвести впечатление на Екатерину Медичи, которая так и не приехала. О том, как они задержались на готическом мостике по пути назад, дабы еще раз полюбоваться на маленькую мельницу в форме лодки. И о том, как прощались на автостоянке у городской ратуши, довольные, что наконец-то вновь разговаривают друг с другом. Но кое о чем Лизетт Робер так и не рассказала Гийому Ладусету. Повитуха ни словом не обмолвилась о той бурной ночи, что они со Стефаном Жолли провели вместе в одной постели во время мини-торнадо, – ночи, воспоминание о которой обрушилось на них столь внезапно при виде золоченого ложа императора Карла V…

С годами обитатели Амур-сюр-Белль настолько сжились с беспрестанным бризом, что мало кто в тот злосчастный день 1999-го заметил, как ветер поднялся и к моменту, когда на сие обстоятельство все же обратили внимание, дул уже со значительной силой. Большинство жителей деревни восприняли это как развлечение и сгрудились у окон в надежде увидеть, как ветер срывает парик с головы Марселя Кусси. Но спектакль так и не состоялся, поскольку в тот день старик-фермер с удивлением обнаружил, что его лимузенские коровы, вместо того чтобы лечь на землю – как они поступали всякий раз в предвестии дождя, – вдруг стали пятиться задом. Феномен, о котором маленькому Марселю рассказывал – хотя сам лично ни разу не видел – еще его дед, так напугал фермера, что тот, не доверяя своему ветхому коровнику, заперся в доме вместе со всем своим двурогим семейством. И когда выкорчеванные брюквы с грохотом полетели в окна и деревня сотряслась от звона разбитого стекла, перепуганные обитатели кинулись закрывать ставни. Но было уже слишком поздно. Порывы ветра попросту вырывали ставни из петель и взметали ввысь, точно игральные карты. Лизетт Робер же, наоборот, незадолго до этого распахнула все окна настежь – в надежде, что ветер пройдется по комнатам и избавит ее от необходимости вытирать пыль. И теперь, попытавшись закрыть их, с изумлением обнаружила, как нечто с чудовищной силой толкает их ей навстречу. С полки посыпались ее драгоценные баночки с фуа-гра, вдребезги разбиваясь о кухонный пол, мебель принялась кататься туда-сюда от стены к стене, и Лизетт Робер первым делом подумала о сыне и возблагодарила Всевышнего, что тот уехал на все выходные. Вторым же делом повитуха подумала о семейном фортепиано – единственной вещи в доме, которая для нее что-то значила. Лизетт уселась на него сверху, пытаясь ногами прижать крышку. Но уже через миг верхом на любимом инструменте проехалась вдоль всей гостиной и поняла, что дни ее сочтены и как-то глупо умирать, разучив лишь одну мелодию.

Эти-то ее слоновьи попытки разучить вторую и предупредили Стефана Жолли о плачевном состоянии повитухи. Он только-только успел закрыть ставни, позвонить родителям, чтобы попрощаться, и сидел теперь в кухне с бокалом и бутылкой шампанского. Отвратительный звук булочник узнал в первую же секунду, как только тот вырвался из дымохода под аккомпанемент ревущего с ним в унисон ветра. Стефан Жолли был человеком сдержанным и терпеливым, но чтобы встречать под назойливую какофонию еще и свой смертный час? Нет, это уже перебор. Он встал, надел куртку и открыл дверь на улицу.

Стефан Жолли был, пожалуй, единственным человеком в Амур-сюр-Белль, кто мог удержаться на ногах в столь ужасающих погодных условиях, и все благодаря двум десяткам лет безграничной преданности своему ремеслу. Хватаясь за подоконники и водосточные трубы, булочник следовал за обрывками музыки, которые забивались ему в уши, приближая дозу почти к летальной. Когда Стефан Жолли увидел Лизетт Робер, склонившуюся над партитурой, через открытое окно гостиной, он залез внутрь, взвалил пианистку на плечо и, не говоря ни слова, вынес все так же через окно. Цепляясь за подоконники и водосточные трубы, Стефан Жолли взял курс на свой дом – красная юбка повитухи надулась парусом и хлопала над их головами на ураганном ветру. Уже на кухне он поставил Лизетт Робер вертикально, а сам приступил к монументальной задаче – закрыванию входной двери. Справившись наконец с этой частью, булочник исчез в гостиной, но вскоре вернулся, волоча за собой диван, которым и подпер дверь – для вящей надежности. А затем невозмутимо достал второй бокал, наполнил шампанским и, предложив Лизетт, сел.