Текст книги "Убийственная тень"
Автор книги: Джорджо Фалетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Значит, я могу иногда приходить?
Алан вдруг осознал, что за все время их разговора глаза Суон ни разу не остановились на его ногах.
– Ты не мучайся, Суон. Мы были детьми и наделали много ошибок. Ты, Джим, я. Прошло столько лет, и я думаю, если нам и надо просить у кого-то прощенья, то у самих себя. Мне ты ничем не обязана. И никто тебя не заставляет сюда приходить.
– Ты не веришь в то, что мне самой хочется?
Алан, в отличие от нее, уперся взглядом в протезы, скрытые под спортивным костюмом, только чтобы не видеть ее лица.
– Давай смотреть правде в глаза. У твоих ног весь мир. У меня же вместо ног металл и пластмасса. Что тебе за радость навещать инвалида?
Он все-таки поглядел на нее и улыбнулся, не сознавая, как жестоко прозвучали его слова в сочетании с этой улыбкой.
– Скорее всего, это с твоей стороны не радость, а жалость. А твоя жалость мне совсем не нужна.
Глаза Суон подозрительно блеснули. Она взяла с кресла шляпу, быстро скрыла слезы под темными очками и еле заметно кивнула:
– Я поняла. Прости. Ну тогда я пойду. – Она подошла и мазнула губами по его щеке. – Прощай, Алан.
Этот легкий поцелуй она умудрилась наполнить пьянящим ароматом и недозволенной нежностью.
– Прощай, Суон. Будь счастлива.
Она повернулась к нему спиной и в мгновение ока исчезла за дверью. И весь мир будто перестал существовать, как случалось всякий раз после ее ухода. Алан остался один, и, хотя солнце еще просачивалось сквозь планки жалюзи, ему показалось, что комната вмиг погрузилась в кромешную тьму.
Глава 23
– Ты почему мне не сказала?
Эйприл убрала голову с его плеча и повернулась на бок, стараясь не слишком отдаляться от его теплого тела и чувствовать твердую выпуклость груди и силу ног, переплетенных с ее ногами. Она смотрела на него молча, вытянувшись рядом на постели и уже вернувшись в этот мир.
Когда он поцеловал ее в гостиной, на Эйприл вдруг накатил такой шквал страсти, что слезы вмиг превратились в острые коготки, а рот стал разверстой раной. Они сплелись в объятии, и одежда сама собой упала на пол, как будто для того и была пошита. Джим ощутил под пальцами знакомую гладкость кожи, никогда еще не приводившую его в такой восторг.
А впрочем, она женщина, он мужчина. История стара как мир.
Для древней борьбы тел, именуемой сексом, до сих пор не придумали иного названия. Даже странно, что она повторяется с завидной регулярностью и никому до сих пор не наскучила. Джим смутно чувствовал перемены в этой женщине, но разбираться в них было неохота. Ему хотелось лишь продлить свои ощущения как можно дольше.
А разобраться надо. Пусть даже это чревато новой болью.
Он повторил вопрос, думая, что она не расслышала:
– Почему не сказала?
– О чем?
– О Сеймуре.
Шелковистая кожа отстранилась, уступив место грубой и занозистой реальности. Эйприл потянулась за одеждой, в лихорадочной спешке сброшенной на пол. Джим почувствовал, как напряглись мышцы ее загорелой спины, хотел погладить, но не успел. Голова Эйприл в одушевленном колыханье волос уже вынырнула из ворота блузки. Джим с сожалением наблюдал, как скрывается под ней упругая грудь.
– Что бы это изменило?
Он не ответил. Для такого ответа нужны годы, а они уже пролетели.
– Ты мечтал только о том, чтобы уехать. Глупая история с Суон тут совершенно ни при чем. Дело было не в ней, а в тебе. Я бы, наверное, могла отсрочить твое бегство, и в итоге несчастными оказались бы и ты, и я, и Сеймур.
– Как ты жила все это время?
Эйприл села на постели и стала натягивать брюки.
– Когда поняла, что беременна, уехала к сестре в Финикс. Поступила на факультет журналистики и усердно училась до рождения ребенка. Потом устроилась в «Аризона дейли сан», где проработала года два. Как только представился случай, перешла в «Крониклс» и вернулась во Флагстафф.
