Текст книги "Директор"

Автор книги: Джозеф Файндер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

– Нам будет хорошо?

– Видишь ли, это не совсем о нас.

– Как это?

– Придет время, и ты все узнаешь.

Кэсси погладила его по руке. Ник взял ее маленькую дрожащую ручку в свою большую сильную ладонь.

«Рука, убившая ее отца!» – с горечью подумал он.

– Завтра мы улетаем, – сказал он. – На Гавайи. На несколько дней. Я уже взял билеты.

– На Гавайи?

– На Мауи. Лауре там больше всего нравилось. Мы открыли это чудесное место еще до того, как у нас появились дети. Мы жили там в домике прямо на берегу океана. У домика свой бассейн, но кому он нужен, когда в двух шагах весь Тихий океан!

– Какое райское место!

– До гибели Лауры мы каждый год все вместе ездили туда. Это было лучшее время в году. Лаура всегда заказывала один и тот же домик. По-моему, это были самые счастливые времена нашей жизни. Помню, в последний приезд мы как-то лежали с Лаурой в постели, и она сказала, что хочет, чтобы все это никогда не кончалось…

– Как здорово! – пробормотала Кэсси. У нее горели глаза, но общее выражение ее лица было непривычно умиротворенным.

– Я позвонил в туристическое агентство, и, к моему удивлению, оказалось, что наш домик свободен.

– А ты уверен, что хочешь возвращаться туда, где все будет напоминать тебе о Лауре? Может, лучше поехать в новое место, чтобы потом были новые воспоминания?

– Может, ты и права. Я знаю, что не буду там так счастлив, как раньше. И тяжелые воспоминания у меня тоже будут. Но все равно, это станет началом чего-то нового. Мы будем там одной дружной семьей. Никаких споров, выяснений отношений… Мы будем бегать по пляжу, купаться, отдыхать, объедаться ананасами и ни о чем не думать! Конечно, все будет не так замечательно, как раньше, но это станет чем-то, что мы сможем вспоминать, когда наступят перемены. А перемены обязательно наступят.

– А дети могут не ходить школу?

– Я уже позвонил туда и попросил, чтобы их освободили от занятий на несколько дней. Я уже забрал билеты, – с этими словами Ник вытащил из кармана билеты и помахал ими веером с таким видом, словно это козырные карты.

– Три… Три билета, – пробормотала Кэсси и сложила руки на груди.

– Да. Я и дети. Вся наша семья. Я уже не помню, когда мы ездили куда-то втроем без посторонних.

– Вся семья… Без посторонних… – сдавленно пробормотала Кэсси.

– Мне важно восстановить добрые отношения с детьми. Ты с ними лучше находишь общий язык, чем я, и это здорово. Но все-таки это не совсем правильно. Зачем мне устраняться от общения с собственными детьми и сваливать все на тебя? Ведь я их отец. Пусть и не самый замечательный… Я хочу сплотить нашу семью, чтобы ее члены всегда любили и поддерживали друг друга.

Кэсси промолчала. На ее лице застыла напряженная маска.

– Извини, Кэсси, – пробормотал Ник, поняв, что повел себя нетактично. – Поверь, мы тебя тоже любим.

У Кэсси странно подергивались веки, а на шее пульсировала жилка. Казалось, она с трудом держит себя в руках или пытается не выпустить на волю.

– Но ведь Люк и Джулия мои единственные дети, – смущенно улыбнулся Ник. – А я не знаю, когда мне удастся в следующий раз побыть вместе с ними…

– Вся семья… Без посторонних… – снова, как эхо, повторила Кэсси.

– Я считаю, что такие каникулы втроем пойдут нам на пользу, правда?

– Хочешь спрятаться?

– В каком-то смысле да.

– Хочешь спрятаться? – повторила, как заклинание, Кэсси.

– Считай, что так.

– От меня.

– Что? Ты неправильно меня поняла. Я совсем не хочу…

– Нет, – медленно покачала головой Кэсси. – Там не спрячешься. И здесь не спрячешься.

– Что ты сказала?! – в ужасе спросил Ник.

– Разве не это писали у тебя в доме? – со странной усмешкой проговорила Кэсси. – Джулия мне все рассказала.

