Текст книги "Фулгрим: Палатинский Феникс"

Автор книги: Джош Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Фулгрим, владыка Кемоса, носитель палатинской аквилы и примарх Детей Императора, твердо намерен занять подобающее ему место в Великом крестовом походе. Несравненный мечник, он долго изучал искусство войны и нетерпеливо ждал возможности понастоящему проверить в деле не только себя, но и своих верных последователей. Теперь Фениксиец пытается привести непокорный мир к Согласию при помощи всего лишь горстки лучших воинов легиона. Ему предстоит узнать, что за любую победу нужно платить, и чем грандиознее триумф, тем выше цена…

Warhammer 40000: Ересь Хоруса

1: Анабасис

2: Сыны Финикии

3: Приносящие огонь

4: Сильные мира сего

5: Просители

6: Патриции

7: Фениксиец без прикрас

8: Непринуждённость правителя

9: Жизнь и учения[8]

10: Воспитание Кирия

11: Сыны Сабазия

12: Фениксиец в Анабасе

13: Идеальная жизнь

14: Ввосьмером против Визаса

15: Молотобойцы

16: Суд Фениксийца

17: Катабасис

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Warhammer 40000: Ересь Хоруса

Примархи

Джош Рейнольдс

Фулгрим: Палатинский Феникс

1: Анабасис

Огонь и кровь.

Все всегда заканчивается огнем и кровью. По крайней мере, так заявляли его братья в мудрости своей. «Согласие куется в огне и закаляется в крови», – говорили они. Пепельные небеса, поля костей… Огонь и кровь. Однообразная концепция, лишенная даже безыскусного изящества.

Примарха бесконечно раздражало, что подобная идея служит путеводной звездой человечества в его важнейшем предприятии. Казалось, даже Император придерживается ее, пусть и ради эффективности, а не по каким-то иным причинам. Огонь и кровь. Скорость и практичность. Вот они, девизы Великого крестового похода.

– Эффективность, – нараспев, как молитву, произнес Фулгрим.

Фениксиец пристально смотрел в стеклянный иллюминатор, праздно высчитывая расстояния между звездами, что мерцали во тьме. На тускло освещенной обзорной палубе «Гордости Императора» не имелось никаких украшений – тут ничто не отвлекало наблюдателя от картины безграничной Вселенной и величия светил, населяющих ее.

На повелителе Детей Императора были простые длинные одеяния белого и пурпурного цветов; с его обманчиво широких плеч ниспадала мантия, отделанная золотом и перьями. В броню он облачался только для войны или парадов. Здесь, в месте для раздумий, примарх носил наряд, который считал подобающе скромным. Ткань свободно облегала стройное тело Фулгрима, дополняя образ царственной безмятежности. На его поясе низко висел меч – единственная уступка практическим соображениям. Держа ладонь на затыльнике клинка, Фениксиец водил пальцем по тугим виткам проволоки на рукояти.

Оружие ему подарили. Выковали с уважением, вручили как знак любви. Примарх ценил меч превыше всего, кроме чувства уверенности в себе. Сам клинок и то, что он символизировал, подтверждали: Фулгрим на правильном пути. Он не повернулся спиной к предназначению, а принял его.

Фениксиец изучил отражения легионеров Третьего, стоявших навытяжку позади него. Они казались мифическими небожителями, обретшими плоть и закованными в аметистовый керамит; на кирасе каждого раскинула крылья палатинская аквила с молниями и лучами. Самый высокий из них доходил примарху лишь до груди – он возвышался над воинами, как бог среди полубогов, великан с белыми волосами, заплетенными в извивистую косу. Его фиолетовые глаза на бледном лице с идеальными острыми чертами задумчиво щурились.

Шестеро Астартес, собравшиеся здесь, были лучшими из лучших в нынешнем составе братства. Только один из них принадлежал к Двум Сотням – выжившим воинам изначального легиона, которые присягнули Фулгриму на Кемосе. Седьмой космодесантник, также из Двух Сотен, безмолвно стоял чуть позади и в стороне от собратьев. Он слегка кивнул, словно заметив, что примарх наблюдает за ними, и Фениксиец подавил смешок.