– А родителям что сказала?
– Правду. Что полюбила человека, который недостоин жить, но это не значит, что мой ребенок заслуживает смерти. Как ни странно, они меня поняли.
– А Сеймуру?
– Ему сказала, что у него нет отца, что иногда так бывает. Надеюсь, со временем и он поймет.
– А всем остальным?
Джим сразу раскаялся, что задал этот вопрос. Эйприл передернула плечами.
– Ничего. Это моя жизнь и никого больше не касается. Хотя они-то уж точно не поймут.
Сила этой женщины потрясла Джима больше, чем удар самого могучего мужского кулака. Странно, что когда-то она могла счесть его достойным себя.
Он отодвинул эту тему в сторону, понимая, что, на какую точку ни нажми, она, так или иначе, окажется болевой.
– А Сеймур? Какой он?
– Похож на тебя. Ему всего девять лет, а ума и обаяния у него столько же, сколько наверняка было у тебя в этом возрасте. Чего я только не делаю, чтобы он употребил их со смыслом. Даже молюсь.
Джим сел на постели, опустив голову. Эйприл вытянулась во весь рост возле кровати, избавляясь от своих призраков. Иной раз довольно разогнать половину, чтобы они все исчезли.
– Ты сам хотел услышать правду. А она не всегда бывает удобной.
Джим посмотрел на нее, не зная, что сказать. Потом все-таки сказал то, что чувствовал:
– Я хочу с ним познакомиться.
Эйприл обошла кровать и села на краешек с его стороны. Взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала.
– Нет, Три Человека.
– Но я…
Она приложила пальцы к его губам. За то, чтобы стать достойным этой женщины, мужчина не пожалеет жизни. Но три человека в одном оказались недостойны ее.
Эйприл встала и посмотрела на него сверху вниз, как и следовало.
На лице ее были написаны нежность и сожаление.
– Это не игра, Джим. Это жизнь. А в жизни на тебя полагаться нельзя. Я не позволю тебе снова все испортить.
Она уселась в кресло сбоку от кровати, один за другим подняла с полу свои сапоги и натянула их резким, прощальным движением.
В дверь позвонили. Джим невольно глянул на часы. Десять. Приехал Чарли, возвратив ему ощущение времени.
В доме оно летело, а снаружи тянулось слишком медленно.
Джим встал с кровати и начал одеваться.
– Это Чарли. Я пригласил его к десяти и совсем забыл об этом.
Он словно оправдывался, сознавая, что оправдания ей ни к чему.
– Ничего страшного. У тебя гость, а мне уже пора.
Джим понял смысл фразы не по значению слов, а по ее тону.
У тебя своя жизнь, у меня – своя. Они могут пересечься, но слиться – никогда.
Эйприл встала и принялась искать глазами свой пиджак. Он остановил ее уже у двери:
– Эйприл…
– Да.
– Сейчас я не могу. Но клянусь, как только смогу, ты получишь свой сюжет.
Она улыбнулась ему убийственной улыбкой.
– Я уже получила. Несмотря ни на что, это был лучший сюжет на свете.
Она вышла, и он почувствовал себя невыносимо дряхлым и одиноким. Из гостиной послышался щелчок отпираемой двери, потом донеслись голоса, и за новым щелчком последовало молчание.
Джим вышел в гостиную, надевая на ходу свитер. Перед ним стоял Чарльз Филин Бигай.
– Привет, Чарли. Спасибо, что приехал. Сейчас, я только надену ботинки.
Старик без слов кивнул, а Джим вернулся в спальню искать ботинки и уже оттуда услышал его голос:
– У нее много силы и много музыки в душе. Как у Женщины Радуги. Счастлив тот, кто вводит ее в свой дом.
В племени навахов живет древняя легенда о Женщине Радуге как о символе женского совершенства. Джим подумал, что такая женщина не может войти в дом такого бесцветного существа, как он.
– С этим не поспоришь.
Выйдя, он подставился оценивающему взгляду Чарли, но не сказал, что никогда не сможет стать тем счастливцем.
Чарли это понял и тоже ничего не сказал.
