Текст книги "Убийственная тень"
Автор книги: Джорджо Фалетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Джим указал на обширную долину, внезапно открывшуюся взгляду за горным перевалом. Она была вся зеленая – превосходное пастбище, но никаких следов индейского поселения на ней не сохранилось.
Уитекер впервые за весь полет подал голос:
– Однако деревни-то нет.
– Хоганы – штука недолговечная. Впрочем, как и все в этом мире.
Он продолжал пилотировать машину, а Кловски то и дело щелкал фотоаппаратом.
– Вот так вкратце обстояло дело, по словам немногих очевидцев. Один момент так и остался невыясненным. – Джим немного помолчал, словно размышляя над тем, что собирается произнести. – Тел Элдеро и его дочери Талены во Флэт-Филдс не обнаружилось. И никто про них больше ничего не слышал.
Глава 13
Джим вновь очутился вдвоем с Немым Джо на стоянке для персонала.
Вернувшись после рекогносцировки над Флэт-Филдс, он еще сверху увидел Чарли и пса близ посадочной площадки, как будто они никуда оттуда и не уходили. Пес, когда он вылез из машины, выразил свою радость неопределенным помахиванием хвоста, что, по его меркам, равнялось собачьему карнавалу в Рио.
Пассажиры тоже сошли на землю, и группа сразу рассосалась. Суон и Уитекер направились к своему бунгало, а Кловски захватил в плен Чарли. По лихорадочному блеску в глазах Джим понял, что бедный bidá'í не скоро от него отделается. Но тут же усмехнулся, представив себе, как вытягивается лицо сценариста от односложных ответов старика. После краткого отчета Биллу о полете и обмена мнениями о его будущих обязанностях на ранчо, Джим направился к своей машине, намереваясь вернуться в город.
Со всеми одолевавшими его мыслями.
Едва он взялся за ручку, Немой Джо сел рядом и воззрился на него с достоинством английского аристократа, ожидающего, когда шофер откроет перед ним дверь. Широким жестом Джим распахнул заднюю дверцу пикапа, полученного во временное пользование от чиновника банка по распоряжению Уэллса. Ему предлагали другие машины, но, памятуя о недавно обретенном четвероногом спутнике, Джим выбрал именно пикап «рэм».
Немой Джо тут же одобрил этот выбор, щедро полив мочой задние колеса. По сравнению с облезлым «бронко» Калеба «рэм» означал переход в новый статус, а свое одобрение пес привык выражать одинаково. В мгновение ока он перепрыгнул водительское сиденье, устроившись на пассажирском.
– А в кузове, как все собаки, тебе ездить слабо́?
Немой Джо чихнул и не двинулся с места.
Джим заключил, что на собачьем языке это означает «слабо́».
Раздавшийся совсем рядом голос Суон застиг его врасплох:
– Раз с животными беседуешь, значит, стал настоящим индейцем.
Джим повернул голову и увидел ее на тропке, ведущей от кемпинга к стоянке. Она сделала всего несколько шагов, разделявших их, а Джиму показалось, что весь мир кланяется ей и отступает на задний план.
– Чтоб этот пес стал с тобой разговаривать, надо сперва обратиться к его адвокату.
– Этот пес и сам может служить адвокатом кому угодно, особенно там, где я теперь живу.
Суон улыбнулась не на публику – как женщина, а не как актриса. Джим смутился. После ее громадного успеха он никак не ожидал, что она будет держаться с такой естественностью, и уж тем более не думал, что останется с ней наедине.
– Как тебя жених отпускает одну?
Суон пожала плечами.
– Саймон прилип к телефону и компьютеру. Проверяет сведения, пришедшие из Лос-Анджелеса. Это по меньшей мере на час. – Слегка понизив голос, она поглядела на него в упор. – Что, не понравился он тебе?
– В языке навахов редко употребляется слово «вредный». Они предпочитают говорить описательно «мне не годится».
– Он не такой плохой человек, только живет в трудном мире и научился приспосабливаться. Как говорится, с волками жить…
– А ты? Тоже научилась жить с волками?
