Текст книги "Дикие орхидеи"
Автор книги: Джуд Деверо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Я посмотрел на Джеки.
– Хобби, – пояснила она, имея в виду, что людей будет снимать за деньги, а цветы – просто так, для себя.
Я отложил обе книги и откинулся в кресле.
– Ну, теперь рассказывай. Все.
В конце концов я примерно понял, почему она сбежала с собственной свадьбы и почему так злилась на бывшего женишка. Этот сопляк украл все ее сбережения, на которые она хотела открыть небольшую портретную студию.
Я заметил, что она могла бы подать на него в суд, однако она ответила, что отец ее бывшего жениха – судья, а кузен – президент банка. Я вырос вне круга судей и президентов чего бы то ни было, но прекрасно знал, как работает круговая порука.
Пока я ее слушал, меня посетила мысль позвонить знакомому адвокату и разузнать, что можно сделать в подобном случае. Пока я это обдумывал, Джеки сказала нечто, что привлекло мое внимание.
– Что? – переспросил я.
– Я зацепилась за имя «Генриетта». Ну и даты, конечно.
– В смысле?
Я видел, что у нее язык чешется брякнуть что-нибудь едкое по поводу моей невнимательности, но так как она добивалась от меня денег на свое дело, она не осмелилась ничего сказать. Боже ты мой! Меня одолевало искушение проверить, сколько она сможет вытерпеть, притворяясь милашкой.
– Генриетта Коул, – подчеркнуто терпеливо повторила она. – Это имя меня зацепило. Понимаешь, мой отец... ну, он немножко помешался на Генриетте Лейн. Это...
– Племянница президента Джеймса Бьюкенена. Сногсшибательная... – Я показал руками, что именно у нее было «сногсшибательное».
Я с удовольствием отметил, что глаза Джеки расширились от удивления. Мало кто знает такие подробности.
– Верно, – медленно проговорила она, косясь на меня. – Во всяком случае, я испугалась, услышав это имя, потому что у меня сразу же возникли ассоциации с отцом и я подумала: это и есть моя мать?
Она ничего мне не говорила, но я сам тогда, на вечеринке, подумал о чем-то подобном. Мне сложно представить, что чувствует человек, который не знает, кто его произвел на свет. Да, конечно, я сам ни разу в жизни не видел отца, но я по крайней мере точно знал, где он. Черт возьми, я знал даже номер на его робе.
– Значит, ты возомнила себя в безопасности, – подытожил я. – Мол, ты ничего не видела, и в городе тебя никто не знает. И все только потому, что ты нашла полусгнивший деревянный дом под тонной дикого винограда.
Она улыбнулась:
– Примерно так.
Я не собирался ей говорить, но кто-то внутри меня подпрыгивал и вопил: «Аллилуйя! Аллилуйя!» Не знаю, в чем дело, но этот городишко начинал мне нравиться.
– О'кей, – сказал я.
До нее не сразу дошло, что я сказал «да» ее проекту. Она подскочила, обняла меня за шею и принялась осыпать поцелуями мое лицо, словно я был ее отцом.
Может, она и испытывала ко мне дочерние чувства, но я уж точно не испытывал к ней отцовских.
Чтобы не выставить себя дураком перед ней, я вытянул руки по швам и сжал губы – и убирал их, когда она подбиралась опасно близко.
Она, продолжая обнимать меня за шею, чуть отстранилась.
– Я сожалею о Ребекке, – мягко сказала она.
Одна часть меня хотела оттолкнуть ее, другая – прижать к себе. Если в ближайшее время она не отодвинется сама, то победит вторая часть.
– И о твоей жене.
И это решило все. Я положил руки ей на плечи, отстранил от себя и встал.
– Ремонтируй эту развалину. Чеки я подпишу.
Глава 10
Джеки
Он проявил невиданную щедрость. Конечно, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы донести до него свою идею, но оно того стоило.