Немой Джо только теперь появился из кухни, как будто чувствовал, что в этом доме вершилось непостижимое для него таинство. А может, просто счел ниже своего достоинства участвовать в людских делах.
Джим откровенно развлекался, наблюдая за этим псом. Кажется, он единственное существо на свете, способное привести его в хорошее расположение духа.
– Останешься дома, приятель. Мне опять надо уехать. Когда вернусь, пойдем с тобой гулять пешком до самой Колорадо.
Немой Джо, должно быть, воспринял это обещание как угрозу, а не как награду. Он удалился обратно в кухню с той же поспешностью, с какой заядлый болельщик садится перед телевизором, заранее зная результат матча.
Джим взял со стула джинсовую куртку и двинулся к выходу. За ним по пятам шел Чарли. Джим нарочно оставил на кухне свет – не столько для Немого Джо, сколько для себя. Это, конечно, иллюзия, и все же, возвращаясь, приятно сознавать, что дома тебя кто-то ждет.
Они сели в пикап, и Джим включил зажигание. Чарли не спрашивал, куда они едут. Раз Джим сказал, надо куда-то ехать, значит, есть причина. А куда ехать и что за причина – он и так узнает по прибытии.
Джиму была известна его философия, и тем не менее он счел своим долгом предупредить старика о возможных неприятных последствиях для обоих.
– Bidá'í, я знаю, где ценности моего деда. Мы едем за ними.
Чарли кивнул с отсутствующим видом.
– Но, чтоб добыть их, нам, возможно, придется пойти против закона.
Чарли не надо было объяснять, что бывают законы справедливые и несправедливые, что человек часто допускает злоупотребления и нарушает слово, что одни должны идти по жизни, удел других – оставаться в неподвижности. Поэтому закон, возбраняющий человеку обладать немногими истинными ценностями, он не мог считать справедливым законом.
Он указал рукой на дорогу и вымолвил одно слово:
– Поезжай.
В потоке машин они выехали из городской иллюминации на ставшее уже пустынным в этот час Восемьдесят девятое шоссе. Народ разбрелся по домам и ресторанам. Водители грузовиков наконец позволили себе запить свежим пивом начос и чили. На улицах остались лишь неугомонные души, которые рыщут во тьме, припозднившиеся души, бегущие от них, и проклятые души, что прерывают дыхание людей и заставляют собак отчаянно выть.
Чарли вдруг нарушил молчание:
– Не упускай из виду свою тень, Три Человека.
Голос его звучал так тихо, что Джим едва разобрал слова, не говоря уже о смысле.
– Ты о чем это, bidá'í?
Чарли пояснил, глядя на дорогу прямо перед собой:
– У каждого человека есть брат, в точности на него похожий. Он глух, и нем, и слеп, но все слышит, видит и говорит, как первый. Он является днем и пропадает ночью, когда тьма загоняет его под землю, где у него дом. Но стоит зажечь огонь – и он снова пляшет в отблесках, покорный всему, чего не может ослушаться. Стелется по земле, если прикажет луна, встает на ноги вдоль стены, повинуясь солнцу. Но на собственных ногах ему никуда не уйти.
Старик повернул голову, и глаза его показались Джиму черными пятнами в полумраке.
– Этот брат – твоя тень. Он следует за тобой с рожденья. А когда жизнь покинет тебя, он тоже ее потеряет, хотя никогда и не жил.
После короткой паузы он озадачил Джима, высказав его собственную мысль:
– Старайся быть собой, а не своей тенью, не то уйдешь, так и не узнав, что жил.
Джим растерянно молчал. Такой длинной речи он от Чарли еще не слышал. Интересно, о чем они так долго беседовали с дедом, когда оставались одни, сколько всего изведали, когда жизнь еще не была отравлена выхлопными газами, мобильными телефонами, экранами компьютеров, сколько совершили полетов, не нуждаясь в крылатых машинах, сколько сокровищ нажили, не думая о деньгах.
И сколько боли испытали за него. Не потому, что он ранил их сердце, а потому, что нанес тяжкую обиду себе.
Он так ничего и не смог выдавить из себя. Только оторвал одну руку от руля, положил ее на плечо старика и, сам не зная почему, понял, что все сделал правильно.
Чуть не доезжая поворота к дому Калеба, Джим съехал налево, на обочину, и заглушил мотор.