Пятеро из шести были молодыми бойцами, недавно пролившими кровь и жаждущими проявить себя – в точности как их господин. Фулгрим отогнал эту мысль, ужаленный скрытой в ней правдой. Сосредоточившись на воинах, примарх заметил их нервозность. Обычному человеку они показались бы статуями, почти неподвижными и лишенными эмоций, но Фениксиец ясно видел, что легионеры в смятении. Пятеро не знали, зачем их вызвали к повелителю, и потому волновались. Шестой как будто ничего не чувствовал. Несмотря на все это, Фулгрим улыбнулся.

– Дашь определение эффективности, Нарвон? – указал он на одного из бойцов, не оборачиваясь к ним. Немного артистизма не повредит.

Легионер Нарвон Квин подобрался, явно удивленный тем, что примарх обратился к нему.

– Достижение победы минимальными усилиями, мой господин.

Задиристый по натуре, Квин был молотом среди клинков, но иногда демонстрировал проницательность, намекающую на большой потенциал. Общая черта для Детей Императора: все они имели очевидный потенциал. Вот что важнее всего.

Сохранив в памяти расчеты дистанций между звездами, Фулгрим повернулся к воинам:

– Приемлемый ответ, пусть и несколько прозаичный.

Огорченный Нарвон переступил с ноги на ногу.

На самом деле, – продолжил Фениксиец, – эффективность требует отнюдь не минимальных усилий. Точно определить, эффективно что-либо или нет, можно лишь при наличии контекста. Этот урок я выучил в детстве, среди обогатительных установок и рудных карьеров.

Примарх не глядя отвел руку за спину и коснулся пальцем стекла. Медленно и аккуратно он провел линию, соединяющую светила.

– Например, то, что Хорус считает «приемлемым», другие назвали бы «отвратительно варварским».

Несколько десятилетий почти исчезнувший III легион сражался в тени Луперкаля. Хорус показывал брату, как должен поступать сын Императора, облеченный великим долгом и ответственностью. Фулгрим сверкнул превосходными зубами, вспомнив, как досадовал тогда.

– Впрочем, эффективность волков – это вещь в себе, и таким, как мы, не пристало осуждать их. – Легионеры вежливо рассмеялись, и Фениксиец вновь повернулся к иллюминатору: – Однако же мы вправе обсуждать собственную эффективность или отсутствие таковой.

Веселье прекратилось, как того и желал примарх. Делу время, потехе – час. Он постучал по стеклу костяшкой пальца:

– За моими братьями тянется след из колесованных миров. Огненно-кровавый шрам, вырезанный на лике Галактики. Я думаю – я знаю, – что есть лучший способ побеждать. – Фулгрим снова улыбнулся, резко и уверенно, будто взмахнул мечом. – Более эффективный способ. И мы докажем это вместе.

Фениксиец обвел одну из светящихся точек:

– Перед вами «Двадцать восемь Один», или Визас, как его называют несколько миллиардов местных жителей. Достаточно внушительная цифра, учитывая, через что им недавно пришлось пройти. – Он взглянул на своих воинов: – Мы приведем Визас к Согласию, но не огнем и кровью. Шесть, и только шесть клинков возьму я в эту битву. Моими мечами станете вы.

Лица легионеров выразили смешанные чувства. Не только гордость, но и беспокойство, нетерпение, задумчивость. Они были молоды. Они уже обагрили руки кровью, но еще не доказали свою надежность в бою по-настоящему. Им предстоит испытание, как и самому Фулгриму. Дети Императора поведут кампанию неведомым прежде методом, идеальным в концепции и на практике.

– Мы сделаем первый шаг в новом странствии, начнем новую войну и выиграем ее, своими руками и собственными силами. Открывается первая глава нашей истории; прошлое было лишь прологом. – Фениксиец постучал по искорке-Визасу: – В эгейском диалекте Ионического плато есть слово «анабасис». Оно означает «движение войска с берега моря вглубь суши». Завоевательный поход в незнакомые земли. – Повернувшись, Фулгрим раскрыл объятия, словно древний король, благословляющий своих рыцарей. – Сыны мои, нас ждет анабасис.