Я, кажется, всю жизнь тянулась к фотографии. Папа рассказывал, что уже в три года я фотографировала. Я посещала кое-какие курсы, но с нашим кочевым образом жизни, естественно, ни одни не окончила. Я никогда не могла фотографировать столько, сколько хочу: пленка и прочие материалы слишком дорого стоят. Много лет я боролась с искушением поступить на работу в фотостудию – но тщеславие не позволяло мне. Я боялась, что если буду учиться фотографии у какого-нибудь «ремесленника», то никогда не выработаю свой стиль. Недостаточно творческое занятие для меня!
Это да еще тот факт, что в трех последних городах, где мы с отцом жили, единственная фотостудия неизменно располагалась в местном торговом центре.
Я планировала открыть маленькую студию на свои сбережения и наследство, пока Керк будет меня содержать. Когда я рассказала Форду о Керке, он так заинтересовался! Форд задал мне не меньше полусотни вопросов: кто, где, сколько?.. Я сказала, что больше в жизни не хочу иметь дела с Керком, но Форд продолжал расспросы, а мне очень нужна была его финансовая поддержка, так что я не могла просто заявить, что это не его дело.
В конце концов Форд сказал, что оплатит ремонт домика. Я не упомянула о том, что мне, конечно, придется пристроить небольшой туалет позади лома. Когда детям надо выйти, им надо выйти, и туалет поблизости просто необходим. Вода в доме есть, но мне нужно подсоединиться к городской канализации, а это будет стоить немало.
Также я не упомянула о том, что мне нужны деньги на оборудование. У меня есть камера и прекрасный объектив, но понадобятся еще и прожекторы, и рефлекторы, штативы, вспышки, несколько фонов и конечно, кое-что для темной лаборатории. И еще один-два объектива. Ну или три.
В процессе нашего долгого разговора Форд спросил, почему я изменила решение и передумала как можно скорее убраться из Коул-Крик. Я искусно солгала. Если честно, то я скорее опустила некоторые факты. Я сказала правду о том, что имя «Генриетта» подействовало на меня, как удар набата. Я едва не упала от удивления, когда выяснилось, что Форд знает, кто такая Генриетта Лейн.
Ночью я пришла к выводу, что мое богатое воображение убедило меня в том, что я знаю больше о том, что произошло или не произошло в Коул-Крик.
К ужину – свечи, морепродукты, шоколадный торт – я успокоилась, потому что Форд согласился проспонсировать ремонт моей будущей студии, и мы подробнейшим образом обговорили все, что нам удалось выяснить до сих пор. Впервые за много дней мы по-настоящему поговорили по душам.
Я рассказала ему о своих дежа-вю в Коул-Крик и о том, как хорошо я помню этот дом.
– Но ты не знала, что в саду стоит летний домик.
– Может, и знала, – ответила я, – в первое же утро, когда я занялась расчисткой сада, я вышла прямо к нему.
Он, как всегда, был внимательным слушателем. Я призналась ему, что знаю много всего об этом доме, да даже про потайную комнату – а до этого самого момента никакой потайной комнаты я не помнила. Мы понимающе переглянулись.
– На втором этаже, – сказала я. – За ящиками и коробками.
Мы оба вскочили так поспешно, что наши стулья повалились на пол. До двери мы добежали одновременно. Я собиралась протиснуться первой, но вспомнила про фотооборудование, которое мне так нужно, и отступила.
– Ты первый, – вежливо произнесла я.
Форд взглянул на меня так, словно собирался проявить благородство и пропустить даму вперед, но потом, видимо, передумал.
– Спорим, я буду наверху раньше тебя?! – поддел он меня и рванул вперед.
Ну разве могу я не принять такой вызов? Однако Форд не знал, что в кухне есть маленькая неприметная дверь, она выглядит так, будто ведет в кладовку с вениками, а на самом деле – на лестницу, такую узкую, что Форд гам вряд ли протиснулся бы. Пока он бежал до главной лестницы, я потихоньку проскользнула на боковую и поджидала его наверху.
Какое у него было лицо! Если б у меня оказался в руках фотоаппарат, я бы получила все возможные награды за этот кадр.
Я видела, что он умирает от желания узнать, как мне удалось добраться туда раньше его, но ничего не говорит. Мы бросились в кладовую и принялись выбрасывать коробки в коридор. Это не была полноценная потайная комната – просто отгороженная часть помещения, дверь в которую потом заперли и заклеили обоями. Кто-то – может, даже маленькая я – отодрал обои так, что дверь приоткрывалась на несколько дюймов. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы раскрыть ее настолько, чтобы Форд мог войти.