Он нарочно перебил ее, чтобы подразнить. Ему не понравился ее любовник и не нравилось, что она пытается представить его в выгодном свете.
Суон опять улыбнулась. Джим понял, что эта улыбка только для него, а печаль, засевшую в душе, она оставляет себе.
– Научилась, но не до конца.
Она резко сменила тему, перейдя из мира реального в мир возможного. Как видно, решила проверить, есть ли между ними хоть какие-то точки соприкосновения.
– Я гуляла по ранчо, увидела, как ты выходишь из клуба, и пошла за тобой. Нам бы поговорить с глазу на глаз.
Джиму вовсе этого не хотелось. Встречаться в один день с Аланом и с ней – это, пожалуй, выше его сил. Если сложить их вместе, они составят сто процентов его вины, и ничего не изменится, если он эту вину разделит с ней пополам.
Чтобы уйти от неловкости, он задал ей тот же вопрос, что и много лет назад:
– Как мама?
– Хорошо. Все гнет спину в прачечной. Я уговаривала ее бросить работу и переехать ко мне. Куда там.
Сама того не замечая, она ответила на вопрос почти теми же словами.
– Знакомая ситуация. Мой дед был из той же породы.
– Чарли сказал мне про него. Мои соболезнования.
Джим почувствовал, как что-то окаменело у него внутри.
– Жизнь есть жизнь. Она всегда кончается одинаково, даже у аборигенов.
Единственная истина – большая белая птица. Впрочем, у Ричарда Теначи истин было две. Смерть и измена внука…
По его молчанию Суон поняла, что к нему явились призраки, и воспользовалась случаем, чтобы поговорить о своих:
– Говорят, Алан вернулся…
Джим умудрился только слегка кивнуть, как будто вдруг превратился в памятник.
– И как он?
Суон посмотрела на него в упор. Потом резко отвернулась. По его примеру посмотрела в другую сторону.
И Джим вспомнил, как много лет назад у них обоих вот так же не хватило духу выдержать взгляд друг друга.
В тот день машин на улицах было мало. В такой летний жаркий день что людям делать на улице – хорониться под перголами, искать прохлады в барах?.. Джим в полном одиночестве стоял на узенькой Кингмен-стрит, проходившей у подножия Марсова холма с обсерваторией Лоуэлла[13]13
Лоуэлл Персиваль (1855–1916) – американский астроном-любитель, построивший в 1894 году обсерваторию во Флагстаффе и написавший серию книг о жизни на Марсе.
[Закрыть]. Он привалился к стене из песчаника, под навесом, скрытый от посторонних взглядов за большим красным фургоном. Полчаса назад он вышел из кабинета Коэна Уэллса, и слова банкира еще звенели у него в ушах, а мысли путались, сменяя друг друга.
Затем из материнской прачечной, с опущенной головой, тоже погруженная в свои мысли, вышла Суон. Хотя вокруг не было ни души, она не заметила его приближения.
Когда он тронул ее за руку, она вздрогнула и резко обернулась. Джим заметил, что лицо ее блестит мелкими бисеринками пота, а одежда пахнет химчисткой.
Но ее улыбка заставила его забыть обо всех запахах и выделениях.
– Господи Исусе, Джим! У меня чуть инфаркт не случился!
– Извини.
– Я иногда забываю, что индейцы умеют подкрадываться совсем бесшумно.
– Как мама?
По выражению ее лица он понял, что это больная тема: Суон стиснула зубы и в глазах загорелся бунтарский огонек.
– Все гнет спину в своей прачечной. Ее мир не простирается дальше провода от утюга. Я пыталась ей втолковать, что у меня все иначе, но не смогла.
Джим догадался, что после недавнего спора день показался матери и дочери еще жарче. И этот спор у них не первый и не последний.
– Расскажешь?
Она остановилась и шагнула к нему, словно продолжая ругаться с матерью.