– Ну да, – согласился Ник. – Именно это.

– Я вижу буквы на стене.

– Не валяй дурака, Кэсси.

– В книге пророка Даниила говорится о том, как вавилонский царь закатил роскошный пир. Вино текло рекой, царило всеобщее веселье. Внезапно чья-то таинственная рука начертала на стене письмена. Царь испугался до смерти и позвал пророка. Даниил же растолковал ему значение надписи: дни царя и его царства сочтены. Скоро царь будет убит, – пробормотала Кэсси, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом.

– Кэсси, ты меня пугаешь.

Внезапно встрепенувшись, Кэсси смерила Ника более осмысленным взглядом.

– Пожалуй, мне грех расстраиваться. Теперь я все понимаю. А раньше – заблуждалась… Но как же это больно и унизительно! Как унизительно, когда тебя ставят на свое место. И Струпы сделали это. Это в порядке вещей… Но ты не обращай внимания, делай то, что считаешь нужным. То, что нужно твоей семье. Важнее семьи ничего не бывает.

– Ну ладно тебе, Кэсси, – сказал Ник и протянул к ней руки. – Иди сюда!

– Я лучше пойду, – ответила Кэсси. – Тебе не кажется, что достаточно и того, что я сделала?

– О чем ты, Кэсси? – запротестовал Ник. – Я тебя не понимаю.

– А ведь я могу сделать гораздо больше! – с этими словами Кэсси беззвучными шагами направилась к кухонной двери. – Гораздо больше!

– Мы с тобой обязательно поговорим, – сказал Ник. – Когда мы вернемся.

– Гораздо больше! – через плечо бросила Кэсси.

12

Ранним воскресным утром собравшаяся в церковь Одри сидела на кухне и ела бутерброд, запивая его кофе. Леон еще спал. Одри просматривала счета и ломала себе голову над тем, как они будут жить дальше, когда проедят выходное пособие Леона. Обычно Одри каждый месяц гасила всю задолженность, скопившуюся на ее кредитной карте, но скоро ей придется все время жить в долг, оставляя на счете лишь ту минимальную сумму, с которой он не будет заморожен. Еще придется отказаться от оплаты множества телевизионных каналов, хотя Леон и сойдет с ума от того, что не увидит больше любимые спортивные матчи.

Внезапно у Одри зазвонил мобильный телефон. Судя по коду, звонили из Гранд-Рапидса.

Звонил лейтенант Лоренс Петтигрю, с которым она разговаривала об Эдварде Ринальди. За последнее время Одри несколько раз пыталась до него дозвониться. Нойс недвусмысленно дал ей понять, что не приветствует ее расспросы о прошлом Ринальди в Гранд-Рапидсе, но на этот раз Одри пошла наперекор желаниям своего начальника.

– Вы мне звонили? – спросил Петтигрю. – Чем я могу вам помочь? Говорите. Но быстро, потому что мы с детьми сейчас поедем кушать мороженое.

Петтигрю и раньше плохо отзывался о Ринальди, поэтому Одри понимала, что новые вопросы об этом человеке повлекут за собой лишь очередное излияние желчи, но ей нужно было узнать, не помнит ли Петтигрю что-либо о деле шестилетней давности, во время расследования которого Ринальди мог подобрать пистолет, из которого застрелили Эндрю Стадлера.

Петтигрю не помнил никаких подробностей этой ничем не примечательной перестрелки между распространителями наркотиков.

– А что касается Ринальди, – прибавил он, – я рад, что мы от него избавились. Он не украшал собой полицейский мундир.

– Ринальди был уволен?

– Его вынудили уйти по собственному желанию. Но на вашем месте я не очень распространялся бы в Фенвике о его прошлом.

– Потому что он начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон»?

– Не поэтому. Как зовут вашего начальника? Джек Нойс?

– Да.

– Так вот, Джек Нойс мог бы очень многое рассказать вам об этом Ринальди, но на вашем месте я не стал бы приставать к нему с такими вопросами.

– По-моему, сержант Нойс не располагает особо подробной информацией о Ринальди.