– А зачем кому-то понадобилось замуровывать кладовку? – спросил Форд.
Мы стояли в маленьком помещении, где царила кромешная тьма.
Форд порылся в карманах и вытащил коробок спичек– он носил в карманах столько всякой всячины, что любой девятилетний мальчишка обзавидовался бы – и зажег одну. Он поднял спичку повыше, и я разглядела обои за его спиной.
Но тут глаза Форда расширились до такой степени, что стали видны белки глаз. Он задул спичку и сказал с таким преувеличенным спокойствием, что меня обуял ужас:
– Уходи. Быстро открывай дверь и уходи.
Я сделала, как он сказал, – а кто б не послушался такого тона? Форд вышел вслед за мной, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Что такое? – прошептала я. В голове у меня возникло слово «дьявол». Дьявол в доме? Может, в детстве я нашла эту каморку и увидела...
– Пчелы.
– Что?
– Самый огромный улей, какой я когда-либо видел, был прямо позади тебя. Наверное, в кладовке обосновались пчелы, а какой-то лентяй, вместе того, чтобы избавиться от них, просто запер и заклеил дверь.
– А я уж подумала... – фыркнула я и расхохоталась. Я рассказала Форду о своих фантазиях насчет дьявола, и мы вместе посмеялись.
Мы не касались друг друга. Я решила, что больше никаких прикосновений к нему не будет. До этого я в порыве радости обняла его за шею и расцеловала, как отца. Но внезапно я почувствовала, что он никакой мне не отец.
Отстранившись от него, я подумала, что Форд вовсе не выглядит старым. На самом деле морщинки вокруг его глаз выдают скорее характер, нежели возраст. И у него очень красивый рот. По сути дела, чем больше времени я провожу рядом с ним, тем привлекательнее он становится. Как Джон Траволта. Даже потерявший форму Траволта остается сексуальным. И Форд тоже.
Я внезапно убрала руки с его шеи. Сначала я вожделела семнадцатилетнего красавчика, теперь истекаю слюнями по мужчине, который годится мне... Короче, слишком стар для меня.
Я решила, что мне однозначно пора завести парня.
Глава 11
Форд
Взвесив все, я пришел к выводу, что самое мудрое сейчас – это сменить приоритеты. Я обуздаю свое отчаянное желание докопаться до сути и займу голову чем-нибудь другим, помимо истории с дьяволом. Новое направление мне задала Джеки, одержимая своей фотостудией. Уверен, что когда-то давно я выглядел так же, как она. Я был одержим своей книгой, я думал лишь о ней – так и Джеки думает сейчас только о своей студии, о том, способна ли она воплотить в этом мире свою мечту.
Больше недели мы прожили в мире и спокойствии, и я, хоть и не собирался, обдумал некоторые моменты. Факты складывались таким образом, что я уже мог сказать наверняка: в детстве Джеки увидела что-то, что ей лучше бы не видеть, а именно – убийство. И я подозревал, что ее мать входила в число убийц, которые завалили ту несчастную камнями. Никаких угрызений совести она, очевидно, не испытывала, и эта жестокость подтолкнула отца Джеки к тому, чтобы забрать дочь и сбежать.
Будь я психиатром, я бы, наверное, хотел, чтобы Джеки «вытащила все это на поверхность». Но я всегда придерживался того мнения, что значение душевной боли как лекарства сильно преувеличено. Что хорошего в том, чтобы вскрыть запечатанные в глубинах памяти страшные воспоминания? Чем поможет Джеки воспоминание о том, как на ее глазах медленно умирала мучительной смертью несчастная женщина? И даже если мы выясним, кто ее убил, – разве это вернет ее к жизни? И что сотворит убийца – или убийцы – со свидетелем?
Во всяком случае, я решил приостановить свои изыскания. Я надеялся, что тот, кто бросил через забор камень с запиской, больше не свяжется с нами. И когда посылка от судмедэксперта из Шарлотты не пришла, я не стал ему звонить и напоминать о себе.