– Да я тебе сто раз рассказывала! – выпалила она и двинулась дальше. – А ей тысячу раз говорила, что не хочу такой жизни, как у нее. Мне даже думать противно, что вся она пройдет здесь. Муж, дети, надувной бассейн за домом, барбекю по воскресеньям… Кое-как дотянуть до сорока лет с ощущением, что мертва уже, как минимум, десять.
– Если выйдешь за Алана, у тебя не будет этих проблем.
– Нет, будет. Думаешь, это что-нибудь изменит? Из одной клетки в другую! Я навеки останусь всего лишь женой Алана Уэллса, а он всегда будет сыном Коэна Уэллса.
Пауза. Мгновение и вечность.
– И потом, я не могу больше здесь жить. Не могу – и все.
– Разве ты не любишь его?
Суон поглядела на него так, будто он заговорил на языке навахов, и ответила вопросом на вопрос (точно такой же и он задавал себе не раз, не находя ответа):
– Мне двадцать три года, что я знаю о любви? – И тут же, взяв в скобки это лирическое отступление, продолжила свою мысль: – Я знаю, что мне этого мало, Джим. Я способна на большее, я чувствую. Но, чтобы доказать это, мне надо уехать отсюда.
Джим вполне понимал ее. Его сжигало то же самое желание – вырваться из клетки. В тот день Коэн Уэллс предложил такую возможность.
Им обоим.
– Сколько денег тебе нужно?
Суон ответила сразу, как будто давно уже все подсчитала:
– Десять тысяч.
– И мне столько же.
– Для чего?
– Курсы и права на вождение вертолета стоят двадцать тысяч. Десять у меня есть. Я копил их много лет, и столько же мне потребуется, чтобы скопить остальное.
– Одолжи у кого-нибудь.
– Кто же даст взаймы десять тысяч полукровке без всякого обеспечения? Может, Санта-Клаусу написать? – Он помолчал, прежде чем произнести слова, которые были сродни поцелую Иуды: – А впрочем, если тебе нужны деньги, я их уже нашел. И для себя, и для тебя.
– Смеешься?
– Нет, серьезно. Я только что от отца Алана.
Суон не издала ни звука.
– Он сделал мне предложение.
– Какое?
– Он не хочет, чтобы Алан женился на тебе, и нынче утром сказал ему об этом. Они повздорили, и Коэн пригрозил, что не даст ему ни цента, если Алан пойдет против его воли.
– А мы с тобой тут при чем?
– Погоди. Коэн мне кучу всего наговорил. Дескать, он давно за мной наблюдает и знает, как девицы ко мне липнут. А я спросил его в лоб, чего ему надо от меня.
– И чего же?
Тон у нее был такой, словно она уже знает ответ, но отказывается этому верить.
– Он хочет, чтобы я тем или иным способом устранил помеху на пути к счастью его сына, и готов выложить за это двадцать тысяч. – Джим пустил коня в галоп и теперь уже не мог остановиться: – Мы с тобой одного поля ягоды: слишком изголодались, чтобы терпеть такую жизнь. И если я смогу осуществить мои планы, то лишь вместе с тобой.
Он умолчал еще об одном: о том, что им предстоит разделить не только деньги, но и нынешнюю ночь.
Суон долго молчала. Джим был уверен, что она прикидывает, какую свободу сможет купить на эти деньги.
Свободу жить – как и где пожелает.
– И что ты надумал? – спросила она, понизив голос, как будто уже став его сообщницей.
К вечеру они определились, как им вести себя дальше, и расстались, избегая глядеть друг другу в глаза.
Они встретились еще только один раз – для того, чтобы уничтожить Алана.
И после – ни разу за десять лет.
Но за десять лет ни он, ни она не забыли того разговора. Конечно, все это время они делали вид, что ничего не было, и жили вдали друг от друга, преследуя свои цели и пытаясь забыть о случившемся.
Но не теперь, когда судьба вновь поставила их лицом к лицу и в глазах друг друга они увидели отражение того, что каждый все это время носил в себе.
Суон, как будто не заметив долгой паузы и отсутствующего вида Джима, повторила вопрос:
– И как он?