Космодесантники разом опустились на колени, прижав кулаки к палатинской аквиле на кирасе.

Примарх довольно улыбнулся.

– Я выбрал вас шестерых представителями всего легиона. Вы послужите мне оруженосцами. Подумайте, что это означает, и подготовьтесь соответственно.

Он снова отвернулся к звездам:

– Вы свободны, идите.

Легионеры отбыли, негромко переговариваясь. Двое беседовали тише других, один молчал. Когда все шестеро ушли, Фениксиец произнес:

– Теперь можешь высказаться, Абдемон.

Примарх посмотрел на седьмого из вызванных им. В доспехе, покрытом пурпурным тирским лаком, лорд-командующий Абдемон воплощал собою идеал для всех Детей Императора. Правая рука его покоилась на яблоке мастерски сработанного силового клинка, висящего у пояса. Изысканную саблю воин получил в дар от оружейников Ионического плато на Терре. О нем говорили как об умелом фехтовальщике, но в деле Фулгрим его пока что не видел. Впрочем, сейчас от Абдемона не требовалось показывать искусство владения мечом.

К мнению лорда-командующего, одного из старших офицеров Фениксийца, прислушивались на советах. Абдемон вел себя уважительно, не опускаясь до подхалимства. Пожалуй, он был самым рассудительным среди военачальников первых десяти миллениалов легиона. Именно в его здравомыслии сейчас нуждался примарх.

– Что думаешь? – спросил Фулгрим.

– Очень вдохновляющая речь, мой господин, – отозвался воин с легкой хрипотцой; такой звук издает шелк, рассекаемый сталью. – От волнения у меня быстрее забилось сердце.

Фениксиец выгнул бровь:

– Да? Я не перегнул палку?

– Нет, мой господин. Идеальная порция ура-патриотизма.

Терранин Абдемон был среди тех, кто совершил первое, судьбоносное странствие на Кемос вместе с Императором и преклонил колени у ног примарха. Он бился на передовой в каждой баталии Третьего, включая Проксимскую. Лорд-командующий заслужил как высокий чин, так и всеобщее уважение, поэтому Фулгрим быстро пришел к выводу, что, завоевав его расположение, покорит весь легион.

То, что Фениксиец был генетическим прародителем воинов, не гарантировало ему ни верности, ни любви. Каждый день на тысяче планет сыны идут против отцов. Кроме того, разделение Детей Императора серьезно ослабило командную структуру: они привыкли сражаться в одиночку или малыми группами, а не как части полного легиона. У примарха и его доверенных лордов-командующих ушли долгие годы на то, чтобы восстановить в братстве дисциплину и чувство общей цели.

Услышав ответ космодесантника, примарх фыркнул:

– Не знаю, Абдемон, под какой звездой ты родился, но благодари ее за то, что у меня есть чувство юмора. В ином случае я наказал бы тебя за столь откровенное неуважение.

Лорд-командующий поклонился. Глядя на его черное лицо, Фулгрим поискал в нем собственные черты. Белые волосы, заплетенные в короткие толстые косицы и туго стянутые на затылке, придавали Абдемону сходство с ястребом. Никто не назвал бы офицера красивым, но вряд ли его это беспокоило.

– Приношу извинения, мой господин. В дальнейшем я постараюсь избегать подобных безрассудств.

В голосе воина слышалось веселье, но лицо его, будто высеченное из оникса, оставалось неподвижным.

– Ты только что добавил к дерзости наглую ложь, – произнес Фениксиец, взяв легионера за горло. Слегка, только слегка, но все же в знак предупреждения. Он ощутил, как у Абдемона резко подскочил пульс – от волнения, не от боязни. Это порадовало Фулгрима: его сыны, истинные сыны Императора, были превыше страха.

Примарх наклонился к космодесантнику, чтобы тот испытал на себе полную силу его голоса. Сердце лорда-командующего забилось еще быстрее – Астартес непросто было находиться вплотную к своим прародителям. Абдемон справлялся лучше других, но не идеально.

– Теперь обращайся ко мне осторожно и только наедине, иначе придется покарать тебя в назидание другим. Субординацию нужно соблюдать хотя бы внешне, Абдемон.

