Текст книги "Фулгрим: Палатинский Феникс"

Автор книги: Джош Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Что думаете о Королеве Городов? – поинтересовался он. – Видели когда-нибудь нечто подобное?

Весьма… впечатляющая картина, – любезно произнес Фулгрим.

На свой провинциальный манер Нова-Василос выглядела мило, но не шла ни в какое сравнение с прекрасной Финикией. Столица Кемоса выстояла перед многими бедами, постигшими остальную планету, а под руководством примарха вознеслась к величию, о каком ее жители даже не мечтали.

Губернатор скривил губы.

– Когда-то подобный ответ оскорбил бы меня, но сейчас я понимаю, что мы при всем нашем величии – просто захолустье гораздо более славного королевства. И вы – его принц.

– По крайней мере, один из них, – улыбнулся Фениксиец комплименту. – И Визас чрезвычайно внушителен для захолустья.

– Да, так нам дают понять, – ухмыльнулся Пандион.

Поднявшись, сановник встал рядом с Фулгримом у перил и посмотрел на свой город.

– Нам многое дают понять, – добавил он, сделав большой глоток. Обернувшись, правитель окинул взглядом диковинное свечение над Стеклянистой пустошью. – Почти красиво, не так ли? – с легкой тоской сказал Пандион.

Он снова приложился к чаше.

– Вчера вы спасли мне жизнь.

Примарх блеснул зубами.

– Наследный губернатор, мне приятно было помочь, и я исполнял свой долг.

– Подозреваю, первый мотив весомее второго.

Фениксиец промолчал.

– Разумеется, на меня уже покушались, – хмыкнул автократ. – Уже не помню, когда начались попытки. – Он прищурился: – Думаю, тогда я был ребенком. Таким маленьким, что не мог понять, почему кто-то хочет моей смерти.

– А теперь?

Пандион холодно, жестко улыбнулся:

– Теперь чересчур хорошо понимаю. – Губернатор вздохнул. – Я одновременно символ распущенности нравов и препятствие на пути к увеселениям. – Он поднял бокал, словно пил за здоровье города. – Я – причина и решение каждой проблемы, терзающей наш искалеченный мир.

Сановник допил кубок с легкостью, говорящей о чрезмерном опыте. Если Пандион все время так прикладывался к вину, просто чудо, что Фулгрим еще не видел его пьяным. Правитель взглянул на примарха:

– Мы любопытны вам, верно? По вашему лицу и голосу сложно догадаться, но иначе вы не прилетели бы сюда.

Он снова наполнил сосуд.

– Да, – ответил Фениксиец, не найдя причин для скрытности. – Очень немногие миры так охотно принимают Согласие. Это почти неприлично.

– Ну, я ведь в отчаянии! – рассмеялся губернатор.

Фулгрим вскинул бровь:

– Просто так признаётесь?

– Я слишком стар и давно устал от игр. Моя планета умирает от тысячи порезов. Кусочек за кусочком мы утрачиваем нашу суть. Скоро ничем не будем отличаться от зараженных радиацией дикарей со Стеклянистой пустоши. – Нахмурившись, он осушил кубок. – Вам бы посмотреть на них… Жалкие, сломленные существа, нашпигованные опухолями, они сражаются за оазисы порченой воды. Не хочу для себя такого наследия.

– Не волнуйтесь, – сказал Фениксиец. – Как только вы формально заверите Согласие, Империум возьмет на себя ответственность за Визас. Со временем он станет алмазом на небосводе.

– И кое-чем еще, а? – воззрился на него Пандион. – Мне сообщили, что ваш боец с этим… устройством на спине берет генетические образцы у детей патрициев. Я получаю жалобы. Люди обеспокоены и пытаются понять, что он ищет.

Сановник налил себе еще вина.

– Он проверяет их на генетическую совместимость.

– Зачем? – после паузы спросил визасец.

– Мои воины благородного племени, наследный губернатор. И племя это требуется пополнять. В условия Согласия входит «кровная подать» – желательно первенцами, но мы примем любого подходящего ребенка.

Пандион побледнел:

– Вы хотите сказать, что заберете моих… наших детей?