Джим тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли.
Как он?.. О ком это она? О человеке, у которого все словно сговорились отнять как можно больше? О том, который каждый вечер перед сном ставит ноги у стенки, чтоб не упали?
Почему-то Джиму не составило труда высказать все, что он думал по этому поводу:
– Он настоящий мужчина, Суон. И всегда был настоящим мужчиной, даже в раннем детстве. Его можно разобрать на винтики, и все равно каждый винтик будет в миллион раз лучше всех, кого я знаю. – Он сделал паузу и добавил, как будто вонзил нож себе в сердце: – Не говоря уж о нас с тобой.
Глаза Суон подернулись дымкой слез.
От боли, что она таила в душе столько лет. От рано утраченной невинности, оттого, что все мечты разбились в прах под ударами собственных ошибок. От подлости коварной судьбы, которая никому не дает второго шанса.
Она прислонилась лбом к его плечу, и голос ее выплеснул всю боль без примесей:
– Ох, Джим! Что же мы натворили? Что мы натвори… – Она поперхнулась словами и заплакала навзрыд.
Джим (Три Человека) Маккензи, навах Соляного клана, обнял за плечи и крепко прижал Суон Гиллеспи к груди, чувствуя, как ее слезы мочат ему рубаху.
Он слушал ее всхлипывания, радуясь, что она еще способна так плакать, и надеясь, что ее слез хватит на них обоих.
Глава 14
– Чувствую, тут дело нечисто. Калеб Келзо найден мертвым в собственном доме, а полицейские явно что-то скрывают. Я думаю, его убили. И как-то странно убили. Иначе к чему такая таинственность?
Эйприл Томпсон нервно расхаживала по кабинету Коринны Рейгонс, главного редактора «Флагстафф крониклс». Женщина, будто сошедшая с портрета Нормана Рокуэлла,[14]14
Рокуэлл Норман (1894–1978) – американский иллюстратор и живописец, создатель смешных, сентиментальных образов.
[Закрыть] неотрывно следила за ней глазами поверх чашки с «Эрл Греем». Бунтарство журналистки почему-то вызывало у нее прилив безотчетной нежности.
Когда Коринна приехала из Санта-Фе, чтобы возглавить провинциальную газетенку, то первым делом навесила этой медно-рыжей красотке ярлык банальной карьеристки, которой не терпится доказать всему миру, что за эффектной внешностью скрывается нечто большее, и которая даже не скрывает своего стремления поставить свою подпись под всем, что выходит на полосах ежедневной многотиражки, даже под некрологами. При этом Коринна сразу догадалась, что Эйприл знает, какого она мнения о ней. Со временем, присмотревшись, примерившись к ней, она поняла, что честолюбие Эйприл отнюдь не равнозначно желанию сделать карьеру любой ценой. Поняла, что журналистка всецело предана своей работе и не задумываясь отдаст карьерные перспективы за одно только слово правды. Она разглядела в ней так называемый анахронизм журналистской добросовестности, какого нет в природе, поскольку представители второй по древности профессии давно свели его к ничего не значащему штампу.
Как-то раз они столкнулись в японском ресторане «Сатура» на Йейл-стрит, где Коринна частенько ужинала в одиночестве, с тех пор как переехала в этот город. У сестры, открывшей во Флагстаффе зубоврачебный кабинет, своя семья, и Коринне порядком надоела роль незамужней тетушки и назойливой свояченицы. Эйприл была дружна с хозяевами ресторана и забежала к ним на стаканчик вина. Коринна увидела ее и подошла. Они неожиданно нашли общий язык. Через некоторое время, слегка охмелевшие, очутились в машине и поведали друг другу свои истории.
Коринну восхищали жизненная сила Эйприл, которую сама она утратила, и привлекательность, которой никогда не обладала. Она считала себя слишком зрелой женщиной, чтобы завидовать, и постепенно искренняя симпатия переросла в глубокую привязанность.