– Как прикажете, – сказал воин, отводя глаза.

Недопустимо, чтобы легионер при свидетелях проявлял неуважение к своему примарху, пусть даже в шутку. Тем более важно, чтобы этого не происходило во все еще малочисленном Третьем, который лишь недавно восстановил боевой дух и выкарабкался из бездны, в которую сползал до воссоединения с Фулгримом.

Император привел на Кемос едва ли двести космодесантников. От легиона оставалось только название. Третий был сломанным инструментом, неправильно применявшимся и нуждавшимся в починке. Фениксиец сделал все от него зависящее: посетил благородные семейства древней Европы, обновил соглашения о кровной подати, забрал в качестве десятины первенцев из тысячи миров. Медленно, но уверенно братство вновь начало расти – однако, по мнению братьев примарха, было еще слишком слабым. Хорус считал, что Фулгриму пока рано расправлять крылья и лететь самостоятельно. Впрочем, даже Луперкаль мог ошибаться…

Выбросив эту мысль из головы, Фениксиец отошел от лорда-командующего, и тот вновь задышал свободно. Неотрывно глядя на подчиненного фиолетовыми глазами, примарх спросил:

– Ответь мне честно, Абдемон: я правильно выбрал их?

Космодесантник помедлил. Фулгрим терпеливо ждал, не мешая ему размышлять. Прочистив горло, воин произнес:

– Больше всех меня беспокоит Квин. Он грубый, необработанный клинок. То же самое с Флавием Алкениксом. Они оба – строевые бойцы, а не дипломаты.

– Поэтому мы и нуждаемся в них, как в кнуте, помимо пряника. – Сложив руки за спиной, примарх опять повернулся к иллюминатору. – Своим присутствием они будут напоминать, что мы можем устроить при скверном развитии событий. – Фениксиец усмехнулся: – Признаю, в сравнении кое с кем эти двое выглядят не так уж кровожадно, но их должно хватить. Что насчет остальных?

– Тельмар и Торн честолюбивы, полны рвения. В них я уверен, как и в Кирии.

Фулгрим кивнул: он возлагал большие надежды на Кирия. Этот одаренный мечник с острым умом, возможно, пойдет дальше всех из шести – вознесется высоко, если получит шанс. Подумав о последнем из выбранных им клинков, примарх ощутил неуверенность:

– А что апотекарий, Фабий?

– Тоже тревожит меня, – после паузы сказал Абдемон. – Он талантлив, но склонен думать, что находится вне иерархии легиона. – Воин нахмурился. – С него надо сбить спесь.

– Этим я займусь лично, – пообещал примарх, и на лице легионера возникла почти комичная гримаса облегчения.

Фабий тоже был терранином, отпрыском какого-то не слишком знатного дома в горах северной Европы. Как и Абдемон, он входил в Две Сотни и единственный из всех апотекариев дожил до встречи с примархом. Сейчас у него появились коллеги, но тогда Фабий в одиночку пытался сдержать хворь, поразившую генетических сынов Фулгрима. Фениксийцу не нравилось то, что он видел во взгляде медика: цинизм, противоречащий всем догмам Третьего. С этим следовало разобраться, и быстро.

На Визасе легион мог отыскать свежую кровь – новую подать, новых кандидатов. Возможно, тогда Фабий немного повеселеет. Взирая на звезды, примарх вернулся к расчету координат точек Мандевилля. Услышав покашливание за спиной, Фулгрим вздохнул:

– У тебя вопрос?

– Только уточнение, мой господин.

Фениксиец лениво повел рукой:

– Говори, сын мой, и я просвещу тебя.

– Зачем мы так поступаем?

– Чтобы привести этот мир к Согласию.

– Но почему именно так? Риск перевешивает выгоду.

После долгого молчания примарх снова вздохнул и заговорил:

– Мои братья бросили мне вызов. Как вызванный, я имею право выбрать поле битвы и оружие. – Он улыбнулся. – Русс, похоже, тонко пошутил, предложив мне возглавить Двадцать восьмую экспедицию. Двадцать восемь – целое положительное число, равное сумме его собственных делителей^[1]. Совершенное число. – Фулгрим тихо усмехнулся: – Я не удивился бы, услышав такое от Ферруса или даже Хоруса, но только не от Русса. Леман умнее, чем кажется, однако скрывает это.