Итак, по правде говоря, у меня появилась идея книги без всякого дьявола – книги об одиночестве, о человеке, потерявшем веру в себя и других, который в конце концов находит, во что верить. Детали я еще не прорабатывал, так например, я не знал, во что именно мой герой в результате уверует, но я чувствовал, что позже это придет.
И если говорить совсем уж честно, я начал получать от жизни удовольствие. Я не такой дурак, чтобы не понимать, что снова живу в некоем подобии брака – а именно в браке я был счастлив. И я не настолько глуп, чтобы не знать, что того же самого я ждал от множества секретарей, которых нанимал и увольнял. Я хотел не ассистентку для исследований, я хотел кого-то похожего на меня, кого-то, у кого своей жизни не было и кто захотел бы разделить со мной мою. Я орал им, что они никуда не годятся как работники, а на самом деле просто злился – или даже завидовал – когда они уходили домой к своим друзьям и родным. Мне хотелось кричать, что у меня тоже когда-то была семья, люди, с которыми я отмечал Рождество и День благодарения.
Но я не мог этого сделать. По одной простой причине – никто мне не поверил бы. Все в мире думают, что если ты раздаешь автографы, то тебе и подавно не нужно того, что нужно «простым смертным».
Верно. Публичное одиночество. Богатые тоже плачут. Я все это слышал тысячу раз. Но я вдруг
осознал, что стал счастливее, чем был все эти годы после смерти Пэт. И я ни в коем случае не желал это испортить! По утрам я набрасывал идеи к книге, а после обеда сидел в саду, где Джеки вела жестокую битву с сорняками. Я попивал лимонад и болтал с теми, кто заглядывал к нам в гости.
Хотя Джеки остра на язык, как артишоковый лист, людям она нравится, и ее энтузиазм по поводу фотостудии оказался заразительным. Каждый день после обеда кто-нибудь да приходил посмотреть, как продвигается дело. Должен сказать, что я тоже хотел быть причастным к этой атмосфере радостного возбуждения. За ужином я просматривал каталог, который Джеки прислали из фотофирмы в Нью-Йорке, и мы болтали обо всяких безделушках, которыми пользуются фотографы. Я прочитал все ее книги по фотографии (в количестве трех штук) и заказал еще семнадцать в интернет-магазине. Мы изучали их по вечерам.
В один из дней к нам пришла Тесса, дочка Элли. Не знаю почему – то ли ее мама работала, то ли просто хотела отдохнуть, то ли Джеки сама захотела повидать девочку. Как бы там ни было, в конце концов ее компания стала мне нравиться.
Сначала ее присутствие меня раздражало. Я имею очень ограниченный опыт общения с детьми, и по большей части мне всегда хотелось, чтобы они куда-нибудь ушли. Так что я не особенно обрадовался, спустившись вниз за лимонадом и печеньем и обнаружив, что Джеки заседает с девятилетней девочкой. Я почувствовал, что она вторглась в мои планы, отнимает мое время, и вообще – как, скажите на милость, с ней общаться? Стоит ли ее игнорировать и разговаривать с Джеки о взрослых проблемах? Или же спросить, как у нее дела в школе, и рассыпаться в похвалах ее корявым рисункам?
Тесса молчала, и я решил не обращать на нее внимания и поговорить с Джеки. Но тут зазвонил телефон, Джеки помчалась отвечать, и я остался с Тессой один на один. Казалось, я ее интересую не больше, чем она меня, и потому мы сидели за столом и молча пили лимонад.
Мало-помалу я начал бояться, что Джеки будет висеть на телефоне вечно, и спросил у Тессы:
– А что ты тогда исследовала?
Что я люблю в детях – так это то, что они понятия не имеют о правилах. Они не забивают голову вопросами типа «что человеку положено, а что не положено». Например, детям неведомо, что нельзя праздновать смерть кузена, даже если он распоследний ублюдок. Основываясь на этих скудных знаниях, я решил, что нет необходимости предварять беседу кратким разговором о погоде. Кроме того, мне в жизни еще не встречались дети, которых интересовала бы погода.