Из бардачка он достал фонарь, а из ящика для инструментов небольшой ломик. Потом запер машину, и они с Чарли двинулись по дороге, прячась под сенью деревьев. Не исключено, хотя и маловероятно, что полиция выставила у дома охрану. Все-таки в «Дубах» произошло два убийства, но уже после первого все постройки, находящиеся в этом квадрате, основательно обследовали. А после второго – и подавно. В таком месте спрятаться особо негде, так что охрана вроде бы и ни к чему.
Но для пущего спокойствия лучше удостовериться, чем нырять ласточкой в пучину бед.
На подходе к дому Калеба они срезали путь, пройдя сотню метров по утоптанной земле. Деревья по-прежнему укрывали их ветвями, и невозможно было разглядеть, не сочится ли из окон свет и нет ли вокруг него признаков чьего-либо присутствия. При тусклом свете луны можно было с трудом разглядеть дорогу под ногами, но все вокруг было погружено в кромешную тьму.
Подойдя почти вплотную к дому, они убедились, что он темен. Ежась под джинсовой курткой, Джим радовался, что Чарли поехал с ним. Памятуя о страшной кончине двух человек в этом месте, он едва ли решился бы вернуться сюда один.
Миновав дом, они прокрались по двору к лаборатории. Оба старались ступать как можно мягче, чтобы не скрипел гравий под ногами. Когда гравийное покрытие кончилось, перейдя в неухоженную лужайку, шаги их сделались совсем бесшумными.
Перед дверью в лабораторию Джим был вынужден на секунду зажечь фонарь. Они с Чарли, как могли, прикрыли его телами, чтобы отблески не просочились наружу. Одного мгновения было достаточно, чтобы убедиться: дверь, которую Джим высадил машиной, укреплена весьма приблизительно. Полиция, видимо, решила, что ее пломбы и сам факт двух преступлений в этом месте удержат злоумышленников от дальнейших посягательств. Оборудование Калеба, конечно, может притягивать многих, но ведь его на легковушке не вывезешь, а появление грузовика едва ли останется незамеченным.
Джим определил точку наименьшего сопротивления и вставил в прорезь ломик. Легкий треск раскатился в окружающей тишине грохотом выстрела. Но с одного раза Джиму удалось взломать запор и открыть дверь настолько, чтобы туда мог протиснуться человек.
Перешагнув желтые с черными надписями ленты полицейского ограждения, они проникли в лабораторию. Тут Джиму вновь пришлось включить фонарик для ориентации. Он прикрыл его рукой, преграждая дорогу потоку света. В полутьме установленные Калебом аппараты и провода приобретали зловещие очертания, казались антуражем одной из фантастических лабораторий в фильмах Эда Вуда.[16]16
Вуд Эдвард (1924–1978) – американский режиссер, продюсер, актер. Снимал малобюджетные триллеры, вестерны, а также научно-фантастические фильмы.
[Закрыть] Люк в подвал обнаружился, как и запомнил Джим, слева от входа.
Они приблизились к деревянной крышке и вместе подняли ее. Джим посветил фонариком и увидел деревянные ступеньки, которые вели в помещение без окон, уставленное стеллажами. Джим сделал Чарли знак спускаться и посветил ему фонариком, затем спустился сам, встал возле стеллажа слева и только начал его обследовать, как…
– Руки за голову! Резких движений не делать. Выходите, иначе я стреляю.
В глаза им ударил слепящий свет. Джим инстинктивно заслонился рукой, но спустя миг луч ушел куда-то вниз.
– Господи Исусе, Джим, что ты тут забыл?
У Джима перед глазами все еще плясали искры, но в отблесках от мощного фонаря, теперь направленного в землю, он узнал лицо Роберта Бодизена и с облегчением увидел, как туда же опустилось дуло пистолета.
Слава тебе господи!
– Привет, Боб. Спускайся. Я отойду малость и все тебе объясню.
Роберт погасил свой «прожектор», и единственным источником света в подвале остался фонарик Джима. Сперва в его луче показались ноги, потом из мрака вынырнула голова детектива.
Поймав угрюмый взгляд, Джим подумал, что на радушие он едва ли вправе рассчитывать. Роберт огляделся и нашел на стене выключатель.