– Мне представлялось, что вас известили о кровной подати, – мягко проговорил Фулгрим. – Уверяю вас, это высокая честь.

– Я думал… я предполагал, что их заберут в заложники^[6]. Не знал о… – Он умолк, не желая встречать непоколебимый взгляд примарха. – Чести, – закончил автократ без выражения.

– Причем величайшей. – Отступив на шаг, Фениксиец раскинул руки. Он знал, какое впечатление производит в своих позолоченных латах, и специально надел на эту встречу доспех. Пандиона следовало убедить раз и навсегда. – Они станут моими сынами, воспитанными в великом почтении к Императору, и понесут Его символ. – Фулгрим коснулся аквилы на броне. – Они обретут славу и узрят чудеса, каких вы представить себе не можете.

– И все это на войне, – вздохнул губернатор. – Мы сами слишком много воевали. Слишком. – Он поднял глаза. – Патриции уже на грани восстания. Одна их половина считает меня слабым правителем, другая – деспотом, но все рвутся в бой. Вчерашняя дурацкая выходка – просто первый звоночек. Они искали только повода, чтобы окончательно убедить своих последователей, и ваше прибытие стало таковым.

Фениксиец проигнорировал обвинение.

– Кто такой Сабазий?

– Никто, – хмыкнул сановник.

– Значит, он мертв?

– Он никогда не жил. Это народное предание, притча, которую глупцы рассказывают друг другу, когда окружающий мир пугает их. Миф о прогрессе.

– Странное выражение, – заметил примарх.

– Но точное. – Пандион неаккуратно отхлебнул из бокала, вино потекло у него по подбородку. – Визас не прогрессирует, господин Фулгрим, а регрессирует. Мы уходим от будущего к традициям старины. Вот только не можем договориться, к каким именно! – рассмеялся он.

– Скоро все изменится.

– Рассчитываю на это. Я преклоню колено перед вашим Императором, если он поможет мне удержаться на троне. – Губернатор улыбнулся: – Я уже староват, чтобы начинать новую карьеру, вам не кажется? А мои дети и внуки станут отличными номинальными лидерами. Они податливые личности, так я их воспитал. – Сановник утер губы тыльной стороной трясущейся руки. – Да и патриции больше всего желают стабильности.

– Вы уверены? Мне кажется, что они стоят за большинством ваших текущих проблем, если не за всеми.

Пандион пренебрежительно махнул рукой.

– Некоторые из них. Младшие сыновья, безденежные кланы… Проныры и прихлебатели, хватающиеся за любой шанс возвыситься. Они подчинятся вам – или погибнут. – Правитель взглянул на Фениксийца: – Вы привели с собой армию, не так ли?

– Нет.

– Что?! – поперхнулся вином губернатор.

Фулгрим усмехнулся.

– В худшем случае можно вызвать поддержку с орбиты, но я намерен добиться успеха минимальными усилиями. Способности воина определяются качеством его победы.

– «Качеством»? Вы с ума сошли?!

Не говоря ни слова, примарх очень внимательно посмотрел на Пандиона. Тот побледнел и отступил на шаг.

– Я не хотел проявить неуважение, – уже тише произнес он.

– Разумеется, хотели. Уважение нужно заслужить, а я еще ничего не сделал ради этого.

– Вы спасли мне жизнь, – возразил губернатор.

– Любой ваш охранник справился бы не хуже. – Фениксиец отмахнулся от новых протестов сановника. – Нет-нет, все верно. Мой план выглядит безумным. Но, как вы сами сказали, Визас – крошечная часть большой игры. И мои ставки в ней выше, чем вы можете вообразить. Кстати, главный итератор Пайк упоминала, что церемония приведения к Согласию состоится через месяц?

– Да, в годовщину основания континентального правительства, – кивнул Пандион.

– Значит, по истечении месяца на Визасе наступит мир.

Автократ уставился на примарха.

– Вы не шутите, – сказал он минуту спустя.

– Один месяц, наследный губернатор Пандион, – улыбнулся Фулгрим. – Я, командующий Двадцать восьмой экспедицией и сын Императора, клянусь честью, что обеспечу Согласие данной планеты ровно за один месяц.