– Нойс знает Ринальди как облупленного, – желчно усмехнулся Петтигрю. – Будьте уверены! Они с Эдди были напарниками.

У Одри по коже побежали мурашки.

– Сержант Нойс был напарником Ринальди? – недоверчиво спросила она.

– Наверное, лучше сказать, что он был его подельником.

– Выходит, за Нойсом тоже водились грехи? Вы это хотите сказать?

– Ну а с какой стати, по-вашему, Джека Нойса сослали в Сибирь?

– В какую Сибирь?

– Поймите меня правильно, но из Гранд-Рапидса Фенвик кажется нам Сибирью.

– Значит, Нойса тоже вынудили уйти из полиции в Гранд-Рапидс?

– Ринальди и Нойс – два сапога пара. Я не знаю, кто из них больше мародерствовал, но, кажется, один не уступал другому. Поэтому-то они и были напарниками. Один покрывал другого. Эдди, кажется, больше интересовался оружием, а Джек Нойс собирал бытовую технику, акустические стереосистемы и все в таком роде. Но, в первую очередь, оба любили, конечно, деньги.

– Они оба?.. – у Одри подступила к гор тошнота; больше всего ей сейчас хотелось завернуться в одеяло, уснуть и ни о чем не думать.

– Не говорите ничего обо мне Нойсу! – сказал Петтигрю. – Он все-таки умудрился остаться в полиции, а у нас не принято сводить счеты.

Поблагодарив Петтигрю, Одри отшвырнула мобильный телефон и побежала в ванную, где ее вырвало.

Потом Одри умылась, ей очень хотелось заснуть и забыться, но пора было идти в церковь.

13

Первая абиссинская церковь Нового Завета находилась в некогда внушительном, но постепенно обветшавшем каменном здании. Бархатные подушечки на скамьях совершенно истрепались и во многих местах были заклеены скотчем. В церкви было холодно и зимой и летом. Холод исходил от каменных стен и каменного пола. Церкви не хватало средств, чтобы должным образом отапливать свои огромные внутренние помещения.

Нынешним воскресным утром в церкви было мало народу. Впрочем, в ней всегда было мало народу, не считая Пасхи и Рождества.

Одри увидела несколько знакомых белых лиц. Эти люди постоянно появлялись здесь на службе, вероятнее всего, не находя должного духовного окормления в церквах, где собирались белые прихожане. Латоны с семьей не было. Одри это не удивило. Семейство сестры ее мужа ходило в церковь лишь несколько раз в год. В начале их совместной жизни Леон ходил с Одри в церковь, но потом заявил, что это не для него. Одри даже не знала, чем он сейчас занят – спит или опять куда-то отправился.

Сегодня утром Одри переживала не только за Леона. Ей не давало покоя то, что она узнала о Нойсе. Одри казалось, что ее подло предал этот скрывающий от нее свою истинную сущность человек, старающийся казаться ее другом и помощником. От одной мыли об этом Одри опять становилось дурно.

Однако теперь Одри чувствовала себя свободной. Ей больше не приходилось мучиться угрызениями совести по поводу того, что она подводит Нойса, делая что-то за его спиной. Одри все стало ясно. Независимо от того, был Нойс подкуплен корпорацией «Стрэттон» или нет, он, безусловно, предупреждал своего прежнего партнера Ринальди обо всех намерениях полиции. Возможно, он делал это против своего желания, опасаясь, что Ринальди расскажет все о его прошлом, но дела это не меняло.

Одри вспоминала о своих бесконечных разговорах с Нойсом, касавшихся убийства Эндрю Стадлера, о советах, которые щедро рассыпал Нойс, о том, как он уговаривал ее действовать с величайшей осторожностью и не арестовывать Коновера и Ринальди за недостаточностью улик. Как знать, что еще предпринял Нойс, чтобы затормозить или даже запутать следствие! В любом случае теперь Одри не собиралась докладывать Нойсу о том, что они с Багби в самое ближайшее время получат ордера на арест директора корпорации «Стрэттон» и начальника ее службы безопасности. Нойс не должен быть в курсе, а то он предупредит Ринальди и постарается сорвать аресты.