– Разные штуки, – сказала она и искоса посмотрела на меня.
Я расценил этот взгляд как приглашение.
Я ничего не сказал в ответ, только жестом показал: ну, веди, показывай.
Она повела меня в заросли кустарника. Настоящие джунгли, честное слово! В дальнем углу моих владений, где много лет не ступала нога человека с секатором, она показала мне проем в «зеленой стене», у самой земли, в который мог протиснуться разве что кролик. Она смерила меня взглядом и вынесла вердикт:
– Ты туда не пролезешь.
Нет уж! Хватит с меня женщин, которые говорят, что я слишком большой.
– Ну, это мы еще посмотрим, – заявил я ей.
Не знаю, что на меня нашло, но все закончилось тем, что я пополз через кусты на животе, как змея, которая охотится за крысой. Естественно, продвигаясь вперед, я существенно расширил коридор из веток, а коридор отыгрался на моей одежде и открытых участках тела, но в конце концов я пробрался внутрь.
А внутри Тесса устроила зеленое «иглу».
– Потрясающе, – одобрил я, и это была чистая правда. Я осмотрелся, сидя на земле. Тесса перекрутила и переплела ветки и плети лозы. Не уверен, но возможно, что здесь даже в дождь будет сухо.
Тесса была маленькой домашней девочкой, но, увидев ее гордую улыбку, я понял, что когда-нибудь она будет управлять корпорацией. Она умная, решительная и независимая – не заурядный ребенок, который играет в игрушки и из кожи вон лезет, чтобы угодить учителям.
– Ты кому-нибудь еще это показывала?
Она отрицательно покачала головой. И мне стало приятно. Она подняла какую-то зеленую штучку и протянула мне. Это оказалась композиция из листьев, прутиков, мха, глины, пары камушков, желудей – и выглядела она фантастически.
– Мне нравится, – сказал я, и Тесса широко улыбнулась.
Она больше ничего не сказала, но я понял, что она хочет вернуться, может, чтобы Джеки не рассекретила укрытие. Я проделал на животе путь обратно – правда, тоннель теперь стал шире. Когда Джеки наконец-то наговорилась по телефону, мы с Тессой как ни в чем не бывало сидели в креслах.
По утрам я набрасывал идеи для книги об одиноком человеке, а после обеда предавался радостям светской жизни, которую организовывала для нас Джеки. Мы снова устроили ужин с барбекю, на который позвали Элли, Тессу и приезжих людей из Ашвилля. Джеки познакомилась с ними в продуктовом магазине, и мы с ней чуть не подрались: я ни в какую не хотел приглашать на ужин незнакомцев, однако они оказались очень милыми людьми, и мы прекрасно провели время.
В один из дней я спустился вниз – и не нашел ни лимонада, ни печенья, ни работающего Нейта, ни Джеки. Я обнаружил ее на кухне: она болтала и смеялась с приятной женщиной, которая показалась мне смутно знакомой. Джеки представила ее как Ди Эл Хейзел.
– А, скульптор... – Я был чрезвычайно горд тем, что запомнил этот факт, однако он никоим образом не объясняет, почему ее лицо мне знакомо.
Моя ровесница или, может, на пару лет старше, она некогда была потрясающе красива. Она и сейчас хороша, но красота ее уже увяла. И возможно, мне показалось, но я заметил печаль в ее взгляде. Я перехватил взгляд Джеки и понял, что ей есть чем поделиться со мной.
И впрямь, вскоре после того, как Десси – так она попросила называть ее – ушла, Джеки рассказала, что она когда-то играла в одной «мыльной опере».
– Ага, – ответил я.
Я не стал распространяться об этом, но вспомнил даже, в какой именно. Этот сериал смотрела мать Пэт. Я и сам частенько смотрел его – когда сидел рядом с ней и чистил к ужину картошку.
– Она все бросила? – уточнил я. – Чтобы жить здесь?
Джеки пожала плечами: мол, мне это тоже непонятно.