– Что-что он сделал? – Голконда села слишком резко, и внутри нее что-то хрустнуло. Поморщившись, она откинулась на спинку дивана. – Он с ума сошел? – выкрикнула посланница, распугав птиц, что сидели в ветвях наверху.

Пайк, окруженная писцами и телохранителями-убийцами, пребывала в дворцовом саду. Фениксиец, как обычно, где-то пропадал. Похоже, примарх, в отличие от кое-кого из братьев, не считал нужным следить за каждым шагом дипломата. Голконда подозревала, что Фулгрим не столько доверяет ее способностям, сколько боится заскучать.

– Наследный губернатор поднял тот же вопрос, – весело улыбнулся канцлер Коринф. – Все эти… примархи так уверены в себе?

Беллерос сел на скамью напротив главного итератора, старательно делая вид, что не замечает охранников.

– По сравнению с некоторыми из них Фулгрим ведет себя сдержанно, – ответила Пайк и взглянула на Абдемона, стоящего возле нее с каменным лицом. Тот незаметно подмигнул, давая понять, что он в отличном настроении. Конечно, любой космодесантник найдет что-нибудь смешное в подобной ситуации. – Другие утопили бы город в крови при первом намеке на сопротивление.

– Мы обсуждали такую идею, – без улыбки сказал Абдемон.

– Вас всего шестеро, – заметил Коринф.

– Восемь, – поправила Голконда. – Считайте с лор-дом-командующим и господином Фулгримом. Так или иначе, судя по тому, что я видела, даже трех легионеров хватит, чтобы разгромить войско губернатора в открытом бою.

Канцлер не стал возражать, немного подумал и кивнул, пусть неохотно.

С момента прибытия Кирий и остальные воины старались как можно чаще попадаться местным на глаза. Сейчас космодесантники обходили казармы правительственной армии – задавали недвусмысленные вопросы, внушительно нависая над солдатами.

– В любом случае вам не о губернаторе нужно беспокоиться, – произнес Беллерос.

– О патрициях, – отозвался Абдемон.

Коринф кивнул.

– Ходят слухи о недовольстве в глубинке. Чем дальше от Новы-Василос, тем меньше люди поддерживают Властный Трон, даже на словах. Хуже того, в сопротивление входят не только аристократы.

Закрыв глаза, Пайк помассировала виски.

– Ничего, крестьяне не знают слова «революция».

– Что? – посмотрел на нее лорд-командующий.

– Извините, так… старинная шутка. Продолжайте, канцлер.

Тот нахмурился, но повиновался:

– Произошли волнения в аграрном поясе и на обогатительных фабриках в горах. Гражданские беспорядки в западных провинциях. Правительственные войска делают все возможное, но им не хватает бойцов.

– Какие именно волнения? – уточнила Голконда.

Беллерос явно забеспокоился.

– Бунты, протесты. Некоторые благородные семейства слишком вольно размахивают кнутом в своих владениях. Пандиона это не волнует, так как подать они платят вовремя, но народ уже не выдерживает.

Пайк взглянула на Абдемона. Лицо воина напоминало маску.

– В каком смысле? – спросила посланница. – Началось восстание?

Коринф промолчал, что само по себе было ответом. Голконда почувствовала приближение головной боли.

– Надо попросить еще вина, – пробормотала она.

– Нам потребуются все имеющиеся сведения об этих событиях, – сказал лорд-командующий. – Каждый отчет и доклад. Чем больше информации мы получим, тем быстрее разработаем действенный ответ. – Он опустил взгляд на канцлера: – Вы готовы предоставить нам данные?

Тот с весьма удивленным видом кивнул:

– Передам в ваше распоряжение все, что имею.

– Вот это я рад слышать, – улыбнулся Абдемон.

– Когда Пандион выступит с заявлением? – спросила Пайк. – Сколько у нас времени до того, как вся планета узнает, зачем мы здесь?

– Боюсь, немного. О церемониях приведения к Согласию он желает объявить завтра. Господин Фулгрим не возражает.