По крайней мере, в церкви Одри чувствовала себя умиротворенно. Здесь все ее любили. Все здоровались с ней, даже совершенно незнакомые люди – почтенные старцы, учтивые молодые люди, бойкие девушки, заботливые матери и увенчанные сединами кроткие старушки. Максина Блейк была во всем белом, а на голове у нее возвышалась замысловатая шляпка, похожая на перевернутое ведро, просунутое в кольца Сатурна. Обняв Одри, Максина прижала ее к своей необъятной груди и обдала облаками духов, перемешанными с потоками тепла и любви.

– Слава Господу Богу! – воскликнула Максина.

– Во веки веков, аминь! – ответила Одри.

Служба началась с опозданием на двадцать минут, но никто не расстроился и не удивился, потому что чернокожие американцы не отличались особой пунктуальностью и ни от кого ее не требовали.

По проходу двинулись наряженные в красивые красно-белые одеяния певчие. Они ритмично хлопали в ладоши и распевали «Дорогу в Небо». Им стал аккомпанировать электрический орган. Потом вступили трубы и барабан, потом Одри стала подпевать певчим вместе с остальной паствой. Одри всегда хотела петь в церковном хоре, но стеснялась своего заурядного голоса, хотя и замечала, что многие певчие писклявят и даже фальшивят. Впрочем, у некоторых из них были красивые голоса. Мужчины пели в основном густым басом. Но был среди них и тенор, не страдавший идеальным музыкальным слухом.

Преподобный Джемисон, как всегда в начале службы, провозгласил: «Слава Господу Богу!», на что паства хором ответила: «Во веки веков, аминь!» Трижды восславил священник Господа Бога, и трижды отозвались ему верующие. Службы преподобного Джемисона всегда были прочувствованными и не слишком растянутыми, хотя и не отличались особой оригинальностью. До Одри дошли слухи, что преподобный сдирает тексты своих проповедей с интернет-сайта баптистов. Однако, когда кто-то упрекнул его в этом, преподобный ответил: «Я дою много коров, но сбиваю свое масло».

Сегодня преподобный Джемисон говорил об Иисусе Навине и сынах Израилевых, которые вступили в праведную битву с пятью царями ханаанскими за Землю обетованную, и о том, как эти пять царей, на руку Иисусу, вступили в битву все вместе, а затем, страшась за свою жизнь, вместе же спрятались в пещере. Узнав об этом, Иисус Навин повелел засыпать вход в эту пещеру камнями. Когда же сыны Израилевы одержали победу, Иисус повелел открыть вход в пещеру и вывести оттуда царей, которых затем унизил тем, что вожди его воинов наступили этим царям ногами на выи. После этого преподобный Джемисон заявил, что цари прятались напрасно, ибо от Господа Бога не спрячешься. Разве что в аду.

Услышав эти слова, Одри задумалась о Николасе Коновере и о том, как неизвестный писал на стенах его дома «Здесь не спрячешься!».

В этой фразе было что-то зловещее, и она, конечно, пугала Коновера.

Не спрячешься? От чего? От кого? От загадочного мстителя? От чувства вины? От своих прегрешений?

Однако в стенах церкви эти суровые слова не пугали Одри.

Звучным голосом преподобный Джемисон прочел из 28-й Притчи: «Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован!»

Преподобный Джемисон всегда писал свои проповеди так, чтобы они хоть чем-нибудь затрагивали каждого среди паствы, и Одри невольно задумалась о том, что Николас Коновер похож на ханаанского царя, прячущегося в пещере.

Но ведь в ней не спрячешься! Выходит, Эндрю Стадлер был прав…

Преподобный Джемисон взмахнул рукой, и дородная солистка хора Мейбл Дарнел запела. Ей аккомпанировал, стоя на видном месте, седовласый органист Айк Робинсон с большими добрыми глазами и ласковой улыбкой.

 
У самых скал
Я приют искал,
Камни обнимал,
В них я прятался!
 

– раскачиваясь, пела Мейбл. –

 
Но седой утес
Мрачно произнес:
От Господних гроз
Здесь не спрячешься!
Здесь не спрячешься!
 

Коротенькие пальцы Айка Робинсона в джазовом ритме мелькали над клавиатурой.