– Думаю, уже можно включить нормальный свет.
Голая лампочка под потолком осветила тесное пространство и разнообразные инструменты, в образцовом порядке разложенные на стеллажах.
– Ну что, я жду объяснений.
– Дед отдал кое-какие вещи на хранение Калебу. Дом и лаборатория со всем содержимым теперь принадлежат Коэну Уэллсу. У меня нет никаких доказательств, что эти вещи мои. Но они принадлежали деду, и я решил их забрать, чего бы это ни стоило и какова бы ни была их ценность. – Джим кивнул на левый стеллаж. – Если не ошибаюсь, за ним есть потайное отделение, которое Калеб называл семейным сейфом. Там должна быть спрятана коллекция кукол Катчина, а может, и еще что-то – все дедовы вещи Чарли наверняка узнает. – Он усмехнулся в ответ на сомнение в глазах друга. – Если, конечно, мы сумеем его открыть.
Втроем они принялись за работу. Поиски скрытого механизма продолжались минут двадцать, потом Роберт остановился.
– Ты уверен, что он есть, этот сейф?
Джим продолжал тщательно ощупывать нижнюю поверхность полки, и вскоре рука его наткнулась на желобок, которого по идее не должно было там быть.
– Я, кажется, нашел.
Он просунул пальцы в углубление и потянул полку на себя.
Послышался сухой щелчок, и правая половина полки легко и бесшумно отошла от стены. Джим шагнул в сторону, давая возможность Роберту первому заглянуть в тайник.
За стеллажом открылась небольшая ниша, справа в ней стояли какие-то предметы, по форме похожие на статуэтки. Хотя в подвале было совсем несыро и непыльно, все они были тщательно обернуты полиэтиленовой пленкой. Сквозь прозрачную оболочку просвечивали цвета, не оставлявшие никаких сомнений: это действительно произведения индейских ремесел под названием Катчина. Сбоку от них лежал большой клеенчатый конверт, на котором кривыми черными буквами было накорябано: Джиму Маккензи.
– Твоя правда.
Слова Роберта прозвучали как отпущение грехов, и Джим мысленно поблагодарил мудрого и предусмотрительного Ричарда Теначи.
В противоположном углу ниши, на деревянном полу, лежало что-то обернутое грязным и рваным индейским одеялом. Расцветка хотя и поблекла, но изначальные цвета все же угадывались: красный, голубой, индиго, черный и белый.
Роберт повернулся к Джиму и указал на сверток.
– Это тоже твое?
– Не знаю. У деда я ничего такого не видел.
– Однако это явно одеяло вождя. Очень старое.
Тут всех удивил Чарли. Опустившись на колени перед свертком и благоговейно коснувшись его рукой, он впервые за все время подал голос:
– Да, старое. Оно принадлежало очень могущественному вождю. Но не Ричарду.
Старик начал осторожно разворачивать порванное одеяло. Глаза Джима и Роберта были так прикованы к открывающемуся предмету, что они не обратили внимания на выражение лица Чарли.
Ни тот ни другой не видели, как побледнел старик, как инстинктивно он отполз от сверкающей находки.
– Господи, Твоя воля! – выдохнул детектив. – Это что ж такое?
Перед ними лежал большой металлический слиток. При свете лампочки на его поверхности заиграли такие затейливые блики, какие способна породить лишь магия золота. По нижнему краю слитка тянулась надпись на непонятном языке.
Даже неспециалисту ясно, что это большая ценность, которую археологи наверняка повысят в несколько раз.
Чарли пробормотал что-то на языке навахов. Всей фразы Джим не понял, но два слова расслышал четко: ásaa' и nahasdzáán.
Ásaa' – сосуд.
Nahasdzáán – земля.
Но Роберт его отвлек, и он забыл переспросить Чарли.
– Так вот чему так радовался Калеб. Эта штука и вправду больших денег стоит. Откуда же она?
Чарли поднялся с колен, отошел подальше от слитка и привалился к одному из стеллажей. Джим посмотрел на него и впервые в жизни увидел потрясение на лице бесстрастного индейца.
– Чарли, тебе плохо?