– Ну, конечно, – проворчала Голконда. – Зачем упрощать нам жизнь? – Она немного приуныла. – Итак, месяц, начиная с завтрашнего дня. Полагаю, надо браться за работу.

Когда Беллерос ушел, лорд-командующий повернулся к Пайк:

– Что думаете?

– Фулгрим допустил ошибку, – произнесла она. Абдемон нахмурился, но дипломат твердо повторила: – Ошибку. Если даже ситуация вполовину менее скверная, чем кажется, на то, чтобы все уладить, понадобится больше месяца. И намного больше воинов Императора, нежели шестеро.

– Восемь, – перебил легионер.

Голконда махнула рукой.

– Двумя больше, двумя меньше – невелика разница, даже если один из них Фулгрим. Нам не одолеть целый мир.

– Хорошо, что мы и не собираемся, – заметил лорд-командующий. – Гнев народа сейчас в основном направлен на патрициев. Это внутреннее дело Визаса.

– Завтра все изменится.

– Да, – кивнул Абдемон, – но тогда у Фениксийца уже будет надежный план действий.

Пайк внимательно посмотрела на космодесантника:

– Вы настолько доверяете ему?

– А вы?

Дипломат села удобнее.

– Я слишком стара, чтобы полностью доверять кому-то, кроме себя.

Задумавшись, она постучала пальцем по губам. Любой итератор хорошо разбирался в математике возможностей. Успех переговоров о Согласии никогда не был гарантирован, как бы ни казалось со стороны. Неизбежно возникали какие-то препятствия, а теперь Фениксиец добавил еще одно – крайний срок.

Впрочем, какое ей дело, если процесс не завершится за отведенное время? По сути, для всех заинтересованных сторон будет даже лучше, если Фулгрим на первом же задании столкнется с последствиями своего высокомерия. Пусть иголочка реальности проколет его пузырь «совершенства».

Но что, если?..

Голконда посмотрела на Абдемона:

– Шансы есть?

– Шансы есть всегда, – пожал плечами лорд-командующий. Он вскинул руку, предупреждая возражения: – Возможны два варианта. Первый: после завтрашнего выступления все забудут о революции. Патриции попытаются сохранить свое влияние и откажутся от бессмысленной войны.

– А второй?

– Заявление Пандиона побудит их к действию. – Легионер сдвинул брови. – Подозреваю, что Фениксиец на это и рассчитывает. Явного врага легче победить, чем тайного.

Абдемон помолчал.

– Знаете, он близко к сердцу воспринял покушение на губернатора. Вчера вечером кто-то пытался убить руководителей имперской делегации, и это якобы пятнает честь примарха. – Воин нахмурился еще заметнее. – Заговорщики надеялись, что им все сойдет с рук, и это кажется Фулгриму оскорблением в адрес Третьего.

Главный итератор вздохнула.

– Не сомневайтесь, за оскорбление уже отплатили.

Об этом она позаботилась лично. Уже через час после того, как Фениксиец захватил аэролет, Пайк знала имена всех, кто участвовал в попытке отравления. От кого-то посланница тихо избавится, других склонит к сотрудничеству и воспользуется их сведениями. Без шпионов в ее деле никуда; они могут пригодиться в любой момент.

Нова-Василос кишела всевозможными заговорщиками. Дворец также полнился интриганами, каждый из которых преследовал собственные цели. Большинство из них не имели отношения к задачам Двадцать восьмой экспедиции, но за отдельными личностями требовалось проследить – и при необходимости вырезать их из органов власти.

– Где сейчас Фулгрим? – спросила Голконда. – Чтобы наилучшим образом исполнить свои обязанности, я должна узнать его план.

Космодесантник ответил не сразу:

– Он пошел к апотекарию Фабию.

Гримаса, с которой Абдемон произнес имя медика, говорила о многом. Фабию предоставили покои на одном из нижних ярусов дворца, где его сомнительные занятия никого бы не встревожили. Пайк с каждым днем все больше радовалась такому решению.

– Тогда поговорю с ним позже, – поежилась женщина.