– И весьма успешно, – согласился лорд-командующий.

Фениксиец снова рассмеялся:

– Смотри, Абдемон, теперь ты оскорбляешь одного из сыновей Императора и моего брата. – Он сделал паузу. – Моего блохастого, шелудивого брата-варвара… – Примарх мельком взглянул на подчиненного: – Разумеется, я принял вызов. Мне полезно будет определить истинные границы наших возможностей.

Тут Фулгрим нахмурился.

– Некоторые братья, найденные позже меня, уже добились большего. Мы слишком долго пролежали на одре болезни, Абдемон. Наша численность растет, но небыстро, и те, кто якобы хотят защитить нас, бездумно направляют наши ресурсы на достижение отдаленных целей.

Лорд-командующий молчал. В свое время он сражался вместе с сынами трех других легионов, и сама мысль, что именно они, пусть неумышленно, виновны в нынешнем положении Детей Императора, была ему ненавистна.

– Знаешь, мне кажется, что нас жалеют, – продолжал Фениксиец. – Меня жалеют. Я такого не потерплю. Нас нужно не жалеть, а уважать. – Примарх отвернулся от своего отражения. – Ты спрашивал, зачем нам это? Вот мой ответ: мы должны добиться успеха, причем идеального, чтобы никто больше не усомнился в наших способностях. Если сейчас мы не постоим за себя, то навсегда останемся тенью несбывшегося величия.

– Как прикажете, мой господин, – отсалютовал Абдемон.

Фулгрим жестом велел ему уходить:

– Все, убирайся. Мне надо закончить расчеты.

Развернувшись на пятках, легионер отбыл. Глядя, как уменьшается отражение воина, Фениксиец позволил себе краткий миг сомнений – верное ли решение он принял?

Примарх готов был признать, что поддался на провокацию. Жажда самостоятельных действий усиливалась в нем с тех пор, как обнаружили Ультрамар и он увидел, чего добился там Робаут. Успех братьев мучил Фулгрима.

Пока он вел бесконечные войны за спасение единственной планеты, Жиллиман и Дорн правили целыми системами. Они получили легионы численностью в сотни тысяч воинов, и с тех пор размеры их армий только возросли. Ему достались двести бойцов, и то, что Дети Императора обладали самым почетным послужным списком, слабо утешало их примарха.

Фениксиец надеялся, что хотя бы Русс поймет его, ведь в распоряжении обоих было всего лишь по одному миру – Кемос и Фенрис соответственно. Но Леман оказался высокомерным: по его мнению, только Фенрис имел право называться планетой и вся Галактика меркла пред величественной родиной Русса. Он не замечал – не желал замечать – разворачивающейся вокруг общей картины.

Лишь Хорус разделял взгляды Фулгрима. Только Луперкаль видел Галактику в ее истинном обличье и понимал, что означает Великий крестовый поход. Единственной заслуживающей обдумывания задачей для них было стремление к совершенству. Разумеется, суть этого идеала подлежала обсуждению, но его требовалось достичь. Галактика напоминала примарху один из колоссальных механизмов, которые он ремонтировал в детстве. Машина поизносилась, расшаталась, и ее следовало настроить уверенной рукой.

Но рукой ли Фулгрима? Волчий Король думал, что судьба решила иначе, и другие словно бы разделяли его пренебрежение. Вдруг почувствовав усталость, примарх опустил голову. Семь голосов высказали сомнения. Семь братьев выступили против восьмого. Даже обычно погруженный в себя повелитель Второго нарушил безмолвие, чтобы обвинить Фениксийца в высокомерии.

Он фыркнул, вспомнив древнюю терранскую пословицу о горшке и котелке^[2]. Тогда Фулгрим не стал произносить ее вслух, поскольку считал, что его молчаливый брат лишен чувства юмора. Возможно, поэтому он говорил так мало.