Старик закивал, сдернул бандану, как будто ткань раскаленным стальным обручем сдавила его голову. Глаза почти спрятались в морщинах, и все черты исказились гримасой векового страха.
Он кивнул на золотой слиток, равнодушно поблескивавший на полу.
– Сосуд Земли.
– Сосуд Земли? Что это значит?
Старик не успел ответить, потому что сверху, из лаборатории, донесся громкий стук.
Роберт и Джим переглянулись. Детектив прислушался, потом почти одновременно поднял фонарь и выхватил из-за пояса пистолет.
– Там кто-то есть. Стойте тут и не двигайтесь.
Джим и Чарли остались одни в неумолимом сиянии золота и столь же неумолимой тишине. У них даже не хватило духу поглядеть друг другу в глаза.
Голоса наверху были почти неразличимы. Вскоре послышались звуки шагов. Роберт Бодизен, а за ним еще кто-то быстро спускались в люк. В свете все той же голой лампочки Джим увидел, как ритмично колышутся огненные кудри Эйприл Томпсон.
Глава 24
Все четверо сидели за столом в гостиной Джима. В центре стола, на старом индейском одеяле, возвышался большой золотой сосуд. Свет лампы бросал белесые отблески на потускневшую от времени поверхность. С момента, когда Роберт столкнулся с Эйприл в лаборатории Калеба, всех охватила необъяснимая неловкость, как будто надо что-то кому-то объяснить, поскольку у каждого из присутствующих есть в чем оправдываться. Единогласно они решили, что надо уехать куда-нибудь в другое место и там уже обсудить смысл происшедшего. Сошлись на том, что коттедж Джима на Бил-роуд самое удобное место.
Роберт неофициально разрешил Джиму забрать его наследство – клеенчатый конверт и кукол Катчина. Статуэтки погрузили в пикап, а конверт Джим засунул во внутренний карман куртки. За всю дорогу он и Чарли не произнесли ни слова.
Роберт и Эйприл на своих машинах ехали за его пикапом.
Когда вошли в дом, Немой Джо на минуту высунул голову из кухни, всех оглядел и понял, что обещание – или угроза – совершить пешую прогулку до Колорадо пока откладывается. Джим налил ему чистой воды, насыпал корма и открыл дверь черного хода, чтобы пес мог беспрепятственно справлять свои надобности на лужайке позади дома.
Роберт первым делом обратился к Эйприл. Ни у кого не вызывало сомнений, что собрание должен вести представитель законной власти.
– Ну вот, теперь позволь узнать, зачем ты притащилась в «Дубы».
– А вы?
Эйприл так легко не запугаешь: она, как и все в свое время, хорошо усвоила максиму о защите и нападении.
– Ты не забыла, что я полицейский?
На вызов она без промедления ответила вызовом:
– А я журналистка. Я веду независимое расследование смерти двух человек.
– Я могу тебя привлечь за…
Джим, видя, что дело принимает нежелательный оборот, решил вмешаться:
– Роберт, сейчас все мы в одной лодке. Дело непростое, с обычными мерками к нему подходить нельзя.
Детектив нахмурился, но в конце концов вынужден был признать, что Джим прав, и заговорил с Эйприл уже другим тоном.
– Ладно. Тебе первое слово.
Эйприл откинулась на спинку стула.
– Я поняла, что Джиму известно больше, чем он говорит, и что ничего из него вытянуть не удастся. Потому решила последить за ним. Я увидела, как он выехал из города и остановил машину поблизости от «Дубов», и утвердилась в своих подозрениях. Отпустила их с Чарли подальше, незаметно прокралась за ними до самой лаборатории да тут вас и накрыла. Вот и все.
Джим заметил, что она на него ни разу не взглянула. Должно быть, чувствовала себя виноватой из-за слежки. Но своей речью она сняла с него всякие подозрения в утечке информации и ни словом не упомянула об их давешней встрече.
За это он был ей благодарен.
Но подумал, что журналистский задор Эйприл едва ли удастся унять.
– Ну вот, я сказала все. Теперь очередь за вами.
В ее решительных голубых глазах то и дело вспыхивали золотые искры от стоящего на столе раритета. Это почему-то невероятно тронуло Джима, захотелось вдруг взять ее лицо в ладони и поцеловать эти отчаянные глаза. Но момент неподходящий, да и человек, скорее всего, неподходящий… Роберт, похоже, понял, что общими фразами тут не отделаешься.