– Она рассказывала, что выросла в Коул-Крик, потом уехала в Лос-Анджелес, почти сразу получила роль в «мыльной опере» и стала восходящей звездой. Но потом она вернулась в Коул-Крик на свадьбу лучшей подруги – и осталась здесь навсегда. Ее персонажа в сериале убили, а Десси занялась скульптурой. Ди Эл Хейзел – это псевдоним, ее настоящее имя – Десси Мейсон.
– А что это за подруга? – спросил я.
– Любовь всей твоей жизни.
Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, о ком она говорит.
– Ребекка?
– Она самая.
– Но она не... – Я прикусил язык. С чего бы мне оправдываться? Хотя... весь город, может, уже знает, что у меня амуры с женщиной, с которой я однажды перебросился парой слов.
Десси мне понравилась. Если честно – очень понравилась. В пятницу она пришла к нам на ужин и пригласила меня – но не Джеки – в воскресенье пообедать у нее дома.
Когда я впервые увидел Десси, она показалась мне тихой, даже подавленной, и большую часть времени она разговаривала с Джеки. Пару раз мы встречались взглядами, и каждый раз я отворачивался с чувством вины.
Кроме того, чем дольше я на нее смотрел, тем больше она меня привлекала: зрелая женщина со зрелым телом, в зрелой одежде, со зрелым умом. Глядя на Джеки и Десси, которые стояли бок о бок у кухонной раковины, я подумал, что они смотрятся, как Софи Лорен и Калиста Флокхарт.
В первый раз Десси довольно быстро ушла. Зато когда в пятницу она явилась на ужин, она выглядела просто потрясающе: в платье с широким поясом и V-образным вырезом, открывавшим большую грудь.
А потом она едва не заставила меня разрыдаться прямо перед гостями.
Она пришла последней. Я накладывал в тарелки вареные початки кукурузы и жаренную на огне курицу. И тут вошла она. Она выглядела и благоухала, как женщина. Должен сказать, когда видишь женщину не в джинсах и футболке, испытываешь некоторое облегчение. Взбитые локоны, крупные золотые серьги, босоножки из тоненьких ремешков – и выкрашенные розовым ногти на ногах. Великолепна.
Она несла перед собой деревянный ящик так, словно там лежало что-то хрупкое. Может, торт? Я протянул руки, чтобы ей помочь, и тут услышал шепот Элли:
– Боже мой.
– Господи помилуй, – сказала бабушка Нейта.
Я опустил руки и взглянул на Джеки. Она пожала плечами: тоже не понимала, что происходит.
Тесса, которая все время держалась в сторонке от взрослых, подбежала к Десси и спросила:
– Можно, я открою? Ну пожалуйста! Пожалуйста!
Что тут творится? Мой внутренний счетчик любопытства сейчас зашкалит и взорвется!
Элли стала сгребать со стола посуду. Я испугался, что она сейчас просто все сбросит на пол, но Джеки взяла у нее тарелки и стаканы. Десси стояла и терпеливо ждала, когда же мы освободим стол, и только потом опустила на него ящик – прямо по центру.
Затем она отступила на шаг и кивнула Тессе.
Та послала матери ликующую улыбку, вышла вперед и обеими руками взялась за ящик. В основании его лежала доска примерно в квадратный фут, на дощечке стоял деревянный куб высотой дюймов четырнадцать.
Джеки летала рядом со мной. На ящике имелась надпись «передняя сторона», которая смотрела прямо на меня. Я широко раскрытыми глазами следил за тем, как Тесса медленно подняла крышку.
Конечно, к этому времени я уже догадался, что раз Десси скульптор, то скорее всего в ящике какая-то ее работа. Она очень знаменита, и неудивительно, что люди с таким благоговением относятся к се творчеству.
Однако ничто на свете не могло подготовить меня к тому, что я увидел, когда Тесса подняла крышку. Передо мной стоял скульптурный портрет двух женщин. Та, что помоложе, улыбается и смотрит куда-то вниз, та, что постарше, взирает на нее с любовью.
Пэт и ее мать, их черты и выражения лиц были переданы с невероятным сходством.
Если бы Джеки не подставила мне стул, я мог бы запросто рухнуть наземь. Все молчали. Кажется, даже птицы перестали петь, пока я смотрел на этот кусок глины. Это они – две женщины, которых я любил больше своей собственной души.