Хор подхватил:

 
Здесь не спрячешься!
Здесь не спрячешься!
 

У Одри по всему телу побежали мурашки. Она дрожала от возбуждения.

Не успели замолкнуть голоса хора и звуки органа, как вновь загремел голос преподобного Джемисона:

– Друзья мои, никому из нас не спрятаться от Господа Бога! «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, – возопил преподобный так громко, что вместе с ним завыл микрофон, – и говорят камням и горам: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, – тут преподобный понизил голос и заговорил зловещим шепотом: – Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»[71]71
  Откровение Святого Иоанна Богослова, 6:15–17.


[Закрыть]

Преподобный Джемисон замолчал, возвещая своим многозначительным видом о конце проповеди. Затем он предложил всем желающим подойти к алтарю и помолиться про себя. Айк Робинсон исполнял приятную медленную музыку. Человек десять встали со скамей и прошли к алтарной перегородке, где преклонили колени и погрузились в молитву. Одри не молилась там со дня смерти своей матери. Внезапно, повинуясь какому-то внутреннему порыву, она тоже встала и прошла к алтарю, где преклонила колени между кольцами Сатурна на шляпке Максины Блейк и другой женщиной, которую, кажется, звали Сильвия. Одри знала, что муж Сильвии недавно умер от осложнений после пересадки печени, оставив ее с четырьмя маленькими детьми.

Одри подумала о том, каково сейчас приходится этой Сильвии, и ее собственные проблемы показались ей ничтожными. Но так бывает всегда – даже ничтожные проблемы снедают человека и кажутся огромными, пока не забываются по пришествии действительно огромных проблем.

Чувствуя, как беснуется внутри нее раздражение манерами Леона, Одри вспомнила слова из Послания апостола Павла к ефесянам (4: 26–27): «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу».

Теперь Одри понимала, что не может больше жить во гневе и раздражении, и решила как можно скорее от них избавиться.

Понимая, что разочарование в Джеке Нойсе у нее никогда не пройдет, Одри решила, что оно не помешает ей выполнить свой долг.

Потом Одри задумалась о мучившей фортепиано бедной маленькой дочке Николаса Коновера, вспомнила ее хорошенькое открытое личико. Эта девочка только что потеряла мать, и очень скоро ей предстояло остаться без отца. Тяжелее всего Одри было думать о том, что она вынуждена сделать этого ребенка сиротою.

Одри расплакалась и долго обливалась горючими слезами, пока кто-то обнимал ее за плечи и успокаивал. Наконец Одри почувствовала себя защищенной любящими ее людьми и успокоилась.

На улице было пасмурно и хмуро. Одри вытащила из сумочки мобильный телефон и позвонила Рою Багби.

14

На улице послышался звук подъехавшей машины.

Леон? Нет, не Леон! У двигателя его машины другой звук. Леон где-то шляется по бабам. И это в воскресенье!

От этой мысли Одри стало очень печально, но она решительно взяла себя в руки.

Открыв дверь, Одри впустила в дом Роя Багби.

– Значит, ты все-таки решилась? – усмехнулся Багби.

Одри провела Багби в гостиную, где тот уселся в кресло Леона. Одри села напротив него на диван. Багби случайно задел за что-то ногой, и из-под кресла со звоном выкатились две коричневые бутылки.

– Потихоньку выпиваешь? – покосившись на них, спросил Багби. – Нервишки шалят?

– Я вообще не пью пиво! – смутившись, заявила Одри. – У него отвратительный вкус. А что у вас нового?

– Проблема.

– Опять?

– Проблема не самого плохого толка. Наш друг Эдди хочет сдать Коновера.

– В каком смысле?

– Он хочет с нами договориться.

– И что же он вам сказал?

– Пока ничего. Только намекнул на то, что у него есть интересная нам информация.

– Так пусть выкладывает.

– Сначала он хочет от нас гарантий. Я уверен в том, что Ринальди сообщник Коновера.

– А что если стрелял не Коновер, а именно Ринальди? – немного подумав, спросила Одри.

– Ну и что? Если он сдаст Коновера за помощь и подстрекательство, считай, они оба в наших руках.