Теперь Коринна уже не сомневалась, кого предложит административному совету взамен себя, когда соберется на пенсию. Пока же Эйприл оставалась простым хроникером и, меряя шагами кабинет начальницы, выплескивала на нее свои мысли вслух:
– В наших краях убийства, как правило, не имеют слишком сложной подоплеки. Пьяные драки, поножовщина, сведение мелких счетов, мужья, забивающие жен до смерти, или, наоборот, жены, забивающие мужей.
Обе женщины знали, что сюжетов, тянущих на Пулицеровскую премию, во Флагстаффе раз-два и обчелся. Но Коринна привыкла доверять журналистке и уже не сомневалась, что за смертью Калеба Келзо кроется если не сенсация, то очень крупный скандал.
Возразила она лишь для того, чтобы еще больше подзадорить Эйприл:
– Если это действительно убийство, то ничего странного нет, что они блюдут тайну следствия.
– Конечно. Однако полиция всегда уважала нашу печать. У нас как будто существует сговор с властями против национальных СМИ. – Эйприл немного помолчала, словно бы запасаясь новыми аргументами для себя самой. – А тут я всюду натыкаюсь на запертые двери. Даже мои личные источники внутри полиции держат рот на замке, и никакими силами их не разговорить. – Еще одна пауза, чтобы беспомощно развести руками. – Завтра утром они назначили пресс-конференцию. Я, конечно, пойду, но там наверняка опять будет переливание из пустого в порожнее. Десять минут «без комментариев, ведется следствие, как только, так сразу…» – и все по домам.
Эйприл уселась на единственный стул по другую сторону стола, чуть сдвинула брови, и, глядя на морщинку между ними, Коринна почувствовала, что настроение журналистки неуловимо изменилось.
– Единственная наша зацепка – свидетель. Я давно его знаю, и по идее он должен был бы облегчить мне задачу. Но Джим Маккензи – прожженный хитрец и упрямец. Он едва ли раскроет рот наперекор полиции Флагстаффа, поскольку всегда старался обходить острые углы.
От Коринны не укрылась нотка горечи в голосе Эйприл. Она с преувеличенной осторожностью поставила чашку на стол и поглядела на Эйприл испытующе, в полной уверенности, что та не станет ничего от нее скрывать.
– Тот самый Джим Маккензи?
Однако Эйприл не приняла подачи.
– Да. Не знаю, зачем он приехал, но наверняка наворотит здесь дел…
– Остерегайся. По-моему, в твоей жизни он уже наворотил довольно.
– Ну что ты. То дела прошлые. Я уж забыла, когда на что-то надеялась.
Впрочем, Эйприл Томпсон была слишком горячей поклонницей правды, чтобы суметь ее скрыть. Будь ее последняя фраза написана, а не произнесена, в ней бы всякий уловил подтекст. Чтобы не загонять собеседницу в угол, Коринна решила сменить тему:
– Ладно. Подождем развития событий. Продолжим разговор после пресс-конференции. А пока поговорим о знаменитостях, прибывших во Флагстафф. Ты знаешь, о ком я. И тот, и другая вызывают у публики неподдельный интерес. Неплохо бы взять интервью у Алана Уэллса и Суон Гиллеспи, причем это должен сделать человек, хорошо знающий их обоих. Будет обидно, если кто-то нас опередит.
Коринна Рейгонс – неглупая женщина и добрый друг. Но в то же время она главный редактор ежедневной газеты, которой приходится отчитываться в том, за что ей деньги платят. Эйприл старалась никогда не упускать это из виду, чтобы ненароком не испортить их дружеских отношений.
– Хорошо. Я попробую, хотя наверняка это будет нелегко и в том, и в другом случае.
Она решительно поднялась, пожала руку Коринне и вышла из кабинета. Закрыв за собой дверь, на секунду остановилась в коридоре, словно не зная, в какую сторону идти. Потом двинулась вслед за собственными мыслями и в конце коридора свернула направо, к огромной комнате, которую делила с двумя другими репортерами. Ни на кого не глядя, она прошла в свой закуток и уселась за стол. Она долго выбивала у Коринны привилегию отгородиться от других стеллажом, что создавало иллюзию отдельного кабинета, и та в конце концов пошла ей навстречу – не только из уважения к журналистке, но и из соображений пользы дела.