В итоге Фениксиец не отступился и принял вызов Русса, к добру или худу. Прощаясь, Хорус старался переубедить его; в голосе брата звучала почти осязаемая тревога. Но и Луперкаль не сознавал, в чем причина.

Лунные Волки превосходили все прочие легионы. Численность позволяла им вести несколько кампаний сразу. Дети Императора, напротив, свободно помещались на одном-единственном корабле. Его тренировочные клетки пустовали, в кают-компаниях питались только смертные члены экипажа. Даже сейчас, на грани возрождения, Третьему грозила опасность. Один неверный шаг, и легион рухнет обратно в пропасть забвения, из которой только что выбрался.

Фулгрим поставил на кон жизни генетических сынов и их наследие. Лишь бросив кости, он поймет, правильный ли сделал выбор.

– Думаю, скоро я все узнаю, – пробормотал примарх.

2: Сыны Финикии

Нарвон Квин опустил руку, вкладывая в удар всю тяжесть силового топора. Даже в громоздком доспехе воин быстро переходил из одной фехтовальной позиции в другую. Он старался развеяться после замечания от Фениксийца, занимаясь чем-то полезным; клинок с шипением рассек воздух, и легионер довольно хмыкнул.

– Опять бьешься с тенями?

Квин замер, держа топор на отлете.

– Бился, – кратко ответил он. Чуть повернув оружие, Нарвон выключил расщепляющее поле и обернулся. – Теперь, как видно, говорю с тобой.

В таком периоде служебного цикла тренировочные клетки на этой палубе обычно пустовали. Последнее время они всегда пустовали, что нравилось Нарвону. Он надеялся провести здесь несколько спокойных минут и прийти в себя. То, что выбор примарха пал на него, одновременно ужаснуло и восхитило воина; он до сих пор ощущал взгляд Фулгрима, впившийся ему в душу, и хотел, чтобы это чувство продержалось как можно дольше.

– За что я безмерно благодарен, – отозвался Флавий Алкеникс.

Он стоял, скрестив руки на груди и прислонившись к дверце клетки. Аристократичный и кичливый Флавий ловко балансировал на грани заносчивости, не переступая ее, но все равно не нравился Квину. К счастью, до этой минуты им не приходилось общаться вне поля битвы. Нарвон не мог понять, почему Фулгрим выбрал Алкеникса.

Подавшись вперед, тот спросил с полуулыбкой:

– Что думаешь?

– Насчет чего?

Флавий взмахнул руками.

– В каком смысле «чего»? Всего этого. Нас, Фениксийца…

– Нам выпал шанс, – произнес Квин.

Сомнительный, с учетом состава группы. Нарвон признавал, пусть неохотно, что набрать поровну терран и кемосцев – разумное решение. Но из-за таких созданий, как Паук, наверняка возникнут проблемы.

Представив, как апотекарий, вися в своей паутине, щелкает металлическими конечностями, легионер вздрогнул. Хотя Фабий входил в Две Сотни и уже поэтому заслуживал почтения, Квин слышал шепотки многое повидавших ветеранов – пережитков славной древности, – и они говорили о Пауке без уважения.

Только с ненавистью.

Нарвон поневоле задавался вопросом, почему Фулгрим включил Фабия в группу. Еще менее очевидной была кандидатура горделивого глупца Алкеникса. Он посмотрел на другого воина:

– Ну а что думаешь ты?

– Думать я предоставляю другим. – Флавий многозначительно положил ладонь на рукоять меча. – Потренируемся?

– С тобой? Нет уж. – Квин водрузил топор на плечо. – Ты жульничаешь.

– Я побеждаю.

– Не всегда, – натянуто ухмыльнулся Нарвон.

– Да, не всегда, – пожал плечами Алкеникс. – Ладно, чем хочешь заняться?

– Закончить серию упражнений.

– Похоже, Флавий, ты ему не слишком нравишься, – прозвучал новый голос, высокий, почти певучий. Скривившись, Квин обернулся и уставился на очередных гостей. Касперос Тельмар и Грифан Торн, оба кемосцы, связанные дружбой крепче братской. По мнению Нарвона, они вряд ли могли называться достойными воинами. Трутни, тупицы, толоконные лбы… То, что Фениксиец остановил выбор на них, неизменно раздражало Квина, и не только его.