– Он в курсе, что нам известно про пули и пистолет.

– Ты, что ли, ему сказала? Я не говорил!

Покачав головой, Одри рассказала Багби все, о чем ей сообщили по телефону из Гранд-Рапидса.

– Вонючка Нойс! – взорвался Багби. – Что я тебе говорил!

– А что вы мне говорили?

– Он мне никогда не нравился!

– Это потому, что он вас не любит!

– Это тоже верно, но дело не в этом. Выходит, они с Эдди слишком много знают друг о друге. А теперь у нас есть рычаг влияния на Нойса!

– В такие игры я не играю! – решительно заявила Одри.

– Вот черт! Приспичило же тебе именно сейчас играть в принципиальность!

– Но постарайтесь понять, что все это ничем не кончится. Я уверена в том, что Нойс уже догадался о том, что мы про него все узнали.

– Думаешь, догадался?

– Он знает, что я не раз звонила в Гранд-Рапидс, и понимает, что я копаю очень глубоко… Впрочем, если хотите играть в ваши игры с Нойсом, играйте, мне все равно. Но лучше не сейчас. Теперь нам нужно поскорей заканчивать расследование. Очень важно как можно скорее получить ордера на арест и сделать это так, чтобы Нойс об этом ничего не знал и не смог предупредить Ринальди.

Багби вздохнул, пожал плечами и развел руками.

– А еще мне не хочется ни о чем договариваться с Ринальди.

– Почему это? – возмутился Багби. – Мы же возьмем его тепленьким!

– Вы же сами говорили, что у нас уже все схвачено, и мы вот-вот раскроем это преступление. Вы же не рассчитывали на признания Ринальди, когда это говорили! Так неужели не можете сейчас обойтись без него?

– Почему не могу? Могу, – пробормотал Багби.

– Я хочу обвинить их обоих в умышленном убийстве. А кто из них настоящий убийца, станет ясно позднее.

– Значит, теперь ты считаешь, что у нас все схвачено?

– Почти. Завтра с раннего утра я еще раз поговорю с психиатром Стадлера.

– А не поздновато?

– Отнюдь. Если он согласится подтвердить, что Стадлер был психически ненормальным и даже потенциально опасным, мне будет легче говорить с прокурором, и мы обязательно получим ордера на арест этой парочки.

– Но ведь психиатр отказался с тобой разговаривать!

– Попробую его разговорить.

– Ты не заставишь его говорить.

– Не заставлю, но попробую уговорить.

– Ты сама-то в это веришь?

– Во что?

– В то, что Стадлер был опасным.

– Я не знаю, но думаю, что Коновер и Ринальди считали именно так. Если психиатр подтвердит, что Стадлер был опасным, мотив убийства налицо. Тут Коноверу не поможет ни один адвокат. И нам не понадобится никакая сделка с Ринальди.

– А Нойса ты не хочешь подцепить на крючок?

– Нет, – покачала головой Одри. – Я на него не сержусь, – немного подумав, добавила она. – Просто я очень разочарована в нем и расстроена.

– Знаешь что! Я всегда думал, что люди вроде тебя… Ну, которые таскаются в церковь и все такое, на самом деле притворяются такими хорошими. А ты, смотрю, всерьез решила сделать все по совести.

– Да, я попытаюсь сделать все по совести, – усмехнулась Одри. – Думаешь, Иисус Христос был слабак! А вот и нет. Он был крутой мужик!

Багби рассмеялся. Одри попыталась прочесть мысли в его глазах и, к своему величайшему удивлению, заметила в них искорку неподдельного восхищения.

– Говоришь, он был крутой мужик? Мне это по душе.

– А когда вы в последний раз были в церкви, Рой?

– О, только не это! Не надо меня агитировать. Я туда не пойду, хоть ты тресни!.. Кроме того, Иисусу, кажется, надо поработать с твоим мужем.

Одри залилась краской и ничего не ответила.

– Извини, Одри, – немного помолчав, сказал Багби. – Я не хотел тебя обидеть. И знаешь, очень тебя прошу, обращайся ко мне на ты!

– Не надо извиняться, – сказала Одри. – В сущности, ты совершенно прав.