– Разумное решение, – мрачно кивнул лорд-командующий. Он вздохнул: – Вшестером против всего мира. Кто-нибудь назвал бы это гордыней.

– Ввосьмером, – заметила Голконда.

– Точнее, вдевятером, – улыбнулся легионер. – Считая вас.

– Победа нам обеспечена! – рассмеялась Пайк.

Коридоры на нижних уровнях губернаторской резиденции освещались натриевыми лампами. Сторожа в темных мундирах, которые патрулировали эти чистые проходы из гладкого камня, готовы были в любой момент выхватить и решительно пустить в ход пистолеты или особо прочные дубинки.

Впрочем, Фулгрима за время спуска никто не остановил. Он не знал, выполняли охранники приказ Пандиона или просто боялись примарха. Главное, что не мешались под ногами.

Преодолевая узкие коридоры, Фениксиец старался не обращать внимания на звуки из камер. Заключенных тут было немного: тех, кто совершал преступления в Нове-Василос, обычно отправляли на каторжные работы в аграрном поясе или лунных колониях. Некоторых, однако же, считали слишком опасными, требующими пристального надзора. К ним относились всяческие смутьяны – агитаторы и инакомыслящие, пытавшиеся нарушить естественный порядок вещей, каким его видело континентальное правительство.

Подобные движения встречались и на Кемосе в годы возвышения примарха. Административные кланы Каллакса жестко, часто безжалостно подавляли протесты рабочих. Фулгриму вспомнились облака жгучего газа, ползущие по тесным улочкам, и треск, с которым шоковые жезлы смотрителей врезались в тела людей. Он неосознанно сжал кулаки.

Фениксиец вновь ощутил тупое жжение от удара дубинкой по ладони, увидел выражение лица ее хозяина в тот миг, когда примарх проломил ему череп. Фулгрим не забыл, как газ обжигал ему легкие и разъедал глаза, пока он выбирался из паникующей толпы. В тот день едва не погибла Туллея, и сын Императора вышел из себя в первый раз – но не в последний.

Тогда все было проще. Он без труда различал хорошее и плохое, с легкостью определял своих врагов. Но к тому времени примарх еще не повзрослел и смотрел на мир глазами ребенка. Лишь впоследствии он осознал, что реальность – сложное устройство, полное движущихся частей, любая из которых выполняет собственную функцию и может сломаться. Когда Фулгрим разобрался в работе этого механизма, концепции вроде «добра и зла» сменились для него «эффективностью и необходимостью». Да, треснувшая шестеренка порой громко скрипит, пока ты снимаешь ее, но испорченные детали нужно заменять ради машины в целом. Фениксиец нисколько не сомневался в этом.

И все же он отчасти признавал ценность сломанных шестеренок. Их предназначение определял не механизм, а мастер. Проявив достаточно терпения и заботы, он мог сотворить нечто прекрасное из кучи поврежденных деталей.

Фулгрим заставил себя успокоиться перед тем, как войти в логово Фабия. Апотекарий, к немалому разочарованию примарха, снова изолировал себя от боевых братьев. Медик словно нарочно раздражал Фениксийца. Правда, раздражители тоже нужны организму…

Отведенные ему покои Фабий превратил в некое подобие своего апотекариума на борту «Гордости Императора». Повсюду стояли закрытые или распакованные ящики с оборудованием, доставленным с корабля. Генераторы тихо гудели, отбрасывая на бледные стены полоски света и теней. С момента прибытия медик собрал несколько сотен генетических образцов – крохотные пробирки с кровью и плазмой стояли в подставках на столе, ожидая дальнейшего изучения. Фулгрим долго не мог отвести от них взгляда, надеясь заметить хоть какой-нибудь признак того, что они содержат в себе будущее легиона.

К сожалению, пробы не раскрыли примарху своих тайн.

Услышав приглушенный стон, Фениксиец повернулся к центру помещения, где находилась диагностическая кушетка. На ней лежал бунтовщик, захваченный в банкетном зале. Над пленником возвышался Фабий с красными по локоть руками.

То, что визасец еще дышит, не удивило Фулгрима. Люди при всей их хрупкости были поразительно живучими.