Со вздохом он поднялся на ноги.
– Видишь ли, Эйприл, мы столкнулись со случаем, который не имеет рационального объяснения. Прежде чем я начну говорить об этом, ты должна мне пообещать, что ни одно мое слово не появится в печати.
Эйприл помолчала, и детективу пришлось ее поторопить:
– Ты мне обещаешь, Эйприл?
– Да, обещаю. Только в свое время у меня должно быть право первой ночи.
На сей раз Роберту пришлось взять паузу на обдумывание, и Эйприл в точности повторила его фразу:
– Ты мне обещаешь, Роберт?
И полицейский сдал позиции:
– Да, черт бы тебя побрал. Получишь свой эксклюзив.
– Хорошо. Теперь рассказывайте.
Все взгляды обратились на Эйприл, и никто не заметил, как втихомолку самодовольно ухмыльнулся Чарли, как будто это он одержал победу, а не Женщина Радуга.
Роберт снова уселся, и Джим напомнил ему:
– Говори ты первый, Боб.
Детектив снова сделал паузу – на сей раз, чтобы сосредоточиться. В таком деле и впрямь не так-то легко подобрать убедительные слова, даже когда убеждаешь самого себя.
Впрочем, какие слова ни говори, суть все равно останется неизменной.
– Факты таковы. Трое погибли совершенно одинаковой смертью. Калеб Келзо, его подруга, проститутка из Скотсдейла по имени Черил Стюарт, и его двоюродный брат Джед Кросс.
– Но вы же сказали, что Джед был убит при попытке к бегству! – вскинулась Эйприл.
Роберт пожал плечами, как бы признавая очередное туше.
– Мы решили, что лучше так, чем выдавать информацию, которую переварить трудно. Потерпи чуток, и ты поймешь почему.
Эйприл послушно умолкла, и Роберт вновь остался один перед неотвратимостью монолога.
– Если не считать Стюарт, которая была убита на заднем дворе «Дубов», два других случая осложняют их расследование до невозможности.
– То есть?
– Они из детективной литературы. Калеб был убит в своей запертой изнутри лаборатории без каких-либо следов взлома. А Джед Кросс – когда был на прогулке в тюремном дворе под присмотром охранника.
– И что говорит охранник?
Полицейский тряхнул головой, давая понять, что и здесь полнейший тупик.
– Ничего. Он упал со стены, сломал ногу и до сих пор в шоке. Прогноз неутешителен. Врачи не уверены, что он когда-либо сможет прийти в себя.
Джим ощутил сгустившуюся в комнате атмосферу неведомого. Ее нелегко переносить, когда она обступает тебя в виде ночных кошмаров, но при свете дня она становится еще свирепее.
– И как они погибли?
Роберту, хотя он уже начал говорить, каждое слово по-прежнему давалось с трудом.
– В телах всех троих полностью раздроблены все кости скелета и черепа. Как будто их раздавил какой-то дьявольский пресс. И потом еще следы…
– Что – следы?
Детектив не стал отвечать напрямую, а пошел своим путем:
– К сожалению, сразу после убийства Стюарт начался ливень и смыл все следы. Я для того и приехал в лабораторию, чтобы убедиться, что эта странность не ускользнула от нас при первом осмотре.
– Какая?
Казалось, Роберт все еще колеблется. Словно боится, что невероятность случившегося отраженным светом заденет и его и он прослывет сумасшедшим.
Наконец он выпалил с отчаянием самоубийцы:
– Да ладно, черт возьми! В конце концов не один я их видел! – Он откинулся на стуле и вперил напряженный взгляд в золотой слиток, как будто пытаясь расшифровать тайну испещривших его иероглифов. – В тюремном дворе остались следы босых ног. Необычные следы. Они не утоплены в землю, как обычно бывает… – Он стал помогать себе руками, чертя в воздухе форму следов. – Они, наоборот, выгнуты кверху, точно этот… не знаю, как его назвать… шел вверх ногами. Ну, то есть под землей шел.