Я протянул к ним руку. Мне так хотелось ощутить их теплую кожу...
– Осторожно, – предупредила Десси. – Глина еще сырая.
Я отдернул руку и несколько раз судорожно вздохнул, чтобы успокоиться. Джеки стояла у меня за спиной, положив руку мне на плечо, и это придавало мне сил.
Я сумел взять себя в руки настолько, чтобы снова посмотреть в глаза Десси.
– Как?.. – проговорил я сухими губами.
Она улыбнулась:
– Интернет. Вы же знаменитость, о вас полно материалов по всей Сети. Я скачала фотографии ваших покойных жены и тещи и... – Она перевела взгляд на скульптуру. – Вам нравится?
У меня в горле встал огромный ком, глаза наполнились слезами. Я сейчас выставлю себя на посмешище!
– Ему очень нравится! – ответила Джеки. Спасла меня. – Он в полном восторге, правда?
Я кивнул и несколько раз судорожно вздохнул, глядя на этот шедевр.
– Скажу я вам, тут не обойтись без шампанского. И мне нужна помощь всех, чтобы достать его из холодильника! – провозгласила Джеки.
Спасибо ей, она увела всех гостей – человек двенадцать – на кухню. Мы с Десси остались вдвоем. Она подвинула стул и села рядом со мной, положила руки на стол.
– Надеюсь, я не сделала ничего дурного? – мягко проговорила она. – Это дерзость с моей стороны, но «Мать Пэт» – одна из лучших книг, которые я когда-либо читала. Кажется, я плакала со второй по последнюю страницу. Вы сделали героиней женщину, которую в противном случае просто забыли бы. Познакомившись с вами, я решила дать вам что-то в благодарность за то, что дали мне вы – вместе со своей книгой.
Я не мог произнести ни слова. Я знал, что если заговорю, то зарыдаю в голос. Я взял ее ладонь в свою и осторожно пожал. Единственное, на что меня хватило, – это кивок.
– Хорошо, – сказала Десси. – Для меня безумно важно, что вам понравилось. Но это только глина, так что я могу поправить все, что вы посчитаете нужным.
– Нет! – сдавленно возразил я. – Они совершенны.
Я чувствовал, что она улыбается, но не мог отвести взгляда от скульптуры. Точь-в-точь такую же улыбку я видел у Пэт, когда она читала мои рукописи. И видел, как с таким вот выражением ее мать смотрит на мужа и дочь. Хотел бы я знать, смотрела ли она так на меня?
На самом деле я знал ответ: да, смотрела. Я сжал руку Десси.
– Они возвращаются. Соберитесь, – посоветовала она.
Я улыбнулся, смахнул навернувшиеся слезы, пару раз шмыгнул носом.
Десси закрыла скульптуру.
– Почему бы вам не прийти ко мне на обед в воскресенье? – спросила Десси. – Обсудим воплощение в бронзе.
Я кивнул. Мне стало легче, но я еще не вполне доверял своему голосу.
– Только вы. Один. В час.
Я обернулся и посмотрел на нее: это было больше, нежели просто приглашение на обед. Она давала мне понять, что если я заинтересован, то она не против. О да, заинтересован, да еще как! Я кивнул, она ответила улыбкой – и весь вечер мы держались порознь.
Но Джеки нам провести не удалось. Спустя примерно три с половиной секунды после того, как за последним гостем закрылась дверь, она сообщила мне, что мы с Десси вели себя «неприлично».
– А что ваше поколение знает о приличиях? – возмутился я. – Вы расхаживаете по улицам в топиках шириной с мой носок, выставляете напоказ пупок – и думаете, что вам что-то известно о приличиях?
К моему крайнему раздражению, Джеки ответила мне только холодной улыбкой и вышла из комнаты.
До следующего утра я ее не видел. Я ожидал, что утром она в приступе ревности будет греметь и швыряться сковородками и кастрюлями. И почему женщины такие ревнивые? Хотел бы я знать...