Никогда еще Эйприл не была ей так благодарна, как сейчас.
Она сложила в аккуратную стопку разбросанные по столу листы, поставила ручки и карандаши в стакан, выровняла коврик мышки – словом, навела на столе порядок, в чем сейчас нуждалась до крайности. Вполне успокоиться, конечно, не удастся, но надо хотя бы чем-нибудь руки занять.
Несмотря на дружеские отношения, она была недовольна тем, что позволила Коринне все прочесть у себя на лице. Впервые в жизни она усомнилась в правильности выбора профессии. Да и вообще во всех своих выборах стала сомневаться, с тех пор как снова увидела Джима.
Но возможно, ее начальница права. Если тебе нужна противоударная терапия, это лучший способ ее получить. Или, по крайности, не растерять по дороге всю свою решимость.
Интервью должен взять человек, хорошо знающий их обоих…
Суон Гиллеспи. Алана Уэллса.
Кто же, как не ты?..
Алан явился к ней домой без предупреждения. Ее родители отправились в путешествие, и она благодарила Бога за эту краткую передышку. Ей надо было побыть одной, чтобы принять важные, меняющие всю жизнь, необратимые решения. Она услышала звонок в дверь под аккомпанемент старой песни Тэмми Уайнетт «Stand by Your Man». Держись за своего мужчину. Песня именно в этот момент звучала неприкрытой издевкой. Она пошла к двери, втайне надеясь увидеть за ней Джима. Но, распахнув дверь, увидела Алана. Его Эйприл любила больше всех своих друзей и только к нему не стеснялась обращаться за помощью. Вдобавок он был лучшим другом Джима и потому именно в тот вечер был нужен ей как воздух.
Потом она увидела, в каком он состоянии, и встревожилась.
– Господи, ты как будто с дьяволом пообщался! Что стряслось?
– Можно войти?
Вид у него был кошмарный. Всклокоченные волосы, глаза красные от слез. От него явственно несло спиртным.
– Входи, конечно.
Он остановился в прихожей, комкая в руках бейсболку. Алан Уэллс, самый богатый парень в городе, один из немногих, кто приучен снимать головной убор, входя в чужой дом.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Я уже выпил.
Она провела его в гостиную, поспешно выключила радио и молча уставилась на Алана.
– Что случилось-то?
Он повернулся к ней, и красные, опухшие глаза опять увлажнились.
– Ничего особенного. Джим и Суон… они теперь вместе.
– Как это – вместе?
– Ну, трахаются. Устраивает?
Это было так неожиданно и невероятно, что в другое время Эйприл наверняка бы расхохоталась. Но в тот момент, увидев безысходность на лице Алана, почувствовала, что умирает.
– Ты что, с ума сошел?
– Я их видел, Эйприл.
– Где?
Алан почти упал на стул, поставил на столешницу локоть и запустил пятерню в спутанные волосы. Заговорил он, не глядя ей в глаза, и она поняла, что это не из малодушия, а из боязни причинить ей боль.
– Ехал из гольф-клуба. Остановился на светофоре, смотрю: фургон Джима стоит перед мотелем «Трепещущие крылышки». Когда проезжал мимо, как раз и увидел, как они вдвоем выходят из номера.
– И что ты?..
Он наконец взглянул на нее. В его глазах она прочитала приговор всем своим мечтам.
– Я – ничего. Остановился, а больше ни на что сил не было. Я даже не видел, как они уезжали. Должно быть, просто умер, и ты теперь говоришь с моим призраком.
А ты – с моим, подумала она.
Эйприл почувствовала, как ее маленький, девический мирок в одночасье обрушился. Она сомневалась, что найдет в себе силы собрать обломки и выстроить из них человека, женщину. Она села за стол против Алана. Он взял ее руку и сжал в своей. Крепко, больно, по-дружески.