– Что ты узнал у него? – тихо спросил примарх.

Он не стал приветствовать апотекария, поскольку уже понял, что такие мелочи не волнуют Фабия. Еще один признак его растущей склонности к затворничеству.

Медик ответил, не оборачиваясь:

– В основном то, о чем вы и так догадывались. Аристократия раздроблена – существуют двенадцать главных претендентов на пост губернатора, и еще как минимум трое пользуются меньшей, но все равно значительной поддержкой.

– Как они еще друг о друга не спотыкаются, – произнес Фениксиец, раздосадованный тем, что Пандион не упомянул о состязании за престол. Дело, казавшееся простым и ясным, начинало запутываться.

Фабий покосился на него.

– Спотыкаются. В вине, которое нам подавали вчера вечером, содержалось десять различных ядов. Четыре из них нелетального воздействия, шесть – смертельные. Все происходят из разных источников.

– Как неуклюже, – пробормотал Фулгрим. Колоссальный хаотичный абсурд происходящего мог показаться забавным, вот только разбираться в нем предстояло самому примарху. – Но, пожалуй, неудивительно, учитывая их количество.

– Кланами вопрос не ограничивается. – Отложив инструменты, апотекарий обернулся. – Существуют фракции внутри группировок, а также организации, не связанные со старой аристократией. Местные жители превратили измену в… увлечение! В искусство! Их интриги развиваются на протяжении жизни нескольких поколений. С каждым десятилетием сложность этих замыслов растет, а шансы на успех снижаются.

Фениксиец, никогда не видевший Фабия таким возмущенным, едва удержался от улыбки.

– Заговоры ради заговоров, – подытожил он.

– Безумие, – коротко кивнул медик.

– Общественная апатия, – поправил Фулгрим. – Политическая система визасцев отказывает, но они не в силах вырваться из ее рамок. Мы должны исправить и одновременно упростить их государственное устройство.

Примарх повернулся к человеку на кушетке. Тот лежал с широко раскрытыми глазами, лишенными даже искорки сознания. Во вскрытой грудной клетке виднелись внутренние органы во всей их багряной красе. Сердце еще билось, и окружающие его ткани влажно подрагивали, что подтверждало мастерство Фабия. По бокам стола тянулись вены, извлеченные из конечностей пациента. Невредимые сосуды по-прежнему наполняла темная кровь. В некоторых местах из-под срезанных мышц выступал скелет; судя по отверстиям, апотекарий брал образцы костного мозга.

Посмотрев на медика, Фулгрим спросил себя, правильно ли он поступил, вытащив Паука из его паутины. Фабий спокойно встретил взгляд примарха. Что бы ни сотворил апотекарий, вины за собой он не ощущал.

Фениксиец показал на стол:

– Избавься от этого как можно скорее.

Медик поклонился.

– Сначала мне нужно проанализировать физиологию аборигенов и проверить, подходят ли они для генной имплантации. – Он взглянул на распластанное тело. – Я уже несколько продвинулся в данном направлении. Прогноз скорее положительный.

– Делай, что должен, но без шума, – кивнул Фулгрим.

– Буду тихим, как паук, – отозвался апотекарий, возвращаясь к работе. Примарх нахмурился, но не стал выговаривать ему и ушел, оставив медика в покое.

Среди них всех только Фабий точно знал, что от него требуется.

6: Патриции

Властный Трон оказался не таким впечатляющим, как надеялся Фулгрим.

Он состоял из прочного с виду кресла и едва функционирующего пневмолифта, который тревожно хрипел, вознося Пандиона над залом для приемов. Тронное возвышение находилось под громадным круглым витражом, поэтому во время подъема губернатора озаряли лучи солнечного света. По крайней мере в теории. На практике сияние ослепило автократа – тому пришлось наклониться вбок и прищуриться, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Судя по шуму, производимому лифтом, правитель еще и оглох.

Скрежещущую какофонию насосов и шкивов заглушило хоровое пение юных кастратов, выстроенных около помоста. Их нежные высокие голоса, словно смягчив сиплые протесты механизмов, создали атмосферу царственного благородства вокруг исключительно комичного процесса.