Джим не утерпел и вмешался – так ему захотелось вытащить друга, угодившего в зыбучие пески:
– Думаю, надо еще сказать о поведении пса.
Видимо, от обилия свалившейся на нее информации Эйприл недоверчиво прищурилась. Джим подумал, что ее реакция вполне объяснима.
– Пес? При чем тут пес?
Записав себе в актив облегчение на лице Роберта Бодизена, Джим продолжил рассказ вместо него:
– Когда я приехал в дом Калеба, Немой Джо был страшно напуган. Нет, даже не напуган, он пребывал в каком-то священном ужасе. Когда убили Джеда Кросса, я был на стоянке перед полицейским управлением. И вдруг пес начал выть, а потом забился в машину. И пока я был в полиции, он ни в какую не хотел вылезать. То же самое с ним случилось, когда я привез Черил Стюарт в «Дубы».
Джим смотрел в глаза Эйприл, как будто они остались единственным оплотом реальности в этом мире.
– Бедная девочка решила посмотреть, где жил Калеб. Она только-только отошла от меня, свернула за угол дома, как вдруг Немой Джо начал выть. И почти тотчас же она завизжала. Дай бог мне вовек больше не услышать такого визга. Я даже понять ничего не успел. Полминуты – и ее нет.
Эйприл вскочила со стула, как будто в нем была пружина.
– Ну, знаете! Вы что, сговорились скормить мне этот бред? Стало быть, у нас появился убийца, который в один миг перемалывает жертвам кости и мгновенно исчезает в никуда? А вдобавок собака своим воем возвещает его появление?
– Да.
Все трое синхронно повернулись к Чарли. От односложного слова, подброшенного стариком в огонь дискуссии, время в комнате будто остановилось. До сих пор старый индеец молчал. От Чарльза Филина Бигая всем сразу хотелось отвести взгляд – не потому, что он был недостоин внимания, а потому, что никогда не старался его привлечь. Теперь же три пары глаз взирали на него как на оракула.
Старик пробормотал что-то на языке дене. Как и недавно в подвале Калеба, Джим не разобрал всей фразы, а лишь выхватил из нее два слова.
Первое – nahasdzáán – он уже слышал. На языке навахов это «земля»; второе – biyáázh – означает «дитя», но только если к ребенку обращается мать.
– Что ты сказал, Bidá'í?
Чарли показал на золотой слиток.
– Сосуд Земли. Я не думал, что он есть на самом деле.
Он несколько мгновений сосредоточенно размышлял и словно бы не верил собственным мыслям. Потом решился и перевел их в слова, похожие на бред:
– Я слышал про него. Эту легенду даже шаманы пересказывали друг другу шепотом. Думаю, им тоже не верилось. Однако вот он передо мной. Говорят, что его ценность вовсе не в золоте, из которого он сделан, а в том, что он собой представляет. Предвестие смерти.
Джим вдруг понял, отчего Чарли так часто уединялся в пустыне и отчего так редко высказывался. Его слова внушали всем ощущение простора, в каком бы узком помещении он ни находился.
Вот дурак, и как он раньше не догадался.
– Так ты шаман?
Старик усмехнулся, но усмешка тут же спряталась в морщинах.
– Это власть былых времен, Три Человека. Она сошла на нет от злоупотреблений. Никто уже не верит в эти глупости. Нынешних демонов не победишь горсткой крашеного песка и амулетами.
Роберт в нетерпении прервал запоздалые откровения Джима и Чарли. Он полицейский, ему по должности полагается стоять обеими ногами на грешной земле.
– Извини, Чарли, ты говоришь, это предвестие смерти. Но предвестие – дело будущего, а у нас уже сейчас три трупа. Что этот сосуд на самом деле собой представляет и какое отношение имеет к трем убийствам?
– Сосуд этот священный. И зловещий.
Полицейский решил не углубляться в шаманские дебри и сосредоточился на более конкретном аспекте:
– По-твоему, как он попал Калебу в руки?
Чарли слегка покачал головой.
– Понятия не имею.
Тогда Роберт взял на себя труд суммировать факты для всех присутствующих. Он встал со стула, прислонился к шкафу сбоку от стола и начал загибать пальцы. Джим понял, что это его маленький ритуал, уловка, помогающая сосредоточиться.