И она, ничуть не стесняясь, позволила слезам хлынуть из глаз.
– Джим знает про тебя?
– Нет, я завтра собиралась ему сказать. Но теперь это вряд ли имеет смысл.
– И что ты думаешь делать?
Эйприл, по своему обыкновению, сказала правду – иначе не умела:
– Не знаю. Честное слово, не знаю.
После того вечера Эйприл видела Джима всего один раз. Просто чтобы удостовериться в том, что он разбил ей жизнь.
И больше – ни разу за десять лет.
На столе заверещал мобильный, оторвав ее от воспоминаний. Она взяла его, нажала кнопку.
И услышала вечное воодушевление в голосе девятилетнего сына Сеймура:
– Мам, ты не представляешь!
– Вчера я тоже не представляла.
– Да нет, вчера – это не то! Карел достроил лодку и завтра хочет ее испытать на озере Пауэлл. Можно мы с ним? – Секундное молчание, за ним финальное стаккато: – Ну, мам, ну можно? Ну, мам, ну, мам, ну, мам, ну с сахарком!
С сахарком! Это была их старая шутка, еще с тех пор, когда он под стол пешком ходил, а теперь научился вытаскивать ловко, точно фокусник из рукава, чтобы уломать ее на что-нибудь.
И Эйприл, не удержавшись, рассмеялась. А потом ответила без особой уверенности:
– Завтра с утра у меня работа.
– Ну и что? Я поеду с тобой, подожду тебя в машине, а потом сразу на озеро, как в прошлый раз. Карелу прицеп с лодкой тащить, он все равно раньше нас не успеет.
– Не знаю. Вечером все обсудим.
Но по ее тону Сеймур понял, что это безоговорочное «да».
– Ура! Здорово, мам! Спасибо с сахарком!
– Знаю, что ты вымогатель, и все равно люблю!
– Я тебя тоже! Ты у меня суперкласс!
Эйприл нажала кнопку отбоя, но еще некоторое время смотрела на дисплей, как будто видя на нем улыбку сына.
Их сосед Карел Торенс недавно купил сборную лодку. Сеймур целыми днями торчал у него в гараже, принимая живейшее участие в сборке. И вот настало время спуска на воду.
Поверх лица Сеймура на экране нарисовался портрет Карела.
Единственный владелец риелторской конторы «Коконино», холост, весьма состоятелен, в большой дружбе с Сеймуром и влюблен в нее. В общем и целом неплохой парень. Типичный американец, без пороков, без странностей, без неприятных сюрпризов. Вполне подходящий человек для жизни: на него можно не только опереться, но и переложить на его плечи все свои заботы.
Иногда она так и делает. Не без угрызений совести, но все же делает. Просит присмотреть за домом, когда они уезжают отдыхать, оставляет на него Сеймура, когда больше не на кого. И он, и мальчик только рады этому, а у нее самой душа спокойна, хотя она и понимает, что не слишком красиво пользоваться чувствами человека, который пока не делал ей никаких предложений.
Она с замиранием сердца ждет, когда он решится, не потому, что ей так уж этого хочется, а потому, что не знает, как ответить. Много раз она твердила себе, что это был бы правильный выбор; еще два дня назад твердила…
Но случилось неожиданное.
Тот, кого она уже и не надеялась увидеть, вдруг вновь появился на горизонте. Когда она очутилась перед ним во дворе Калеба, ее всю, от макушки до пят, обдало жаркой волной, и она только молилась всем ангелам небесным, чтобы наружу не вышло ни грана того кошмара, что разверзся у нее внутри.
Ей вспомнился встревоженный вопрос Коринны.
Тот самый Джим Маккензи?..
Эйприл положила руки на стол и уткнулась в ладони, радуясь, что никто ее не видит.
Да, тот самый.
Тот самый неверный Джим Маккензи, обладатель разных глаз.
Тот самый, что некогда предал ее и своего лучшего друга.
Тот самый, что уехал из Флагстаффа, даже не обернувшись.
Джим Маккензи, отец ее сына.