Но Джеки на кухне не было. Хуже того, не было на кухне и завтрака. Мне пришлось обшарить весь дом, прежде чем я нашел ее. Она укладывала камеру и всякие принадлежности в большую мягкую сумку. Меня поразили ее ботинки – высокие, на толстенной подошве, весом, наверное, фунтов по двенадцать каждый.
– Куда-то намылилась?
– Ага. Сегодня суббота. Я беру выходной. День обещает быть чудесным, и я иду фотографировать цветы.
Мне совсем не хотелось целый день просидеть в огромном пустом доме. Шесть лет я прожил один и несколько недель – с людьми. И теперь я, кажется, не переношу одиночества.
– Я пойду с тобой, – сказал я.
Джеки насмешливо фыркнула и осмотрела меня с ног до головы. На мне были старая футболка и мешковатые штаны – мой спальный костюмчик. Ладно, за последние несколько летя набрал пару лишних фунтов, но я-то знаю, что под ними – мышцы!
– Я собираюсь лазать по горам, – сказала она таким тоном, словно это исключало всякую возможность моего присутствия. – К тому же у тебя нет ни подходящей обуви, ни даже фляжки!
Ну, с этим не поспоришь. Я никогда не был фанатом туризма, особенно горного. Весь день карабкаться по горам, в итоге десять минут полюбоваться каким-нибудь неописуемым видом – и спускаться обратно. Уж лучше я останусь дома и почитаю книжку.
– Мне кажется, возле «Уол-марта» я видел магазинчик под названием «Горное что-то там».
– Он там есть. – Джеки надела рюкзак. – Но он открывается часов в девять, а сейчас семь, и я готова к выходу.
Она улыбнулась и пошла к лестнице. Я вздохнул:
– Ладно, позвоню Десси, спрошу, что она сегодня делает...
Джеки остановилась и посмотрела на меня так, словно хотела убить с особой жестокостью.
– Одевайся, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Синие джинсы, футболка, рубашка с длинным рукавом.
Я в шутку отдал ей честь и пошел одеваться.
Спортивный магазин открывался в десять. Я успел плотно подкрепиться перед испытаниями грядущего дня и заглянуть в книжный магазин, где я накупил нужных книг на сто пятьдесят шесть долларов. Джеки порядком издергалась. Она три раза объясняла мне что-то про уровни освещенности и положение солнца – все сводилось к тому, что из-за меня она пропускает лучший свет. Думаю, она отыгралась, навесив на меня достаточно снаряжения для покорения Эвереста.
Когда мы с Джеки закончили с покупкой снаряжения, стрелка часов перевалила за одиннадцать. Джеки, увидев, что я поглядываю на часы, прорычала:
– Клянусь всем святым, что у меня есть: если ты заикнешься про ленч, то пожалеешь, что родился на свет!
Меня мучило любопытство, как именно она собирается воплотить эту угрозу в жизнь, но я решил промолчать. В рюкзаке у меня лежали энергетические батончики и орехово-злаковые смеси в пакетиках, так что я, несомненно, выживу даже без ленча. Я осклабился:
– Я готов идти.
Джеки отвернулась. Кажется, она пробормотала себе под нос что-то вроде «есть Бог на свете».
Мы забрались в грузовичок. Джеки указывала дорогу. Я хотел поинтересоваться, как она собиралась без меня добраться до горной тропы, но она была явно не в настроении отвечать на вопросы.
Мы сворачивали с одной проселочной дороги на другую, пока не доехали до фунтовой дороги, заросшей сорняками. Очевидно, ею уже много лет никто не пользовался.
– Я так понимаю, ты это место не по карте нашла, – заметил я.
Она больше не выглядела сердитой и восхищенно осматривалась по сторонам.
– Да, – ответила Джеки. – Я просто знаю этот путь.
Ну, начинается, подумал я. Какая-то часть меня тут же пожалела, что мы сюда заехали. Но я был рад, что увязался с ней, – я не хотел, чтобы она шаталась по окрестностям Коул-Крик одна. Я боялся не столько того, что с ней может случиться, сколько того, что она может увидеть. Вдруг Джеки наткнулась бы на разрушенную хижину? Место, где женщину погребли заживо...
Я вывел грузовик на полянку. Джеки собралась вылезать, но я перехватил ее за руку.