Тельмар широко ухмыльнулся:

– Хотя Нарвону вообще никто не нравится. Правда, Нарвон?

– Если речь о вас, то мне не нравитесь вы оба. – Квин переложил топор на сгиб руки.

Честолюбивые кемосцы жаждали взобраться по карьерной лестнице. Нарвон догадывался об этом по их поведению, так как имел схожие амбиции. В командной структуре зияли бреши, и Фениксиец стремился заткнуть их как можно скорее. Легионеры, которые занимали места в поредевших верхних эшелонах, в большинстве своем происходили с Кемоса. Квин таким преимуществом не обладал: он был потомком чистейшего аристократического рода Древней Европы, но его неразбавленной голубой крови уже не хватало. Ему нужно стать чем-то большим, чтобы не зависеть ни от своей родословной, ни от чужих.

– А я что сделал? – возразил Торн.

– Ты дружишь с Тельмаром.

– Здесь он тебя поймал, – вставил Алкеникс.

– Ты мне тоже не по душе, – прямо сказал ему Квин.

Флавий взглянул на остальных:

– Похоже, я в хорошей компании.

– Как и мы все, – усмехнулся Касперос. – Фениксиец выбрал нас. Лично, каждого. – Он осклабился: – Даже Нарвона. Хоть убей, не пойму, с чего это вдруг.

– Войди в клетку, кемосец, и я наглядно покажу тебе. – Отступив на шаг, Квин раскинул руки. – Я сражался за легион, когда вы еще копались в грязи.

Тельмар вспыхнул, но Торн встал перед ним, помешав ответить на вызов терранина.

– Не надо, брат. Скоро начнутся настоящие битвы, с более достойными целями. – Грифан спокойно встретил пристальный взгляд Нарвона: – Тебя это тоже касается.

– Не вздумай указывать мне, Торн, – бросил Квин. – Насколько я помню, ты не мой старший офицер.

– Верно, это я.

Нарвон вздрогнул при звуках голоса Абдемона, раскатившихся по тренировочной палубе. Герой Проксимы налетел на воинов молниеносно, как ястреб, которого напоминал лицом.

– Имейте в виду, все вы, что я – воля Фулгрима во плоти. И я говорю вам: поладьте друг с другом, иначе поплатитесь. Если вы проявите себя хуже, чем идеально, то навлечете позор на легион и нашего генетического отца!

Лорд-командующий демонстративно взялся за эфес сабли:

– Вы меня поняли?

Квин и все прочие поклонились. Абдемон огляделся:

– А где Кирий?

– Последний раз я видел его с той старушкой, – чуть насмешливо ответил Грифан.

– Эта «старушка», как ты называешь ее, – посмотрел на Торна лорд-командующий, – уважаемый дипломат и представитель одного из древнейших аристократических домов почтенной Терры. Ее кровь так же чиста, как у всех воинов в этом зале. Помните об этом и обращайтесь с ней соответственно.

– Мне до сих пор неясно, зачем нам нужны такие персоны, – пренебрежительно заметил Тельмар. – Мы – огонь, а итераторы и им подобные просто следуют за нами.

Нарвон крепче сжал рукоять топора. Он не входил в Две Сотни, как Абдемон или Паук, но десятилетиями бился и истекал кровью рядом с обычными людьми.

Даже сейчас легиону не хватало бойцов для масштабных операций, какие проводили Лунные Волки. Вместо этого Третий координировал усилия с разнообразными армиями, верными Императору, а порой возглавлял их. В свое время Квин командовал придворными гвардейцами старинных военных аристократий и сражался рука об руку с рычащими дикарями, набранными на варварских планетах приграничья. Все они заслуживали не меньшего уважения, чем любой космодесантник. Нарвон хотел заговорить, но Абдемон опередил его:

– И зачем нужен огонь, если за ним ничего не следует? – Лорд-командующий ткнул Каспероса пальцем в кирасу так, что тот слегка покачнулся. – Каждая армия – это механизм из множества деталей. Все они необходимы для нормальной работы целого.