– Разумно, – пробормотал Фениксиец, наблюдая за перипетиями спектакля. Теперь Пандион располагался над толпой просителей и жалобщиков, которым предстояло по очереди выйти вперед и изложить свое дело. На возвышении под ним стоял Коринф, окруженный почетным караулом. На тяжелой небесно-голубой броне каждого солдата виднелся стилизованный круг солнца с луча-ми – герб континентального правительства. – Такое впечатление, что губернатор поднялся над линией огня.

– Совершенно верно, – отозвалась Голконда. Посланница держалась возле Фулгрима, ожидая, когда объявят ее имя. – Пандион отлично умеет ускользать из поля зрения. Он сумел удержать какие-то крохи власти именно потому, что из лидера превратился в фикцию. – Пайк нахмурилась. – Губернатор насквозь продажен, но и умен.

– Поэтому он и позвал нас.

Примарх огляделся по сторонам. Тронный зал представлял собой амфитеатр: с обеих сторон прохода, ведущего от дверей к центральному возвышению, поднимались ряды скамей. Места на округлых трибунах занимали старейшины патрицианских семейств или их официально назначенные представители. Каждого из них сопровождала стайка писцов, охранников и лизоблюдов. Все они постоянно передавали сообщения одних важных лиц другим. Стоял оглушительный гам – голоса, перекрывая друг друга, образовывали почти ощутимый звуковой вал. Время от времени между вестниками или самими делегатами вспыхивали потасовки, что только усиливало шум.

– Не понимаю, как им вообще удается принимать решения, – заметил Абдемон, стоявший за Фулгримом. Лорд-командующий и Кирий играли роль почетной стражи.

– Не удается, – просто ответила Голконда.

В этом они мало чем отличаются от других правительств в истории человечества.

Фениксиец подготовился к долгому ожиданию. Коринф заранее объяснил ему, как пройдет сессия: имперцев вызовут в самом конце, после офицеров, торговцев и собирателей подати, ждущих аудиенции у губернатора.

Пандион руководствовался двумя соображениями. Во-первых, он хотел развеять слухи о том, что у континентального правительства отняли власть над Визасом. Во-вторых, автократ надеялся, что делегаты устанут, проявят беспечность и его заявление не встретит возражений.

Правда, надеяться на это не стоило. Местная аристократия напоминала Фулгриму административные кланы Кемоса. Патриции чуяли кровь и никогда бы не потерпели нового хищника в своих водах. За несколько дней с момента прибытия на Визас итераторы Пайк получили сотни писем, каждое из которых скрепляла печать того или иного благородного дома. Вельможи протестовали, требовали от имперцев раскрыть их намерения, порой смиренно капитулировали.

Владыки этого мира еще не до конца поняли новую ситуацию, но довольно скоро разберутся в ней. Тогда некоторые из них проявят открытую враждебность. Фениксиец надеялся на это, ожидая достойного испытания – или хотя бы интересного развлечения.

Когда наконец объявили их имена, Фулгрим принял руку Голконды и величественно повел итератора к престолу. В отличие от визасцев, они не были просителями, и им не подобало спешить. Имперцам принадлежало все время мира.

Увидев их возле трона, патриции умолкли, но лишь на мгновение. Делегаты подались вперед, по амфитеатру разнеслись шепотки. Кто-то из аристократов видел Фениксийца на торжественной встрече или банкете, но большинство присутствующих впервые узрели примарха во плоти.

– Уличные шавки, рычащие над костью, – прошептала Пайк.

Фулгрим с трудом удержался от улыбки.

– Если они ограничатся рычанием, я не возражаю.

Солдаты у возвышения заметно напряглись при виде имперцев, но не подняли оружия. Подметив нехватку дисциплины, Фениксиец внимательно рассмотрел стражей. Их небесно-голубые доспехи, скорее церемониальные, чем боевые, состояли из выгнутых перекрывающихся пластин многослойного металла. Латы, схожие с панцирем насекомого, покрывала позолота и искусно вытравленные картины из дворцовой жизни. Ружья телохранителей, устаревшие даже по меркам Визаса, тоже не годились для сражения. Из них получились бы неплохие дубинки, но не более того.