Получив надлежащую выволочку, Тельмар склонил голову. Абдемон оглядел других легионеров:

– Вы четверо – одни из лучших воинов, которые понесут палатинскую аквилу на просторах Галактики. Но не поддавайтесь высокомерию, иначе забудете о том, что случилось с нами в прошлом. Господин Фулгрим прав – нас ждет анабасис. Но я немного разбираюсь в войнах и знаю, что поход вглубь вражеских земель зачастую весьма тяжел.

Лорд-командующий шагал по обзорной палубе, освещенной холодным сиянием неисчислимых звезд. Как и просила посланница, люмены здесь горели тускло, что усиливало эффект от картины звездного неба за выпуклым иллюминатором. Погруженный в раздумья, Абдемон не обращал внимания на членов экипажа, которые почтительно и проворно уступали ему дорогу.

Квин и остальные едва не устроили дуэль. Офицер опасался, что нечто подобное случится вновь, если не занять чем-нибудь воинов. Гордыня быстро отравляла голубую кровь. От Детей Императора ожидалось, что они постоянно будут испытывать себя, но не существовало надежного способа проверить свои умения, кроме поединка с другим легионером. Успехи боевых братьев воспринимались как вызов. Любые достижения были мимолетными и вскоре забывались в погоне за совершенством, воплощенном в примархе.

Абдемон не забыл, как впервые увидел Фулгрима: тот стоял на вершине своей твердыни из стекла и стали, облаченный в официальные одеяния, которые в сумерках мерцали шитьем. Истинный правитель Древних Атин, возрожденный на планете во многих световых годах от Терры. Кемос был тихим и блеклым миром, но там, где ступал Фениксиец, звуки и цвета возникали в изобилии. Он служил маяком надежды – как для народных масс родины, так и для выживших генетических сынов.

Но лорд-командующий сдерживал эту надежду прагматизмом. Появление Фулгрима ознаменовало кардинальные перемены: поредевшие ряды легиона пополнились незнакомыми лицами. Абдемон сдвинул брови, вспоминая, как обновление договоров о кровной подати с Европой и прием кандидатов с Кемоса помогли остановить сползание братства к бессилию.

Фениксиец стал их спасением. Не только от хвори, но и от неуемного желания доказать, что они заслуживают врученной им аквилы. Примарх взвалил груз несовершенства воинов на собственные плечи; под его руководством легионеры или обретут искупление, или сгинут окончательно, не выдержав грядущих испытаний.

Заметив посланницу со свитой, лорд-командующий отбросил эту мысль. Женщину сопровождало разноголосое сборище: младшие итераторы, писцы, мелкие аристократы с десятка недавно приведенных к Согласию планет. Они занимали почти всю палубу, и Абдемон заметил в шумной толпе телохранителей эмиссара, осторожно наблюдавших за ним. Космодесантник ответил тем же, но исподволь.

Он насчитал двенадцать охранников, рассредоточенных по обзорной палубе. Благородные убийцы в пышной одежде, но с практичным оружием. Патрицианского вида, но, что одобрил легионер, полные скрытой жестокости. Мужчины и женщины, привыкшие лгать и играть со смертью, они умели вести светские разговоры, вычисляя при этом, как ловче покалечить или прикончить собеседника. По слухам, телохранителей набирали из внебрачных детей самых знатных семейств Европы – такие отпрыски никогда бы не унаследовали титул, и для кровной подати они не подходили. Утверждали, что где-то на Луне располагается комплекс, где подобных людей учат искусству смертоубийства и затем продают с аукциона.

Сама посланница также происходила из древнего аристократического семейства и могла проследить свою родословную вплоть до закатной эпохи, что предшествовала наступлению Долгой Ночи. Она принадлежала к итераторам старого толка, каких сейчас почти не осталось, – с недопустимо яркой по нынешним меркам личностью. По мере того как Великий крестовый поход рос в масштабах, его чиновничий аппарат настраивали все более тонко.

Абдемон заметил посланницу в центре толпы щеголей. Она внимательно наблюдала, как ее охранник-убийца кружит рядом с воином легиона.