– Губернаторская гвардия, – пробормотала Голконда. – Изначально состояла из вторых сыновей доверенных аристократических домов. Сейчас по большей части из тех, кому хватило денег на патент.

– Сколько их?

– Списочный состав – пятьсот.

– А фактический?

– Сотня, может, две. – Пайк улыбнулась. – Хотя гвардейцы до сих пор пользуются немалым уважением, служба у них в основном символическая. Патрициям не нравилось, что губернатор командует верным ему отрядом профессиональных солдат, тем более членов их семейств. Кое-кто хотел бы сократить эту роту еще заметнее, до горстки избранных.

– Отбирать, конечно, будут аристократы.

– Несомненно, – подтвердила Голконда. – Имейте в виду, это не просто алчность. Вельможи подтачивали могущество трона уже несколько поколений. Медленно, но уверенно ослабляли верховную власть, желая править сами.

– И все напрасно, – сказал примарх.

Через пару секунд они подошли к престолу. Сойдя с возвышения, Коринф несколько натянуто улыбнулся гостям. В руках он, словно жезл, сжимал переносной вокс-передатчик. С галереи над ними донеслись крики: кто-то из делегатов дал выход гневу. Почти тут же недовольные умолкли – вероятно, их утихомирили соседи.

Фулгрим позволил себе легкую улыбку. Всегда находится пара-тройка личностей, не умеющих сдерживаться и оставаться в строю.

Наверху заговорил Пандион. Встроенные в сиденье примитивные динамики, запинаясь и хрипя, разнесли его голос по залу.

– Мы приветствуем здесь представителей нашего брата со звезд, – начал автократ.

Фениксиец поднял бровь.

– «Брата»? – тихо переспросил он, глядя на канцлера.

– Он пытается сохранить лицо, – покраснел Беллерос.

– Наш брат направил своего сына с предложением участвовать в великом предприятии… Эта честь принадлежит нам по праву рождения, словно камни Анабасских холмов, – продолжал губернатор. Над скамьями поднялся гул, постепенно набирающий силу. Пандион повысил голос, перекрывая шум: – Мы должны воссоединиться с великой империей людей и отвоевать звезды! Мы должны…

Дряхлые динамики не выдержали, и слова правителя утонули в шипении помех. Он обмяк на троне, вытирая лицо.

Новая волна помех хлынула с трибун: ринувшись к вокс-передатчикам на поручнях, разделяющих сектора, делегаты принялись перекрикивать друг друга. Каждый стремился первым осудить заявление своего государя.

Коринф подал знак гвардейцам, и они стукнули в помост прикладами винтовок – раз, потом другой. Рев не стихал.

Фулгрим поднял палец. Увидев это, Абдемон выхватил саблю, прокрутил ее в руке и с размаху обрушил затыльником на пол. Треснула не только плитка, но и камень под ней. Грохот удара разнесся по залу, и сварливая ругань на галереях постепенно умолкла.

– Ремонт дорого обойдется, – поморщился канцлер.

Пандион воспользовался затишьем:

– Братья мои, не отчаивайтесь! Таково наше предназначение. Нам суждено не копаться в грязи, но отплыть к светилам, и наши вновь обретенные сородичи прибыли, чтобы указать нам путь! – Он простер руку к Фениксийцу.

– И почему мы должны верить этому… существу? – проскрипел из вокс-передатчика вопрос какого-то аристократа. – Очевидно, он даже не человек. Откуда нам знать, что это не какой-нибудь урод со Стеклянистой пустоши, роскошно наряженный, чтобы обмануть нас?

По трибунам прокатилось согласное бормотание, и Фулгрим подавил смешок. Пайк хотела что-то ответить, но примарх жестом остановил ее и взглянул на обвинителя:

– Зачем мне это?

Мужчина моргнул, ошеломленный звучностью и силой его голоса. Даже без динамиков слова Фениксийца услышали в каждом уголке зала. Он продолжил, не позволив оппоненту прийти в себя: